Александр Якушев: "Когда канадский журналист ел газету со своей статьей, мы аплодировали и кричали: "Молодец!"
В тот декабрьский вечер на льду дворца в Парке легенд звезда звездою погоняла. Командой легенд в белом в матче, посвященном 70-летию отечественного хоккея, руководил Кинэн, а играли в ней финская супертройка – Селянне, Курри, Тикканен, а также канадцы Андерсон и Мерфи, швед Нэслунд, россияне Третьяк (в защите, а не в воротах!), Жамнов, Морозов. Их соперники в красном были сплошь наши – тренеры Юрзинов и Майоров, на площадке – Фетисов, Касатонов, Буре, Федоров...
А шайбу, едва не ставшую победной, забил Александр Якушев. Человек, в игровые годы явивший редчайший в СССР симбиоз техники и мощи – выше него в высшей советской лиге не было ни одного форварда. 190-сантиметровый спартаковец выкатился один на один с Дэном Блэкберном, единственным вратарем в мире, из-за какой-то специфической травмы еще со времен игровой карьеры игравшим без ловушки, а с двумя блинами, и не оставил ему ни шанса. В эту секунду я вспомнил, что "Яку-15", самому результативному игроку сборной СССР в великой Суперсерии-1972, через две недели исполняется 70. И, глядя на голливудского красавца (пусть он, когда слышит это определение, начинает в ужасе отмахиваться), не смог в это поверить.
Не сделать по случаю такого юбилея интервью с одной из главных наших хоккейных легенд – преступно. Спустя несколько дней мы присели на трибуне того же "ВТБ Ледового дворца", в те минуты спешно переоборудовавшейся из хоккейного зала в концертный. Якушев, ныне президент клуба "Легенды хоккея" и Ночной хоккейной лиги, как всегда сверкал своей чуточку лукавой улыбкой. Улыбкой человека, который любит жизнь и людей, смотрит на мир со светлой стороны и не хочет жаловаться, ворчать и ругаться. Но когда во что-то верит, без лишних слов идет и отстаивает свои убеждения – как в августе 1991-го, когда во время путча вместе с женой Татьяной пошел к Белому дому защищать демократию.
В его жизни, поверьте, было немало вещей, способных эту улыбку как минимум умерить. И другой на месте Якушева исходил бы желчью, например, от того, что за весь фильм "Легенда №17" его, признанного лучшим игроком всех четырех матчей московской половины Суперсерии-72 (!), упомянули ровно один раз – строчкой на табло. При том что Фил Эспозито говорил: "Знаю, что русские считают лучшим (игроком серии) Харламова. Но для меня сильнее Якушева в 1972 году никого не было".
А Уэйн Гретцки во время недавнего Кубка мира, когда на пресс-конференции его попросили назвать пятерку российских хоккеистов, внесших наибольший вклад в развитие мирового хоккея, Якушева назвал одним из первых. Когда говоришь все это – такое впечатление, что Александр Сергеевич чуть ли не краснеет. Не говоря уже о том, когда спрашиваешь, как часто журналисты в связи с его именем-отчеством называли его Пушкиным нашего хоккея. Трясет рукой с перстнем за звание лучшего игрока в одном из матчей Суперсерии-72: "Не было такого. Ты это не выдумывай!"
УВИДЕВ СЕБЯ В "ЛЕГЕНДЕ №17", ЭСПОЗИТО ПО-ДОБРОМУ РАСХОХОТАЛСЯ
Сердит ли на фактические перекосы и недооценку собственной личности в "Легенде N 17" сам Якушев? Судите сами:
- Да какие обиды? – улыбается он. – "Легенда №17" – хороший и очень нужный фильм. Особенно для молодых – и спортсменов, и болельщиков. Просто сюжет там сконцентрирован вокруг двоих – игрока Харламова и тренера Тарасова. А не упоминаются многие наши великие хоккеисты.
– По-вашему, нет ничего плохого в массе передернутых фактов?
– Это же не документальный, а художественный фильм. Так что ничего. В художественных авторы имеют право на вымысел. Цель-то была – не точный биографический фильм о Харламове, а кино о советском хоккее, его характере, людях и качествах, которые в нас воспитывались. В этом смысле удалось показать самую суть. Конечно, Тарасов не приезжал в аэропорт провожать сборную в Канаду на Суперсерию, и вообще там много неправдоподобных фактов. Но это не главное.
– Один из сценаристов "Легенды..." Михаил Местецкий сказал мне, что они делали этот фильм для десятилетних мальчишек, а не для взрослых, знающих спорт людей.
– Да, да! В том и был смысл. Показать того же Тарасова как великого тренера, стиль его работы, получилось очень хорошо. Олег Меньшиков в этой роли очень убедителен. Да, внешность другая, но поймать нерв, стиль его работы у него вышло здорово.
– Ваш друг Фил Эспозито выставлен в этом кино какой-то гориллой. Он знает об этом?
– Да. Когда при встрече я рассказал Филу некоторые подробности, он заинтересовался: "Обязательно посмотрю!" Когда увиделись в следующий раз, я спросил: "Ну что, смотрел?" Эспозито расхохотался: "Да. И очень громко смеялся, когда увидел себя". Он воспринял это с доброй иронией, безо всяких обид.
– Как, кстати, вы с ним стали друзьями?
– Во время серии, естественно, никаких отношений с канадцами у нас завязаться не могло. Это стало происходить, когда мы начали выезжать в Канаду на юбилеи Суперсерии, например, на 15-летие. Кстати, это был последний раз, когда Владик Третьяк играл в воротах.
– Да, и на Красной площади в 2006-м, и сейчас он выходил в защите.
– Между двумя этими матчами я его в матчах, открытых для публики, на льду вообще ни разу не видел. А когда в 87-м мы поехали в Канаду на 15-летие Суперсерии, Третьяк сказал, что больше в воротах его никто не увидит.
– Так плохо сыграл?
– Не в этом дело. Просто Владик – очень самолюбивый спортсмен. А ту игру, как в ЦСКА и сборной СССР, за ветеранов показывать было очень сложно. Для вратаря самое важное – реакция, а с возрастом она пропадает. И он решил, что дальше играть в воротах нет смысла.
