«Извиняться мне не за что. Не хотел ломать Харламова — удар был обычной частью жестокой Суперсерии». Эксклюзив с Бобби Кларком
Об этом разговоре я по-журналистски мечтал много лет — только не знал, как подобраться к герою. Имя Бобби Кларк с детства было частью моего спортивного кода, хотя больше не восхищавшей, а угрожающей: оскал легендарной беззубой улыбки (намного более беззубой, чем много позже у Александра Овечкина) лишь с парой клыков по краям рта, печально знаменитый удар клюшкой, сломавший лодыжку Валерию Харламову в шестом матче Суперсерии-72. Впечатлял и пугал даже образ его команды — «Филадельфия Флайерз» 70-х, прозванной в Северной Америке «Хулиганами с Броад-стрит», игравшей в такой сверхсиловой и частенько грубый хоккей, что в матчах с ней ЦСКА, бывало, уходил со льда. Это звучало эффектно и мощно даже лингвистически — с тремя «ф» в одном названии.
При этом Кларк был выдающимся форвардом. «Летчики» выигрывали Кубок Стэнли дважды в истории — и оба с ним в роли капитана и главной звезды, в связи с чем ему вместе с вратарем той команды Берни Параном установлена статуя с Кубком Стэнли у входа в Wells Fargo Center. Он по игре был в порядке на Суперсерии-72 и капитанил у «Кленовых листьев» в первом, победном для канадцев Кубке Канады 76-го. Он лишь один из двоих хоккеистов в истории «Филадельфии», кто набрал за команду тысячу очков в НХЛ — и это при том, что ему в 12 лет диагностировали диабет и он всю профессиональную карьеру провел с этой болезнью.
Степень легендарности Кларка для клуба была такой, что его сделали генеральным менеджером «Филли», едва он повесил коньки на гвоздь — даже без нескольких месяцев отдыха! Там его успехи были меньше — до финалов Кубка Стэнли он доходил, а вот до победы — нет. Как не дошел дальше полуфинала и как генеральный менеджер сборной Канады на Олимпиаде-98 в Нагано. Обо всем этом, как и о взаимоотношениях с российскими хоккеистами, игравшими у него, мы тоже, конечно, поговорим.
Выйти на Кларка мне помог, как часто бывает с легендами мирового хоккея, Игорь Ларионов, а также... стечение обстоятельств. В ноябре я был в командировке в Филадельфии, и она получалась проблемной. Прямо в день первого из трех матчей, на которые приехал, последовал отказ в аккредитации от клубной пресс-службы, с интервью с игроками, соответственно, также возникли сложности.
Не находя себе места от перспективы ничегонеделания, написал Профессору, спросил, не может ли он связать меня с кем-то из великих, живущих в Филадельфии. И когда он в ответ произнес фамилию Кларк, я в тот же миг понял: по сравнению с этим все, что не удается, — сущая чепуха. А уж когда через несколько часов скинул телефон и сказал, чтобы я звонил, он предупрежден... А ведь если бы все сложилось с аккредитациями и интервью с теми же Матвеем Мичковым и Иваном Федотовым, до обмена сообщениями с Ларионовым и его идеи с Кларком просто не дошло бы. И теперь уже это не дает мне покоя — насколько же каждодневная суета зачастую перекрывает вечное.
В тот раз, правда, пересечься не удалось — 75-летний старший вице-президент «Флайерз» Кларк, в холодное время года живущий на юге США, прилетал в Филадельфию аккурат после моего отъезда. Договорились, что увидимся в мой следующий приезд во Флориду.
Это и произошло в новогодние праздники. 4 января к девяти утра я был, как и условились, в кафе небольшого аэропорта милейшего курортного городка Сарасота на берегу Мексиканского залива. Нет, Кларк не прилетал и не улетал — просто он живет в десяти минутах от этого аэропорта. Теперь они соседи со Скотти Боумэном, живущим в той же Сарасоте, к которому я ездил накануне. Почти полвека назад Кларк под руководством Боумэна брал Кубок Канады, а чуть позже проигрывал сборной СССР Кубок вызова, а «Монреаль» Скотти всухую громил в финале Кубка Стэнли «Филадельфию» Бобби, не позволяя той взять третий Кубок кряду и, в свою очередь, начиная свою четырехлетнюю победную серию...
