«В августе 1981-го для меня умер не Харламов, а Тихонов». Десятки историй про легенд советского хоккея от таланта из поколения Фетисова

Иван Авдеев
Родился 10 января 1958 года в Красногорске.
Нападающий, воспитанник ЦСКА. В Высшей лиге СССР выступал за ЦСКА (1976-77) и «Крылья Советов» (1978-89), в сезоне-1989/90 играл в Элитной лиге Швеции за «ХВ-71». В чемпионатах СССР провел 379 матчей, набрал 187 (108+79) очков.
Победитель МЧМ-1979.

Когда-то его называли «маленьким Харламовым». Иван Авдеев считался самым одаренным юниором советского хоккея. Уже заиграл в основном составе ЦСКА, примерил свитер с буквами СССР. Жизнь его ожидала трудная, но прекрасная. Казалось, кто-то сверху прописал этот сюжет. Но!

Но что-то случилось — и лучший юниор 80-х с любимым ЦСКА расстался. Провел одиннадцать сезонов в «Крыльях», став легендой этого клуба. Какую-то славу получил. У этой славы отблеск недосказанности. Эх, Иван Иванович.

Я отыскал Авдеева в хоккейной школе Олимпийской деревни. Говорили долго. Авдеев отлучался на тренировку — и возвращался час спустя уставшим, но счастливым.

Когда-то Юрий Севидов мне говорил: «Ничего я такого не делал в футболе, чтоб сейчас врать».

Замечательный хоккеист Иван Авдеев — такой же. Если уж говорить — то говорить как есть. Хоккей был веселый, жизнь тоже. Чего скрывать?

Иван Иваныч достает из холодильника, режет на двоих колбаску. Вдруг вздыхает, смотрит вроде и на меня — но как-то сквозь:

— Старость не радость.

Я удивлен. Еще минуту назад мне казалось, слово «старость» — не про него.

19 333

— Ну и какая она, ваша старость?

— Встаю в половине пятого утра. Еще семи нет — выезжаю сюда, в Олимпийскую деревню. У меня самые маленькие ребята в группе. Ставлю на коньки.

— Вы же были администратором строительного рынка в Абрамцево.

— Был. Денег не хватало. Знакомый сказал: «Иван Иваныч, давай я тебя на рынок устрою». Ну и устроил.

— Доски отпускали?

— Просто присматривал. Раза три в неделю приезжал. Но это в прошлом. Потом эта школа образовалась, префект меня встретил: «Иваныч, хорош ерундой заниматься. Начинай тренировать».

— Я вас видел в матче звезд.

— Я со звездами ездил. Но закончил. Вышла нехорошая история. Перед Олимпиадой катались с ветеранами, открывали дворцы. В Казани мне сломали два ребра! Случайно упал какой-то защитничек, коленями в меня. Ой, боль какая! Так и закончил играть. Теперь раз в неделю ветеранов сужу.

— Отыграли бы вы в НХЛ столько матчей, сколько в советской высшей лиге — получали бы огромную пенсию.

— До НХЛ не доехал. Поэтому моя пенсия — 19 333. Если б ЦСКА не помог, не знаю, как и жил бы. Доплачивают 30 тысяч. Давным-давно установили — тысяча долларов, но в рублях. Так 30 и осталось. Все равно благодарен!

«Пятерка» с надписью «ЧОП»

— Я до сих пор вспоминаю — Щуренко, великий хоккеист «Химика», чем только не занимался. Грузчиком был, «бомбил» на машине...

— О! Щура — мой друг! Он на шоссе Энтузиастов работал подсобным рабочим. Где-то на мебельной фабрике.

— Вы тоже после хоккея попробовали всякое?

— Тоже «бомбил»! Я работал в команде МГУ, тренировались в Одинцово. А жил на Преображенке. В 5 утра перед тренировкой выезжал — и возил людей. Зарплату по полгода не платили! Потом заезжал за Сашкой Сидельниковым, он жил по пути. Ехали на тренировку. Вечером снова «бомбил».

— Каменский возвращался из НХЛ в «Химик», говорил: «Сейчас выкачу из гаража свою «Волгу», если птицы в ней не завелись...» Вы тоже на «Волге» ездили?

— Сначала была 24-я «Волга», потом 31-я. Но «бомбил» я на другой. Подогнали приятели «Жигуль» пятой модели с надписью «ЧОП» на двери. Вот на ней.

— Сидельников, бывший вратарь сборной СССР, тоже увлекался извозом?

— Нет. Сашка — нет. Ему хватало, он же олимпийский чемпион. Совсем другая пенсия.

— Рано умер.

— Здоровьишко у Сашки было не особо. Ну и нарушения, сами понимаете. Вдруг раз — и не пьет! А как чуть-чуть сорвется — и понеслось...

—  На две недели?

— «На две», ха... Не знаю! Спрячется!

— Кто-то из знаменитых хоккеистов той поры говорил: «Для меня вратарь номер один — не Третьяк, а Сидельников».

— Гусь мне лично говорил: «С той командой, которая была, меня в ворота поставь — лучшим буду». А Костер — да! Во все игры мастер!

— Это прозвище Сидельникова — Костер?

— Ну да. Сидельников в команде «Красный Октябрь» играл центрального нападающего, был капитаном. Однажды некого было в ворота поставить — он и вызвался: «Я умею». Так и встал на всю жизнь.

— Вы Гусева вспомнили. Мы встречались года за полтора до смерти. Крепкий, жилистый. Гонял на своем «Шевроле» и совершенно не собирался умирать.

— Как встретимся, спрашиваю: «Саш, как?» — «Ваня, не могу отдышаться. Что-то с легкими». Он же с сигаретой не расставался. Только успевал пепельницы менять.

20 лет на инсулине

— В чем чувствуете возраст?

— Встаю рано. А к вечеру такая усталость, что только принял горизонталь — все, сразу труп. Хоть пожар, хоть наводнение.

— Кто-то из бывалых рассказывал: у всякого 35-летнего хоккеиста с утра что-то болит. Про вас, ветеранов, и говорить нечего?

— У меня же сахарный диабет. Я 20 лет на инсулине. С утра встал — сам себе сделал укол в живот. Второй в руку. За столько лет приноровился. После тренировки первым делом проверяю сахар. Давным-давно тренировались в Марьино. Пока доехал до Преображенки — 2 литра воды высосал. Думаю: что такое? А это первый признак диабета!

— А второй?

— Поехал на дачу к Фату. Сашке Фаткуллину, спартаковцу. Все шашлыки жарят, веселятся — а мне плохо! Лег в тенек — и все. Даже приподняться не могу. Соседка у Фата — диабетчица. Ну-ка, говорит, пойдем, сахар измерим. У меня 20 — а положено 5! Сделала мне укол. Говорит: «Чтоб завтра — к врачу!» Какие только таблетки не перепробовали — не падает, и все. Только инсулин, самая жесткая форма.

— Я просил вас захватить альбомы с фотографиями. Вы ответили — ничего не осталось. Бывшая жена все забрала, включая военный билет. Тяжелый был развод?

— Это с первой женой. Приехал из Швейцарии, с хоккеем закончил. Сразу выяснилось: кому я нужен такой?

— Действительно военный билет забрала?

— Вообще все! Были у меня модные сабики, джинсы и майка. В этом ушел. Все.

— Квартиру оставили?

— Квартира на Профсоюзной была ее. Но я быстро познакомился с нынешней женой. Жила напротив, пару раз в одной компании оказались. Она журналистка, в ТАСС работала.

Чемпионат мира-1977

— Вы же чемпион мира среди молодежи?

— Да, 77-го года.

— Кто в том составе считался главной звездой?

— Серега Стариков котировался. Капитаном его избрали. Ну и Филя тоже, Фетисов. Они в паре играли. Состав был хоть куда. Мыльников и Тыжных менялись в воротах. Ева, Евстифеев, рано умер. Кажется, до сорока не дотянул. Мыло все говорил: «Сердце, сердце» — тоже умер. Лехи Фролика в позапрошлом году не стало...

— Говорят, вы в юниорах могли обыграть любого.

— Было такое. Выкатывался на любого защитника и понимал: ничего со мной не сделает. Моя беда — люблю красивый хоккей. Другой даже смотреть не могу.

— Я вычитал: тренировавший юниоров «Спартака» Евгений Майоров бранился на своих защитников: «Такого «карандаша» прихлопнуть не можете».

— Майоров на весь Олений переулок орал! Юношеский чемпионат СССР играли в Усть-Каменогорске. Надо определять лучших. Тренеры уже смеялись — отдать и «лучшего нападающего», и «лучшего защитника» Авдееву... В каком-то матче я вообще с площадки не уходил. Отыграл 59 минут! Кожеву спросите — он должен помнить. Играл против нас.

— Как здоровья хватало?

— Как-то хватало. Я не понимаю, как сейчас выходят на 20 секунд. Игру-то не почувствуешь! А когда подросли, меня Дмитриев в «Крыльях» практически не ставил на московские матчи. Специально ли, не специально — вытягивал крыльевских воспитанников...

