«Считаю Настю Овечкину главным драйвером нынешних достижений мужа». Дочь Гимаева — о семье Ови, отце и авиакатастрофе в Вашингтоне
Иногда едешь в командировку — и не представляешь, что тебя там ждет. В Вашингтоне, казалось, у меня все расписано: тренировки с небольшими интервью с игроками после них, три матча, запланированное интервью с Александром Овечкиным, сбывшаяся надежда на то, что у его жены Настасии тоже найдется время на разговор.
И в тот же день матча с «Оттавой», когда мы поговорили с Ови и Настей, состоялась еще одна беседа, о которой до прилета в столицу США я даже не подозревал. Уже там, начав постить в соцсетях фотографии и интервью, получаю сообщение от своего коллеги Сергея Демидова, с которым мы в свое время вместе сотрудничали с русскоязычной версией официального сайта НХЛ. Он пишет, что, когда был в Вашингтоне на финале Кубка Стэнли 2018 года, то пообщался с работавшей на тренировочном катке «Кэпиталз» дочкой... Сергея Гимаева — и, увидев мои фото оттуда, об этом вспомнил.
Коллега не знал, по-прежнему ли она трудится в MedStar Capitals Iceplex, актуален ли ее телефон, но скинул мне его. Оказалось — все по-прежнему! И меньше чем через час после видеоинтервью с Овечкиным мы сидим с Анастасией Матусевич (Гимаевой) в кафешке напротив входа на второй, ориентированный на фигурное катание каток в этом комплексе, и прямо напротив нас — мемориал людям, погибшим в авиакатастрофе в вашингтонском аэропорту имени Рональда Рейгана.
О людях, которых в этой трагедии не стало, мы с Анастасией поговорим ближе к концу разговора. А начинаем — с Александра Овечкина, связь с семьей которого, начиная с мамы и заканчивая сыном, у дочери Гимаева оказывается гораздо более тесной, чем можно было предполагать.
Нас с Овечкиным в детстве разделял только Парк дружбы
— Представляю себе, как бы Сергей Наильевич сейчас был увлечен Великой погоней Александра Овечкина за рекордом Уэйна Гретцки, с каким бы пылом ее комментировал, как бы восклицал после очередного гола: «Мастерюга!» А ваше воображение на этот счет разыгрывается?
— Включать воображение даже не нужно, потому что папа и так приходит ко мне во сне. Он всегда со мной, как мой ангел-хранитель. Он в моей крови, мы сейчас с ним как единое целое, и через мои глаза он видит матчи «Вашингтона» и за всем следит.
Как много лет назад, когда папа прилетел ко мне, пошел на матч «Вашингтон Кэпиталз» — «Нью-Йорк Рейнджерс» с Сашей Овечкиным на льду, и во время игры мой будущий муж на кубе арены, которая тогда называлась Verizon Center, написал: «Anastasia, will you marry me?» А я еще не сразу согласилась, сказала: «Дайте мне подумать!» Папа отрезал: «Что тут думать, если классный парень? Берем, мне нравится!» Говорю ему: «Не тебе же замуж выходить!» Но согласилась. И это было замечательно, став памятью на всю жизнь.
— Муж с хоккеем не связан?
— Нет, он финансист.
— Рассматриваете ли как что-то символическое, что работаете на том же тренировочном катке, где играет хоккеист, которого ваш отец так любил?
— Конечно, Саша удивился, когда впервые увидел меня в Вашингтоне в 2006-м, через год после того, как приехал он сам. Ведь мы знакомы еще с 1999-го, когда папа пригласил его на Кубок Третьяка (Всероссийское соревнование по хоккею для мальчиков до 14 лет. — Прим. И.Р.). Тогда я познакомилась с его отцом, дядей Мишей, и самим Саней, которому было 13. Он из Северного округа, с «Водного стадиона», а мы — с «Речного вокзала», и нас разделяет один Парк дружбы, то есть еще в Москве были соседями. А папа был знаком с ним гораздо раньше меня — как директор школы ЦСКА, он знал игроков всех ведущих детских команд Москвы, в том числе «Динамо».
