«Привозим вратаря — а у него очки «-20». Ничего, стал лучшим в чемпионате. Забрали в ЦСКА...» Леониду Вайсфельду — 65!
Леонид Вайсфельд так подвижен, моложав и смешлив, что я оторопел от новостей — 65? Ему 65?!
Черт побери, хотел бы я в 65 быть таким. Я словно снова вижу Вайсфельда в коридорах «СЭ», заглядывающего на стримы к Алеше Шевченко — и мое настроение тотчас повышается. Тем более что Вайсфельд, не замедляя шага, шутит вообще, а злой Шевченко — персонально надо мной. От такого распределения ролей мне Леонид Владленович еще симпатичнее.
Мне немного странно, что живем по соседству, почти в одной подмосковной деревне, — а видимся здесь, в редакционных коридорах. Но не беда.
Общие знакомые, стоит мимоходом припомнить в интервью Вайсфельда, забывают обо всем. Это фамилия открывает настоящие просторы для рассказов. Все до единого — добрые и смешные.
Лицо кавказской национальности
Сергей Козлов, важный чиновник КХЛ, когда-то судил в бригаде Вайсфельда. Воспоминаниям нет конца.
Смеется:
— Лене Вайсфельду, помню, не хватило места в самолете. Посадили так — прямо в проходе, на его же сумку. Около туалета. Прилетели в Москву, он сердитый. «Леня, что случилось?» — «Мужик выходит из туалета, руки помыл — и стряхивает. Прямо мне в физиономию!»
Как я в его бригаде судил — это книжку можно писать. Работаем в Ярославле. Вайсфельд — главный, мы с Поляковым линейные. Счет ничейный, в концовке хозяева в невероятной суматохе забрасывают победную шайбу. Трибуны ликуют. К Леониду подъезжает Поляков, дергает за рукав: «Ты что, собираешься засчитать?» — «Конечно». — «Ардашев ногой забил». — «Да ладно!»
— Восхитительный диалог.
— Дальше еще интереснее. Вайсфельд гол отменяет. А после матча Игорь Алексеев, генеральный менеджер ярославцев, нам говорит: «Эх вы, такой праздник людям испортили!» — «Почему?» — «Гол не засчитали». — «Ардашев же признал, что шайба в конек попала». — «Это понятно. Но праздник-то вы испортили».
— Железная логика.
— Когда в Казани жили на базе «Ак Барса», увидели с Поляковым в коридоре старые лыжные ботинки. Засунули Вайсфельду в баул с формой. Вместо коньков. Договорились — что бы ни случилось, сидим спокойно, не колемся до последнего.
— В день игры?
— Ага. И вот в судейской Леня засовывает руку в баул, нащупывает башмак. Меняется в лице, вытаскивает брезгливо за краешек: «Что это?!» Мы с Сашей пытаемся сдержать смех — и не можем. Ржем как сумасшедшие.
— А Вайсфельд?
— Хмуро: «Гады, отдайте коньки!» В другой раз зашли в купе два милиционера. Покосились на нас с Поляковым, ничего не сказали. А Вайсфельда попросили предъявить документы. Дальше сержант долго всматривался то в Леонида, то в его паспорт. Когда вернул, Леня поинтересовался: «А что случилось? Почему вы у них не проверили, только у меня?» Ответ сразил наповал: «Потому что вы — лицо кавказской национальности».
— Леонид Владленович Вайсфельд?!
— Да! Как мы хохотали...
Мы хотели поговорить с Козловым про автомобили, вспоминали «Бентли» Каменского — но разговор снова съезжал на Вайсфельда.
— Есть один человек, который способен часами говорить про автомобили. Сейчас сдам его.
— Сделайте любезность.
— Вы рты откроете и будете слушать: «У такого «Мерседеса» в максимальной комплектации есть 50 мулечек, но вот у этого экземпляра двух не хватает...»