Впрочем, с «Бобби» я погорячился. Как выяснилось, в хоккейном мире его так никто не называет — только журналисты. К счастью, я не прокололся, поскольку в принципе не привык фамильярничать и обращался к нему «мистер Кларк». Про оптимальное обращение спросил уже по ходу беседы, и тут выяснилось...
О том, что выяснилось, — уже во второй части беседы. А большая часть первой была посвящена Суперсерии-72. Кларк поразил и восхитил меня абсолютной, предельной прямотой. Он не просто не юлил, а до такой степени четко называл вещи своими именами, что о таком собеседнике и в этом смысле можно было только мечтать.
И с зубами у него теперь все в полном порядке...
Мы с Мальцевым всю Суперсерию лупили друг друга на вбрасываниях
— Каково ваше нынешнее видение Суперсерии-72 и ее влияния на историю игры? — спрашиваю Кларка.
— Это лучшая серия в истории мирового хоккея! Мы, канадцы, в ее начале были высокомерны, думали, что в хоккее лучше всего остального мира, но это оказалось не так. Советы были так же хороши, как и мы, и эта серия сделала как НХЛ, так и весь мировой хоккей намного лучше. А через какое-то время в нашу лигу начали привозить игроков со всего мира, что тоже обеспечило прогресс НХЛ. И все это в конечном счете стало результатом той прекрасной серии.
— Насчет лучшей серии в истории ведутся споры — на этот статус претендуют и три матча финала Кубка Канады-1987 тоже между Канадой и СССР — 5:6, 6:5, 6:5.
— Они были совсем разными. В 87-м болельщики увидели более высокий уровень мастерства хоккеистов, которые играют правильнее. А в 72-м совершенно другим, гораздо более высоким, был уровень злости и ненависти. В игровом плане хоккеисты обеих команд действовали немного по-разному, но Советы были такими же жесткими, как и мы. Там происходили некоторые грязные вещи, которые были неотъемлемой частью серии. Я люблю такой стиль игры. Это была хорошая жестокая серия.
— Кто был самым грубым игроком с советской стороны?
— Скажу о своем опыте. Я много играл против Александра Мальцева, и он вел себя на льду так же, как и я. Он бил меня, лупил на вбрасываниях, шлепал клюшкой по лодыжкам. Это было то же самое, что я делал с ним. Он был хорош на льду и не уступал в том числе во всех этих вещах. Думаю, после той серии соперникам стало с ним еще труднее.
— Спрашивал разных хоккеистов сборной Канады-72, кого они считают лучшим советским игроком в той Суперсерии. Фил Эспозито назвал Якушева, Фрэнк Маховлич — Третьяка. В России многие считают таковым Харламова. Каково ваше мнение?
— Якушев. Но даже он слишком много пасовал и недостаточно часто бросал — конечно, для того стандарта, как я тогда воспринимал хоккей!
— Вы знаете о легендарных словах советского комментатора Николая Озерова, сказанных из-за грубой, по его мнению, игры канадцев: «Такой хоккей нам не нужен!»?
— Да, слышал. Но не знаю, как их комментировать. У каждого свое мнение. Мое — та серия жила своей жизнью. После нее в хоккей так не играли.
— Против Валерия Харламова вы оказывались редко?
— Наш тренер Гарри Синден пытался сделать так, чтобы по Харламову играл Ронни Эллис, крайний нападающий моего звена. Я большую часть времени был против Мальцева. Но игру до конца не предскажешь, того же Ронни периодически приходилось подстраховывать — и, естественно, периодически оказывался и против Харламова.
— В шестом матче случился эпизод, за который многие в России злятся на вас до сих пор. Думаю, вы понимаете какой. Его даже в канадских медиа назвали с большой буквы — The Slash.
— Это было странно... Помню, Харламов и я покатились по льду, направляясь к нашим воротам. Я повернул в одну сторону (показывает руками. — Прим. И.Р.), а он собирался повернуть в другую. И тут он щелкнул клюшкой по мне — и попал в боковую часть лица, но не до крови. Тогда я развернулся. Он поехал обратно — и я туда же.
Я подъехал сзади и ударил его. Не пытался сломать ему лодыжку или что-то в этом роде, но стукнул довольно сильно. Причем об этом эпизоде все сразу забыли. Никакого штрафа мне не выписали, и Советы ничего не говорили после игры. Никто. А потом, спустя много лет, Пол Хендерсон ляпнул об этом в прессе, что я не должен был этого делать. И вот только тогда люди в Канаде начали это обсуждать. Хотя на самом деле такой эпизод не был чем-то значительным в то время. Просто люди подхватили слова Хендерсона. Да, я сделал это, не отрицаю. Но не жалею. Это было просто частью игры в то время.
