40 дней комы, тройная трансплантация и паралич. Как звезда НХЛ спаслась от неминуемой смерти
Худший период
Для поклонников НХЛ вид Лайла Оделайна на больничной койке казался чем-то невозможным. Один из самых жестких игроков 1990-х и 2000-х, 49-летний Оделайн выглядел высохшим и хрупким, беспомощным среди пикающих приборов и перепутавшихся проводов.
Для Лорел Оделайн этот вид был невыносим. Самый добрый мужчина из всех, кого она встречала, тот, свадьбы с которым шесть лет назад она так ждала, сердце и мотор каждой вечеринки — в любой компании он был самым душевным человеком. И вот он лежит — без сил открыть глаза или просто улыбнуться кончиками губ.
В начале марта Оделайн играл в гольф с друзьями в Финиксе. Через неделю он лежал в госпитале. Через две — находился в коме. К концу месяца Лайл оказался на пороге смерти — Лорел просила знакомых и бывших партнеров молиться за него, пусть это и выдавало секрет о его критическом состоянии.
«К нему было подключено столько приборов, что я даже не могла дотронуться до его руки, — вспоминает Лорел. — Были задействованы все мыслимые формы поддержки жизни, только сердце работало само. И оно едва билось.
Знаю, как много Лайл значит для фанатов хоккея в городах, где он играл. Знаю, как много он отдавал все эти годы и каким счастливым это делало его, насколько естественно это было для него. А тогда мне казалось, что если все эти люди подумают и помолятся о нем, может, это воодушевит его. Я была в отчаянии. В абсолютном".
Кома продолжалась 40 дней. Оделайн перенес трансплантацию трех органов в рамках одной операции, длившейся почти сутки. В истории медицины прежде таких не делали. Когда он начал выходить из комы в конце апреля, ударил еще один кошмар — Лайл был парализован от шеи вниз. И никаких обещаний, что он сможет полностью восстановиться.
Бывшие партнеры, кто каким-то образом нашел его в больнице Allegheny General Hospital — семья держала все в секрете, — плакали у его постели, шокированные, что он так быстро скатился до такого состояния, и разбитые, потому что понимали — это, скорее всего, прощание.
«Мало что помню, — признается Оделайн журналисту The Athletic, с трудом сдерживая эмоции. — Буду честен... Я не пытаюсь помнить все. Предпочел бы вообще ничего не помнить».
Зато Лорел помнит все.
Для нее детали слишком ярки — тревожное напоминание, что даже самая сильная, полная жизнь, даже один из самых крепких мужиков может оказаться игрушкой в руках капризной судьбы и смерти.
Всегда с улыбкой
Во время игровой карьеры летом Оделайн придерживался определенного порядка. Он возвращался на семейную ферму в Куилл Лэйк, штат Саскачеван, где жил в трейлере и помогал семье с летними заботами и сбором урожая осенью. А затем отправлялся в тренировочный лагерь.
В день подписания контракта с «Коламбусом» в 2000 году (позже он станет первым капитаном в истории команды) у Оделайна состоялся долгий разговор с местным бит-райтером — о сельхозугодьях в Огайо, что можно вырастить в Коламбусе такое, чего не вырастишь на севере в Саскачеване. Мысль о том, что получится вырастить помидоры, завораживала его.
В начале сезона-2001/02, когда Оделайн прикатил на домашнюю арену на новом «Порше», Джефф Сэндерсон заметил: «Оди до сих пор ездил бы на тракторе, если б не женился».
Не было никого, с кем Оделайн согласился бы сцепиться за пределами катка, и одновременно никого, с кем он не стал бы драться на льду. За 16 лет в НХЛ, проведенных в «Монреале», «Нью-Джерси», «Финиксе», «Коламбусе», «Чикаго», «Далласе», «Флориде» и «Питтсбурге», он сыграл больше 1000 матчей и заработал больше 2000 штрафных минут. Только 28 игроков в истории могут похвастать такой статистикой.