— Зачем же он вас перетащил из ЦСКА в «Крылья» — если такое отношение?

— Меня не Дмитриев, а Тузик перетащил в 78-м году. Когда меня из ЦСКА поперли — я уже хотел заканчивать, все!

— Заканчивать?!

— Да! Никакого желания играть не было!

— Вы меня поражаете. Молодой же парень.

— А для меня вопрос стоял так: или ЦСКА, или ничего. Как раз Тихонов пришел в ЦСКА. Сразу меня в Липецк сослал. Мне оставалось полгода дослуживать.

10 суток на «губе»

— Кое-кто из таких ссылок в ЦСКА возвращался.

— Вот вам история. Вениамин Александров был главный тренер Вооруженных сил, а Тарасов — главный тренер всех армейских команд. Выигрываем 5:3 у Мурманска. Мы, пацаны, у взрослых мужиков! Подходит Александров: «Тебя Анатолий Владимирович зовет». Ага, думаю, сейчас нахваливать будет. Из пяти я две забил и две отдал. А Тарасов как припустил на меня: «Это что за игра? Должны показывать пример — а вы что? Как вас там — Иван Иванович?» Я стою, обтекаю. елки-палки! Что такое?

— Что это он?

— Не знаю. Ухожу как оплеванный. Надо решать, как жить дальше. Через пять минут Александров выбегает: «Вань, иди сюда! Тихонов не вечный, продержится в ЦСКА недолго. Мы тебе в СКА МВО дадим офицерское звание, квартиру. Пересидишь...»

— Ага. «Не вечный».

— О чем и речь! Но я не терплю, когда меня ругают, голос повышают. А тут Тарасов такое выдал! Говорю: «Нет, Вень, не останусь». Так что, получается, Тарасов меня от армии отцепил.

— Вы действительно готовы были закончить?

— Да! Меня Тузик уломал на «Крылья»!

— Тузик гипнотизер. Кого угодно уломает.

— Это правда. Жил я за городом, в поселке. Туда ездил, искал меня по всему Красногорскому району. Больше родителей уговаривал. Мне-то 20 лет!

— Куда еще тянули?

— Мотовилов в «Динамо». Погоны обещал. Но я отвечал: «Не вижу себя в армии». Наелся этого. После каждого финала одно и то же — «капитан плохой пример подает». Все отдыхать, а мне «губу» на 10 суток.

— Это в юношеской команде ЦСКА?

— Да. Отсидел на «губе», прихожу к Косте Локтеву. Тот тренировал основу ЦСКА. Смотрит на меня: «Ну как?» Ничего, отвечаю, выжил. «Давай, приступай». Начинаю работать с первым составом. В последний раз меня на «губу» сослали, только вышел — а тут Тихонов ЦСКА принимает...

— Сколько у вас «ходок» набралось?

— Ой, елки. Если по «потолку» — то две. Это по десять суток. В Лефортовских казармах сидел.

— За пьянки?

— За пьянки, за то, что я такой... Не люблю, когда надо мной стоят, командуют.

— О, это причина уважительная.

— 10 суток тренер или командир роты выписать не может. Только начальник клуба. В ЦСКА командовал полковник Покусаев. Ко мне относился неплохо. Я уже в «Крыльях» играл, он на хоккее меня встретил: «Давай, Вань, назад!» — «У вас Виктор Васильевич» — «Да ну...»

— Ну и как вам сиделось?

— Меня сразу научили: «Привези для офицера клюшку, и все будет в порядке. Главное, имя его запомни — Николай Васильевич». Что ж не запомнить — как Гоголь! Нашли для меня какую-то военную форму, висит мешком. В руках клюшка. Так и запихали в УАЗ. Повезли в тюрьму. Захожу — сидельцы гогочут: «Гы-гы-гы, чувак тупорылый, в хоккей приехал играть ...»

— Нашелся Гоголь-то?

— Сразу же. Встречает: «Ваня, я тебя знаю!» Сразу в каморку к себе завел. Говорит: «Работать тебе все равно придется, освободить не в моей власти». Зато подыскивал наряды полегче. То заборы красить, то в Сокольники на мясокомбинат. Это первая отсидка. Когда случилась вторая, меня уже встретили как родного: «Ха, завсегдатай! А твой друг уже сидит...»

— Это кто же?

— Захожу — Щура! Тот самый Щуренко! Тоже форма мешком.

— Недавно заметку про него читал. Называлась «Рыцарь атаки».

— Меня от ЦСКА посадили, рыцаря атаки — от СКА МВО. Нас солдаты за пивом посылали. В ремнях — по Яузской набережной. Любой патруль — и все, конец! Я удивляюсь: как не попались?

— Самое тяжелое в камере?

— Да ничего тяжелого. Никто не трогает. Пять минут дается на умывание и туалет. Но я укладывался. Кому-то тяжело прилюдно справлять нужду. Но и к этому приспособился. Хотя поначалу было неловко. Сидели в подвале, крошечное окошко — только ноги видны. Круглые сутки — туда-сюда... Как на плацу!

— Никакой отдушины?

— Отдушина одна — Николай Васильевич приглашал к себе в каморку телевизор смотреть.

— Для кого-то испытание — холод в камере. Пробирает до костей.

— Для меня испытанием была жара. Я все время летом попадал.

«На «Чайке» подвозили, дверь открывали»

— В юношах вы котировались на одном уровне с Фетисовым. А может, и повыше.

— Поначалу-то да. Я был лидером, капитаном команды. Пришел в ЦСКА после второго класса! У Тарасова на зарядке все были рядом: Анисин, Бодунов, Лебедев, Плющев... Ну и я — самый маленький. Но футбол я всегда любил больше, чем хоккей.

— Вот это поворот.

— Меня отец повез из поселка в футбол записываться на «Динамо». Тренер взглянул: «Какого года?» — «58-го» — «Мы 55-й набираем. Сходите в ЦСКА, у них 56-й просматривают. Может, возьмут?» Пошли искать, где этот ЦСКА. Отец говорит: «Может, хоккей попробуем? Какая тебе разница?» — «Давай...» Там Вениамин Быстров малышей отбирал. Приезжай, говорит, завтра с конечками, поглядим на тебя. На следующий день нацепил затупленные «канады». Как пошел гонять пацанов на четыре года старше! Быстров достал амбарную книгу, меня записывает: «Авдеев Иван...» — тут я пролез под локоть, вставил: «Иванович!» Как начали все ржать вокруг: «Гляди, Иванович!»

— Могло прилипнуть.

— Прилипло! С малолетства только так зовут — Иван Иванович!

— Стали капитаном молодежки ЦСКА — вроде «Иваныч» и к месту.

— Были люди, которым это не нравилось. Говорили — «надо убирать из капитанов».

— Это кто ж осмелился?

— Ну, смотрите. Со мной в команде сын министра спорта Сергея Павлова. Сын клоуна Шуйдина Андрюха. Брат спартаковского тренера Чекалкина. Родной брат Светланы Савицкой, генеральский сын. Его вообще на «Чайке» подвозили, дверь открывали. Выйдет, покатается — и снова в «Чайку». А капитан — Ваня Авдеев!

— Кто рвался в капитаны?

— Сын Шуйдина очень хотел.

— Как его судьба сложилась?

— Заканчивал в цирке. Весь мир объездил. Номер поставил — медведи в хоккей играли.

— В этой же команде потом появился Фетисов. Помните, как увидели в первый раз?

— Его привел его тренер Егоров со стадиона «Молния». Неказистый парень, высокий. В 1970 году первенство посвятили столетию Ленина. С нападением у нас ничего, а в обороне пожар. Выпускают Фетисова.

— Ну и проявил?

— Вижу — тормозить не умеет!

— Такое возможно?

— Еще ноги ставил так интересно. Бросать тоже не умел. Но такой... Никому не уступал. Прямо зубами рвал. Занимались мы на естественном льду. Темно, все расходятся. А Филя ставил шайбы — и бросал, бросал в борт. Тормозить тоже научился довольно быстро. Все схватывал на лету. Через пару лет к нам приехали шведы — так Фетисов уже голы забивал от своих ворот.

— От ворот?!

— Болельщики на трибунах кричали: «Уберите мужика с площадки!» Наши тренеры перепугались. Шведы были на два года старше — а Филя выйдет, как даст! Их вратарь не знал, что делать!

— На тренировках против него тяжело было?

— Да-а, очень. Прекрасно катался задом. Загонит в угол — и клюшечкой выгребает. С пасом у него было великолепно.

— В основной состав попали одновременно с Фетисовым?

— Фетис раньше. Несколько игр оставалось до конца сезона — Сашка Гусев ломает руку. Фетисова ставят на его место.

— Случайно прорвался, получается?

— Ну как «случайно»? Положено же было в запасе на каждом матче держать молодого защитника и нападающего. Мы и сидели. Когда выпустят, когда нет.

— Помните, когда впервые по-настоящему оценили его характер?

