Перелом черепа, Русская пятерка и 13 Кубков Стэнли. Скотти Боумэну — 90!
Юношеская травма
Как становятся великими — вопрос сколь вечный, столь и лишенный алгоритмов. Одинаковых историй не бывает. У Скотти Боумэна путь к девяти тренерским Кубкам Стэнли (перстни еще за четыре он получил на других должностях) начался с... тяжелейшей травмы, из-за которой не провел в НХЛ ни секунды.
70 с лишним лет спустя он в одно мгновение назовет вам тут дату — 7 марта 1951 года. В сентябре ему должно было исполниться 18, он играл за любительскую команду «Монреаль Канадиенс». Драфта в НХЛ тогда не было, и хороший молодой хоккеист имел возможность просто подписать контракт с профессионалами. А Скотти в 17 забил двадцать голов и вполне мог на это рассчитывать.
Тогда никто не носил шлемы, и его ударили клюшкой по голове. «Ощущение было такое, что от нее как будто отлетел кусок, — вспоминал Боумэн в нашем разговоре весной 2019 года. — Это был перелом черепа. Меня положили в госпиталь, и хорошо еще, что обошлось без операции. Я еще учился в школе, и повезло, что пропустил только месяц».
Летом он попытался было приступить к тренировкам — и вдруг обнаружил, что все для него на льду происходит слишком быстро. И не только на льду — юный канадец не успевал переместить взгляд, даже когда смотрел телевизор. Это его напугало, но в августе он почувствовал себя лучше и поехал в тренировочный лагерь. И там окончательно понял, что не чувствует себя так, как прежде. Все время думал о том, что кто-то его сейчас ударит клюшкой по голове. Пытался носить маленький шлем с кожей на боках, но «это не создавало защиты, а главное, у меня самого не было ощущения защищенности».
«Канадиенс» все видели и не хотели, чтобы он продолжал играть. После школы клуб благородно предложил ему пойти в университет и оплачивать его обучение — либо оплатить ему более быстрые бизнес-курсы, после которых он мог бы пойти работать по специальности. Боумэн выбрал второе.
Одновременно в его маленьком городке Вердун начали спонсировать детский хоккей, но там не было тренеров. Его, 18-летнего, спросили, хочет ли он тренировать детей. И он взял обе команды — одну до 12 лет, другую до 16, — благо в сезоне было всего по десять матчей. На открытом льду, с ноября по март. Днем ходил на бизнес-курсы, учился печать на машинке, еще всяким разным вещам, а вечером тренировал детей. Это продолжалось два года, и тогда Скотти не думал, что это станет его профессией.
И тут к нему обратился друг, с которым они ходили в церковь, — спортивный директор молодежной организации BoyBridge, вроде бойскаутов. У них была своя форма, головные уборы, и они организовывали матчи по разным видам спорта между командами церквей. Он познакомил Скотти с человеком из другого городка, у которого была неплохая команда юниорской лиги В, но не было денег, чтобы оплачивать услуги профессионального тренера. «Они платили мне 450 долларов, — рассказывает Боумэн, и я про себя изумляюсь его памяти: ведь это было в 1950-х! — Некоторые тренеры в той лиге получали 3-4 тысячи долларов. У «Монреаль Канадиенс» в той лиге была одна из команд. И моя вышла в финал и играла против них. Мы уступили, но мою работу, видимо, запомнили».
Лакокрасочная компания
Тем временем он окончил бизнес-курсы и начал работать в одном из филиалов большой лакокрасочной компании Sherwin-Williams, существующей по сей день. Приходил на работу в 7.20 утра. Должен был запоминать кодовые номера краски каждого цвета, которая переливалась из чана в бочки. Так и натренировал память. Он до сих пор помнит даже номер телефона, когда у него дома появился первый телефонный аппарат. Ему было тогда десять лет. И считает, что благодаря этому сохраняет хорошую память и по сей день.