Когда Саша переехал в Америку в 2005 году, а я — в 2006-м, мы оказались соседями в Арлингтоне (район Вашингтона. — Прим. И.Р.), а с 2011 года, когда я стала работать на том же катке, — и там. Этому я безумно счастлива. Он родной человек для нашей семьи, очень близкий друг. Как и его мама, тетя Таня, и дядя Миша, царствие ему небесное. Мы здесь как одна семья.
— Встречаетесь часто?
— Да. На хоккее и днях рождения.
— Вы знали молодого Овечкина, знаете нынешнего. Появление в его жизни Насти сильно Александра поменяло?
— Конечно. Благодаря ей Саша, как мне кажется, стал целостным. Они друг друга просто изумительно дополняют. Без преувеличения идеальная пара! И большая любовь у ребят. Он поменялся, повзрослел, стал мудрее и спокойнее. Она очень сильная девочка, суперсильная. И благодаря ей, ее силе и поддержке он сейчас, в этом возрасте добивается таких результатов. Считаю именно Настю главным драйвером его нынешних достижений. Они настоящие партнеры во всем.
Овечкин-младший закричал мне через всю площадку: «Настя, я сам встал!»
— А как вы начали заниматься катанием с маленьким Сережей Овечкиным?
— Как-то увидела, что Настя выставила пост, что Сережу вывозили на середину льда и он бил клюшкой по шайбам. Написала ей, что хотя у меня есть правило — не работать с друзьями, чтобы не было конфликта интересов, но просто знаю, что могу сделать что-то полезное.
— Что именно?
— Я ей написала, что, если она хочет, попробую научить Сережу самостоятельно падать на лед и вставать. Это первое, чему мы их учим! Мой опыт четко говорит: как только они начинают сами вставать — все, тут же начинают катиться. Настя ответила: «Да, отличная идея!» И ребята привели его на урок. Вот как раз на этом катке.
И вы не представляете, какие были мурашки по коже, когда он в первый раз самостоятельно поднялся со льда! Сережа называет меня Настей, и он через весь лед кричит: «Настя, я сам встал!» Три года, маленький ребенок, столько радости! Для меня самое ценное в работе, независимо от того, кроха ли это или семидесятилетняя женщина (у меня и в таком возрасте ученица есть), — это когда у них что-то получается, и они испытывают в связи с этим искренние чувства. Поэтому я здесь. Мое призвание, как я это для себя сформулировала, — делать людей счастливыми.
— Какой он, Сережа Овечкин? И можно ли в таком возрасте уже говорить о каком-то таланте?
— Классный! Очень энергичный, непосредственный, умный, прикольный. У него мозги очень быстро соображают. А говорить уже можно о том, что у него шикарное тело. Прекрасная для хоккеиста фигура, тяжелые мышцы. Понятно, что все это нужно развивать, тренироваться, но кто-то рождается таким, что нарастить мышцы займет огромное количество времени, а он физически уже рожден хоккеистом. Даже в таком возрасте можно говорить о том, что он сильный, крепкий. Атлет! В Сашу, в дядю Мишу.
— Так есть в кого. Он же еще и помешан на хоккее — Настя рассказывала, что знает вообще всех энхаэловцев, может перечислить состав любой команды.
— Настя — очень умная девчонка, и он на нее похож. Тело — Сашкино, мозги — Настины.
— Сколько вы с ним занимаетесь?
— Раз в неделю по тридцать минут. Но с перерывами, потому что на лето ребята уезжают в Москву, и я очень рада, что там с ними хорошо работает тренер Романов. Начали мы с Сережей три года назад, потом какое-то время не было льда, затем возобновили, летом они занимаются в Москве. Режим вот такой, рваный.