— Это я сразу скажу! Мы, 15-летние, поехали в Канаду. Кажется, 73-й год. Тренер Голомазов вдруг говорит: «Я Фетисова не возьму! Не поймешь, нападающий он или защитник».

— Полузащитник.

— А мы с Филей играли вместе — он мне пасы выдавал идеальные! Я только шаг в центр сделаю, сразу получаю — и в отрыв. Главное, успей до красной принять. Раз за разом забивал.

— Так и не взял?

— Фирсов уговорил: «Вы что? Как можно такого не взять?» Приезжаем в Канаду — Фетисов всех поразил. Сильнее защитника нет!

«Если Щура в белых штанах — значит, нажремся»

— Вам, пацанам, уже тогда предлагали в Канаде остаться?

— Нет. Ой, как нас опекали! Лишний раз словом ни с кем не перекинешься. Разговаривали только с водителем автобуса, который нам со Щурой по утрам по пачке «Мальборо» приносил.

— Вы в 15 лет курили?

— Там, в Канаде, научился. Да и Щура тоже. Сколько с ним веселых историй! У нас было поверье: если Щура в белых штанах — значит, нажремся...

— Начало изумительное.

— Какую ж у него отец самогонку готовил... А! Вот интересная история. Щура в «Химике» получил первую машину. Сразу мне набирает: «Приезжай, обмывать будем». Я в путь. Два раза просить не надо.

— В Воскресенск?

— Да какой Воскресенск?! Щура на Коровинском был соседом Фетисова. Вижу — хорошая машина, синяя. С нуля. Сели прямо в нее, обмываем. Уже поддали — и Щура раздухарился: «Поехали!»

— За добавкой?

— Ну да. Выезжаем на дорогу. Говорю: «Магазин-то слева!» Он хмыкнул: «Я направо поеду. Налево пока поворачивать не могу».

— Это водитель еще ярче меня.

— Но как-то доехали, взяли. Уже совсем хорошие, говорю: «Володь, все, я поехал...» — «Нет, я тебя до Новослободской довезу!» Куда? Зачем?

— Неужели подписались?

— Он ни в какую: «Садись, я нормальный!» Едем — а сбоку плетется грузовик, который чистит дороги. Щура в него — ба-бах! Где я сидел — дверь раком встала. Приехала милиция, машину оттащили. Щура сказал, что хоккеист — какое-то снисхождение сделали.

«Стою на постаменте, колеса крутятся»

— Единственное ваше дорожное приключение?

— У меня их столько было! Привез из Швейцарии 81-ю «Audi». Купе с турбонаддувом. Мы с Борькой Александровым доигрывали в «Алисе». Была такая команда, Эпштейн тренировал. Лед в институте физкультуры на Сиреневом бульваре. В ноябре еду с тренировки. Полночь. Знаете, на Таганке раздвоение дороги — одна к театру, другая в тоннель?

— Самое отвратительное место в Москве.

— Между дорогами знак на постаменте. Я тормознул, понять не могу — куда мне? Вроде в тоннель! Ну и понесло.

— Еще и колеса летние, наверное.

— Конечно. Я на этот столб раз — и залетел! Стою на постаменте. Колеса крутятся — никуда не еду. Кровища течет. Тут милиция подъезжает. Говорю: «Домой отвезите». Прицепили к своему автомобилю — потащили.

— Вот времена-то были.

— С виду-то моя «Audi» в порядке, на кузове ни царапины. А когда капот открыли — там все вырвано. Двигатель сошел с крепежей. Пробито, что можно. Дотащили до родного двора, пошел за деньгами. Пока ходил — менты у меня магнитофон выдернули из машины.

— Не может быть.

— Еще как может! Кто ж еще? Был приемник — и нет. После Швейцарии я еще не готов был к таким поворотам. Очень удивился.

«У артиста Крючкова «беломорины» по всем карманам рассованы»

— Вы Бориса Александрова вспомнили.

— Мой лучший друг! Я до сих пор как вспомню — сразу слезы. Сын играл за «Спартак», в Уфе был турнир. Борька на машине поехал из Усть-Каменогорска смотреть. Мы этот поворот проезжали потом с ветеранами. Скользкая дорога, развернуло — и на встречку. Все были пристегнуты. Удар пришелся в спину.

— Навстречу шла какая-то машина?

— Ну да. Шоссе такое, что на велосипедах-то двое не разъедутся. У Борьки прозвище было — Клей. Боксер такой был — Кассиус Клей. Он же Мохаммед Али.

— Я слышал про Александрова историю — как только попал в ЦСКА, сразу же сцепился с кем-то из ветеранов.

— С Мишаковым!

— Выбрал не лучшую мишень. Мишаков котлету сделал бы из настоящего Кассиуса.

— Мишак всей команде мастеров точил коньки, точильщика не было. А станок возил самый молодой. Тогда как раз Борька Александров был. Станок-то он взял, а специальный камень забыл. Ну и дал ему Мишаков.

— А дальше?

— Борька отлетел.

— Своему великому тестю Николаю Крючкову вас Александров представлял?

— Как-то съездили. Вообще-то Элька, на которой Борис женился, для Крючкова приемная дочь. Являемся, Крючков дома. У нас две бутылки пива. Николай Афанасьевич взглянул — сразу рыбу достает: «Сам ловил!» Потом задумался — и крикнул: «Элька, принеси икры! К пиву-то!»

— Смотрели на него, затаив дыхание?

— Ну да. «Беломорины» по всем карманам рассованы. Одну за одной курил. Мне говорит: «Тоже закуривай, не робей». Выпили вместе. Отличный мужик!

— Александров ведь был не слишком пьющий?

— Считай, трезвенник. Особо не выпивал. Зато гулял так, что по три дня искали. Как-то сговорились — пропали на три дня. Приезжает с военной формой: «Скажу, что дежурю по ЦСКА. А ты — мой помощник». В машину — и вперед!

— Никто найти не мог?

— Элька искала, с ног сбилась. Начальник клуба приезжал, Борькина мать. Потом объединились — начали сообща искать.

— Удалось?

— Да куда там.

— Ну и где были?

— Так я вам и сказал... Гулеванили! Еще, помню, Вова Локотко с нами был. А отыскали нас в 10 часов вечера. На следующий день куда-то лететь. Хорошо, мы трезвые были. Относительно свежие в ЦСКА приехали.

— Вроде бы Николай Афанасьевич не слишком одобрял выбор дочери.

— Конечно, Клей не был готов в то время к женитьбе. Что уж спорить.

— Много было параллельных вариантов?

— Да кошмар!

Клык и Выносливый

— Вы «Клея» вспомнили. Самый забавные прозвища в хоккее?

— У Славки Анисина зубы такие, что прозвали Клык. За 56-й год играл вратарь Мишка Барун. По кличке «Выносливый». Такой любитель выпить — о-го-го!

— Видимо, удар держал.

— Как нажрется — его выносят все время. Поэтому и «Выносливый». С хоккеем закончил, работал на Курском вокзале носильщиком. Кстати, вратарь был неплохой. Всех на один финт ловил. Выкатывается на него нападающий — а он ноги расставляет. Ему туда швыряют. А он р-раз — и сдвинул щитки! Даже не реагируя!

— В ЦСКА какие были прозвища?

— Дуралей. Он же Дургей.

— Это кто же? Не могу угадать.

— Попов. Был еще Башка. Это Волчков. Цыган — Сашка Лобанов. Жлуктова когда как звали. То Лопата, то Желудок.

— Был в ЦСКА хоккеист, который не столько выпивал, сколько попадался?

— Да тот же Борька Александров. Придет — по нему сразу все видно! Еще и не бегает. Говорит: «Я что, дурак — сердце сажать?» Принципиально не бежал.

— А кто никогда не попадался?

— Разве что Жлуктов... Да все попадаются! А, вспомнил — Леха Волченков был хитрый. По трое суток с курицей ходил.

— Что за курица?

— Нас отпускают домой, дают выходные. Мы все по пивку — а потом на Колхозную площадь, кур набираем в магазине. Там заведовал Михалыч, оставлял для нас. Все-то домой отвезут, а Леха через день на тренировку с той же авоськой идет. Курица вся синяя, капает...

«Все деньги новые — даже мелочь!»

— В юношах соревновались с Фетисовым за лидерство?

— Я такого не чувствовал. Никакой ревности не было вообще. Мне и ему выделили ставки от Спорткомитета. Получали рублей по двести. А знаете, куда за деньгами ездили? В «Пентагон»!

— Здание министерства обороны?

— Да. На Фрунзенской набережной. В определенный день заходишь в подъезд. Поднимаешься в кассу. Все деньги новые — даже мелочь. Номер к номеру, серия к серии.

— С вами генералы в очереди стояли?

—  Вообще никого. Пустота.

— Хоть раз в жизни с Фетисовым поссорились?

— Ни разу. В нашу школу как-то заехал. Телефон достал, что-то отыскал: «Есть у тебя такая фотография?» -«Есть!» — «А такая?» — «Тоже есть...»

— Самая веселая история про Фетисова?

— Есть история. Только не веселая.

— Уж какая есть. Давайте.