После того как его юниорская команда проиграла фарм-клубу «Монреаля», он на какое-то время прекратил тренировать. На дворе был 1956 год. Но однажды Сэм Поллок, его тренер в любительской команде «Канадиенс», когда он получил травму, позвал его в Оттаву, куда переезжала молодежная команда «Монреаля». Поллоку суждено будет стать знаменитым генменеджером этого клуба, но это будет уже годы спустя. А в тот момент Скотти еще нужно было решиться уйти из лакокрасочной компании.
Вы только оцените память Боумэна:
— В первый год, в 1954-м, я в этой компании зарабатывал 300 долларов в месяц, то есть 3600 в год. На второй мне добавили еще триста в год — стало 3900. Когда мистер Поллок позвонил мне, и тренерская работа уже доставляла мне удовольствие, я приехал к нему в офис. Он спросил: «Ты хочешь постоянную работу тренером в Оттаве?» — «У меня есть хорошая работа». — «Сколько тебе платят?» Я честно ответил: «Мне только что подняли с 3600 до 3900 в год». — «О, это хорошая работа. Но мы тебе будем платить 4200?. Знаю, что если бы сказал, что зарабатываю пять тысяч, он положил бы 5300. Но меня это не волновало».
Неопределенность Скотти с профессией волновала родителей. Отец приехал в Канаду из Шотландии в 1930-м. Он был кузнецом, подковывал лошадей. В родной стране дела в его профессии шли не очень хорошо, людей заменяли машинами, и в 26 лет у него появился шанс уехать с подругой, позже ставшей женой и матерью Скотти, в Канаду. В 1932-м там появилась на свет сестра Боумэна, а год спустя — он сам.
— Они очень аккуратно обходились с деньгами, поскольку зарабатывали немного, — вспоминает Скотти. — И когда я решил перейти из лакокрасочной работы в тренеры, мама сильно волновалась. Спрашивала: «Что ты будешь делать все лето?» — «Не знаю. Но я хочу попробовать».
И с 56-го он стал тренировать эту любительскую молодежную команду на должности ассистента Поллока. В следующей молодежной команде, в городе Питерборо, он уже работал один — в 25 лет. Он был самым молодым тренером, причем с запасом: его коллегам было около 35. Это продолжалось 6-7 лет, далее были три года работы главного скаута в «Монреале» по Восточной Канаде. Ему это не очень нравилось, он просил руководство «Канадиенс» о возможности тренировать, и его снова отправили в юниорскую команду — «Джуниор Канадиенс». Так что до НХЛ ему пришлось прийти большой путь.
В «Джуниор Канадиенс» он работал до 34 лет. Одного из его 16-летних игроков звали Крэйг Патрик. Много лет спустя Патрик станет генеральным менеджером «Питтсбург Пингвинз», пригласит уже очень именитого тренера Боумэна — и они вместе выиграют Кубок Стэнли с Марио Лемье и юным Яромиром Ягром. Но это уже совсем другая история.
А тогда у Крэйга был отец Линн Патрик, в 60-е некоторое время работавший генеральным менеджером «Бостон Брюинз» — еще до прихода туда Бобби Орра. Ему нравилось, как Боумэн тренирует его сына, он наблюдал за молодым тренером-любителем (несмотря на зарплату, составлявшую на тот момент семь с половиной тысяч долларов в год, официальный статус у него был именно такой) два года. И тут НХЛ впервые приняла решение о расширении — с шести до 12 команд. «Сент-Луис Блюз», один из шести новых клубов, нанял генеральным менеджером Линна Патрика.
Тот пригласил на разговор Боумэна. Предложил ему пойти вторым тренером к нему, в первом сезоне решившему совмещать посты, с обещанием на второй год передать команду ему. Патрик-старший не скрывал, что тренерская профессия особого интереса у него не вызывает, но хотел стать первым главным тренером в истории клуба. У Скотти оставался еще год контракта с «Монреалем», и он сказал Патрику: «Если договоритесь с Поллоком — не вопрос».
Договорились. Линн Патрик положил Боумэну 15 тысяч долларов зарплаты — вдвое больше, чем тот получал в «Монреале». Первые 16 матчей они тренировали вместе, но плохое начало сезона с десятью поражениями заставило Патрика однажды вечером позвать Скотти: «Больше не могу это делать, бери все в свои руки».