— А до этого Харламов вас бил? Не возникло жажды мести?
— Однажды он ударил меня в бок, но в этом не было ничего особенного. Никогда не думал так глубоко о том, чтобы отомстить. Просто ударил его по какой-то причине. Думаю, я мог бы найти оправдания, если бы мне что-то не нравилось, но никаких серьезных причин для мести у меня не было. Повторяю — это была не месть, а обычная часть того хоккея.
— Читал, что ваша реакция на слова Хендерсона была жесткой.
— Да. К тому же он позвонил мне после того, как сказал это, и объяснил: «Я просто использовал тебя в качестве примера для своего внука, чтобы он такого не делал. Он играет в хоккей, и я не хочу, чтобы он совершал что-то подобное». Я ответил ему: «Пол, у меня внук тоже играет в хоккей. И его учат не наносить удары в спину товарищу по команде». Хендерсон повесил трубку.
Пол не должен был, не должен был критиковать меня. Мы были товарищами по команде. Но это — Пол. Он любит себя гораздо больше, чем должен. Он все время говорит о себе. Это все, что он делал годами. И он не относится к числу моих любимых людей.
— В чем загадка голов вашего не самого любимого человека Пола Хендерсона в трех последних матчах подряд? Он же никогда не был суперзвездой НХЛ.
— Сам хотел бы знать! Тебе может повезти один раз, может — два. Однако это не может быть удачей, когда такое происходит три раза подряд на подобном уровне! Не знаю, что это такое — но, к счастью, он это сделал. За это Пол мне нравится. Но только за это.
— Еще публичную критику в ваш адрес позволил себе ваш многолетний партнер по «Филадельфии» Дэйв Кувалда Шульц. Он написал по поводу того удара по лодыжке Харламова, что если бы на месте этого форварда и сборной СССР были, например, Ларри Робинсон и «Монреаль», то последствия для вас были бы гораздо плачевнее. А также заявил, что вы были игроком, который своими ударами провоцировал драки, но сами в них никогда не участвовали.
— Я дрался, если приходилось. Но не был хорошим бойцом. Если вы играете в моем стиле, то вам придется ввязываться в драки. Вот только если бы я дрался так много, как Шульц, то не забивал бы голов. У каждого своя роль в команде. Шульц должен был драться, чтобы играть в НХЛ, а я — когда приходилось. Драка не была обязательной частью моей игры.
Васильев налил мне водки до краев, пришлось выпить весь стакан. Так мы стали друзьями
— Джон Фергюсон, ассистент главного тренера, перед инцидентом с Харламовым якобы сказал вам от бортика: «Нужно ударить этого парня по лодыжке». Это правда? Он ведь даже сам это говорил.
— Нет. Джон просто защищал меня и пытался взять на себя вину за то, что я сделал. Мы были хорошими друзьями. Я поблагодарил его за это, но сказал: «Ты не обязан был это говорить». Что я сделал — то сделал.
— Была еще циничная шутка от Фила Эспозито в нашем разговоре: «Жалко, что Кларк не сделал это в первой игре».
— Ха, и я от него слышал то же самое!
— Скотти Боумэн сказал мне, что Харламов был далеко не единственным хоккеистом, которого так ударил Кларк. «Он был жестким игроком и делал то же самое в НХЛ». Как и Эспозито, утверждавший, что получал в лиге такие удары десятки раз, в том числе и от вас.
— Да, так и было. Ты должен пытаться победить, и это можно делать по-всякому.
— Как вы думаете, помогло ли Канаде отсутствие Харламова в седьмом матче и игра через боль в восьмом?
— Я так не думаю. И вообще мне не кажется, что наличие или отсутствие какого-то одного игрока могло поменять победителя в том матче, независимо от команды. Даже без Харламова Советы все еще были достаточно хороши, чтобы выиграть. Или, допустим, если бы у нас не было Ивана Курнуайе (сделавший счет 5:5 в восьмом матче. — Прим. И.Р.), это не помешало бы нам победить. Просто сложилось так, как сложилось.
— Я спрашивал советских игроков, извинились ли вы лично перед Харламовым или кем-то из них за тот удар, и они сказали: «Нет, никогда».
— Никогда. Так и есть.