– Вернемся к вашей дружбе с Эспозито.
– В юбилейных и прочих поездках уже за ветеранов мы с Филом часто встречались и выезжали в разные города. Были, например, в Донецке, когда там была команда КХЛ и не было никакой войны. Ездили и в Сочи. Так отношения и завязались. Когда он приезжает сюда или я – в Канаду, встречаемся и с удовольствием все обсуждаем.
– На английском?
– Нет, у меня английского абсолютно нет. Через переводчиков.
– Когда в Канаду приезжаете – чувствуете почтение?
– Я бы сказал – внимание. Несмотря на то, что этой серии будет уже 45 лет, канадские болельщики нас помнят. И не только своих, но и всю сборную СССР. За автографами подходит много людей, где весь состав нашей команды есть на открытках.
– Сейчас брали автографы, когда вы приезжали в Торонто на Кубок мира-2016?
– Брали. На улицах, в магазинах, на стадионе.
– Были вы как гость и в Зале хоккейной славы в Торонто. Мечтали бы стать его членом, как в этом году удалось Сергею Макарову?
– Это мечта любого хоккеиста. Знаковое место, туда очень сложно попасть. Обычно туда попадают игроки, выступавшие в НХЛ, и то за особые заслуги.
– Но Третьяка и Харламова туда приняли. Да и Макаров провел в НХЛ не главную часть карьеры.
– Это большое дело, и мы все гордимся теми нашими ребятами, которых приняли в Зал славы. Они действительно этого заслужили. Вообще, очень трогает, как канадцы относятся к легендам, звездам хоккея. Все о них знают и помнят.
– Как вы, кстати, в 81-м узнали о гибели Харламова?
– Я в тот момент работал в Австрии играющим тренером. Мы были на сборах, и мне сказали об этом функционеры нашего клуба. Как сейчас помню, это было на завтраке. Конечно, это был удар (голос Якушева в этот момент задрожал. – Прим. И.Р.). Не только для меня – даже для австрийских хоккеистов. Для всех.
ХЕНДЕРСОН РЕШИЛ, ЧТО РЕШАЮЩИЙ ГОЛ ПОДАРИЛ ЕМУ БОГ. И ПОШЕЛ В СВЯЩЕННИКИ
– Сейчас часто на лед выходите?
– У нас тренировки три раза в неделю, стараюсь не пропускать. Очень хочется двигаться. Хотя, конечно, исполнять активного форварда уже очень сложно. Поэтому в последнее время на тренировках все чаще играю защитником. Но только на тренировках.
– К врачам нередко приходится ходить, или хоккей – лучший лекарь?
– У "Легенд хоккея" очень хорошие взаимоотношения со спортивным диспансером ЦСКА и ее главврачом Кириллом Нефедовым. Он следит за ребятами. У нас обязательная диспансеризация перед сезоном, но по просьбе игроков они всегда могут обратиться и во время сезона – если есть какие-то болячки.
– Помню, у вас перед Олимпиадой в Сочи были проблемы с сердцем, но на матче с США вы уже появились на трибунах.
– Инфаркт был. Как раз Кирилл Владимирович и определил на операцию.
– Вы бы сейчас нагружали себя поаккуратнее.
– Двигаться надо обязательно. Даже после инфаркта.
– Играя сегодняшними клюшками за ветеранов, жалеете, что таких у вас не было в годы игровой карьеры?
– Не только клюшки – и коньки, и щитки, да вся форма в граммах стала легче в несколько раз. И надежнее при этом. Любая шайба попадает в перчатки, в щитки – болевых ощущений почти нет. А разве можно сравнить деревянные клюшки, которыми играли мы, с теперешними? Раза в два разница в весе! Уникальный сдвиг.
Но мне с коньками повезло. Волею судьбы начал играть в фирменных, ССМ, раньше многих других. Когда в сезоне-66/67 – на пороге 20-летия – приехал со второй сборной Союза играть в Канаду, мне в первой же игре прилично в спину дали. Я полетел ногами в борт и сломал конек. Спортсмены тех времен помнят: раньше на пятке были такие железные "стаканчики". И вот этот "стаканчик" сквозь подошву врезался мне в ногу. Коньки – на выброс, а впереди было большое турне.
Встал вопрос – что делать. Подошел к руководителю делегации, он ответил: "У меня денег нет. Хочешь – покупай за свои". А мы тогда на 20 дней турне получали сто долларов суточных. Играть очень хотелось – что делать, пошел в магазин и купил. Как сейчас помню – 77 долларов стоили.
Из крокодиловой кожи, очень хорошие! Ребята не то чтобы с завистью, но с интересом смотрели. Вторая сборная в то время играла в отечественных коньках, и не всем, скажем мягко, хотелось покупать за свои деньги. 23 доллара остались на жвачки и все остальное. Кормили-то нас за счет принимающей стороны. Два сезона в них отыграл. А потом уже начал выступать за первую сборную, а там выдавали настоящие канадские коньки.
– А во время Суперсерии-72 разница в амуниции с канадцами была катастрофической?
– Отличалась, конечно. Хотя нас перед той серией постарались немножко приодеть. Но, когда мы приехали в Канаду, фирмы, изготовляющие коньки, захотели, чтобы мы в них играли. А как, с учетом наших реалий? Только подарить. В итоге мы привезли из той поездки по четыре пары коньков разных фирм. Для нас это отлично было. Одно удовольствие.
– А когда канадский корреспондент ел газету со своей статьей, где предсказал все восемь побед Канады и пообещал отобедать публикацией, если ошибется, удовольствие тоже испытали?
– Ха, еще бы! Это при мне было. Когда мы переехали из Монреаля в Торонто на второй матч, он приехал в отель к нашей сборной. Попросил пригласить игроков. И, когда мы собрались, порвал статью, раскрошил, бросил в суп – и съел. Оказался человеком слова.
– Под аплодисменты?
– Конечно. Мы радовались, смеялись, аплодировали, кричали: "Молодец!", "Мужик!"