Он сомневался. «Сент-Луис» тогда состоял в основном из ветеранов, которых, кроме денег, мало что интересовало. Следующая игра была с родным для Скотти «Монреалем». Боумэн позвонил посоветоваться... Сэму Поллоку, который разрешил ему уйти, несмотря на контракт. Тот сказал: «Тебе нечего терять. Если ты не возьмешь на себя эту работу, ее возьмет кто-то другой. Команды, в которых все хорошо, тренеров не берут. Не думаю, что ты можешь сказать «нет». Ты должен попробовать».
При этом дал ему совет — Скотти должен согласиться, но при условии, что ему дадут внести изменения в состав: обменять кого-то из ветеранов, поднять молодых из фарм-клуба. Все пошло по сценарию, который нарисовал Поллок. И Боумэн трижды подряд (!) выводил новый клуб в финал Кубка Стэнли. Правда, все три раза проиграл. Но больше «Блюз» туда не доходили вплоть до первой в их истории победы в 2019 году...
От пяти титулов с «Монреалем» до трех с «Детройтом»
На четвертый сезон владелец «Блюз» начал говорить Боумэну, уже совмещавшему посты главного тренера и генерального менеджера, что тот должен делать. Потребовал, например, уволить ассистента генерального менеджера и нескольких членов тренерского штаба — в частности, Эла Арбура, который потом сделает команду-династию из «Нью-Йорк Айлендерс». И Скотти ответил: «Если эти парни уйдут — уйду и я».
Сын владельца потребовал у Боумэна, чтобы тот подал в отставку, — потому что «никто не смеет так разговаривать с моим отцом». Скотти рассказал об этом разговоре президенту НХЛ Кларенсу Кэмпбеллу, и тот посоветовал ему нанять хорошего адвоката, чтобы заключить мировое соглашение. Так и произошло — он ушел, но получил зарплату за следующий сезон.
А потом был собственно «Монреаль», куда Боумэна позвал... конечно же, Сэм Поллок. Так закольцевалась история их общения, которая началась с игры Скотти за любительскую команду Поллока и тяжелой травмы, которую будущий великий тренер на его глазах и получил. В «Канадиенс» бушевали противоречия, предыдущий тренер, говоривший только по-английски, воевал с ведущими игроками, франкоязычная пресса была на стороне последних... Сам же Скотти, выросший в провинции Квебек, был двуязычным, на пресс-конференциях мог отвечать на вопросы по-французски, и это помогло.
На второй сезон молодой «Монреаль» с Боумэном и группой молодых талантов — Лефлером, Шаттом, Гейни — взял Кубок Стэнли. И начал выигрывать все подряд. Скотти работал там с 1971-го по 1979-й — и взял пять Кубков! И был счастлив еще и потому, что находился дома. Еще живы были родители. Там же родились четверо из пятерых его детей.
На вопрос, какая его любимая из девяти чемпионских команд, Боумэн отвечает тут же — «Монреаль» сезона-1976/77. Команда сначала установила рекорд в регулярке — 60 побед, а потом за весь плей-офф проиграла всего два матча. Обычно подвиги в двух сегментах сезона друг с другом не сочетаются — а тут сложилось вообще все.
«Забили за сезон почти 400 голов, и разница шайб была около плюс 180!» — восхищается Скотти, а я потом сверяю цифры, и оказывается, что даже больше — плюс 216. А голов — 387. «Если считать Кубок, мы в том сезоне сыграли 94 матча, из которых выиграли 72. Никто больше этого не повторит!» — а тут Боумэн не ошибся ни разу...
А ушел он из «Канадиенс» через год после ухода Поллока, потому что руководить, как он выражается, поставили «нехоккейного человека». «Баффало» же предложило двойную работу — и главным тренером, и генеральным менеджером. К этому времени Боумэн уже был топ-тренером лиги, а его зарплата от 37 тысяч в год от «Сент-Луиса» поднялась до 90 тысяч в «Монреале» — начинал он там с 30 (да, ради возвращения домой пошел на понижение), но через год подняли до 40, а потом с каждым Кубком прибавляли на десять. А «Баффало» дало две работы и более чем удвоило зарплату — до двухсот тысяч.