— Может, готовы сделать это сейчас?
— Нет, не готов. За такую серию и все, что в ней происходило, не извиняются. Да, я это сделал. Но меня это не беспокоило тогда, не беспокоит и сейчас. Извинения не нужны.
— При этом вы не стали для них врагом. В 1976 году сдружились с Владиславом Третьяком, о чем он не раз рассказывал журналистам. А вы сами в интервью советскому журналу «Спортивные игры» в 1990 году упомянули о дружбе еще с двумя участниками Суперсерии-72 — Валерием Васильевым и Евгением Зиминым. Как она сложилась?
— Зимин был скаутом у нас в «Филадельфии» в течение многих лет. Так что у меня была возможность узнать его поближе. А Васильев был большим и жестким защитником. На его лице все время сияла широкая улыбка, у него были большие красные щеки. После окончания Суперсерии 1972 года Советы были у себя в раздевалке, мы — у себя, и он позвал меня, принес стакан примерно такой высоты (Кларк показывает высоту стандартного советского граненого стакана, — Прим. И.Р.) и налил обоим водки до краев. Я сделал небольшой глоток, но он покачал головой. Пришлось выпить весь стакан. После этого мы стали друзьями.
Многие канадцы не хотели приезжать на Суперсерию-72 из-за своих детских школ. Например, Эспозито
— Правда, что в тренировочный лагерь перед Суперсерией-72 вы, 23-летний, приехали в лучших физических кондициях, чем почти все опытные партнеры?
— Правда. А знаете почему? Потому что летом я поддерживал форму регулярными пробежками. Один игрок из моего родного города (Флин-Флон, провинция Манитоба. — Прим. И.Р.), выступавший в НХЛ до меня, бегал кроссы каждое лето, и это происходило у меня, ребенка, на глазах. И я сказал себе: «Если ты собираешься быть игроком НХЛ, то должен все время бегать». Думаю, это и помогло мне к моменту приезда в лагерь быть в лучшей форме, чем большинство.
Знаете, что интересно? Многие канадские игроки не хотели приезжать в сборную на ту серию. Они проводили детские хоккейные лагеря и не желали отвлекаться. На тот момент серия с русскими не была для них чем-то особенным. Тот же Фил Эспозито был одним из таких, и довольно откровенно говорил об этом, но брат Тони все-таки убедил его приехать.
Вот такой был типичный настрой. А затем вы приходите на первый матч, быстро забиваете пару голов — и теперь уж точно думаете, что это будет гладкая дорога из восьми игр. Но уже к концу первого периода знаете, что у вас проблемы. Мы не были готовы к команде, которая оказалась настолько хороша.
— Команда и вы были шокированы? Что было в раздевалке после первого матча и тех 3:7?
— Удивление к концу игры прошло, но определенный шок был. Во втором матче в Торонто Советы получили с нашей стороны яростное сопротивление. Мы были смущены (первым поражением. — Прим. И.Р.), злы на себя и сделали достаточно, чтобы победить. Но один гнев, которого хватило на вторую игру, не заведет вас очень уж далеко. В третьем матче, в Виннипеге, у нас был шанс победить, но закончилось ничьей. К тому времени, как добрались до Ванкувера, мы устали. Злость улетучилась, и теперь пришлось просто играть в хоккей, а в тот момент мы в этом плане были не очень хороши. Но к советской части серии превратились в сильную и сплоченную команду.
— Гарри Синден действительно тренировал ее во время серии или просто мотивировал и выбирал звенья?
— Нет, он хороший тренер. Чем дольше шла серия, тем лучше он узнавал команду и тем правильнее выбирал звенья и игроков на те или иные моменты матча. Без хорошего тренера вы не победите в такой серии.
— Действительно ли Суперсерия-72 подтолкнула главного тренера «Филадельфии» Фреда Шеро сделать вас капитаном команды в 23 года?
— Советы, серия против них, мой личный хоккейный опыт из тех восьми матчей сделал меня вдвое лучшим игроком, чем я был до того. Это были тяжелые матчи, и обе команды были примерно равны. Мы не были лучше них, они не были лучше нас. Я выходил против великих игроков в течение восьми матчей. Если вы собираетесь соревноваться с хоккеистами такого уровня и выясняете, что способны на многое, это довольно хорошо для ваших способностей как игрока и для уверенности в себе.