– Бобби Кларка до сих пор не можете простить за умышленный удар, травмировавший Валерия Харламова в шестом матче?
– Ну что значит – простить... Почти 45 лет все-таки прошло. Конечно, мы это осуждаем. Он позже сам признавался, что тренер (второй тренер "Кленовых листьев" Джон Фергюсон. – Прим. И.Р.) дал ему задание вывести этого парня из игры, и он таким вот неспортивным образом это сделал. Для них в то время, может, это и нормальное явление было, но для нас – подлый момент.
– Кларк извинился перед вами? Тогда или потом?
– Нет.
– Правда, что после решающего гола Пола Хендерсона в восьмом матче главный тренер Всеволод Бобров в раздевалке сказал: "Пижоны! Первый раз вижу людей, которые сами отказываются от новых автомобилей"?
– (Смеется) Про автомобили не помню. А слово "пижоны" – был. Но особого разноса не было. Думаю, мы проиграли серию не в том матче, а после того, как после победы в пятом матче повели по очкам – 7:3 (3 победы, 1 ничья, 1 поражение. – Прим. И.Р.). Тут-то мы все поверили, что уж из трех-то игр одну возьмем. И игроки почувствовали, что тренеры тоже поверили. От команды ничего не скроешь, она все чувствует – как идет тренировочный процесс, подготовка, какие звучат слова.
После пятого матча серии и успокоились. Забыли, что канадцы есть канадцы, они борются до последней секунды в любом матче. Что при счете 3:5 в третьем периоде последней игры тремя шайбами и доказали. Нет, волосы в раздевалке мы на себе не рвали, хоть и были расстроены. Немного времени прошло – и все признали, что сыграли достойно, на хорошем уровне. Показали хоккей, который полюбили в том числе и канадские болельщики. Надо, кстати, отдать должное им и их объективности.
– Когда на стартовых минутах первого матча канадцы быстро забили два гола, что у вас в голове творилось?
– Признаюсь, мелькнула мысль: "Ну, началось". Потом с ребятами общались – не только у меня. Писали же в местных газетах, что канадцы все восемь матчей выиграют, и, может, даже с двузначным счетом...
Но мы быстро собрались – тем более что в себя-то верили. Перед серией волновались, но страха не было. Все-таки игроки по несколько раз были чемпионами мира, Олимпиады выигрывали. Вот и удалось переломить и сделать те 7:3, которые вошли в историю.
– Хендерсон после карьеры, писали, стал священником?
– Да, ушел из хоккея в церковь. Он приезжал в Москву на один из юбилеев, мы говорили. Видимо, решил, что два его решающих гола в 7-м и 8-м матчах, самые важные шайбы его жизни, дал ему Бог. И потому пошел ему служить.
– В НХЛ после Суперсерии вам не предлагали перейти? Или сбежать?
– Шли разные разговоры. Но они были настолько нереальны, что это даже всерьез не обсуждалось. Все прекрасно понимали, что легально уехать невозможно. А сбежать, остаться в Северной Америке никто даже мысли не допускал. В том числе и я.
– Когда вы недавно приезжали с Буре, Касатоновым и Ларионовым в Торонто и встречались с Гэри Бэттменом по поводу Лиги легенд, комиссионер НХЛ про Суперсерию-72 не спрашивал? И вообще, какое впечатление произвел?
– Это был конкретный разговор, и отклонений в историю в нем не было. Речь шла о том, чтобы канадцы и американцы каким-то образом подключились к Лиге легенд. Беседа была деловой, каким Бэттмен и является сам по себе. Для турнира участие этих сборных было бы прекрасным. У любого хоккейного турнира с участием команд Канады и США – совсем другой статус и окрас. Мы бы очень хотели, чтобы это произошло.
ПОКА НАШ АВАРИЙНЫЙ САМОЛЕТ КРУЖИЛ НАД МОНРЕАЛЕМ, ТРЕНЕРЫ ВЫПИЛИ У ВРАЧА ВЕСЬ СПИРТ
– Прозвище "Як-15" вам придумали как раз во время Суперсерии-72?
– Да. Канадский журналист назвал как-то – и пошло-поехало. Но кто именно – не помню.
– Сам по себе истребитель "Як-15" запустили производство во второй половине 40-х, а сняли – в начале 50-х. Полетать на самом себе вам, выходит, не удалось.
– Не удалось. Летал уже в основном на "Як-40" и "Як-42". "Тезки" не подводили. Приключения были с другими самолетами.
– С какими?
– "Ил-62", когда его только запустили в производство. Летели со сборной из Монреаля в Москву, кроме команды, в большом самолете никого не было. При разбеге борт словно по шиферу поехал, все затарахтело. Испугались немножко, но все-таки взлетели. Погода ясная, и видим: 20, 30 минут проходит, час – а мы все высоту не набираем, над городом кружим. Явно творится что-то неладное. Потом сказали, что будет вынужденная посадка, но причину не объяснили. Стюардессы все бледные. При заходе на посадку видим – на полосе куча пожарных машин, "скорых", полиции с мигалками. И тут окончательно понимаем, что дело принимает нешуточный оборот.
Посадка тоже была необычной, с уклоном на один борт. Но сели. Потом выяснилось: при взлете лопнула покрышка на одном из шасси, и его не удалось убрать. Выход был только один – сжечь весь керосин и садиться на честном слове. К счастью, сказалось высокое мастерство пилота. Но состояние у всех было не очень хорошее. Потом ребята узнали (а они же всегда все знают!), что тренерский штаб за время этого полета и приземления выпил у доктора все запасы медицинского спирта.
– Выпивали в ту пору наши хоккейные люди крепко. Один наш великий хоккеист сказал мне: "Пили все. Просто у кого-то хватало здоровья при этом играть, а у кого-то – нет". У вас же никогда не было репутации пьющего человека.
– Не скажу, что был аскетом. Но в то же время, особенно когда активно занимался хоккеем, большого внимания веселому времяпрепровождению не уделял. Тем более после того, как в 25 лет женился.
– То есть по части более или менее разумного образа жизни роль жены Татьяны была большой?
– Первой!