— Он вообще проигрывать не мог. Вот играем в теннис. А я только научился. Какой в моей деревне теннис? Научили кое-как отмахиваться ракеткой. Он гасит — я отбиваю. Снова гасит — опять отбиваю! Ну и выиграл у него. Фетисов р-раз — и в меня этой ракеткой! Как я увернулся?! Над головой просвистела!

— Покойный брат Фетисова Анатолий действительно был такой одаренный, как рассказывают?

— Ой, Толька хороший был. Я его совсем маленьким помню. Между домами у них каточек, мы со Славкой пришли. Мне говорит: «Ты хорошо катаешься — покажи брату, как надо». Поставили Толю на коньки. Раз, раз, раз... Начал набирать. Уже дядя Саша говорил: «Он будет лучше Славки!» Правда, нападающий был. Я живу в области, хрен знает куда ездить. Так приходил к Фетисовым ночевать. Вместе со сковородки ели. Такие были отношения.

— Дядя Саша — это отец?

— Да. Он живой — 90 исполнилось!

— Тихонов говорил: «Если б Толик не погиб, Макарова в этой тройке не было бы».

— Сереги Макарова?! Не знаю... Толик на свой первый матч вышел как раз против «Крыльев». Я еще подбодрил: «Давай, давай, не тушуйся». Раз — и забивает нам! Он поздоровее Макара, фактурный. Но Серега Макаров... Разве сравнить? Может, года через три и нагнал бы. У них разница лет в десять. Но что Толик профессионально играл бы — это сто процентов.

— Как узнали про аварию?

— Не помню. На похоронах я был, Славке помогал. Везде вместе ездили. Справку какую-то получали, что у него было ноль промилле в крови, трезвый.

— Авария случилась где-то на Ленинградке?

— Да. Но Славка не рассказывает! Как вспомню, что творилось на Долгопрудненском кладбище, плохо становится. Дядя Саша, тетя Наташа в таком шоке были... Славка рядом с матерью: «Не плачь, мам, не плачь...» А она рыдала не переставая.

— Фетисов в книжке написал, что хотел тогда покончить самоубийством. Чувствовалось, что потрясение для него жуткое?

— Не то слово.

— Вы дружили с юности. О помощи Фетисова хоть раз просили?

— Просил... Как раз с Андрюхой Шуйдиным, тем самым сыном клоуна, позвонили ему насчет работы. Слава тогда в ЦСКА руководил. Вроде договорились. Говорит: «После игры ждите меня». Стоим, ждем. Вижу: просвистел мимо на машине!

— Так. А дальше?

— Я звонить ему не стал, а Андрюха набрал. Фетисов говорит: «Ой, мне надо было срочно уехать. Давайте на следующей игре». Я Шуйдину говорю — знаешь, Андрей, давай не будем... Ну о чем просить? У него своя жизнь!

«Петров, назад!»

— Вы говорили, юный Фетисов поражал трудолюбием. Кто еще?

— Серега Гимаев. Это такой работяга!

— А кто лентяй?

— Я.

— Мне нравятся ваши ответы, Иван Иванович.

— Михайлов до сих пор вспоминает, смеется. Локтев в ЦСКА сделал круг. Обычно на зарядке гоняли в футбольчик. Локтев вдруг решил, что перед футболом будем еще и бегать. Викул бежит, Михайлов, чертыхаются: «Мы что, легкоатлеты?..» А у меня нос слабый. Я на бегу — хоп!

— Что «хоп»?

— Хлопну себе по носу, чтоб кровь пустить. Раз — пошла! Сразу: «До-о-ктор!» С кросса снимают. На второй день история повторяется. На третий тоже. Михайлова сейчас встречаю — сразу: «Ну ты циркач!»

— Что ж бывало, если в игре вам нос задевали?

— Мне нос ломали постоянно. Во все стороны гулял. Губы рвали. Но к 22 годам все само собой выправилось. Только нос чуть набок смотрит.

— Самые адские упражнения, через которые прошли?

— Три тысячи метров. В тесте Купера надо за какие-то минуты пробежать как можно больше. Но три тысячи метров — это норматив. В какой-то момент чувствую: не могу! Дыхалка останавливается, ноги окислились. Плюхнулся на землю, и все. За жизнь два раза тест Купера пробежал.

— Был человек в ЦСКА, который тоже долго бежать не мог?

— Ненавидели беготню все, а не мог, пожалуй... Викулов. Такой же, как я.

— А на льду такой бойкий.

— У него ножки короткие, как и у меня. На «тридцатке» равных нет. 60 метров — та же история. На ста уже можно посоревноваться. А дальше все, скисал Владимир Иванович. Как начали бегать «шведки»: 100, 200, 300, 400, 800, полтора километра и обратно — это все. Кошмар!

— Штангу ненавидели?

— Вот штангу мне можно было давать любую. Как-то пришел тренер по тяжелой атлетике. Посмотрел на меня, сопляка: «Отдайте его мне — я олимпийского чемпиона сделаю». Тренажеров-то не было. Только штанга. Меня научили правильно под нее подсаживаться. Вот радости было!

— Спину сохранили?

— Тьфу-тьфу — ни разу не прихватило за всю жизнь!

— Мне казалось, все в тогдашнем хоккее с больной спиной.

— Фетисов ужасно настрадался. В «Крыльях» почти все.

— Вы Гимаева вспомнили. Самая яркая история?

— С Петровым они зарубились!

- Ну и как?

— Петров уже заслуженный. Сами знаете, какой характер. Меня, говорил, уже ничему учить не надо. Выходил — коленки все перевязаны, голеностопы... А Гимаева Юрий Иванович Моисеев где-то нашел. Уже в ЦСКА научили кататься по-настоящему. Серега готов был пахать с ночи до зари. Ну и зарубились.

- Так что случилось?

— На Песчаной слово за слово — кто первый прибежит три тысячи метров?

- Ну и кто?

— Одновременно!

- Мне казалось, Петров помедленнее.

— О, видели бы вы, что они с Гусем творили! В футбол играли по хоккейным правилам — так бились, что искры летели. Игра в тело допускалась. Втыкались друг в друга.

- Петров личность. Что и говорить.

— Тихонов уехал из Архангельского. На делах остались Моисеев и Кузькин. Дают задание: по большой лестнице вверх хоккейным бегом! Все прыгают как могут — только Петя не прыгает, а идет. Моисеев сразу свисточек: «Тр-р-р! Петров, назад!» Тот спускается — и снова идет. Опять: «Петров, назад!» — «Ты чего, Юрий Иванович?» — «Надо как следует делать!» Снова все повторяется. Петров набычился: «Да пошел ты, маленький Тарасов!» Вот такой был Петя.

Бадминтон на льду

- У Моисеева рука была как клешня. Это рукопожатие помню и сейчас.

— Я тоже помню. В каком-то году нас назвали «сборная России», тренировали Борис Майоров и Юрий Моисеев. Поехали играть с Канадой. Юрий Иванович как привык в ЦСКА общаться, так и здесь. Одному клюшкой по жопе даст, другому. Мы уже знали этот прикол. А тут Брагин едет. Партийный человек. Моисеев и ему — ка-а-к даст! По заднице, с оттяжкой!

- Ну и как партийный человек отреагировал?

— Брага резко оборачивается: «Ты чего? Сейчас в рожу дам!» А в ЦСКА с нами вот так обращались. Как Моисеев экспериментировал — ой, не напоминайте!

- Мне он рассказывал, что выдумал бадминтон на льду.

— Я помню другие выдумки. Как-то с Моисеевым поехали в спортивный лагерь. Жили в казарме на берегу Оки. Вдруг Юрий Иванович осчастливил: залезаешь на дерево с блином в 20 килограммов С ним спрыгиваешь!

- Это какой-то Аушвиц.

— Была ли у него мать, я сомневаюсь. Ему уж говорят: «Юрий Иванович, вы что вообще? Ноги же полетят!» — «Что, мы не прыгали, что ли? Прыгали!» Как сейчас помню: Сашка Букашкин полез, хлобысть с этого дерева — и открытый перелом!

- Говорили, Юрий Иванович мог ярко уйти «в пике».

— В Архангельском на сборах мы жили дверь в дверь. Чего только не насмотрелся! Как-то сидим с Фетисовым, в паре играем в домино. Вечер, одиннадцатый час. Костя Локтев уже два раза заглядывал, выгонял нас. А тут Моисей навстречу по коридору. Локтев ему: «Юрий Иванович, не засиделись ли молодые?» Ну и пошел своей дорогой. Локтев-то пошутил, а Моисеев все понял дословно.

- Дал жару?

— Меня с Филей погнал на снежную горку. Еще Гимаева и кого-то, кто к этому домино даже не подходил. Час прыгали-бегали в снегу! Выползали оттуда! Идем к корпусу, еле дышим. А тут Локтев вышел на крыльцо покурить. Время — полночь. Оторопел: «А вы откуда?!» — «Это нас Юрий Иванович...» — «Он что, ***?! *****! Я же пошутил!» Тут и Моисеев появляется: «Ничего страшного, ничего страшного».