Но сомневаюсь, что Суперсерия подтолкнула Шеро сделать меня капитаном. Какое бы значение ни имели те матчи для Канады и России, в Штатах на это обращали мало внимания. А вот сам Фредди Шеро знал советский хоккей, он ездил и навещал Тарасова и тех ребят. Он был их другом. Он знал о русских гораздо больше, чем большинство канадцев и американцев. Но не думаю, что это имело какое-то отношение к моему капитанству. Я просто вырос до этой роли.
— Но вы гордитесь своими выступлениями в Суперсерии?
— Никогда не думал об этом. Ты просто играешь и помогаешь команде. Я не принимал решений, против кого мне играть. Иногда получал глупые штрафы. Иногда забрасывал шайбы. Я был просто хоккеистом, который выполнял свою работу и не забивал себе голову слишком глубокими мыслями.
— Как вы думаете, с хоккеистами ВХА, которым запретили играть в той серии, в частности с Бобби Халлом, вы были бы сильнее? И с травмированным Бобби Орром?
— Да, конечно, с Халлом и Орром мы были бы сильнее. Но и у Советов тоже не было одного большого игрока. Одного из лучших в то время, и им его не хватало (вероятно, Кларк имеет в виду Анатолия Фирсова, чье загадочное отсутствие стало результатом смены во главе сборной Аркадия Чернышева и Анатолия Тарасова на Всеволода Боброва и Бориса Кулагина. — Прим. И.Р.). В любом случае побеждает команда, а не отдельные игроки.
С Суперсерии у меня до сих пор сохранилась матрешка
— Почему вы все-таки победили в Суперсерии, почти безнадежно — победа, ничья, три поражения — проигрывая ее после пяти матчей? Было ли дело в набранной физической форме? А еще ходит легенда, что многое перевернула эмоциональная речь Фила Эспозито на арене в Ванкувере после четвертой игры, когда болельщики освистали «Кленовые листья».
— Не думаю, что речь Эспозито имела к этому какое-то отношение, потому что команда уже была в раздевалке и не слышала ее. Мы узнали о ней позже, и в том, что Фил говорил, он был прав. Дело в другом. Вначале у нас было 35 человек, и все собирались играть. Тридцать пять! Мы не были командой.
После того как Советы победили нас в Канаде, мы поехали в Швецию, сыграли там пару матчей и в плане кондиций приехали в СССР уже в лучшей форме, чем раньше. Там некоторые игроки отсеялись, их отправили домой. Так что мы сократили количество хоккеистов до тех двадцати с небольшим, которые должны были принимать участие в четырех встречах в Москве.
Так мы по крайней мере стали командой. У каждого была своя работа и роль. Появилась гордость за то, что мы делали. В конце концов, мы все еще оставались канадцами. А канадцы в хоккее считают себя лучшими и всегда борются до конца. Оказалось, что мы не лучше русских, но мы победили.
— Еще и три тысячи болельщиков из Канады приехали и перекричали советских болельщиков. Потому что на трибуны не пустили простых людей, которые не стеснялись бы в эмоциях.
— Да, советские болельщики иногда только свистели. А у нас была громкая толпа.
— Какой момент в серии считаете поворотным?
— Победу в шестой игре. Иначе все бы досрочно закончилось, и два последних матча ничего бы не решали. А тут мы выиграли и остались в серии.
— Мог ли восьмой матч завершиться иначе?
— Советы были впереди — 5:2 (на самом деле — 5:3. — Прим. И.Р.). Я думал, они уже выиграли. Но они отошли к своим воротам, и мы пошли вперед. Нам нечего было терять. И мы победили — может быть, потому что они сами отступили. Думаю, что наша заслуга и их вина в том результате примерно одинаковы. Вам нечего терять. Вы идете вперед. Они отступают. И вы их дожимаете.
— Фил Эспозито рассказал мне смешную историю. По его словам, у Александра Рагулина, ведущего советского защитника, изо рта шел резкий запах чеснока, и поэтому против него было вдвойне сложно играть. Правда или шутка?
— Ха-ха! Не помню такого. Помню, что Рагулин был старше других (31 год. — Прим. И.Р.) и не играл в конце серии. В молодости он, вероятно, был лучшим советским защитником, а тогда уже перешел в разряд ветеранов. И он был очень большим!
— По словам Эспозито, это был самый крупный и жесткий хоккеист, с которым он сталкивался за всю карьеру. «Как скала».
— Один из — это точно!
— Какие у вас по той поездке остались самые яркие воспоминания о Москве и Советском Союзе в целом?