На этом катке, который принадлежит «Вашингтон Кэпиталз» и где тренируется команда, большие проблемы со временем. Из-за этого и Илюше, младшему из Овечкиных, пока просто невозможно найти время. А Сережа еще играет в команде и дополнительно работает с прекрасным тренером Сергеем.
— По ощущениям — хочет он стать хоккеистом или пока рано говорить?
— Я же катанием с ним занимаюсь! Могу такие ребра поставить, что все будут от одного толчка летать. И он не воспринимает это как хоккей. Он чувствует, как это сложно.
— Не капризный?
— Со мной — вообще нет. Я такой человек, что говорю ему: «Сережа, ты пришел ко мне на урок? Собирайся, работаем!» И он выходит и работает.
— Там такая семья, что у той же Татьяны Николаевны не забалуешь.
— А тетя Таня как бабушка — очень добрая! Она просто их с Илюшей балует!
Летала в Вегас на победный финал Кубка Стэнли
— Вы же даже летали на победную для «Вашингтона» пятую игру финала Кубка Стэнли-2018 в Лас-Вегас, притом что его родители остались дома?
— Да. Началась эта история с того, что мне приснился сон — что вообще случается часто. И во сне пришел папа, который тогда вообще снился мне постоянно — настолько, что иногда становилось не по себе. И сказал, что мне надо лететь. Что я там должна быть. Такая у нас с ним связь.
На следующий день сижу дома, смотрю четвертую игру и во втором периоде объявляю это мужу. И рассказываю о сне, о внутреннем беспокойстве — если папа сказал, не могу не полететь. Говорю, что даже если не попаду на игру — буду смотреть на большом экране. Покупаю авиабилет прямо во время игры, потому что знаю: если дождаться ее окончания, то все будет раскуплено. И правда — потом заглянула на сайты, и никаких билетов уже не было.
Мы близко дружим с семьей Орловых, обожаю их. Замечательные ребята, мы по ним после обмена Димы безумно скучаем. Они большие друзья Овечкиных.
— И даже родственники.
— Да, Варя, жена Димы, — крестная мама Сережи. Спрашиваю ее, нет ли билетов на игру. Отвечает, что нет, их дают только на семью, и в Вегас летит чартер с родными игроков. В итоге покупаю себе в интернете билет на игру за тысячу долларов — и сижу где-то на последнем ряду под самой крышей. Но в первом перерыве списываюсь с девочками, и Настя Кузнецова говорит: приходи к нам, тут есть одно свободное место. В общем, я пришла к ним и сидела рядом с мамой Деванте Смита-Пелли, который в том матче забил гол. Это надо было видеть... Какое было напряжение, какие эмоции! А потом Варя и Дима Орловы пригласили меня на ужин, в семейную комнату, и потом — на дискотеку. Мы были все вместе.
— Насколько тесными у самого Сергея Наильевича были отношения с Овечкиным и другими российскими игроками «Вашингтона»?
— Они были очень близкими. Он их просто обожал и всегда за них очень переживал. Даже больше, мне кажется, чем за меня, ха-ха. Он к ним как к детям относился, с такой страстью! У него к ним была безусловная любовь. И если они что-то делали неправильно — реагировал на это по-отцовски. И всегда поддерживал.
— А к вашей работе в Вашингтоне, собственной дочки, он как относился?
— Я фигуристка, занималась в ЦСКА с трех лет — еще когда папа играл. И работаю здесь как тренер по катанию — и фигурному, и хоккейному. Когда начала работать, 14 лет назад, папа ко мне прилетел, пришел на тренировку и встал посмотреть в уголке. А я на льду с девочкой-хоккеисткой. Ну, думаю, все, сейчас разгромит. Заслуженный тренер России, многолетний директор школы ЦСКА, играл у Виктора Тихонова... Знаете, кстати, что внучка Тихонова здесь недалеко, в Фэйрфаксе, живет и работает?