– 2 января, в день рождения, вы часто играли в различных заокеанских сериях. "Проставиться" команде удавалось?
– Мы еще и с Володей Лутченко родились в один день. Вместе и отмечали. Но втихаря, не масштабно. Все-таки почти каждый день игры были – тут не разгуляешься. Если только чуть-чуть успевали, без "заводки".
– Смерть талантливейшего защитника "Спартака" и сборной Виктора Блинова на первой тренировке после отпуска в 1968 году шокировала всю команду. Так, как он, у которого, как выяснилось после смерти, в 23 года был цирроз печени, больше никто не пил?
– Он был уникальным человеком во всех отношениях. В плане выпивки, ее количества и времени – тоже. Все, что нельзя делать, он делал. Хотя талант был уникальный и показывал великолепную игру. Как ему это удавалось при таком образе жизни – никто понять не мог.
– Когда, будучи молодым, смотрели, как живут старые хоккеисты – вам не становилось страшно за себя через 20-30 лет?
– Послехоккейная жизнь – очень непростая. И многие наши не только хоккеисты, но и вообще спортсмены в ней теряются. Сказать, что меня это пугало, не могу. Но наталкивало на мысли, что надо сделать все возможное, чтобы со мной этого не случилось.
– Если бы такая команда, как "Легенды хоккея", существовала в те времена, многие ваши партнеры, будучи при деле, остались бы живы?
– Да, это очень помогает тому, чтобы ребята благодаря хоккею не ударялись в пьянство и другие негативные явления. За то, что команда была создана, мы очень благодарны бизнесмену Руслану Гутнову, в 2005 году создавшему "Легенд хоккея" и предоставившему нам прекрасные условия. От многих других любительских команд наша отличается тем, что в ней собрались олимпийские чемпионы и чемпионы мира. Те, кто приносили золотые медали нашей стране.
Раньше тренировались на шоссе Энтузиастов, в торговом центре "Город", теперь – в Парке легенд. И там, и здесь у нас своя прекрасная раздевалка, искусственный лед – условия просто великолепные! Два раза в неделю тренируемся, регулярно играем. У ребят есть подпитка и в физическом, и в материальном плане. Тем самым они сохраняют себя для семьи.
ЖИЛИ ВПЯТЕРОМ В 12-МЕТРОВОЙ КОМНАТЕ КОММУНАЛКИ
– Гретцки помнит, как его отец растирал ему заледеневшие пальцы ног после матчей и тренировок на открытом катке. Ваши родители и братья о вас так заботились? Вы ведь тоже все детство занимались на улице.
– Нет. Что удивительно, мои родители за 17 сезонов, которые я провел в "Спартаке" и – чуть меньше – в сборной, ни разу не были на стадионе. Ни разу! Два старших брата иногда приходили, но тоже нельзя сказать, что были какими-то фанатами. Более того, родители у меня и форму отбирали, прятали, не разрешали заниматься еще в детской спортивной школе завода "Серп и молот". Мама говорила, что это очень опасно и чревато травмами.
В маленькой квартире трудно спрятать рюкзак. Тем не менее они запихивали его и всю форму наверх, в кладовку. Так я в семь утра вставал, сам все находил, доставал и уезжал. Благо, это не как сейчас, когда 5-6-летних ребят надо привезти, чуть ли не одеть в форму, а потом за ними подъехать – возраст такой. Но я-то только в 12 лет начинал заниматься хоккеем, как и мои сверстники, – поэтому мог все делать сам. Позже, конечно, родители смирились. Я несколько раз пытался зазвать их на хоккей, но потом понял, что это никак не действует.
– И ваши родители, и ваши братья были рабочими на заводе "Серп и молот". Помните тот барак с 38 комнатами на 38 семей, одной кухней и одним туалетом, где провели первые годы жизни?
– Это было в Реутове, и тот барак я помню не очень отчетливо. А потом, когда мне было семь, переехали на Таганку и жили впритык к Таганской тюрьме, тогда еще не закрытой. Впятером в коммуналке, в комнатке на 12 метров. Вот это помню лучше. Но сам не представляю, как умещались – родители и трое детей. Два с половиной квадратных метра на человека!
– Были мысли: как вырваться из этого?
– Нет. Мы же там жили всего год, а потом завод дал отцу квартиру на Госпитальном валу в Лефортове. А там прямо под окном был стадион "Металлург" завода "Серп и молот", и это была моя судьба. Повезло. Окунулся в спорт, как только записался в организованную команду 1944 года рождения, хоть и был на три года младше. Соврал, сказал, что 47-го – и прошел отбор. И после этого из моей жизни и моей головы спорт уже не выходил.
– Стадион сейчас существует?
– Да. Когда приезжаю на Госпитальный вал, обязательно туда заглядываю, на поле выхожу.
– Вы же и футболистом могли стать. Параллельно хоккею в футбольном "Спартаке" занимались, Игоря Нетто боготворили?
– Да, тем более что в футболе я играл полузащитником, и стиль, в котором играл Нетто, был для меня эталоном. Отлично помню сезоны 56-го года, когда "Спартак" выиграл чемпионат и почти полным составом Олимпиаду в Мельбурне, 58-го, когда сделал дубль – великая была команда! А ближе познакомились с Игорем Александровичем в сезоне-1968/69 года, когда он один год был у нас, спартаковских хоккеистов, начальником команды. И как раз в тот сезон мы стали чемпионами СССР!
– Признаться, даже не знал, что Нетто работал в хоккейном "Спартаке". А каким образом у вас квартире очутился великий итальянский защитник Джачинто Факкетти – такую фотографию я видел в вашей книге?
– Благодаря прощальному матчу Льва Яшина. После игры у участников был ужин в "Метрополе", и был один знакомый, который после банкета привез Факкетти в мою однокомнатную квартиру в Банном переулке. И он увидел, как живут советские спортсмены (смеется).
Один из главных примеров спортивного, да и просто человеческого подвига для меня – поступок игрока "Спартака" и сборной Николая Тищенко, который в Мельбурне-56 играл в полуфинале против болгар со сломанной ключицей и поучаствовал в решающей голевой атаке. Преклоняюсь перед такими людьми.