Но это была единственная команда, с которой он так и не добился ничего выдающегося. Зато потом был «Питтсбург» с одним кубком в качестве директора по хоккейным операциям и еще одним — главного тренера. И «Детройт» с тремя кубками, последний из которых пришелся на заключительный сезон Скотти в качестве главного тренера. Именно тогда Игорь Ларионов забил в финале «Каролине» легендарный гол в третьем овертайме.
— Работай вы сейчас — тренировали бы так же или иначе? — спрашиваю Боумэна.
— Генеральная концепция была бы та же. Но важным моментом для меня было то, что в том же «Детройте» у меня были одни и те же ассистенты на протяжении девяти лет. Сейчас многие клубы проявляют недовольство или нетерпение, когда-то что-то идет не так, и даже если оставляют главного тренера, то начинают менять его ассистентов. Так, как это было когда-то у меня в «Сент-Луисе». Но в «Ред Уингз» мне сопутствовала удача всего этого избежать. И благодаря этому терпению мы в течение нескольких лет сделали дело, которое не удавалось довершить поначалу. Терпение — это огромная вещь в нашем деле. Не забудьте, что я проиграл первые свои 12 матчей финальных серий Кубка Стэнли! И это опять же надо было перетерпеть!
Русская пятерка
Боумэн всегда был фанатом советского хоккея. Он называет одним из своих учителей Анатолия Тарасова и хранит дома в Баффало подаренные тем перчатки. Они встретились в 1975 году, когда Тарасов уже не тренировал ЦСКА и сборную СССР, а приехал в Монреаль на клубную суперсерию. Тарасов, посмотрев его тренировку, сам инициировал разговор через переводчика, и он продолжался полтора часа. После чего и сделал тот подарок. «Инноватор Тарасов опережал время», — говорит Боумэн и долго объясняет почему.
И увлеченно рассказывает о матчах с советскими хоккеистами еще задолго до Суперсерии-72, в декабре 57-го, когда первая сборная СССР приехала играть с юниорской командой, где были собраны все лучшие игроки провинции Квебек, и Скотти был там вторым тренером. На сверхузком катке в Оттаве советская команда разнесла канадцев в щепки — 10:1. В следующем матче ее усилили лучшими проспектами «Торонто» — но теперь 3:6... «Это были две первые встречи, когда я вживую увидел советский хоккей, построенный на контроле шайбы, и запомнил его навсегда. И этот хоккей ассоциируется у меня с именем Тарасова, потому что идеи, которые он излагал мне в нашей беседе, полностью соответствовали тому, во что играла эта команда еще в 1957 году».
Слушаешь Боумэна и понимаешь, что этот человек — живая история хоккея.
И только он уже в 90-е мог придумать в «Детройте» Русскую пятерку.
Силовой форвард той команды, а теперь президент «Торонто» Брендан Шэнахэн вспоминал в нашем разговоре: «Вся лига в тот момент захотела в чем-то копировать то, что делали русские в «Детройте». По контролю шайбы сравниться с ними было невозможно, и это то, на чем строилась их игра еще до НХЛ. Однозначно, что русский хоккейный стиль оказал огромное влияние на всех нас».
Капитан тех «Ред Уингз» Стив Айзерман назвал мне главную причину, почему создание Русской пятерки стало возможным: «Боумэн не боялся что-то пробовать. Он смотрел море различного хоккея и все время хотел чего-то нового. Не получится? Не страшно, эксперимент всегда можно свернуть. Но у Русской пятерки сразу начало получаться, и мы поняли, что в этом есть смысл. Она со своим уникальным стилем вносила другое измерение в нашу команду. И они все были шикарными парнями. Во многом благодаря им у «Детройта» было столько достижений. Не надо упрощать и думать, что у них все было направлено на атаку. Может, у них так хорошо пошло еще и потому, что каждый здорово действовал и в обороне».