— Впервые слышу.
— Мы только познакомились. Случайно ее увидела, подошла, представилась, сказала: «Здравствуйте, я Настя Гимаева. Мой папа играл у вашего дедушки». А Виктор Васильевич его очень любил и благословил на тренерскую работу.
— Вы мне говорите насчет тренировки на глазах у отца — и я сразу вспоминаю аналогичный рассказ Татьяны Тарасовой о том, как на ее работу смотрел отец. Анатолий Владимирович только после пятого ее олимпийского чемпиона сказал: «Ну, здравствуй, коллега».
— Да! Выхожу со льда, говорю и внутренне трясусь: «Папуль, ну как?» И он отвечает: «Как классно! Посмотри, какая она у тебя на уроке была счастливая. У тебя урок проходит позитивно. И она будет хоккеисткой! Потому что, когда тебя тренируют и ты испытываешь радость от этого, то есть все шансы, что он будет продолжать. А наша с тобой задача — чтобы как можно больше людей играли в хоккей, потому что это отличный вид спорта для здоровья».
С тех пор он всегда меня поддерживал. И брат Сережа тоже. Он очень мною гордится. Я на Новый год летала в Москву. Папе же 1 января исполнилось бы 70, мы увиделись, вспомнили...
Папа превратил свалку в цветущий сад. И это было символом того, каким человеком он был
— По-моему, Сергей Наильевич получал большое удовольствие от работы комментатором.
— Обожал!
— Как он в эту профессию вообще пришел?
— Тут мне сказать сложно, потому что это началось где-то в 2006 году, а я уже в тот момент была здесь. Я никогда не летала на Олимпиады и чемпионаты мира, на которых работал папа. А на Кубок мира в Торонто прилетела. В какой-то момент он вдруг говорит: «Знаешь, у меня сейчас высокая популярность». А он был человеком скромным, никогда не хвастался, и я сказала ему, что мне странно от него это слышать. Посмеялась и забыла.
И тут мы выходим с ним в Торонто на улицу. И тут начинается! «Сергей Наильевич, мы из Сургута, можно с вами сфотографироваться?» Буквально на каждом метре. А он ни разу в жизни никому не отказал в фото, автографе, ответе на вопрос. «Пожалуйста, конечно! Очень рад, что вы любите хоккей!» Так я поняла — как потом выяснилось, буквально в последние месяцы его жизни, — как он был популярен.
— По-моему, у Гимаева всегда было фантастическое сочетание честности и позитива. Он никогда не называл черное белым и четко говорил, если ему что-то не нравилось. Но это всегда происходило с любовью.
— Папа был очень свободным по духу и честным человеком. Говорил как считал, жил своей жизнью и никогда не пытался под кого-то подстраиваться и кому-то угождать. Он был самим собой — целостным, мудрым, сильным. С сумасшедшей силой воли, любовью, преданностью, отдачей и объемами работы, которые он тянул, выжимая себя без остатка. У него не было гармонии в плане здоровья — чтобы остановиться, немного отдохнуть, взять паузу. Он никогда не останавливался.
— Такие люди, как он, не жалеют себя и, мне кажется, очень редко ходят к врачам.
— Он вообще никогда не ходил к врачам! Потому что у него врач был дома — моя мама. Она его лечила, и, если что-то с ним происходило, папа всегда говорил: «У меня есть Натуля, она меня самым лучшим образом вылечит!» Мама его иногда просто за руку брала: «Ты должен записаться». «Да-да-да», — и не записывался. Он жил высокими целями и мыслями, ему не было дела до бытовухи. К сожалению, в этом плане я точная его копия. У нас нет времени лечиться.
— Мне кажется, внутренняя свобода Гимаева как личности, о которой вы сказали, и привела к такому успеху на телевидении. Большинство спортсменов, бывших футболистов или хоккеистов, выражаются трафаретными фразами, боятся собственной тени и не могут ничего сформулировать. А он и честен был, и ярок в языковом плане.