– А вы с серьезными травмами на лед выходили?
– В Суперсерии-74 против команд ВХА. В третьем матче канадской половины серии получил растяжение связок колена. И остальные пять игр – одну в Канаде, четыре дома – играл на уколах. Ощущения не очень приятные (при этом Якушев стал лучшим бомбардиром сборной СССР и в той Суперсерии. – Прим. И.Р.).
– Родители назвали вас Александром не с поэтическим прицелом? Они не были поклонниками Пушкина?
– Нет. У меня родители простые, рабочие люди. А имя просто популярное было – и тогда, и сейчас.
– Зато при таком имени-отчестве вы не имели шанса не стать читающим человеком. Третьяк рассказывал мне, что как-то на "Призе Известий" вы жили с ним в одной комнате, и он не мог заснуть, поскольку вы до двух ночи читали книги.
– Да, читать я любил и люблю – и книги, и газеты. Сейчас у нас в подъезде бумажную прессу уже никто не выписывает, а я все по старинке продолжаю. "СЭ" и "МК" достаю из почтового ящика каждый день!
А к литературе и к театру пришел сам. Наставников в этом смысле у меня не было. В семье у нас культуры чтения и посещения спектаклей не было – но как начал в детстве читать, так и не могу остановиться. Помню, совсем юным проглотил шеститомник Паустовского, хотя назвать его модным среди сверстников было нельзя. Пастернака власть не сильно привечала – но читал и его. Любил Драйзера. Все это – уже в годы карьеры хоккеиста, но особо поделиться своими впечатлениями было не с кем. Оставлял их при себе.
– Недавно вы с женой ходили на концерт одного из самых известных спартаковских болельщиков Дениса Мацуева. Классическая музыка давно входит в число ваших увлечений?
– Это у меня Татьяна классику очень любит. И Мацуев как исполнитель ей очень нравится – как и мне. Но при этом нельзя сказать, что я боготворю классическую музыку. Мы с Денисом общались в Санкт-Петербурге – в дни мирового экономического форума был ужин, где он исполнял свои вещи, после этого и поговорили. Мне было очень приятно. Наверное, и ему (улыбается).
УХОДЯ ИЗ ХОККЕЙНОГО "СПАРТАКА" В ФУТБОЛЬНЫЙ ЦСКА, БОБРОВ ПУСТИЛ СКУПУЮ МУЖСКУЮ
– В мировую шестерку "Олл Старз" всех времен представители 37 стран выбрали Третьяка в воротах, Фетисова и Сальминга в защите, Макарова, Гретцки и Харламова в атаке. Насколько, по-вашему, это справедливо?
– Сложно хоть кого-то оспаривать. Все люди – более чем достойные.
– Крис Челиос называл лучшим нашим защитником, с которым когда-либо сталкивался, Алексея Касатонова. А с кем сложнее всех было справиться вам?
– С динамовцем Валерием Васильевым.
– А за борт вас однажды выбросил другой динамовец, трехкратный олимпийский чемпион Виталий Давыдов.
– Да, "вертушечку" сделал. Это у него коронный прием был, а потом как раз Васильев у него здорово ему научился. Зрителям нравится, когда игрок делает такой пируэт. Со стороны смотрится красиво – хотя лететь, конечно, удовольствие небольшое. Главное, чтобы без травмы.
– Кого вы считаете лучшими хоккеистами всех времен – и в нашей стране, и в мире?
– У канадцев по статистике и близко нет равных Гретцки, но лично у меня больше симпатий вызывала игра Бобби Халла. А из защитников – великого Бобби Орра. Они и по манере игры, и по мастерству с нашим Фетисовым похожи. Славу считаю лучшим защитником отечественного хоккея за 70 лет. Блестящих форвардов было столько, что выделить кого-то одного очень сложно. Но по степени таланта, наверное, это Всеволод Бобров. Гений – и в футболе, и в хоккее.
– И он же – тренер, который дал вам путь в основу "Спартака". С Бобровым вы и чемпионом СССР стали впервые, и две свои звездные Суперсерии прошли.
– Он сыграл в моей спортивной жизни очень большую роль. Мне просто повезло, что Всеволод Михайлович встретился на моем пути. Он и Аркадий Чернышев были похожи и по взглядам, и стилю ведения тренировок, и по отношению к игрокам. Деспотичный Анатолий Тарасов – их противоположность. Все они как тренеры – великие. Но разные. К Тарасову со стороны игроков было такое отношение... строгое. Как и у него к ним. Хотя это один из лучших тренеров не только СССР, но и мира всех времен. Его тренировочный процесс, упражнения не были похожи ни на кого другого.
– Какое упражнение Тарасова – самое фантастическое?
– Например, "Бей канадца". Ты должен был с разбега – причем не просто не сбавляя темп, а с ускорением – плечом врезаться в борт. Анатолий Владимирович внимательно следил, чтобы никто не притормаживал. Так формировалось бесстрашие в единоборствах. С такой экзотикой ни у кого больше не сталкивался.
– Бобров с Тарасовым же терпеть не могли друг друга?
– Не секрет, что отношения у них не сложились еще тогда, когда Бобров был игроком и главной звездой армейцев, а Тарасов – его тренером. И потом ничего не изменилось.
– Можно сказать, что Бобров – ваш любимый тренер?
– Да. Всегда это говорил и говорю. Когда он тренировал "Спартак", после тренировки мог побросать, обвести, буллит исполнить – мы стояли и смотрели во все глаза. Но ни разу за все время он не говорил даже самому среднему игроку: мол, ты не можешь, да я в твои годы... Свое "я" как великого игрока он вообще убрал. С точки зрения педагогики это было очень хорошо.
– Его, армейца, в "Спартаке" хорошо приняли?
– Отлично. Не только игроки, но и болельщики. Это был игрок такого масштаба, что поклонники любой команды относились к Боброву с восхищением. Не просто талант – глыба! Восхищала и его разносторонность – он был одинаково одарен и в футболе, и в хоккее.
– Один из великих секретов нашего спорта – уход Боброва из хоккейного "Спартака" в футбольный ЦСКА сразу после золота красно-белых в 1967 году.