«Это была тяжелая работа — играть так, как играл Оди, — говорит Кирк Мюллер, его партнер по чемпионскому «Монреалю» 1993 года. — Но я не припомню, чтобы хоть раз видел его без улыбки. И если он замечал, что ты не улыбаешься, то всегда спрашивал почему. Лайл хотел, чтобы все были счастливы. Всегда».
Во время провального для «Блю Джекетс» сезона-2001/02 Оделайн как-то пошутил: «У нас нет ни одной проблемы, которую не решила бы пара кружек пива». Эта жизнерадостность никуда не исчезла с уходом из хоккея. После знакомства с Лорел в 2005 году Оделайн осел в Питтсбурге. Он внимательно отслеживал расписание НХЛ, чтобы не пропустить возможность увидеться с друзьями, которые приезжали сыграть против «Пингвинов».
Игроки, руководители команд, менеджеры по экипировке, журналисты... У Оделайна был широкий круг знакомых, и обычно он приглашал их на ужин в частный клуб Duquesne Club.
«Это была стихия Лайла, — говорит Бил Дэвидж, в начале нулевых бывший радиокомментатором «Блю Джекетс», а сейчас работающий аналитиком на трансляциях Fox Sports Ohio. — Он хотел, чтобы все собирались вместе и хорошо проводили время. Он любил рассказывать истории. Так проходили наши вечера. И в одном всегда можно было быть уверенным: Оди оплатит счет за всех. Он всегда так делал».
Все началось с кактуса
В один из прекрасных дней в начале марта, которые жители Аризоны считают само собой разумеющимся, Оделайн играл в гольф, и после его удара мяч улетел за пределы поля. Проблема заключалась в том, что в Финиксе газоны частенько не из травы, а из кактусов. Мячик, конечно, оказался в них, и Лайл познал все прелести их колючек, когда искал его.
«Вся нога по бедро была в иголках, и их невозможно было вытащить, — вспоминает Оделайн. — В конце концов попытался соскоблить их утюгом».
Лайл остановился и сделал глубокий вздох, как будто бы готовился смириться с абсурдностью того, что он сейчас скажет: «Все началось с кактуса».
Через неделю у Оделайна появились симптомы простуды. Но когда жена мерила ему температуру, она всегда была в норме. Затем Лорел уехала в Калифорнию по рабочим делам — она владеет 49 парикмахерскими Supercuts.
Все пять дней, что ее не было, Лайл не вставал с постели. Лорел попросила друзей семьи проведать его. И 13 марта они отвезли его в больницу.
«Вечером мне позвонили и сказали, что я должна вернуться ближайшим рейсом, — рассказывает Лорел. — У него обнаружили инфекцию в крови и сепсис, и врачи серьезно волновались».
Когда Лорел приехала в больницу Allegheny General Hospital в Питтсбурге, мужу стало лучше. Антибиотики здорово помогли, и доктора предполагали, что выпишут его в следующий вторник или среду. Члены семьи, приехавшие в Питтсбург после сообщений о госпитализации, стали разъезжаться по домам — уверенные, что Оделайн на пути к выздоровлению.
«Я пожелала ему спокойной ночи субботним вечером (17 марта), — вспоминает Лорел. — Казалось, что все хорошо. Но дальше... Мне позвонили в середине ночи — то есть уже в воскресенье — и сказали, что ночь для мужа выдалась тяжелой, ему стало очень плохо. Когда я приехала утром, он уже не реагировал на меня, не отвечал мне».
Заражение крови вернулось, и состояние Оделайна начало стабильно ухудшаться. К понедельнику он был на искусственной вентиляции легких и в медикаментозной коме. Во вторник кровяное давление упало до опасного уровня. К среде появились опасения, что инфекция поразила сердце.
«Они подсоединяли к нему все новые устройства, — говорит Лорел. — К концу недели их было столько, что к Лайлу нельзя было подойти».
Первые тесты показали, что до сердца инфекция не добралась, поэтому доктора верили, что Оделайн справится. Но последующие анализы, сделанные через несколько дней, подтвердили худшие опасения. Как сказал The Athletic один из врачей, аортальный клапан Лайла буквально «взорвался». В понедельник, 26 марта, обнаружилось, что другие органы тоже начали отказывать. В печени случилось «короткое замыкание». Почки не работали. В этот момент доктора стали произносить страшные слова: «Мы мало что можем сделать».