— У папы был очень высокий IQ. Он прекрасно учился в школе, плакал из-за четверок, которые были для него как второе место, и он не мог это пережить. Честолюбивый в хорошем смысле человек, он хотел, чтобы все у него было на высшем уровне.
— Плакать от четверок не очень характерно для профессиональных спортсменов.
— Он же пришел в хоккей очень поздно, по-моему, в 12 лет. Во дворе играл во все игры и был очень атлетичным, все группы мышц у него были отлично развиты. Как и интеллект. У него были очень разносторонние интересы.
— Например?
— Ботаника. У него были огромные кипы книг на эту тему! Он знал все растения планеты, был фанатом яблонь, роз и пионов, выращивал их. И по утрам читал книги, связанные с флорой. Ему нужно было спокойное время, когда он мог погрузиться в этот мир.
А в Тимирязевской сельскохозяйственной академии его знали лично — он скупал все растения и сажал на нашей даче. Вырастил там огромное количество деревьев, сделал свою альпийскую горку. Когда папа умер, мама села за руль и все сохранила. Его сад жив. А когда-то на этом участке в Дмитровском районе была свалка мусора. Он купил его в 1989 году и превратил помойку в цветущий сад.
— Это же символ того, каким человеком он был.
— Именно.
— Недавно я разговаривал с его воспитанником по ЦСКА Сергеем Самсоновым, и тот очень высоко отзывался о Гимаеве как о детском тренере, говорил, что он опередил время. В то время, как все еще работали по советским лекалам, на страхе, у него всегда была открыта дверь, он в любой момент был готов к свободной дискуссии еще фактически с мальчишками, давал им право на свое мнение.
— Он и нас так воспитал. Всегда говорил мне: «У тебя всегда есть право высказать свое мнение по любому вопросу. Мы должны все про это знать. Но будь готова, что мы не всегда будем с тобой соглашаться. И будь готова слышать слово «нет». Эта философия мне вообще в жизни очень помогает. Живу своей жизнью, говорю что хочу и готова услышать в свой адрес критику. Открыта к общению с абсолютно разными людьми разного уровня. И многое из этого — благодаря папе.
У него — а значит, и у меня — нет беспрекословных авторитетов. Изначально для папы все, от маленького ребенка до президента какой-нибудь крупной компании или страны, были людьми. Причем хорошими людьми, до тех пор пока несколько раз не доказывали обратное, — но для этого его нужно было очень сильно довести, и он старался на это не отвлекаться. И ко всем был открыт.
— Но кто-то стал для него врагом на всю жизнь?
— Он мог испытывать гнев, но был позитивным и удивительно отходчивым. Люди делали ужасные вещи по отношению к нему, а он потом даже этого не помнил! Не делал вид, а действительно забывал. Злопамятности — ноль. Понимаю, что вы хотите примеров, но, извините, не хотела бы конкретизировать — это его личное. Главное — у него была эмпатия. Он всегда старался понять человека, который приходил к нему с какими-то проблемами. Никого заранее не осуждал и пытался понять, почему даже не очень хороший человек так поступает.
Авиакатастрофа в Вашингтоне
— У нас перед глазами — мемориал у катка, посвященный жертвам недавней авиакатастрофы в вашингтонском аэропорту имени Рональда Рейгана. На том рейсе было очень много людей из мира фигурного катания.
— Одна из них — Инна Волянская, призер чемпионата Союза. Моя подруга... Она из той же 704-й школы, что и я, тоже из ЦСКА. Ее тренером была Татьяна Тарасова. Когда моя дочка София занималась фигурным катанием, Инна была ее тренером.