Никлас Лидстрем добавляет: «Если кто-то и был способен придумать такую штуку, то только Скотти. Он делал абсолютно все, что ему казалось правильным. И все его уважали, чтобы принять любое его решение. Потому что он — Скотти Боумэн».
Имея в составе задрафтованных «Детройтом» Сергея Федорова, Владимира Константинова и Вячеслава Козлова, он сначала по совету Федорова убедил генерального менеджера «Красных крыльев» Джима Девеллано выменять за драфт-пик третьего раунда из «Нью-Джерси» 37-летнего Вячеслава Фетисова, которого в тот момент даже не раздевали на игры «Дьяволов». Это не только помогло игре, но и позволило Боумэну через Фетисова воздействовать на суперзвезду Федорова, на которого тот имел огромное влияние. А через несколько месяцев сложил задуманный им ранее пазл окончательно.
Последний штрих Боумэн нанес, совершив обмен, который тогда мало кто понял. Поменять 29-летнего снайпера Рэя Шеппарда, в двух сезонах перед трейдом забившего 84 гола, на 34-летнего Ларионова?! «Но не в плей-офф», — пояснил Скотти, когда я спросил его, не было ли жалко расставаться с таким результативным Шеппардом.
«Я покинул «Сан-Хосе» после четвертого матча сезона — в гостях против «Торонто», — рассказывал мне Профессор. — Мы проиграли 2:7, и на ужине сказал ребятам, что завтра официально попрошу обмен. В конце предыдущего сезона просил руководство оставить Сергея Макарова, объяснял, что он очень нужен для игры в большинстве, с ним легче будет подтянуть молодежь. Ко мне не прислушались. И в начале нового сезона я понял, что переживать перестройку второй сезон подряд не готов.
Наутро пошел к тренеру Кевину Константину и генменеджеру Дину Ломбарди с просьбой об обмене. Ответ был жестким: «Ты к нам еще приползешь». Мне сказали: обмена не будет, я просижу дома до дедлайна, а потом сам приползу к ним с просьбой вернуть в команду. Улетел домой, больше недели поддерживал форму в зале и играл в хоккей с компьютерщиками из Кремниевой долины. Продолжалось это восемь дней. А 24 октября меня в семь утра разбудил звонок. «Доброе утро, это Скотти Боумэн». Я не мог поверить своим ушам. Он рассказал о возможном обмене, задал вопросы о детях, семье, даже номере, который я хотел бы получить в «Детройте».
На следующий день было объявлено об обмене.
Весной 1994-го «Сан-Хосе», дирижируемый Ларионовым и Макаровым, выбил «Детройт» Боумэна, явного фаворита, из первого раунда плей-офф. Ясно, что это не могло не произвести впечатления на тренера. Но с тех пор прошло больше двух лет, и обмен был большим риском. Однако у Боумэна уже было в голове то, что произошло дальше.
«27 октября всю Русскую пятерку Скотти сразу же поставил на первое вбрасывание, — вспоминает Ларионов. — Мы тут же начали играть в свой хоккей, сделали восемь передач подряд — и последовал легендарный диалог Боумэна и его помощника Барри Смита: «Что они делают?» — «Расслабься и наслаждайся игрой». «Ред Уингз» выиграли — 3:0, «Калгари» за весь матч смог нанести всего восемь бросков!»
Все, что было дальше, — история. И счастливая, с Кубком Стэнли-97 (причем тогда Скотти то разводил россиян по разным звеньям, то снова объединял, чтобы не быть предсказуемым для соперников), и ужасная — с автокатастрофой спустя несколько дней, в которой стал инвалидами Владимир Константинов и массажист Сергей Мнацаканов. Узнав о ней, Боумэн мигом сорвался из отпуска, который проводил с семьей в Баффало, две недели сидел у их кроватей и разговаривал с ними, пока они были в коме. Помню, как Фетисов рассказывал мне об этом, и я с трудом сдерживал слезы.