— Мы уже заворожены. Это кто же?
— Вайсфельд!
— Вот бы не подумали.
— Да вы что! Он человек крайне педантичный и любитель этих самых, как сам называет, «мулечек». Создали новый гаджет? У Вайсфельда появляется тут же! Кто-то приобретает подобные штуковины, чтобы козырнуть — «ни у кого нет, а у меня есть!» Но у Леонида иначе. Просто желает себя побаловать.
— На чем же ездит?
— На «Лисяне». Увидел меня: «Сейчас тебе такое покажу, обалдеешь!» Я заслушался! Искренне поражался: «Это мулечка так мулечка».
— В самом деле, хорошие новости?
— Леонида пока только радует. Едем — произносит: «Хочу курить!» Хотя он не курит. Что делает «Лисян»? Сам раскладывает крышу. Вайсфельд сердито: «Передумал, холодно!» Люк закрывается. Говорит: «Найди такую-то программу». Включается телевизор — и та самая программа. Вплоть до того, что можно поставить автопилот, самому перебраться на заднее сиденье. На этой машине двадцать камер. Или сидит на хоккее, вдруг SMS от «Лисяна»: «Спустило правое колесо». Представляете?!
Эмери в куртке Мозякина
Говорить с самим Вайсфельдом наслаждение — столь цепок его взгляд на забавные мелочи. Как хороша память. Ты ему фамилию, он тебе — историю. Только успевай вспоминать, с кем Леонид пересекся в каждом из клубов, где работал.
Мы с Сашей Кружковым, собираясь на интервью, листали давние заявки клубов — и знай себе выписывали: ага, брал Леонид Владленович легендарного Саймона в Новокузнецк. Чудака-вратаря Эмери в «Атлант».
Ну и сыпали вопросами. Другой отпрянул бы, а Вайсфельд только розовел от счастливых воспоминаний.
— Эмери то доктора поколотит, то таракана съест на спор...
Вайсфельд все помнил:
— Таракана он на спор в Штатах съел. В Мытищах такого не случалось. А с доктором... Нелепая ситуация. Мы проигрываем «Локомотиву», Эмери заглотил три шайбы, заменили. Сидит на лавке злющий. Тренер вратарей говорит доктору Соколову: «Пусть он кепку наденет». Рэй отмахнулся. Доктор, человек дисциплинированный, не отстает. Английского не знает. Жестами показывает — бери кепку. А Эмери-то лысый. Думает, что за подколки? Ну и наварил ему. Когда уезжал, попросил передать для Соколова две тысячи долларов: «Пусть не обижается».
— Похвально.
— Не взял доктор. Сказал: «Да пошел он со своими деньгами!» В другой раз Эмери обиделся, что его в товарищеском матче продержали в запасе. И врезал кулаком в стену. Рука распухла, неделю играть не мог. А в остальном — отличный парень, надежный вратарь. С собой привез пять чемоданов «Луи Виттон» с модной одеждой. Но полгода ходил в куртке от Bosco, которую ему подарил Мозякин.
Мы когда-то общались с Саймоном. Попросили, робея, снять майку, показать мускулатуру — Крис был счастлив нас порадовать такой мелочью. Сжать кулак, про который Дарюс Каспарайтис говорил «он больше моей головы»? Да без проблем!
Мы с Кружковым вздрогнули — представив на собственном примере, как этот кулачище врезается в физиономию. Как ломаются очки Кружкова. Как хрустит моя надбровная дуга. Бр-р-р.
Вот этого парня Леонид Владленович привез в Новокузнецк.
— Судя по тому, что вы живы и бодры — с Саймоном не конфликтовали?