«Я начала обзванивать наших друзей по всей стране, — рассказывает Лорел. — Одним из них был доктор Тхай Нгок».
Нгок — всемирно известный хирург-трансплантолог. Он возглавляет отделение хирургии в Allegheny General Hospital. Звонок Лорел застал его во Флориде, где он проводил отпуск.
«Я спросила: «Знаешь, что они говорят мне?» — вспоминает Лорел. — А он ответил: «Я уже в аэропорту, вылетаю в Питтсбург».
Старые друзья
Еще одним человеком, кому позвонила Лорел, был Дэвидж, который поддерживал связь с Оделайном после трейда из Коламбуса в Чикаго в сезоне-2001/02. Они общались раз в несколько недель, играли в гольф раз в несколько месяцев и встречались каждый раз, когда «Блю Джекетс» приезжали в Питтсбург.
«Когда я говорил с ним в предыдущий раз, он чувствовал себя не очень, — говорит Дэвидж. — Но когда Лорел позвонила в конце марта, я даже не представлял, насколько все плохо. Мог слышать это в ее голосе — знаете, этот страх, беспокойство и тревогу. В тот момент для Лайла все выглядело не очень хорошо».
Пока доктор Нгок со своей командой разрабатывал отчаянный план спасения Оделайна, Лорел искала, как привлечь силы хоккейного мира. Через Дэвиджа она связалась с репортером The Athletic Аароном Портцлайном и одобрила публикацию сообщения в твиттере: «Семья бывшего защитника НХЛ Лайла Оделайна — первого капитана «Блю Джекетс» — просит вас молиться, думать о нем и слать пожелания здоровья. У Оделайна сейчас серьезные проблемы со здоровьем, он в больнице в Питтсбурге. По просьбе семьи — никаких подробностей».
Твит привлек большое внимание в Монреале, где Лайл провел первые семь сезонов своей карьеры и выиграл Кубок Стэнли в 1993 году. Помощники главного тренера Кирк Мюллер и Джей-Джей Дано были среди тех, кто прочел сообщение.
«Канадиенс» на следующий день отправлялись в Питтсбург — 31 марта их ждала игра с «Пингвинами». Сразу после прилета Мюллер и Дано помчались на поиски товарища, проверяя одну больницу за другой. В конце концов они нашли его в Allegheny Medical Hospital.
«Мы очень старались, — рассказывает Мюллер. — Не представляли, насколько все будет трудно, но мы сделали нужные звонки и смогли договориться о встрече с ним. Буду честен: я не ожидал увидеть то, что ждало нас. Мы были так наивны...»
Во время игры в НХЛ Лайл весил 95 килограмм, после завершения карьеры раздался до 113. Друзья застали его истощенным — в итоге он потеряет 34 кило. Жизнь его поддерживали приборы, и в атмосфере в палате чувствовался страх.
Мюллер стоял у кровати Оделайна и плакал.
«Я был в шоке, — признается он. — Понятия не имел, что Лайл в таком тяжелом состоянии. Пытался не показывать эмоции, но сказал себе: «О черт. Это выглядит хреново». Я просто не был готов к такому, поэтому видеть все это оказалось так тяжело. Меня прямо накрыло».
Мюллеру стали приходить эсэмэски, пошли звонки — от людей из хоккейного мира, которые знали, что он поехал навестить Оделайна, — все хотели узнать последние новости. Но по просьбе Лорел Мюллер не рассказывал подробности.
Бывший генменеджер «Пингвинз» Крейг Патрик тоже заехал в больницу, а Лу Ламорелло — тогда генеральный менеджер «Торонто», в 1996 году выменявший Лайла в «Нью-Джерси» — постоянно звонил, чтобы узнать какие-нибудь новости. Лорел попросила обоих не делиться информацией с прессой.