- Чудны дела.

— А насчет «пике» — бывали истории. Обычно без большого шума. Заходит: «Иван, скажи Нинке, чтоб мне пожрать принесла...» Это повариха из Архангельского. Та сама знала, что ему нужно. Если пожрать — значит, надо опохмелиться. Я думаю: ага! Сейчас! Никуда не пошел. Моисеев снова появляется: «Ты сказал Нинке?!» — «Сказал!» — «Что ж она не идет-то... Иди, скажи еще раз!» — «Нет Юрий Иванович, десять раз бегать не буду».

«Возвращайте Авдеева, его Кремль вызывает»

- Победу на молодежном чемпионате мира отметили как взрослые?

— Еще как! Денег-то на поездку в Чехословакию давали мало. Мы взяли водку из Москвы.

- На продажу?

— Разумеется. А тут чемпионат выиграли! Сразу забыли, что везли на продажу. Виталий Давыдов даже разрешил отметить. Перед финалом с Канадой Виталий Семенович давал установку: «Защитники посолиднее, нападающие открываются...» Аркадий Чернышев слушал-слушал — не выдержал: «Виталий Семенович! Ты ж главного не сказал!» — «Что такое, Аркадий Иванович?» — «Сколько денег дадут за эту игру?» Мы услышали сумму, выскочили на раскатку — как полетели! Канадцы застыли на красной и смотрят во все глаза. Просто охренели.

- У Канады шансов не было?

— Выходим на первый период — 6:0 их выносим. Зато второй и третий период то втроем играем, то вчетвером. В полном составе вообще не были. В третьем периоде уже счет 6:5, остается 20 секунд. Судья втроем нас оставляет!

- Кто вышел отбиваться?

— Филя, Старик и Мишка Шостак. Выдержали.

- После 6:5 грех не выпить.

— Мы ее — херак! Рядом два американца терлись. Принюхались: «Водка?» — «Водка!» Поднесли им — чуть отпили, сморщились: «Эээ...» Пришлось показать, как надо.

— Прямо в раздевалке начали?

— Нет, где-то на подоконнике. Зато в хоккейной форме.

- После игры может унести с бокала шампанского.

— Это точно. Сначала-то надо было на допинг сходить. А там пиво давали, чтоб побыстрее случилось. Меня два раза водили!

- Большой футболист Юрий Гаврилов придумал фокус. Не гадил, пока не уберет все принесенное пиво.

— Думаете, только Гаврилов до такого додумался?

- Простите.

— В Чехословакии пиво-то какое! Еще до финала попал на контроль, думаю — пока все не выпью, они от меня не отделаются. Тяну, тяну... А автобус ждет! Наконец дверь открывается, на пороге Давыдов: «Возвращайте Авдеева, его Кремль вызывает». Взял под мышку, утащил меня.

- Чтоб совсем не укачало?

— Вот именно!

«Белочка»

- Недавно встретил Виталия Ерфилова, знаменитого тренера. Тот рассказывал — все юношеские и молодежные сборные, оказавшись за границей, начинали «чистить» лавки.

— В сборной при мне такого не было. А вот с «Крыльями» вышла история. Где ж мы были-то... А, в Штатах! У кого-то звякнуло на выходе.

- Рамка?

— Ага. Ну и начали всех проверять. А я в это время на улице курил с водителем автобуса. Сидим в кафе, затягиваемся, кофе пьем. Вдруг кто-то передает ему по рации — катастрофа! Русские проворовались, засыпались!

- Действительно, катастрофа. Один замечательный хоккеист из-за таких фокусов не стал трехкратным олимпийским чемпионом.

— Прибегаем с ним. Стоят полицейские. Наши около ковров. Команда «Крылья Советов» в полном составе. Дмитриев ходит бледный: «Вы чего, совсем сдурели?!» — «Да никто ничего не брал, Игорь Ефимович...» — «Ну-ка карманы выворачивайте!» Тут и начался цирк.

- Что было?

— У Дмитриева глаза округлились: «Сереж, Пряхин, и ты куришь?! Ромашин — и ты?» Вся команда с сигаретами! Игорь Ефимович за голову схватился. Думал, один Авдеев курит!

— Хоть раз вам серьезно за сигареты прилетело?

— Как играем с «Химиком» — Дмитриев заводит песню: «Не ходи со Щурой! Не ходи со Щурой!»

— Тот курил?

— Будь здоров как. Причем только «Белочку».

— Мне всегда казалось, «белочка» — это белая горячка.

— «Беломор». Как-то летим со сборной. Народу — полный самолет! Раньше курить разрешали прямо на борту. Даже в туалете не надо закрываться. Сели с ним рядом. Щура морщится, ерзает: «Е-мое, ноги некуда вытянуть... Ну ничего, сейчас разбегутся...»

— Вот люди были. Просто сталь.

— Только взлетели — Щура «Белочку» достает. Ап! Сначала побежал в хвост тот ряд, который сидел перед нами. Щура вытянул ноги. Выпустил второе облако — побежал тот ряд, который за нами. Уже можно спинку откинуть.

— За курево вам от тренеров доставалось?

— Особо не трогали. Дмитриев говорил: «Кофе не пей, даже не смотри на него. А то как выпьешь — сразу покурить захочется перед игрой». Сам чай наливал, мне приносил: «Пей!» Но как перед игрой не покурить?

— Никак, Иван Иванович.

— Я даже в перерыве курил. Как и Сашка Гусев. В полотенчико завернешь папиросы — и в душ.

— Гусев — человек отчаянной смелости. Такого лучше не сердить.

— Его могли успокоить только два человека — Харлам и Александр Павлович Рагулин. Все! Его ведь тоже в Липецк отправили, как и меня. Тренировал нас там Мишаков. На сборах я для них ночами за водкой бегал.

— Куда?

— В деревню. Там самогон был. Гусь мог в три часа ночи растолкать: «Вань, кончилось все, сгоняй!» Ну, иду...

— Что ж сам не идет?

— Однажды Гусев сам пошел, доктора с собой взял. Позвонил в дверь. Слышит: «Идите отсюда!» А если Гусь поддатый — у него глаза кровью наливаются. Все! Это вообще!

— Страшно подумать, чем закончилось.

— Он дверь поджег. Когда доктор начал тушить плевками — уж половина сгорела.

— Александр Владимирович — богатырь.

— Расскажу вам историю. В советском хоккее тех, кто реально бил, было три человека. Например, Коля Митрохин. Этот вообще отморозок. Играли в Минске — десну мне вынес! Кровищи море! Гусев увидел, подъехал. Глаза бешеные, один меньше другого. Это дурной знак. Митрохин залебезил: «Саша, Саша, я случайно, Саша...» Не помогло! В Минске тренер был Стаин. В сторону Гуся пальцем тычет, голосит: «Уберите этого! Уберите хулигана!» А перед Гусевым шайба лежала.

— Догадываюсь, каким вышло продолжение.

— Ка-а-к запустил в Стаина!

— И?

— Тот убежал на трибуну. Вниз больше не спускался. С Гусем лучше не связываться. Сухой, жилы такие...

— Гусев был выдающийся защитник. За что Тихонов его выгнал из ЦСКА?

— Не говорил. Хоть мы с Сашкой были в хороших отношениях. Для Гуся авторитетов вообще не существовало! Про историю с Тарасовыми знаете?

— Кажется, узнаю сейчас.

— Тарасов его застукал с сигаретой. Гусь еще молодой. Окликает: «Саш! Гусев! Ты что, куришь?» — «Курю, Анатолий Владимирович...» — «Так, ползарплаты!» Гусев взглянул на него, усмехнулся: «Анатолий Владимирович, я за ЦСКА бесплатно играть буду!» Тарас так и сел.

Яйца на крюке

— Говорите — на всю лигу бьющих было трое. Кто еще?

— Около борта могли засадить Микульчик и Вожак. Таких к себе лучше не подпускать. Если у защитника ничего святого — будет вколачивать тебя в борт.

— У этих святого не было?

— Вообще ничего. По молодежи с Юркой Вожаковым зацепились. Он здоровый. Подцепил и ползоны меня вез на крюке.

— За яйца подцепил?

— Ну. Довез до борта — и в него швырнул! Прямо с клюшки стряхнул! Думаю: куда судья-то смотрит?

— Без последствий?

— У меня после этого была беда с акромиально-ключичным сочленением. Месяц еле тренировался. Нагнуться не могу, коньки завязать! Доктор говорит: «Все это ерунда, пройдет». А насторожился Кожевников. Поехали, говорит, в ЦИТО. Вышел оттуда с гипсом. А до этого месяц катался!

— Какая ужасная история. Самый памятный ваш полет надо льдом?

— Я старался не попадаться. Сам подпрыгивал до стыка. Это меня Харламов научил: «Лучше подпрыгнуть, чем тебе бедро забьет». О, случай вспомнил!

— Что за случай?