— Москва мне понравилась. Тихо, чисто, люди очень дружелюбные. Можно было гулять и ходить куда хочешь. Может, не так красочно, как тогда в американских городах, но люди были потрясающими. Еще, помню, мы ходили в цирк. Моя жена хотела на балет, но мне это просто было неинтересно.
— Одевались ли советские люди непривычно для вас?
— Может, их одежда и выглядела менее нарядной. Думаю, у них возможности были намного меньше, чем у нас. Моя жена, а позже и жены других игроков, давали нам колготки, чтобы мы отдавали их детям и молодым девушкам. У них этого не было. Но при этом мне все казались счастливыми. Все дети точно были счастливы. Мы давали им немного жевательной резинки. С советскими детьми, которых мы видели на катке, у нас был отличный контакт.
— Фрэнк Маховлич рассказывал мне, что в гостинице вполовину обрезали стейки, которые вы привезли с собой из Канады.
— Все эти истории — чушь. Мы там были, чтобы играть в хоккей, черт возьми.
— Вы сохранили какие-то советские сувениры с той серии?
— Да. У нас были значки и прочее. А еще купили куклы, в которые входят шесть кукол меньше и меньше.
— Матрешки.
— Да, и одна такая есть у меня до сих пор!
— Слышал, что раньше сборная Канады-72 в сентябре на годовщину серии собиралась поиграть в гольф. Эта традиция продолжается?
— Нет. Раньше мы были моложе, поэтому могли летать в Торонто, ходить на встречи и все такое. Теперь все уже слишком старые. Нескольких ребят мы потеряли... Пару лет назад попытались организовать это вновь, но не получилось. После пандемии ковида таких встреч больше не было. Сейчас на них было бы уже не так много участников.
— В 2017-м в Москве отмечали 45-летнюю годовщину Суперсерии, и некоторые канадские игроки в частности, Фрэнк Маховлич, Фрэнк Стэплтон, там были. Вас не помню.
— Да, меня не было. Не помню, приглашали ли меня туда вообще.
— Кто из нынешних российских звезд смог бы сыграть большую роль, перенесись он на машине времени и играя в Суперсерии-72?
— Ну, если бы у вас был Овечкин, то нам пришлось бы включить Бобби Халла, чтобы быть на равных, ха-ха! Сейчас в лиге много звездных советских (Кларк периодически допускал эту оговорку. — Прим. И.Р.) игроков. А тогда европейцев вообще не было! Но как раз после Суперсерии приехал Берье Сальминг, другие шведские звезды. Потом братья Штястны из Чехословакии. Когда команд в НХЛ стало больше, они начали привозить нападающих со всей Европы. Затем открылась дверь для советских хоккеистов. И если в 70-80-е приезжали отдельные звезды, то затем НХЛ стала мировой лигой.
— Лу Ламорелло в 1989-м привез в «Нью-Джерси» Вячеслава Фетисова, первую советскую звезду, — и понеслось.
— Фетисов, когда приехал, находился уже близко к концу карьеры. А я играл против него молодого. Это была советская версия Бобби Орра. Еще его можно сравнить с Сержем Саваром, Дени Потвеном — такой тип топ-защитников. Фетисов не так много владел шайбой, как Орр, но оказал огромное влияние на хоккей.
Кто мог подумать, что рекорд Гретцки однажды падет?!
— Как повлияла Суперсерия-72 на мировой хоккей и, в частности, энхаэловский?
— Убежден, что она повлияла и на тех, и на других. На НХЛ подействовал комбинационный стиль, уровень взаимопонимания и взаимозаменяемости советских игроков. Но в 72-м они слишком много пасовали, делали огромное количество передач назад, чтобы не потерять шайбу и начать новую атаку. Смотреть на это было прекрасно. Но они в итоге проиграли в 72-м, затем были поражения на Кубке Канады-76, в некоторых матчах клубных суперсерий, и в итоге они изменились. Стали больше бросать, забивать, делать то, что было принято в НХЛ. И, очевидно, это сделало их лучше. Вы знаете, сколько блестящих хоккеистов произвели Советы — и это перенеслось на Россию. Овечкин, по моему мнению, второй игрок в истории.
— Первый — Уэйн Гретцки?
— Да. В этот список нельзя поставить Горди Хоу, поскольку он играл слишком много десятилетий назад. Он был лучшим в течение самого долгого времени, но в современную эпоху, думаю, Гретцки — номер один, но Овечкин к нему ужасно близок.