Такой Скотти человек.
При этом очень суеверный. Например, он отказывался селить команду в гостиницы, где есть 13-й этаж. «Скажу вам больше: в Торонто 13-го этажа не было, но, когда нам предложили заселиться на 14-й, я отказался. Потому что он шел сразу после 12-го, и, получается, был скрытым 13-м. Я был сумасшедшим, как и большинство тренеров. Если кому-то из нашей команды давали ключи от номера 832, мы от него отказывались. Потому что плюсуем эти три цифры — и получаем 13. Ну, сумасшедший!» — хохочет Боумэн, просивший Вячеслава Козлова и Павла Дацюка, чью карьеру в последний сезон запустил в «Ред Уингз», отказаться от 13-х номеров.
Но они оказывались способны настоять на своем. И Боумэн, не будучи самодуром, отступал.
До сих пор сам ездит на каждый матч «Тампы»
Я спросил его, поверил бы он, если бы в момент старта карьеры тренера ему сказали, что он станет самым титулованным тренером НХЛ всех времен. «Нет, — усмехнулся Боумэн. — Когда ты оказываешься на такой работе, то волнуешься только о текущем сезоне. Даже не о следующем, потому что не знаешь, дадут ли тебе в нем работать».
Уже после тренерской работы он был официальным советником генерального менеджера «Чикаго Блэкхокс»... Стэна Боумэна, трижды выигравшего Кубок. Своего сына. Полное его имя — Стэнли, и назвал его тренер как раз таки в честь Кубка, впервые выигранного его «Монреалем» за месяц до появления на свет будущего генменеджера «Чикаго». Как столь помешанному на хоккее человеку, как Боумэн-старший, было не отметить таким образом первый из девяти его тренерских Кубков?
Все детство Боумэн называл сына не Стэном, а только — Stanley Cup. Тот привык и воспринимал это как единственно возможное. Когда ребенку было лет пять, они были в каком-то учреждении, где надо было назвать имя мальчика полностью. Отец произнес: «Стэнли Гленн Боумэн» (Гленн — это опять же в честь известного вратаря Гленна Холла, игравшего у него еще в «Сент-Луисе»). Так Стэн расплакался: «Папа, что, я больше не Кубок Стэнли?!»
Боумэн — фантастический человек. Он и сейчас расскажет, кто у него пофамильно играл в любительской команде в 50-е годы и какую зарплату он в каком году на какой работе получал. Нереальная память сочетается с неиссякаемой любовью к хоккею — он поздним вечером по своему времени смотрел финал Олимпиады-2022 в Пекине, в которой не участвовали игроки НХЛ; вы найдете его на каждом юношеском турнире, куда он может добраться; он по-прежнему ездит за рулем по полтора часа в один конец из Сарасоты, где в течение сезона живет в уютной квартире на берегу Мексиканского залива, на каждый домашний матч «Тампы».
Никто из знакомых (да и незнакомых, по-моему, тоже) не называет его мистером Боумэном или еще как-нибудь официально — обращения по имени-отчеству у англоязычных людей нет. Он сам, даже знакомясь с человеком, просит называть его только Скотти. Так же было несколько лет назад и со мной, и с моей женой, которой он при каждом нашем общении обязательно передает привет...
Я смог дозвониться Скотти и поздравить его с юбилеем. Вернее, даже так — в ответ на мое сообщение он через какое-то время сам перезвонил, причем по видеосвязи. Выглядит, тьфу-тьфу-тьфу, прекрасно, говорит тоже.
Он тут же заговорил о том, в какой хоккей играет «команда моего друга Игоря Ларионова, которая дорожит шайбой» (смотрел!); о том, что Профессор звонил ему с поздравлениями; о том, что через пару недель они с Суэллой полетят из своего основного дома в Баффало в дом зимний, во Флориде, в Сарасоте. «Чтобы успеть на первую игру «Тампы» в новом сезоне».
Сказал ему, что рад видеть его в добром здравии. «Ну, бывают разные дни...»
Здоровья, Великий!