А вот на фото — мальчик, мой самый любимый фигурист, его звали Франко. Настолько был необычный, неординарный! Его папа Лусиано, он тоже погиб, был моим большим другом. И вот как раз вчера Избелла, его дочка, выступала под его музыкальное сопровождение, запись, где он играл на гитаре. Мы потеряли 28 человек из фигурного мира, и семеро из них — с нашего катка. Не включая родителей.
— Не представляю, что здесь творилось.
— В тот день я плохо себя чувствовала, начинала заболевать, потом уже свалилась с гриппом. Но тогда все же через силу ранним утром поехала на каток. Не могла не поехать. И целый день провела на катке. Разговаривала со всеми детьми, обнимала их, поддерживала. Мы все были друг с другом вместе. Никто не прятался, все вышли на работу, и главным для нас было поддержать детей, которые в таком раннем возрасте впервые столкнулись со смертью. До сих пор тяжело это переживаем, горюем и стараемся это от ребят и девчонок скрывать. Но на вчерашнем шоу весь зал рыдал. Когда Изабелла танцевала под музыку отца, все думали о том, что у этой 16-летней девочки в один момент умерли отец, брат, тренер и подруги.
— Как она выдержала?
— Выдержала. Она очень сильная девчонка. Мы с ней разговаривали. Очень тяжело было Максиму Наумову, который потерял родителей, — представляете, как пришлось ему повзрослеть в один день. И понять, что ты уже больше не чей-то ребенок. Такая трагедия...
— С кем он остался?
— Он уже совершеннолетний. И поддержка будет. Сразу были созданы фонды, и люди со всего мира присылают деньги в поддержку. Там ведь погибло и много родителей, а ведь у них остались свои родители. К одной нашей девочке, Оливии, и ее маме Олесе приехала бабушка — повидаться на несколько недель. И, представляете, женщина разом теряет дочку и внучку. Погибла Юля с сыном, у нее трое детей — русская семья... Двое детей остались без мамы и брата.
— Я прилетал в Вашингтон как раз в аэропорт Рейгана. И думал об этой трагедии все время.
— Видите, как бывает в жизни? Как мой папа говорил, все что угодно может случиться в любой момент. Поэтому жить нужно здесь и сейчас. Он мне все время твердил: хочешь сейчас куда-то ехать — езжай! Не откладывай, потому что потом можешь хотеть — и не мочь. Он сам все время так жил. И я живу.
Отдать дочку в хоккей меня уговорила мама Овечкина
— Вы-то почему сами в профессиональное фигурное катание решили не идти?
— Выбрала учебу. Я крупная, высокая, определенных достижений к концу школы не было, поэтому пришло время определяться. И решила готовиться к вступительным экзаменам в университет.
— Читал, что вы и свою дочку в хоккей отдали.
— Да, у меня дочка — хоккеистка, защитник. Ходит в prep school (старшие классы, где детей уже готовят к высшему образованию. — Прим. И.Р.) в Коннектикуте и играет за очень крутую команду лиги ААА, высшего детского уровня в Америке. Ей будет 17. Она единственная девочка из штата Вирджиния, которая попала в Национальный хоккейный лагерь развития в этом году.
— И она пойдет в хоккеистки-профессионалы?
— Пока сложно говорить, потому что она все-таки учится в очень серьезной школе. И учеба — номер один. Там ты не можешь целиком концентрироваться на спорте, забрасывать образование. Но в хоккее она боец, машина, вы не представляете! Недавно так сложилось, что в команде всего десять человек было, так она со льда не уходила и всех просто молотила.
— Вы охотно ее в хоккей отдали?
— Была категорически против! Это тетя Таня Овечкина меня уговорила. Все благодаря ей. 1 января 2016 года у папы был день рождения, он был у нас в гостях, и она пригласила нас в гости. Соня, моя дочка, тогда занималась большим теннисом и фигурным катанием. И тетя Таня говорит ей: «Сонь, а почему ты в хоккей-то не играешь?» Она отвечает: «Потому что мне мама не разрешает».