— Играем в Германии. Ездили туда пивка попить. Команд-то сильных не было. Мы в меньшинстве, кладу шайбу на крюк. Катаюсь с ней. Круг. Другой... Потом встаю за воротами и вижу: два с этой стороны летят, три с этой! Я шайбу отбросил — сам на ворота прыгаю!

— А немцы?

— Немцы столкнулись лоб в лоб. Кожева мне потом объяснил: для них это самое страшное оскорбление. Если хочешь издеваться — вот так будешь кататься с шайбой. А я-то не знал.

— Как-то в «Спартак» приехал Юрий Антонов. Спел, потом стали на руках бороться. Уложил всех хоккеистов. Наконец к нему, уставшему, подпустили Кожевникова. Только тот справился.

— Кожева вообще человек своеобразный. Не сидит на месте вообще! Все знает, все умеет. Никто не прав, только он один. Его долго терпеть сложно. Мог расплакаться прямо на льду.

— В жизни не поверю.

— Да было, я ж знаю. Что-то не получается — плюхнется прямо туда, где лавочка запасных. Куда плюют обычно. Прямо: «Ааа, сука, пас не могут отдать...» — и слезы!

— Может ли что-то сравниться с той болью, когда тебя везут на крюке?

— Случалось и побольнее. Даже число помню — 13 августа.

— Видимо, это драма.

— Свисток. Закончилась тренировка. Всем спасибо. Тут Дмитриев решил сделать последнюю ходочку. Вбрасывает шайбу — я должен за ней бежать. Подхватить — и в атаку!

— Чем закончилось?

— Шайба застревает там, где выезжает заливочная машина. Я делаю вираж — и бьюсь в борт. Колено раскалывается!

— «Раскалывается» — это фигура речи?

— Натурально раскалывается!

— Ой, блин.

— Нам назавтра куда-то уезжать на турнир. Меня везут в ЦИТО — там все закрыто на профилактику. Оттуда в первый диспансер около Курского вокзала. Та же история — никто не может оперировать! Ладно, рядом «Склиф». Тоже мест нет.

— Когда это в «Склифе» не хватало мест?

— Как раз разбился автобус с бразильскими туристами. Все выхаживают их. Наш доктор отыскал место в 59-й больнице, там прооперировали. Все из колена выковыряли, зашили. На реабилитацию отправили в тот же первый диспансер. Там главврач Марков, он дружил с Дмитриевым. Ну и к «Крыльям» относился более-менее. За мной приезжает доктор из клуба, Марков напутствует: «В сутки ходить не больше 20 минут!» Так этот доктор из «Крыльев» мне потом говорит: «Я знаю, как правильно реабилитацию проводить» — «Как?» — «Через боль!»

— Ого. Вот это подход.

— На следующий день я вышел на лед! Нога вообще не гнулась. Потихонечку ступил, все ноет... Еле-еле качусь. Отправляюсь с командой в Горький — и меня Дмитриев ловит на сигарете.

— Наказание?

— Бегал 20 кругов! Через тур едем в Киев — меня ставят на игру с «Соколом». Я выдавил: «Игорь Ефимович, я ногу не могу согнуть» — «Ничего, сзади покатаешься...»

— Неужели выпустил?

— Две смены сзади отыграл — потом Дмитриев меня в большинстве выпускает. Пять на три. Бросаю — забиваю!

— Все это какой-то скверный анекдот.

— Тут как раз подходит время медосмотра. Приезжаю к тому доктору, который оперировал. Щупает ногу: «На лед выходил?» — «Да я сезон доиграл» — «Чего-о?! Тебе больше часа в день ходить нельзя!»

— Третьяк сломал ногу, выходя из автобуса в Горьком.

— Было, было!

— Самая нелепая травма на вашей памяти?

— Это у меня — в прошлом году. Седьмая игра финала, ЦСКА — «Магнитка». А у нас идет тренировка в «Мегаспорте». Вынесли телевизор. Стою, смотрю. Облокотился на борт. Вдруг вижу боковым зрением — в меня летит шайба!

— Ну и?

— Ну и перелом плечевой кости. Хорошо, с нами играет парень — у него своя клиника. Сразу прооперировали.

Как погиб Корженко

— Молодой Корженко погиб на тренировке, когда вас в ЦСКА уже не было?

— Не было. Но я все знаю, Славка Анисин рассказывал. Бросали буллиты после тренировки. Корженко швырнул и поехал. А Сашка Тыжных шайбу выбивал — и клюшкой попал в конек. Анисин был неподалеку. Говорит: «Хруст на весь стадион».

— От шейного позвонка?

— Да. Корженко на скорости вошел головой в борт.

— На ваших глазах тяжелые травмы случались?

— У Игоря Ромашина был кошмар. Нога попала в трещину на льду у самого борта. Голеностоп вывернуло. Все разорвало — там и открытый, и закрытый... С Фетисовым была тяжелая история!

— Он спину сорвал в Голландии.

— Это другое. А тогда мы играли против «Электростали». Еще в юношах. Слава катит с шайбой. Смотрит, кому отдать. А чужой игрок — только помню, что Юра зовут — ловит на встречном ходу. Удар прямо в голову. Бах!

— А дальше?

— Все, Фетисов отключился. Сознание потерял. А как Гордей погиб, выдающийся талант?

— Это кто такой?

— Володя Гордеев, любимец Тузика. Гордеев, Щуренко — тройка 57-го года рождения... Гордеев в юношах был капитаном «Спартака», его уже за основной состав брали на турниры. А потом убили. Домой возвращался — трубой ударили около дома. Может, перепутали с кем-то. Так никого и не нашли.

«Берет щипцы — и вырывает мне ноготь. Заморозить забыл»

— Рубились вы на пятаке отчаянно. По рукам получали?

— В то время особо по рукам не били. Я же говорю — на всю лигу было 300 хоккеистов. 12 команд. Мы все друг друга знали! Вот шайбой могли зарядить. Тут главное — не уворачиваться.

— Как это — не уворачиваться?

— Если шайбу встретишь боком — сто процентов будет травма. Мне так в большой палец на ноге прилетело, стал лиловым. Доктор «Крыльев» посмотрел, покачал головой. Произносит: «Ноготь надо убирать. Кровь выпускать». Ребятам кивнул: «Держите его». Тут я что-то заподозрил.

— Я весь дрожу.

— Палец мне перевязал. Берет щипцы — и вырывает этот ноготь! Наживую!

— Ох.

— Фонтан крови, чуть не до потолка. Я взревел: «Николаич?!» — «Ой, извини, заморозить забыл...» В щипцах ноготь держит. Сам в ужасе.

— Фетисов говорил, у него около 500 шрамов. Самый яркий ваш — память о каком эпизоде?

— У меня все зубы выбиты, губы разорваны. Около глаза часть лица ничего не чувствует. На одно место давишь — в другом отдается. Это Юрка Рычков, защитник «Спартака», ударил клюшкой. Был не глаз, а месиво из крови! Все лицо словно фарш. Прямо на скамейке шили без наркоза. Нашему доктору только дай!

— А с зубами что?

— Первый раз в 10 лет врезали — какие-то обломали. Мы ж без шлемов играли, без масок. А второй раз уже в Канаде весь передок вынесли. 73-й год.

— Был защитник не грубый — но у вас ничего против него не получалось?

— Взять любого челябинского — там ведь грубых не было! Но они такие прилипалы, что не оторвешься. Пономарев, Серега Стариков с его-то катанием. Горьковские, свердловские технично отнимали.

— Мне Татаринов говорил: «Не видел защитника лучше, чем Первухин. Гораздо сильнее Билялетдинова».

— Я и с Васькой играл, и против него. Вот Гусь был — роскошный защитник. Спрашивает меня в свое время: «Почему защитники живут дольше нападающих?» Сам же и ответил — потому что шайбой меньше владеют! Вот Васька Первухин — отобрал, отдал, и все. Больше ничего. Правда, случалось, и замыкал. Пять на четыре играют, Малец накидывает — Первухин забивает. А в перерыве клюшку точит. Аж до спички дотачивал!

— Первухин был сильнее Билялетдинова?

— А хрен его знает. В свое время Харлам говорил про Генку Цыганкова: «Его невозможно обыграть! Проще отдать — сам ошибется...» Вот и Билл такой же. Если даже уступит — все равно догонит и отберет. А Васька Первухин такой, знаешь, интеллигент. Красиво отбирает, все читает. Не успел пас придумать — уже перехватывает.

— Это же у Цыганкова был феноменальный объем легких?

— Гена был настолько здоровый! В последний раз встретились в Питере на 50-летии хоккея, что ли. Разговорились — и вдруг слышу: «Все. Недолго мне осталось».

— Почему?

— Рак у него был. Я в Швеции играл — принимал его команду. Как раз Цыганков тренировал. Но телосложением меня поражал только Харламов. Настоящий атлет — ноги могучие, движения такие плавные...

— В любой команде есть фанат тренировок. Который кросс пробежит — и попросит добавку.

— Точно! В ЦСКА — Гимаев. Даже в «Крыльях» такой был. Молодой Серега Харин, 63-го года. Просто равных не было — ни в штанге, ни в прыжках, ни в беге. Он и играющий был!