— Да он для любого клуба находка! Люди, игравшие против Саймона, могут отозваться о нем плохо. Те, кто был с ним в одной команде, — никогда. Эталон профессионализма, характер золотой. Помню его дебют в «Кузне». Он с самолета, поэтому поставили в четвертое звено с 20-летними Кицыным и Митряковым. Крис им говорит: «Ты — в игрока, ты — на подборе. Я сзади. Ничего не бойтесь». И все, у молодых развязаны руки. Их не трогают, не бьют в спину. Кому охота связываться с Саймоном?
— В драке его видели?
— Я видел, как в Риге на нем гроздьями повисли два лайнсмена и два игрока. Крис на себе возил их по площадке, желая добраться до Спруктса. Или с Минском матч. Концовка, счет 3:3, последнее вбрасывание. Саймон приехал на пятак. Смотрю — динамовцы расступаются. Он получает пас и запихивает шайбу в ворота. Мы выигрываем. В раздевалке допытываюсь: «Что произошло?» — «Саймон на пятаке сказал защитникам, что голову оторвет, если кто-то до него дотронется». Желающих не нашлось.
Это из «Витязя» черти, Веро с Перро, могли лишь кулаками махать. А Саймон — играющий тафгай. По 30 очков в НХЛ набирал. Если б не возраст, я бы и в «Автомобилист» его пригласил.
— Чем он сейчас занимается?
— Живет в свое удовольствие. Он фанат рыбалки, детишек куча. Дедушка Саймона вместе с его отцом до сих пор играют в Онтарио за ветеранов. Когда Крис улетал домой, я шутя предположил: «Теперь будешь с дедом в одной команде?» Саймон кивнул. Но очень-очень грустно.
Саймона уж нет. Как говорят, покончил самоубийством. Увидимся с Вайсфельдом — непременно расспрошу. Наверняка что-то знает.
Петр Ильич Уорхол
Когда-то я массу усилий приложил, чтоб подружиться с Петром Воробьевым. Тот считался едва ли не первым тренером нашего чемпионата — а контакта нет. Безобразие!
Как говорили знающие люди, Петр Ильич ладил лишь с одним корреспондентом. Это был не я.
Что только ни делал! Однажды отправился к Воробьеву... Не помню, в какой город. Ах да, в Ярославль.
Тот самый Ярославль, который Петр Ильич сделал чемпионом чуть раньше, был уволен — и вот теперь привез в этот город новую свою команду. Ходил по коридору «Арены-2000» с чашкой чая в руках. Хмурился.
— Петр Ильи-и-ч! — самым жалобным из голосов заканючил я. — Мне б интервью.
— Бу-бу-бу, — скосил на меня презрительный глаз Воробьев.
Не разобрав ни слова, я расценил это как отказ.
Тут-то и достал из рукава козырь. Припомнил того самого корреспондента, с которым Воробьев дружил и даже регулярно выпивал. Звали его Юрий Цыбанев.
С Цыбаневым я ладил, даже писал заметки в его журнал «Спортклуб». И вот, желая раскрепостить Воробьева, рискнул:
— Привет вам от Цыбанева.
Воробьев чуть замедлил шаг.
— Юрия Борисовича, — добавил я увереннее.
— От Цыбанева?! — прояснилось его лицо. — Юры?
— Да! — радостно подтвердил я. Предвкушая удачу.
— Да пошел он на ***, этот Цыбанев! — вскричал вдруг Петр Ильич. Взмахнул рукой с чашкой — и только-только построенная «Арена-2000» была испорчена. Чайный след украсил стену. Я вгляделся — было в этом мазке что-то от Уорхола.
Настаивать на интервью было смешно и нелепо. Оставшийся на дне кружки чаек Петр Ильич вполне мог плеснуть мне в физиономию.
Вжав голову в плечи, я поплелся прочь.
Вскоре выяснил — в то самое утро Юрий Борисович Цыбанев отличился на страницах «Советского спорта». Написал про «ракету ярославского хоккея». От которой отходят выгоревшие, ни на что не годные ступени — а она летит себе дальше.
Первой ступенью, по версии Цыбанева, был тренер Сергей Николаев. Второй — как раз Петр Воробьев.