Оделайн всегда был источником энергии в любом помещении, в которое входил. Но сейчас он вызывал только грусть и печаль.
«Он не хотел бы, чтобы все видели его в таком состоянии, — говорит Лорел. — Мы не знали, чем все закончится».
Шанс на спасение — тройная трансплантация
Нгок не убежден, что заражение вызвали именно иголки кактуса. За неделю до того, как Оделайн заболел, он делал чистку зубов, а инфекции, попадающие в кровоток через рот, как правило, первой целью атаки делают сердце.
В любом случае Лайлу требовалась помощь — и срочно.
«У него также были скрытые болезни печени и почек, — рассказывает Нгок. — Но отказ сердечного клапана все перевернул. Сердце и печень отказывали, и в результате этого почки тоже. Лайл стоял на пороге смерти».
В добавление ко всем бедам у него развилась пневмония. Нгок с командой ждали, пока легкие очистятся. Это дало время на разработку плана операции.
Даже для трансплантологов, кто каждый день сталкивается с безумным давлением во время сложных, спасающих жизнь операций, план по Оделайну был дерзким. Тело его больше не могло бороться, и идея заключалась в том, чтобы сделать все три трансплантации — сердечный клапан, потом печень и затем почки — с перерывами в несколько часов, но в рамках одной большой операции.
По словам Нгока, не все врачи в Allegheny General Hospital были согласны с таким предложением, потому что считали, что шансы Оделайна выжить будут мизерными. А здоровые, пригодные для пересадки органы — бесценный товар.
Вратарь НХЛ с расстройством личности стал банкротом. Вложился в змей и потерял 50 миллионов долларов
«Было не очень охота идти на такой риск. За такую операцию просто так не возьмешься, — признается Нгок. — Это нестандартная ситуация, поэтому надо было нажать на паузу. Самый важный момент — Лайлу 49 лет. По нашим меркам — еще молодой. Плюс он был профессиональным спортсменом, а эти ребята физически намного сильнее среднестатистического человека. Именно из-за этого мы решились пойти на риск и провести трансплантацию. Если бы это был обычный 65-летний пациент, не рискнули бы делать такую операцию. Мы знали, что если кто и способен выжить после такого, то это Лайл».
И все равно врачи давали Лорел минимальный шанс на выживание мужа: «Пять процентов, — говорит она, всхлипывая. — Пять».
В начале апреля доктора ждали, чтобы Оделайн высказал свое мнение насчет операции. Когда пневмония пройдет, это должно будет стать индикатором того, что он достаточно силен, чтобы бороться, и, возможно, достаточно силен, чтобы пережить предстоящую трансплантацию.
Его легкие начали очищаться 2 апреля. На следующий день команда трансплантологов начала готовиться, запланировав операцию на 4 число.
Операция
Утром 4 апреля доктор Стив Бэйли начал трансплантацию аортального клапана, для чего требуется операция на открытом сердце.
«Когда его сердце перекачивало кровь, половина возвращалась обратно, — объясняет Нгок. — Это говорит о том, насколько Лайл силен — он мог поддерживать себя даже при не очень хорошо работающем сердце».
Через час после окончания операции на сердце, когда оно показало, что достаточно стабильно и хорошо работает, Нгок начал пересадку печени.
«Когда у вас плохо работает печень и операцией вы подвергаете ее еще большему стрессу, она может совсем выйти из-под контроля, — поясняет Нгок. — Так что мы провели трансплантацию практически сразу после того, как сделали операцию на сердце. После этого мы ждали порядка 12 часов, чтобы заняться почками, — все по плану. Печень вырабатывает факторы свертывания крови, и мы знали — сердце будет в шоке от того, что у него новый клапан и здоровая печень. Поэтому решили подождать, пока печень «включится» и начнет производить эти факторы свертывания. 12 часов были пределом комфортного ожидания».
Доктора так опасались за сердце Оделайна и боялись риска внутреннего кровотечения, что его грудная клетка оставалась вскрытой на протяжении всех трех операций, в сумме длившихся почти 24 часа. И хотя это была необходимость, по словам Нгока, риск был невероятный.