— Кроссами тот ЦСКА изводили?

— Я вам расскажу, какими были кроссы в ЦСКА. Виктор Кузькин в Архангельском был направляющим. Вел весь кросс. Предупреждал: «Кто меня перегонит — получит!» Пять минут пыхтим, дорогу перебежали — встали. Отдышались, командует: «Побежали!» Снова пять минут бежим — переходим на шаг.

— Я на мир теперь смотрю другими глазами.

— Как только доходило до коротких дистанций, где показывают взрывную скорость, — здесь любого из ЦСКА ставь. Все мастера.

— Был в ЦСКА или «Крыльях» хоть один непьющий — из серьезных хоккеистов?

— Когда Гимаев приехал в ЦСКА, он вообще не прикасался. При нас выпил первую бутылку пива. Самому не верится, но был непьющий и в «Крыльях».

— Это кто же?

— Александр Максимович Зарубин. Был директором школы, еще Дмитриеву помогал. В 70-х «Крылья» принял Кулагин — и Зарубина, еще игравшего, выгнал первым. Как раз за это!

— За то, что не пил?

— После сборов говорит: «Что я с Зарубиным могу сделать? Никаких рычагов! Вот Бодун нажрется — его есть чем подстегивать. А Зарубин пришел после выходного, взял книжку и лежит, читает. Как мне его мотивировать?»

— Курили многие?

— В ту пору Лутченко курил, Анисин, Гусев. Даже Фетисов и Тыжных. Потом побросали. Ну и правильно.

«Когда на финте уходил, милиционер мне пистолетом дал»

— В ваши времена особенно не дрались?

— Да случалось. Сначала ЦСКА поехал в Канаду, потом ответный визит. Игра в Сокольниках. Такая драка была! Фирс взял, да открыл борт. Наши все высыпали на лед. Потом троих дисквалифицировали. Побоище было мощное.

— Кто особенно ярко себя проявил?

— О, это Щура. Кто ж еще? Тот еще бандит!

— Видел фотографию — вас Касатонов цепляет. Тяжело было против него играть?

— Еще как тяжело. Он здоровенный. Вроде молодой — но уже матерый. Помню, его Тихонов только взял в ЦСКА — я лично по всем злачным местам провел.

— Как вас когда-то Харламов?

— Ага. Я даже ночевал в этом аэровокзале. Харламов меня там со всеми перезнакомил. Мы сидим — а Машка, болельщица, бегает, милицию отгоняет.

— Легендарная Машка с вами по ресторанам ходила?

— О! Конечно!

— Я-то думал, она только у автобуса ЦСКА терлась.

— Нет, что вы! Я видел, как Валерка Харламов сажал ее в машину и вез в гостиницу «Россия», в ресторан. «Кока-колой» угощал. Подарочки ей привозил из-за границы. Машка рядом со мной жила на Профсоюзной. Тоже часто довозил до дома.

— Аэровокзал. Сколько ж с ним воспоминаний.

— Я там от милиции убегал!

— Так вы в бегах, Иван Иваныч?

— Уже нет. Сидели в аэровокзале — там и сборники из ЦСКА, и спартаковские, и динамовские. С кем-то нас перепутали. По всему вокзалу за нами гонялись. А скользко! Но я как в хоккее — показал в одну сторону, ушел в другую...

— С кем перепутали?

— С приезжими, которые шапки срывали. Нас-то много, шумные. Но мне не повезло. Когда на финте уходил, милиционер пистолетом дал.

— Чем дело закончилось?

— Фирсову пожаловались. У вашего, говорят, бедро должно быть разодрано. Когда упал, расцарапал. Фирс мне: «Снимай штаны!» Я другую штанину спустил.

— Прокатило?

— Фирсов пригорюнился: «Хочешь сказать, тебя там вчера не было? От милиционера не бегал?» — «Да вы что, Анатолий Васильевич! Нам играть сегодня!» — «Ну, менты, замучили своими жалобами...»

— Когда-то вы говорили в интервью: «Навесили на меня ярлык пьяницы — и не сбросишь. Попадался я, не попадался — все равно смотрели как на пьяницу...»

— Этот ярлык навесили еще лет в пятнадцать — когда я толком не нюхал спиртного! Играли в финале с челябинскими юношами. Куда-то забрели с Шуйдиным и Фетисовым. Взяли портвейн. Выпил я — и все.

— Развезло?

— Еще как. Вдруг оглядываюсь — остался один! Где Фетис, где Шуйдин? Нету! Пошел куда глаза глядят, в каком-то болоте увяз, весь в колючках — и это все в Челябинске...

— Ох, несчастье.

— Вдруг навстречу Вадим Васильевич Захаров, тренер сборной. Так на меня взглянул... е-мое! Это в пятнадцать-то лет! А нам на парад выходить. Брежнев меня засунул под холодный душ, чтоб пришел в себя. Вот с этого и пошло — «пьяница». Правда, через год в сборную взяли. А я никогда не прятался! Знаете, почему?

— Почему?

— Мне Александр Палыч Рагулин сказал: «Ваня, ну *** ты прячешься?» Тренер дурак, что ли? Не видит?

«Нариманов с канадского пятака на жопе выезжает»

— Обидно попадались?

— В Новосибирске на «вооруженке». Жили в номере с Колей Наримановым. Уже отбой, 11 часов вечера. Я лежу с газеткой. Заходит в номер с проверкой Кузькин. Голову поворачиваю — и слышу: «Что, опять нахерачился?» — «Григорьич, ты что?! Завтра финал играть!» — «Будто я тебя не знаю...» Понес, понес. Закончил: «Завтра разберемся».

— Нариманов не при делах?

— Нариманов в это время стоял возле умывальника. Кузькин только вышел — Коля как стоял, так и рухнул на пол. До утра на нем проспал.

— Давно Нариманова не видели?

— О, очень давно. Пропал след. Знаю, что в Германии где-то.

— Читаю книжку Третьяка. Прошелся по вам и Нариманову: «С разочарованием отметил, что Нариманов и Авдеев равнодушны к хоккею, эти юноши, которые никому не собираются ничего доказывать» и так далее. Целый абзац. Не обидно?

— Спокойно отношусь. Если правду человек говорит?

— Нариманов был талантливый парень?

— Да. Бег хороший, руки. Как-то с канадцами играем. Я справа, Нариманова ставили в центр, а Саша Кабанов праворукий, играл слева. Обычно-то у нас спокойно проходило. Один бросает, другой на добивании. А тут смотрю: фьють!

— Что?

— Коля с канадского пятака на жопе выезжает. Канадцы оттуда выкинули. Мне говорит: «Давай сам туда иди».

— Если б Нариманов сполз на глазах у Кузькина — Тихонов все знал бы через пять минут?

— Тихонова тогда не было, куда-то уехал со сборной. Вообще-то Григорьич ребят не сдавал. Да и Моисеев тоже не закладывал. В команде кое-кто другой был. Мы догадывались, кто. Для газеты фамилию говорить не хочу.

— По шкафам в комнатах не лазили?

— При Локтеве не проверяли вообще. Прежде доктор пройдет: «Все, отбой». Можно было уйти из комнаты — все знали, ничего не будет. Как Тихонов принял ЦСКА, так и начались обыски.

— У Лобановского были глаза и уши по всему Киеву. А у Тихонова — по Москве?

— Сто процентов!

— У вас одна история лучше другой. На сборах тоже нарушали?

— Я в юношеской сборной. Сидим в Сухуми на сборах. Олимпийская база. Туда же «Крылья» заехали. Нас строго-настрого предупредили: за 10 дней сборов — никаких нарушений. Чтоб вовремя ложились. Но мы потихонечку выбрались — я, Фетисов и Вовка Гостюжев из «Крыльев». Парень на четыре года старше нас. Взяли шампанского, прокрались на берег речки. Сели, бутылочку в воде остудили, достаем... Разливаем...

— Вкусно как рассказываете. Шампанское шипит?

— Не то слово как шипит! Вдруг из кустов голос: «Перестаньте. Вам завтра тренироваться».

— Это кто ночи проводил в кустах?

— Тут-то мы и поняли, почему у Ерфилова, второго тренера «Крыльев», прозвище Рыбачок... Выходит с удочками. Ерфилов вообще хитрейший. Читал меня как книжку. То ли на «Европе» играем, то ли на «мире». Крадусь на 15-й этаж перекурить. А Ерфилов уже там стоит, караулит. Как объяснить?!

— Всем казалось, стоит вас отпустить — сразу нажретесь?

— Вот история. Перед отъездом в Ригу на турнир «Советского спорта» мне надо было заскочить домой, переодеться. Прихожу к поезду и вижу: Шагас пришел провожать. А я совершенно трезвый! Шагас со своим обычным смешком: «Ха! Опять нажрался?»

— Был уверен, что напьетесь к поезду?

— Абсолютно уверен. Стоял, дожидался!

— Шагас — любопытная личность.

— Заливщик.

— Вы шутите?