Тут я вклиниваюсь: «Ребят, вы извините, конечно, но у меня папа — хоккеист, сколько раз ему нос ломали, брат, с которым мы в одной комнате жили и шайба ему в рот попадала, 40 швов накладывали... Я не готова, чтобы еще и дочка играла в хоккей, потому что это безумие!» А папа вдруг говорит: «Тань, классная идея! Она же если будет хорошо играть и разовьется, то может попасть в сборную России и поехать на Олимпийские игры!» И тетя Таня говорит: «Насть, подумай». Но тогда я еще не была готова.
А через пять месяцев моя ученица-фигуристка выигрывает соревнования. Как сейчас помню — в красивом розовом платье, с балетной пачкой... И на следующий день она говорит мне: «Мисс Анастэйжа (они все меня так называют), я перехожу в хоккей». Я: «Вау!» Она надевает хоккейные коньки, идет на лед — и как начинает катить!
И тут уже мне стало интересно. Думаю — если эта девочка так быстро катается на хоккейных коньках, то как же будет моя дочка? И сама ее спрашиваю: «София, а ты не хочешь в хоккейных коньках прокатиться? Мне так интересно, как ты будешь катить!» Она тут же: «Мам, умоляю тебя, отдай меня в хоккей!» — «Давай сначала коньки наденешь, посмотрим».
Она надевает коньки — и просто летит. Настолько мощная — зверюга! Говорю: ладно, иди в хоккей, но с одним условием — ты не бросаешь фигурное катание. Потому что если она сдаст определенные тесты, то в будущем сможет здесь работать и быть моей коллегой, детским тренером по катанию. Мало ли, в какой-то момент хоккей ей разонравится — а профессия уже будет.
Но не разонравился. С сентября 2016 года она уже девять лет играет в хоккей. И все время в этом дворце, где мы с вами разговариваем, гоняла шайбу с мальчиками — пока в нынешнюю школу в этом году не перешла. Даже с 18-летними парнями играла, из двенадцатого класса! Вот фотография — ребята и она, единственная девочка. Это нечто!
— Ничего себе. А младший ваш тоже по хоккейной части?
— Сыну, Джорджу, девять. Огромный для своего возраста, метр пятьдесят уже. Будет как мой папа — очень высоким! И энергетика очень похожая на него, и ум. Даже рассуждает, как папа, и это даже не я говорю, а мой муж. Он говорит: «Когда я с ним общаюсь, у меня ощущение, как будто с Наиличем!» Хоккеем Джордж занимается, но пошел в него очень поздно.
— Ваш брат во многом пошел по стопам отца — и хоккей, и телевидение.
— То, чтобы Сережа работал на телевидении, тоже было папиной мечтой. Он видел, какие трагедии происходят с ребятами после того, как они уходят из хоккея и не могут себя найти. Брат еще играл — и папа обсуждал как вариант, что было бы здорово поработать на телевидении вместе в будущем. Но жизнь распорядилась иначе.
— Два Сергея Гимаева очень похожи?
— Внешне кажется, что да. Но характер абсолютно разный.
— У кого жестче?
— Конечно, у папы. Говорю же — одно управление школой ЦСКА в девяностые годы чего стоит. Некоторые родители между собой дрались. Это был для него огромный стресс.
— Бывал ли он к вам с братом строг?
— Я папина дочка, он меня очень сильно баловал. Я получала просто чемоданы подарков из каждой его поездки. От платьев до заколок. Еще он нам с Сережей повесил баскетбольное кольцо и поставил стол для пинг-понга, чтобы нам не было скучно на даче. И купил мотоцикл «Минск». Не скажу, что я могла на нем гонять. Правильнее сказать — водить до первого падения, ха-ха.
Он нас с Сережкой, моим братом, просто безумно любил. Ради мамы и нас был готов вообще на все. Вот вроде бы все считают его человеком, бесконечно преданным хоккею, и он таким был. Но номером один для него всегда была семья.