«Риск заражения инфекцией был огромный. Особенно с учетом того, что иммунитет и так ослаблен из-за тяжелой болезни, а нам пришлось подавить его еще больше, чтобы подготовить организм к пересадке печени и почек».
Во время 12-часового ожидания между трансплантациями печени и почек, которое началось поздним вечером и ушло далеко за полночь, Нгок и его помощники пытались отдохнуть, чтобы сохранять бодрость во время последней операции. «Просыпались каждые пару часов, чтобы проверить состояние Лайла, потом шли спать дальше», — рассказывает Нгок.
Лорел не допускали к мужу из-за риска заражения. «Стояла у двери его палаты, пока врачи ждали, когда можно будет начать третью операцию», — рассказывает она.
Нгок, довольный тем, как отреагировали сердце и печень, начал пересадку почек в 6 утра. Процедура заняла несколько часов.
«Ты никогда не потеряешь чувствительность к таким ситуациям, — говорит он. — Правда в том, что все время мне было безумно стремно. И в таком режиме — 24 часа. Даже когда просто отдыхаешь между операциями, ты все равно волнуешься, переживаешь, как тело ответит. Вся больница участвовала. Потребовалось, чтобы врачи из разных отделений работали вместе. Это было серьезное дело».
Оделайн остался жив после тройной трансплантации. Теперь надо было ждать, когда он выйдет из комы.
Он моргнул!
Каждый день Лорел проводила в больнице — сидела рядом с кроватью, разговаривала с Лайлом и ждала реакцию — хоть какую-нибудь, не важно какую. Три недели не было ничего.
«Они продолжали делать компьютерную томографию. Я знаю, это было только для того, чтобы убедиться, что он все еще жив. Он никак и ни на что не реагировал. Ни на мой голос, ни на прикосновения. Ни на что».
27 апреля, спустя три с лишним недели после операции, Оделайн моргнул.
«Это был лучший момент в моей жизни, — вспоминает Лорел. — Вы знаете Лайла, он всегда заполнял собой любое пространство, где оказывался. И хотя в тот момент муж не был собой, в мгновение, когда он открыл глаза, палата наполнилась им».
Но то, что произошло дальше — или не произошло, — возможно, было самой страшной частью этой истории. Оделайн не мог пошевелиться. Не мог говорить. Кроме способности моргнуть, не было ничего — он был парализован.
«Это время не хочется вспоминать, — признается Лайл. — В тот момент я, разумеется, не мог этого сказать, но в голове думал: «Таким я не буду. Если шансов поправиться нет, то лучше просто выдерните из меня все эти аппараты, которые поддерживают жизнь». Я не хотел жить так».
У Оделайна диагностировали полинейропатию критических состояний, заболевание нервов, вызванное серьезной травмой. Пациенты с тяжелым параличом в результате ПКС — как у Оделайна — редко восстанавливаются полностью. Но врачи постоянно убеждали его, что чувствительность постепенно вернется — до определенного уровня, и эти заверения помогали проживать день за днем.
«Лайл глазами следил за моими передвижениями по палате и подмигивал мне, — вспоминает Лорел. — В этом моргании для меня была сконцентрирована вся жизнь».
Через неделю или около того его пальцы начали подергиваться. Затем он уже мог поднимать руки и поворачивать плечи. Прогресс оценивался через малейшие достижения, но главное произошло в середине мая.
«Я зашла утром в палату, — говорит Лорел, — и он сказал мне: «Привет, Лорел». Я два месяца не слышала его голос. А он просто сказал: «Привет, Лорел».
Крепкая сволочь
В начале июня Оделайна перевели в отделение реабилитации, а через месяц выписали. «Когда мы привезли его домой, он был готов бороться», — говорит Лорел.
В начале сентября Лайл сказал жене и физиотерапевтам, что к концу месяца будет ходить — самостоятельно. «Он сам подгонял физиотерапевтов, — говорит Нгок. — «Я не готов заканчивать. Продолжаем!»