Петр Ильич чувствителен к таким заметкам. Как говорится, вспылил. Ходил по коридору, переосмысливал. А тут я!
Вскоре я отправлялся в Тольятти, где тренировал Воробьев. Заручался гарантиями местного хоккейного начальства — те клялись: интервью будет. Воробьева уломаем.
Интервью в самом деле случилось. Петр Ильич отвечал угрюмо, односложно. Поглядывая на часы такого размера, что я не удивился бы, выскочи вдруг из них бронзовая кукушка.
Я вернулся в Москву. Пару дней спустя в отделе хоккея раздался звонок. На том конце был Петр Ильич — и хрипло интересовался у редактора хоккейного отдела:
— У вас есть такой корреспондент — Лашак?
Вратарь Ян Лашак в тот год играл за питерский СКА. Пожалуй, мне было даже приятно, что запомнился Петру Ильичу под таким никнеймом.
— Лашака нет, — дрогнувшим голосом ответил редактор. — Есть Голышак.
— Ваш Голышак делал со мной интервью. Так вот, я передумал. Не хочу. Не надо никаких интервью.
Обсуждению приговор не подлежал. Хотя бы по той причине, что Петр Ильич повесил трубку.
Была и третья попытка. Вы удивитесь — но я снова явился к в Воробьеву в Тольятти.
Мне когда-то говорили про Бескова: когда тот наверху — не подступишься. Барин! Как только привозит из Бремена счет 2:6 — душа-человек. Разве что не приобнимет.
Я дождался момента, когда команда Петра Воробьева забуксует. Чтоб убедиться — это правило не только про Бескова, а про всех вообще.
Петр Ильич больше не плескал чаем на стены. Хрипотца его стала почти ласковой. Говорил про все на свете. Даже про размеры собственной тольяттинской квартиры. Мне еще подумалось — главный конвейер ВАЗа занимает схожие площади.
Размякший от неудач Петр Ильич не просил даже ничего заверять. По тону я понял: новых звонков в отдел хоккея не будет.
Провожая, Воробьев поинтересовался:
— У тебя сегодня поезд?
Я кивнул.
— Вот. Ознакомишься в дороге.
Петр Ильич сковырнул со стены тренерской какой-то листочек, написанный от руки фломастером.
— Это стихи Пугачевой. Читала их на «Фабрике звезд».
Я благодарно кивнул. Вечером в купе развернул, поднес к тусклой лампе:
Быть знаменитым некрасиво.
Не это подымает ввысь.
Не надо заводить архивы,
Над рукописями трястись.
Цель творчества — самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех...
«Это что, новый вратарь?»
Идеально работал с Петром Воробьевым как раз Вайсфельд. Думаю, как раз на юморе, на коммуникабельности. Так работали, что даже со стороны смотреть было приятно.
Возможно, оба сейчас думают — да это было лучшее время в жизни. Выигрывали вместе серебряные медали с «Ладой».
Говорят, помнятся только занятые места — но у меня очень хорошо отложилось, как играла та «Лада». Как билась у бортов. Сколько ярости было в каждом из хоккеистов.
Понять не мог — как они их так заводят?
После медалей ту «Ладу» расхватали клубы побогаче — и вдруг выяснилось, что здорово играют эти парни только в команде Воробьева. Поодиночке — что-то не совсем то. Так что брать стоит в комплекте.
Время спустя я расспрашивал Вайсфельда про Воробьева. Тот говорил с большим почтением:
— Он вообще не суеверный. Допустим, не подали автобус. Все в панике: «Опаздываем!» А Ильич спокоен: «Ничего страшного». Приезжаем на стадион перед самой игрой: «Собрание проводить не будем, скорректируем разминку». Никогда не было истерики в таких ситуациях.
— Какие у Петра Ильича установки на игру?