У него была феноменальная память. Вечером он приходил домой, включал телевизор, смотрел все, что связано со спортом, — мог полночи это делать. И помнил все результаты по всем видам спорта — от американского футбола до бильярда. А с утра у него всегда было хорошее, даже великолепное настроение. Всегда. Он просыпался, шел в ванную с улыбкой и... танцевал.
— Значит, еще и хорошо высыпался.
— Да. Вообще он был очень счастливый человек. Иногда он перерабатывал, и ему нужно было брать паузы, отдыхать. Но он откладывал любой отдых на лето, когда очень много путешествовал. Мы с ним и вместе много ездили, я же вся в него...
Брат спросил: «Ты сидишь?» И рассказал, что папы не стало
— К Сергею Наильевичу тянулись все пишущие о хоккее журналисты, и могу сказать это по себе. Помню, как на многих соревнованиях, от Олимпиад до Кубка мира-2016 в Торонто, все наблюдения ходил сверять именно с Гимаевым.
— Кубок мира в Торонто — это место, где я в последний раз видела папу живым. Мы с ним покатались на лодочке, поговорили про жизнь. Он рассказывал, как ему в Канаде все нравится, что там есть баланс между работой и жизнью, как часто они улыбаются. Он проводил меня до станции, обнял, сказал, как меня любит. И больше я его никогда не видела. Поэтому Торонто запомнился мне на всю жизнь.
— Как вы узнали, что папы не стало?
— Брат позвонил. Говорит: «Ты что делаешь?» — «Ты меня разбудил». — «Ты сидишь?» — «Лежу». И тут он говорит, что папы не стало. «Подожди, — говорю, — дай подышу чуть-чуть. Все, поняла, вылетаю...» И сразу вышла к мужу Антону и сказала.
Мне было тяжело еще и потому, что Джорджу не было еще и двух лет, грудной ребенок, и я его никогда в жизни не оставляла. Муж спрашивает: «Мне с тобой лететь?» — «Нет, потому что тогда буду очень сильно переживать за Джорджа». Софии было девять, уже, можно сказать, взрослая, а вот сын... Попросила мужа остаться с ним, а няню — помочь ему. И вылетела первым рейсом в Шереметьево. Когда села, брат говорит: «Мама — на тебе, а я буду заниматься всеми папиными вопросами...»
— Как мама перенесла?
— Очень тяжело, очень большой шок. Как в тумане. Но сейчас уже чуть лучше. Наступила, как сейчас говорят, стадия принятия. И спасибо всем за память. Очень благодарна брату. То, что они с КХЛ, с Алексеем Морозовым, сделали такой шикарный матч 70-летия папы в Уфе — это вообще. И мальчишки приехали — все, кто мог.
— Павел Дацюк, Илья Ковальчук...
— Да. Паша был вообще самый-самый любимый игрок папы. Благодаря этому память живет.
— Вижу, как вы относитесь к отцу, — и не представляю себе, что вы пережили.
— Очень тяжело. Отошла лет через пять, не раньше. А сначала был шок, включилась защитная реакция организма. Хотя помню все очень четко. Жалко только, что прощание было не на льду в ЦСКА — руководство так посчитало. Но столько людей на прощание пришло! Со всего мира приехали. Сережка Самсонов прилетел, из российских регионов простые болельщики...
Через шесть недель после его смерти прилетела в Исландию, где совершенно уникальные пейзажи. И потянулась к телефону, чтобы позвонить ему, рассказать, прислать фотографии. Тут-то и осознала, что его нет и я больше никогда не смогу ему позвонить и чем-то поделиться.
У нас с братом по двое детей, то есть у папы — четверо внуков и внучек. Все чем-то похожи на него. Его жизнь продолжается. Его нет, но он всегда с нами. Да если бы сейчас Джордж к вам подошел, вы бы в первую секунду оторопели — настолько он на него похож. Хоть и не может его помнить...