В начале сентября Оделайн уже вставал из кресла-каталки и ходил с ходунками. Через две недели он сменил их на трость. 27 сентября Лорел уже могла смеяться во время интервью The Athletic. «Он сегодня забыл свою трость. Наверно, она ему больше не нужна».
Доктор Нгок и другие врачи Allegheny General Hospital готовят отчет для медицинского журнала об операции и процессе восстановления Оделайна.
«Такого никогда не делали, нигде в мире, — тройная трансплантация, — говорит Нгок. — Мы узнали об этом уже только после операции, когда стали изучать публикации, чтобы проверить, делал ли кто-нибудь такое до нас и какие были результаты. Такого не делали никогда. Это дает огромное удовлетворение, потому что операция сложная, и итог не мог быть лучше — с учетом всех обстоятельств. Это однозначно высшая точка моей карьеры».
В середине сентября Оделайн начал потихоньку выходить из заточения и обзванивать близких хоккейных друзей.
«Телефон зазвонил, я посмотрел на экран — Оди. Не мог поверить своим глазам, — вспоминает Мюллер. — Подумал, что, может, это Лорел звонит, поэтому подошел, не зная, чего ждать. Услышав его голос, я опешил. Просто не мог поверить в это. Знал, что он крепкая сволочь, но чтобы победить такое... Это невероятная история».
Параллельно со звонками Оделайн начал разгребать электронную почту — представьте, сколько там накопилось писем за четыре месяца. Конечно, было много спама. Но столько людей в отчаянии пытались связаться с ним, переживая о нем, столько пожеланий здоровья — Лайл был в шоке.
Но один имейл выделялся на общем фоне: «МОНРЕАЛЬ КАНАДИЕНС».
Кубок Стэнли
Победный для Монреаля сезон 1993 года был третьим для Оделайна в НХЛ. В тот год он заработал больше всех штрафных минут в команде — 205. Лайл был суровым защитником.
«Вы должны понимать, я вырос фанатом «Канадиенс», — говорит Лайл. — Единственное, чего я хотел в жизни, — играть за Монреаль. То, что смог осуществить свою мечту и вдобавок взять кубок, просто невероятно».
Если ты выиграл кубок с какой-то командой, в этом городе тебе больше никогда не придется платить за стейк или виски. Если ты выиграл его с канадским клубом, ты встаешь на один уровень с королевскими особами.
Летом «Канадиенс» послали сообщение по электронной почте Оделайну и всем членам той чемпионской команды: 11 октября во время матча против «Лос-Анджелеса» состоится чествование в честь 25-летия победы в Кубке Стэнли. До мероприятия оставалась неделя.
Это была первая домашняя игра, и соперник удачный — «Кингз», которых они тогда обыграли в финале.
Весной Оделайн не знал, доживет ли до 50 (юбилей он отметил 18 июля). Два месяца назад сама идея, что он может куда-то поехать и поучаствовать в публичном мероприятии, казалась нелепой. Но месяц назад, когда он отставил в угол кресло-каталку, ходунки и трость, Оделайн решил, что поедет в Лос-Анджелес.
«Почти все парни в курсе его ситуации, — говорит Мюллер. — Они знают, через что ему пришлось пройти, как близок к смерти он был. Все будут рады видеть его».
Оделайн весит почти 91 кг. Он все равно еще не совсем уверенно стоит на ногах, но во время церемонии планирует выйти на лед. Для Монреаля тот кубок стал образцом командной работы. А для Лайла — высшим достижением в жизни.
«Удивительно, как все складывается, — говорит Оделайн. — Монреаль вообще такое особенное место, и оно особенное именно для меня. Воспоминания об этом городе, о том, какие у команды были отношения с поклонниками... Не терпится вернуться туда. Чувствую себя таким счастливым, что все еще здесь. А если к тому же могу отмечать такое событие со всеми этими парнями... Будет очень много эмоций, я знаю. Жду с нетерпением. Надеюсь, выдержу весь вечер».
Аарон Портцлайн, The Athletic (материал опубликован 4 октября 2018 года)
Перевод Ильи Казаринова