– У нас было последнее собрание перед отпуском в горсовете "Спартака". Он встал, поблагодарил команду – мы как раз стали чемпионами. И заявил, что, к сожалению, жизнь есть жизнь, и так получилось, что он уходит.
Для нас это был шок. Просто шок. Случилась просто немая сцена. И у него самого на глаза навернулась скупая мужская слеза. Потому что ему нравилось работать в "Спартаке", и он действительно создал великолепную команду. В то время с ЦСКА конкурировать было очень сложно, но мы эту конкуренцию не просто навязали, но и выиграли. Оказались сильнее не только по очкам в целом, но и в личных встречах, убедительно выиграв в решающем матче.
– Бобров объяснил, почему принял такое решение?
– Ему предложили работать с футболистами ЦСКА. Как мне казалось, футбол он все-таки любил больше, чем хоккей. Была еще такая версия, что Тарасов пришел к министру обороны Гречко и попросил сделать все, чтобы Бобров не работал в "Спартаке". Вот ему и сделали предложение, от которого Всеволод Михайлович не смог отказаться. Но подтверждения этому нет, хотя и в команде, и среди спартаковских болельщиков такие разговоры упорно ходили.
– Правда ли, что, когда Александр Мартынюк в матче против ФРГ на ЧМ-1973 забил восемь голов, Бобров придержал его на скамейке, чтобы он не побил его рекорд по числу голов, забитых в одном матче?
– Да. После второго периода, когда Мартынюк уже забил эти восемь, тренер сказал: "Саш, ты отдохни. У нас еще игры впереди, тебе надо силы поберечь". И снял его с третьего периода. А у Всеволода Михайловича рекорд был – десять за игру. Правда, не на чемпионате мира, а в первенстве Союза.
– Если бы не Бобров тренировал сборную в Суперсерии-72, вы бы так не сыграли? Именно такое предположение вы сделали в своей автобиографии.
– Считаю, да. Работать с Бобровым мне было легко. В 72-м, через пять лет после ухода из "Спартака", он вернулся в хоккей, но стиль работы у него остался тот же. Я знал все его требования, привык к ним, и плюс к тому мы оба всегда относились друг к другу с уважением. Поэтому все так и сложилось.
КАК ЧЕРНЫШЕВ ПОСЛАЛ ТАРАСОВА
– Есть историческая несправедливость в том, что о Тарасове, который в сборной был вторым тренером у Чернышева, говорят намного больше, чем о главном тренере? И почему так получилось?
– Тандем у них, конечно, сложился уникальный. Две противоположности по характеру, дополнявшие друг друга. Тренировочный процесс вел Тарасов, а игру – Чернышев. А почему о Тарасове говорили больше? К нему обращались журналисты, он часто давал интервью. И ответы у Анатолия Владимировича, человека харизматичного, всегда были своеобразные, нестандартные. То, что нравится прессе. Поэтому журналисты и старались больше с ним общаться и о нем писать.
– Вы видели, что между ними – непростые отношения?
– Все знали об этом, но они были достаточно умными людьми, чтобы не показывать это на виду у всех. Очень четко распределили между собой роли и играли их так, что никто ничего не замечал. Но однажды – прорвалось. У нас пошли удаления, мы "наелись". Аркадий Иванович думает, кого поставить в меньшинстве. Он, как правило, стоял у бортика, а Тарасов – за спинами игроков.
Анатолий Владимирович перелез, подходит к коллеге: "У меня Ромик готов!" Ромик – это Игорь Ромишевский. Тут Чернышев не выдержал: "Да пошел ты на … со своим Ромиком! Давыдов, на поле!" Ребята до сих пор этот эпизод обсуждают!
– На Олимпиаде-1968 в Гренобле, куда вы не попали из-за травмы, Тарасов в раздевалке пел "Интернационал". При вас что-то подобное происходило?
– Да, на чемпионате мира в Стокгольме. Проигрывали шведам, настроение соответствующее. В перерыве, придя в раздевалку, ожидали от Тарасова разноса. Чернышев при любых обстоятельствах был более сдержан и интеллигентен, а Анатолий Владимирович мог высказаться на самых высоких тонах. Пришли понурые, головы опустили.
Чернышев сказал нормальные слова в своем стиле. Потом предоставил слово Тарасову. Последовала мхатовская пауза, мы сжались в комок. И вдруг он как запоет: "Ты не вейся, черный ворон, над моею головой! Ты добычи не дождешься, я солдат еще живой!" Сначала все ничего не поняли, потом оживились, подняли глаза, начали переглядываться. А Тарасов спел пару куплетов и говорит: "Пошли, мальчишки!" И больше ничего.
За всю историю, думаю, у него такая установка была впервые в жизни. И, может, это совпадение, а может, психологический прием подействовал – после того "Черного ворона" мы смогли ту игру переломить и выиграть. А она была очень важная.
– Ходит легенда, что Тарасов не взял вас на ЧМ-1971 после того, что вы его в аэропорту перед началом предсезонки подкололи: мол, вкалывайте в Кудепсте с ЦСКА сколько хотите, а "Спартак" вас все равно обыграет.
– Мне показалось, взаимосвязь между двумя этими историями была. Может, это было и не так – но тогда я был в этом уверен. Не любил Тарасов таких подначек. Со временем и я, и все мы поняли, что шутки с ним не проходят. Но, когда он вернул меня в сборную, даже не вспоминал об этом.
– Сильно удивились, когда Чернышев и Тарасов после победы на Олимпиаде в Саппоро ушли из сборной, не дождавшись первой в истории Суперсерии с Канадой?
– Не только я – все удивились. После победной Олимпиады, причем третьей подряд, после девяти выигранных кряду чемпионатов мира вот так взять и уйти... Думаю, они сами удивились, когда их прошение об отставке приняли. Может, не ожидали, что на их уход так легко согласятся. Сейчас уже никто точно не скажет, почему так произошло. Тайна ушла вместе с этими двумя великими людьми.
– У вас есть понимание, почему Тарасов закончил тренировать в 55 лет – непостижимо рано?