— И никого не поставите между ними?
— Очень сложно сравнивать пять-шесть поколений звезд. Наверное, все-таки вторым у меня был бы Бобби Орр. Как защитник он изменил хоккей. А почему я котирую Овечкина так высоко? Потому что цель игры — забить гол. Главная цель, потому что без голов нет побед. И Овечкин собирается забросить больше шайб, чем кто-либо когда-либо. Так что довольно сложно не поставить его в двойку или тройку лучших.
— «Вашингтон» задрафтовал Овечкина под первым номером в 2004 году, а вы в то время были генеральным менеджером «Филадельфии». Не проводили с Ови преддрафтовое интервью?
— Нет. Там не было ни одного шанса, что он достанется кому-то еще, кроме «Кэпиталз». Все знали, насколько он хорош. Вторым номером был Малкин, он тоже был чертовски хорош. Близко, но все-таки не до такой степени, как Овечкин. Мы с Алексом знакомы, пересекались на торжественных мероприятиях. Но подробного общения у нас никогда не было.
— Ждете момента, когда Ови побьет рекорд Гретцки по голам?
— Знаете, я бы хотел, чтобы канадец сохранил этот рекорд. Но тот факт, что кто-то его побьет, будет хорош для игры, для интереса к ней. Потому что потом кто-то придет и побьет и этот рекорд. Кто бы мог подумать, когда Гретцки установил его, что когда-либо он будет побит? А лет через тридцать кто-то опередит и Овечкина.
— Как относитесь к решению Гретцки и Гэри Бэттмена приезжать на все матчи Овечкина, начиная с 890-го гола, чтобы устроить церемонию, как только он это сделает?
— Думаю, это хорошая идея. Сейчас, куда бы вы ни пошли, проходят большие церемонии и масштабные празднования вещей, которые в прошлом были почитаемы, но так сильно не отмечались. Теперь есть двадцать ток-шоу о хоккее, двадцать телевизионных шоу. Все теперь так гламурно! Думаю, просто так устроен мир.
— А кто бы вошел в вашу символическую сборную сегодняшней НХЛ?
— Назову отдельные фамилии. Лучшим защитником считаю большого шведа Хедмана. Лучшим нападающим — Макдэвида. В пятерку войдет и Кучеров. Овечкин тоже должен быть там. Это просто мое мнение, не более того.
— Вас с Овечкиным роднит знаменитая беззубая улыбка. Культовая фотография с победного для «Филадельфии» Кубка Стэнли 1975 года с ней стала одним из самых легендарных хоккейных образов. Вы осознавали, насколько она популярна у людей, которые даже мало что знали о хоккее?
— Понятия не имел! У многих игроков в те дни были выбиты зубы. Не было никаких кап, ничего. Мы все потеряли по несколько зубов — кому-то повезло больше, кому-то меньше. Обычное дело, ничего особенного.
— Врачи сказали Овечкину, чтобы до конца карьеры не вставлял новые зубы, иначе в случае очередной травмы лица последствия будут еще хуже. У вас было то же самое?
— О да. Когда моя карьера окончилась, я и вставил новые зубы.
— На статуе около Wells Fargo Center, где вы с вратарем Берни Парентом изображены с Кубком Стэнли, вы с той же беззубой улыбкой. Вам она нравится?
— Да, классная! Это чертовски почетно, когда болельщики признают тебя важной частью команды и города.
— Вам ее показывали до открытия?
— Нет. Но я был на церемонии, когда эту статую открывали.
Окончание интервью — в ближайшее время в «СЭ». В нем:
— Как Кларк стал суперзвездой, будучи с 12 лет больным диабетом.
— Что главный тренер «Филадельфии» Фред Шеро перенял у Анатолия Тарасова и как общались два легендарных тренера.
— Как Кларк сдружился с Владиславом Третьяком.
— Прав ли был Константин Локтев, уведя ЦСКА со льда в матче клубной суперсерии с «Флайерз».
— Что произошло между Кларком и его любимцем Эриком Линдросом, из-за чего дело дошло до обмена.
— Жалеет ли Кларк, что сделал капитаном сборной Канады в Нагано-98 Линдроса, а не Гретцки и не взял туда Мессье.
— Как складывались его отношения с россиянами в «Филадельфии» 90-х и нулевых.
— И наконец, почему Кларк... не Бобби!