— Все понимают те, кто давно с ним общается. Новичкам тяжелее. Много динамовского сленга, юрзиновского: «угловой», «на вилы», «бежать заранее»...
— Над каким определением Воробьева вы особенно долго размышляли?
— Как раз «бежать заранее». Полгода слушал, потом решился и спросил. Извинившись за невежество. Выяснилось в переводе на русский — открыться на свободное место.
Тренерам часто кажется, что игроки должны до всего доходить своим умом. К примеру, Воробьев сорвался на Сашку Бутурлина, дисциплинированного парня: «Такой-растакой...» — «Ильич, а ты ему говорил об этом?» — «Нет! Он что, сам не понимает?!» Ладно, отправляюсь к Бутурлину переводить с русского на русский: «Петр Ильич недоволен. Нужно вот так». — «А что он мне не сказал? Я бы выполнил!»
С хоккеистами надо разговаривать! Все объяснять! Вот история. В 1993-м сборная готовилась к чемпионату мира. Был у Бориса Михайлова центрфорвард в четвертом звене. На последний контрольный матч не поставили. Он с горя напился, подумал, что отцепили. Михайлов потом сокрушался: «Я же, наоборот, в нем-то не сомневался, решил других проверить...» Сказал бы — не было проблем. А так парень явился на базу пьяным, в Германию его не взяли. Не стал чемпионом мира.
— Чем еще поражал Воробьев?
— 2005 год. В середине сезона «Лада» повалилась. Весь выезд проиграли, в тренерской Воробьев говорит: «Ты видел, как этот чудак отдал пас справа налево, хотя я его предупреждал — только слева направо?» — «Ильич, у нас четыре поражения подряд!» — «Это ерунда, выигрывать-то мы начнем. Ты мне растолкуй — почему он отдает справа налево?» Самое интересное, мы действительно начали побеждать. Завоевали серебряные медали.
— Люди из Ярославля со смехом вспоминали, насколько ревниво Петр Ильич относился к их первым «Мерседесам», мобильным телефонам...
— Не то слово. Я, работая скаутом «Торонто», задрафтовал вратаря Вову Куликова. Воробьев говорит: «Мы выходим из раздевалки, а Куликов болтает по мобильнику». — «Ну и что?» — «Мобильные у двух человек в команде — у меня и у него!»
Вспомнил вдруг Леонид Владленович историю со сбежавшим из Тольятти вратарем Лаббе. В 2000-х этот случай прогремел.
— Сижу я на призе «Известий», размышляю: вратарь в порядке, а вот центральный нападающий не помешал бы. И тут звонок от агента: «Лаббе не вернется». Команда в Чехии на сборах — и эту новость я должен донести до Воробьева. Набрался мужества: «Ильич, беда. Мы без вратаря». Пауза. Жду мат-перемат.
— Что услышали?
— Очень коротко: «Ммм... Понятно. Что еще?» — «Все». — «Хорошо. Ищи». На поиски у меня было семь дней.
— Привезли Иржи Трвая.
— С виду — студент-ботаник, в очечках. А все тольяттинские таксисты в курсе нашей эпопеи с вратарем. В аэропорту один подходит. Стекла такой толщины, будто у него диоптрии — минус двадцать. Кивает в сторону Трвая: «Это что, новый вратарь?» Да, отвечаю. Тот осмотрел Трвая внимательнее: «Он же слепой, как я!»
— А играл чех здорово.
— 19 матчей на ноль. Его забрали в ЦСКА — и там пропустил гол от ворот до ворот. До этого Михайловский в «Ладе» получил «Золотой шлем». Уехал в ЦСКА и сел на лавку. Взяли Трвая — то же самое.
Спрашиваю тренера вратарей «Лады» Болсуновского: как Михайловский у вас стал лучшим вратарем страны? Объясняет: «Макс очень хорошо играет по первому броску». — «А второй?» — «Второго у нас не бывает...»