– У металла тоже есть свой ресурс. Все-таки он начал тренировать очень рано, в 26 лет – и столько лет провел на высшем уровне. Наверное, просто устал. Хотя по нынешним временам 55 для тренера – молодой возраст. Расцвет. А он закончил.
– Когда вы у него в ВШТ занимались, он же вас отчислил в первый же день?
– На первом же занятии! Такая была педагогическая мера. На следующий день вернул. А потом мы уже с ним ближе сошлись, сложились даже дружеские отношения. Часто приезжал на тренировки, когда я возглавил "Спартак". Даже на 70-летие пригласил к себе на дачу в Загорянку, хотя там был очень узкий круг.
ОТ ПРИЗЫВА В АРМИЮ МЕНЯ СПАСЛИ ЖЕНА И "РАЗМЕН" НА ЖАРМУХАМЕДОВА
– Что вспоминаете о легендарном матче 1969 года "Спартак" – ЦСКА, когда Тарасов в знак протеста увел армейцев со льда после незасчитанного гола, и возобновили игру только из-за присутствия на ней Леонида Брежнева?
– То, что "Спартак" после нее стал чемпионом (улыбается). Шока от такого тарасовского решения не было: мы знали его характер и могли предположить, что он способен такое сотворить. Во всяком случае, никто особо не удивился. Да, на игре был Брежнев – и, чтобы игра продолжилась, к Тарасову в раздевалку приходил председатель Спорткомитета СССР Сергей Павлов. Тарасов категорически отказывался, и 40 минут игра не возобновлялась. Не знаю уж, какие аргументы пошли в ход, но в конце концов он согласился играть. Даже несмотря на то, что гол не засчитали, а ЦСКА за такое поведение тренера выписали две минуты штрафа.
– Тарасова тогда переиграл Николай Карпов, дважды становившийся со "Спартаком" чемпионом Союза. Хотя, казалось бы, тренер он был совсем другого уровня, чем Чернышев с Тарасовым.
– Николай Иванович – уникальный человек. У нас, игроков, с ним были для того времени очень демократичные отношения, даже дружеские. Однажды заболел ребенок, и я остался на ночь дома, решив незаметно вернуться на базу за час до подъема. Иду по тропинке – и вдруг Карпов навстречу. Никуда не денешься. Неожиданно слышу: "Ничего, ничего, Саша. Иди отдыхай. И словно ничего не было".
А однажды у меня, уже опытного игрока, в конце трудного сезона была бессонница. Доктор делал обход перед сном, я лежу, заснуть не могу. Сказал об этом врачу, тот доложил Карпову. Вдруг опять доктор заходит – со стаканом белого вина! "На, Сергеич, тренер велел тебе дать. Сказал, сон будет хороший". Первый раз такое в моей практике было. Выпил – и правда заснул.
При Карпове "Спартак" два раза чемпионат выиграл – в 69-м и 76-м. Его заслуга в том, что он сумел подойти к игрокам так, что они при нем показывали свой "потолок". Нельзя сказать, что в "Спартаке" по сравнению с ЦСКА играли какие-то великие звезды. Но он приходил, мы быстро выигрывали – а вскоре его убирали.
– По-моему, человек столь демократического склада мог преуспеть только в "Спартаке", подходившем ему по духу.
– Думаю, так и есть. Мне с ним было очень приятно работать, и не случайно в чемпионском сезоне-68/69 удалось забить в чемпионате 50 шайб (Якушев – один из лишь четырех советских хоккеистов, которым по разу удалось достичь этого показателя. – Прим. И.Р.).
– Вы с детства были ярым спартачом и не представляли себя где-нибудь еще. Но, если бы вас "забрили" в армию, не отказались бы за ЦСКА играть?
– Это для меня вообще было неприемлемо. С моей стороны даже разговор на эту тему не мог состояться.
– Но ведь однажды вы оказались на грани призыва.
– Было такое. Сначала я учился в институте, потом у меня как игрока сборной была отсрочка до 27 лет – имелось такое правило. Но, когда заканчивался призывной возраст, все-таки пришли забирать. А я как раз домой ненадолго заехал, и мы поздно вечером должны были со сборной с Ленинградского вокзала уезжать в Хельсинки.
Часов в девять вечера раздался стук в дверь. Татьяна посмотрела в глазок – а там офицер и два солдата. Спросили про меня, жена ответила: "Его нет дома, он уехал". Те: "Давайте мы зайдем, посмотрим". Она нашлась: "Нет, я одна с ребенком – и открывать не буду". Они постояли, развернулись и ушли.
Спустя время я осторожно вышел, доехал, в сборной доложил обстановку Боброву и спортивному руководству. Через какое-то время все успокоилось – руководители поговорили с армейскими начальниками и договорились. Меня больше не трогали, а Спорткомитет снял дисквалификацию с баскетболиста ЦСКА Жармухамедова, который попался с чем-то на таможне.
– А добровольно Тарасов или кто-то другой из тренеров ЦСКА пытался вас туда заманить?
– Были намеки, но дальше дело не пошло. Видимо, Тарасов почувствовал, что договориться со мной об этом никак не получится.
– С армейцами дружили вне льда?
– Конечно. Вообще не понимаю нынешних взаимоотношений болельщиков "Спартака" и ЦСКА. Если бы они знали, какие у нас были теплые отношения между игроками – может, немножко остепенились бы. Никогда у нас не было антагонизма. Как можно так вести себя на стадионе?
– За кого все-таки Брежнев болел? Многие говорят – за ЦСКА, но и в мемуарах Татьяны Тарасовой и в фильме "Легенды №17" утверждалось, что за "Спартак".
– Армейские игроки нам говорили, что он – болельщик ЦСКА. Хотя приезжал Брежнев на игры всех московских команд, даже на встречи "Крыльев Советов" с иногородними. Он любил хоккей, и врачи рекомендовали Леониду Ильичу снимать психологическую нагрузку, особенно с учетом состояния его здоровья, именно походами на хоккейные матчи.
Пообщаться с ним, кстати, так ни разу и не удалось. При том, сколько мы выиграли чемпионатов мира и Олимпийских игр. В сегодняшних реалиях в Кремле спортсменов-победителей нередко принимает и награждает глава государства. А Брежнев с нашим поколением не встречался ни разу. Помню, медали в Кремле вручали другие члены Политбюро – Подгорный, Мжаванадзе.
– Идеологическое давление часто чувствовали? Допустим, перед ЧМ-75 в ФРГ, когда праздновалось 30-летие Победы, и вас в итоге признали лучшим нападающим чемпионата мира?
– Да, конечно, говорили, что в такой юбилей, да еще и в Западной Германии, надо выиграть. Тем более что второй круг турнира играли в Мюнхене, где, как нам объясняли, было логово фашизма. Это накладывало определенный отпечаток, но мы, люди взрослые, и сами все понимали. Поэтому собранно прошли весь чемпионат.
РЕШЕНИЕ НЕ ПОСЫЛАТЬ НАС НА ПЕРВЫЙ КУБОК КАНАДЫ БЫЛО ГЛУПОСТЬЮ
– Как поживают четыре ваших перстня лучшему игроку всех московских матчей Суперсерии?
– Один ношу постоянно – вот доказательство (показывает безымянный палец левой руки, на котором красуется изящный золотой перстень. – Прим. И.Р.). Не помню уже, с какого он матча, – просто тот, что подошел по размеру. Остальные – дома.
– В сложные 90-е партнер Боброва по звену Виктор Шувалов продал свою золотую медаль Олимпиады-1956 в Кортина'д'Ампеццо. У вас такой необходимости никогда не возникало?
– Честно говоря, в 90-е годы тоже были мысли это сделать. Слава богу, до такого не дошло. Но Виктора Михайловича, с которым работал в "Спартаке", прекрасно понимаю. Положение у многих спортсменов, да и у всех жителей нашей страны, было очень сложным.
– У вас на стыке советских и российских времен накопления сгорели?
– А у меня их практически и не было, этих накоплений.
– И после такого вы не жалеете, что не судьба было поиграть в НХЛ? Стали бы миллионером.
– Никогда ни о чем не жалел, тем более об этом. Считаю, что и у меня, и у других игроков нашего поколения сложилась очень счастливая спортивная жизнь.
– Но будь ваша воля – поиграли бы в НХЛ? С вашими габаритами в сочетании с техникой и стилем, возможность преуспеть там, думаю, была бы максимальной.
– Думаю, любой наш хоккеист, если бы была возможность нормально уехать, согласился бы играть в НХЛ. И тогда, и сейчас это лучшая лига в мире, которая во всех отношениях помогает раскрыться и расти. Плюс помогает хорошо себя чувствовать в житейском плане.
– Вообще, если бы была возможность, что-то в карьере бы переиграли?
– Поменял бы решение руководства нашего спорта и хоккея в 1976 году не брать семь ведущих игроков (в том числе лучшие в СССР тройки Петрова и Шадрина. – Прим. И.Р.) на первый Кубок Канады. Туда послали экспериментальную сборную и, мне кажется, это была ошибка. Сказали, что впереди тяжелый сезон, и ведущим игрокам надо отдохнуть. Глупость, в общем, сказали.
– Последний чемпионат мира, в Москве-1979, вы провели и выиграли при Викторе Тихонове. При том что он, придя в сборную в 77-м, вас отцепил. Удивились, когда он пригласил на домашнее первенство?
– Да, не ожидал. Когда он принял сборную в сезоне-77/78 – начал ее омолаживать. Собственно, у него и задача была такая. В том сезоне меня в сборную уже не вызывали, и я мысленно попрощался с ней навсегда. И когда Тихонов вдруг вызвал на домашний чемпионат мира в 32 года, это было удивительно. Причем на протяжении всего сезона – не вызывал, в том числе и на приз "Известий", а пригласил перед самым ЧМ.
– Спустя год после того, как вы закончили играть за "Спартак" и уехали в Австрию, спартаковское звено Шалимов – Шепелев – Капустин блистало на Кубке Канады-81, и центрфорвард даже сделал хет-трик в финале с канадцами. Не подумали тогда, что поторопились с окончанием активной карьеры и в 34 могли бы дотянуть до этого турнира?
– Нет, это был бы уже перебор. В то время в 30 лет игрок уже считался возрастным. Я же закончил в 33, так что и так тем меркам переиграл. Считаю, что все сделал правильно. А то, что сейчас Ягр в 44 играет в НХЛ, Селянне в 43 стал лучшим игроком Олимпиады в Сочи, а Фетисов с Ларионовым заканчивали за 40... В той нашей системе это было невозможно. А таких людей в любом случае единицы, и они большие молодцы. И им можно только завидовать белой завистью, что они сумели себя так сохранить и доставлять радость людям до такого возраста.
– Поучаствовали вы и в последнем нашем олимпийском золоте – Альбервилля-92. Тем, что, работая главным тренером "Спартака", подготовили тройку Борщевский – Болдин – Прохоров, набравшую больше всех очков.
– У нас в декабре-январе было турне со "Спартаком" по Америке, где мы играли против сборной США, готовившейся к Альбервиллю. Они обкатывали состав – в общем, мотивация у американцев была отличная. И вот в том турне тройка Болдина сыграла очень хорошо, о чем я и рассказал по прибытии в Москву на тренерском совете.
Потом было еще несколько убедительных игр в чемпионате, и Тихонов убедился, что их стоит звать всех вместе. И ребята полностью оправдали надежды, став во Франции лучшими по всем показателям – результативности, "плюс-минусу". Они выглядели даже лучше, чем тройка Быкова!
– Чуть позже вы сами поехали работать в Швейцарию и три года тренировали клуб "Амбри-Пиотта". В России в то время были сложные времена. Не было желания осесть в этой благодатной стране, как сделали это те же Быков с Хомутовым?
– Они в своем Фрибуре были не просто кумирами – богами. Создали такой задел для популяризации хоккея в Швейцарии, что эта команда до сих пор одна из лучших в стране. Ну а остаться там жить – нет, об этом и мысли не было. Даже не представляю себе такого, для меня это внутренне неприемлемо. Все равно дома лучше...