— Помню, он еще при «Спартаке» был. Такой ходил — всезнайка... А сам-то — холодильщик! Мастер по холодильникам. А звали его «Заливщик».

— Тихонов ему верил как себе?

— Очень верил. Шагас ему игроков доставлял со всего Советского Союза. Меня из ЦСКА куда только не тянули. В «Динамо», «Спартак», «Крылья»... Вдруг Шагас подходит: «Не хочешь в Красноярске поиграть?» Нет, отвечаю. Не хочу.

— Куда хотели? В «Динамо»?

— В Уфу.

— Они ж даже не в высшей лиге играли.

— Из Уфы приехал Серега Михалев с их главным тренером. Прямо на квартиру ко мне явились с гарантийными письмами: «Вот про квартиру написано, вот про то, что машину получаешь до Нового года. Можешь сам ее продать, можем мы все сделать. Потом новую купишь. Квартиру какую тебе — двухкомнатную? Трехкомнатную?» Как не согласиться? Убедительные письма!

— Чем закончилось дело?

— Отправились к Борису Майорову, тот руководил нашим хоккеем. Он людей из Уфы на *** послал. Пропесочил: «Вы что мне московский хоккей разбазариваете?!» Те поникли: «Иван, ничего не выходит. Может, на следующий год. Все обещания остаются в силе».

«Разрешение на «Волгу» подписывал министр обороны»

— Яркие люди работали в том ЦСКА.

— Администратор Егорыч научил меня деньги не прогуливать, а класть на сберкнижку. Другой администратор, Костылев, выдавал клюшки. Ты ее вертишь в руках: «Андреич, елки-палки, у меня ж не тот хват...» — «Не тот хват» у него! Я в войну самолет не выбирал, а этот клюшку выбирает..."

— Много сгорело на той сберкнижке?

— Я 91-й встретил в Швеции. Все здесь рушилось в мое отсутствие. Почти ничего не скопил. Харлам в ЦСКА как великий получал 260, я — 200. В «Крыльях» хоть премии были.

— В ЦСКА не было?

— В мое время платили только за первый круг. Идем на первом месте — получите! Рублями и трешками. Старший тренер получает 100% зарплаты, капитану команды и кто в серьезном звании — 75%. А мы, рядовые, по 3-80. Зато часов от министра обороны у меня скопилась целая куча.

— Часы от министра не продашь. А машины перепродавали?

— Это да. Я четыре машины перепродал. При этом в ЦСКА я ни одного автомобиля не получил. Зато в «Крыльях» давали два года подряд. Думал — может, комнату получу... Нет! Зато приходит разнарядка на завод ВИЛС: 4 машины. Одна мне.

— «Волга»?

— Какое там... Только «Жигули». «Волгу» было очень тяжело получить. На них разрешение подписывал или министр обороны, или министр торговли. Кто ездил на «Волгах"-то?

— Харламов.

— Вот! С номером 00-17. Борис Михайлов — 00-13. А в «Крыльях» открытки дают на три «копейки» и одну «трешку». ВАЗ-2103. Я «копейку» брал. А приятель у меня Яшка Алексеев, когда-то вместе в ЦСКА начинали. Работал в автомагазине на Варшавке. Говорю: «Можешь поменять мне «копейку» на одиннадцатую?» — «Да нет проблем!»

— Одиннадцатая считалась круче?

— А то! Она без «клыков» была!

— Изумительное объяснение.

— Годик поезжу — потом перепродаю за те же деньги. Беру новую.

«Фирсов — скользкий человек»

— Вас признавали лучшим юниором СССР. Приз полагался?

— Приз до меня добирался два года. Был такой судья — Андрей Захаров. Подошел: «Иван, ты извини, что только сейчас. Вот твой приз...» Все началось с традиции. Собираемся на финал — хорошая отходная. Зато как начнем — ни-ни. Ни грамма!

— Кто был тренером ЦСКА?

— Впервые отправили на первенство Фирсова. До этого ездили Брежнев, Рагулин. Они-то с понятием. Доезжаем до Одессы — Фирсов отправляет назад половину команды!

— За «отходную»?

— Ну да. Осталось у нас человек восемь. Причем выпроводил самых играющих. Выходим на первый матч. Тут выясняется, Фирсов выдумал особую тактику. Мне говорит: «Ты у себя в зоне не играешь, катайся в средней зоне. Чтоб тебе выкидывали шайбу».

— Любопытно.

— Чтоб бежал и забивал. Период прокатался — ни разу шайбу не выкинули. Всех, кто мог пас отдать, Фирс в Москву отправил. Пришлось мне у своих ворот выгрызать, обыгрывать... Два раза до шайбы дотронулся! Проигрываем Куйбышеву!

— Срам какой.

— Самое интересное, у них главный тренер — Владимир Брежнев, который за год до этого с нашей командой ездил. С судьями уже поработал. Мы впятером только на первом вбрасывании были. Дальше — хорошо, если четверо оставались на площадке. Так и сгорели в одну калитку. Решающий матч у нас с Ленинградом. Выигрываем — то ли первыми становимся, то ли вторыми. Если ничья — все гораздо хуже.

— Ну и как сыграли?

— Ведем 5:4. Тыжа в воротах. У Ленинграда праворукий парень, Андрюха Андреев, простреливает из угла — и Тыжных клюшкой переправляет в свои ворота! Остается 10 секунд! Мы в шоке. Точно без медалей остались.

— Что Фирсов?

— Остается последний матч со «Спартаком». Фирсов мне говорит: «Ты не играешь!» Снова, мол, на «губу». Я понять не могу: «Меня-то за что?!» Перед матчем разминка — а я сижу в баре. Заходит Брежнев. Меня увидел — и громко: «А ты чего не на площадке?!» У него прямой интерес: если ЦСКА обыгрывает «Спартак», то Куйбышев выходит на второе место. Отвечаю: «Меня Анатолий Васильевич усадил» — «Я сейчас ему морду набью! А ты переодевайся пока, будешь играть...»

— Принять-то вы успели в баре?

— Чуть-чуть успел. Не знаю, какой между Фирсовым и Брежневым вышел разговор, но матч я отыграл. После игры мне дают «лучшего», Кожеве — «бомбардира», а Тыже — «лучшего вратаря». Фирс на меня смотрит: «Иди, раздевайся. Никаких «лучших»...» Загнал в раздевалку.

— О человеческих качествах Фирсова вы не самого высокого мнения?

— Скользкий человек. Очень скользкий!

— Еще в чем выражалось?

— Вроде — ха-ха, хе-хе. Потом — бах: пошел и нажаловался. Вот такой. Зато любимец Тарасова. На всех родительских собраниях: «Анатолий Васильевич почему так здорово играет? Потому что с коромыслом ходит, бабушкам в деревне помогает...» Все слушают, раскрыв рот. Чуть ли не до слез Тарас доводил с этим Фирсовым.

— Если Фирсов за пьянку отчислил полкоманды — значит, сам не прикасался?

— Фирсову перед каждой тренировкой было плохо. Мог вообще не показываться. С желудком какая-то беда — язва, что ли... Вообще пить нельзя было. Но в Одессе его бандиты заставили. Пей и все!

— С бандитами лучше не спорить.

— Эти бандиты со мной разговорились. Я и сказал — душит на хрен! Ребят вот отправил в Москву. Потом эти бандиты Фирсова встретили в баре: «Пей!» Ну и выпил рюмку. Я своими глазами видел.

Собрания

— Говорите, Тарасов выступал на собраниях?

— После сезона всем в юношеской команде вручали медали — а потом родительское собрание. Выступает Тарасов. Таких я собраний больше не видел! Народного артиста можно давать! Я поражался: как он успевал смотреть наши игры, все замечать?

— Тихонов не такой?

— Да Тихонову насрать было на эту школу.

— За что Виктор Васильевич так не любил Тарасова?

— Тарасов сложный человек. Боброва, знаете, как звал? Баловень! А Бобер Тарасову как-то сказал: «Играть не умеешь — будешь тренером». Ха!

— На вашу тему хоть раз было собрание?

— Ой! Такая история! Прямо не знаю, рассказывать или нет.

— Тут двух мнений быть не может. Конечно, рассказывать.

— Запалились мы в Ленинграде. Все время ездили со СКА играть на 6 ноября. А 7-го день отдыха. Поезда идут на Москву поздно, подъезжает автобус с вещами. Мы все разбрелись. Кто керосин, кто бензин.

— Праздник же.

— А мы, молодые, сидим в поезде. Присматриваем за вещичками помельче. С нами был подполковник, начальник. Взглянул на часы: «Ребята, поезд скоро отходит. Давайте, грузитесь!» Ну, побежали прямо в майках и трусах по морозцу. Я, Фетисов, еще кто-то. Хватаем мешки, Филя какой-то кидает — а в этот момент наш главный тренер Локтев выходит из автобуса. Прямо в него!

— Хорошо попал?

— Константин Борисович отлетел — и сел в сугроб. На следующее утро нас вызывают к начальнику отдела спортивных игр. Фамилию помню до сих пор — подполковник Блудов. Пришли Леха Волченков, я и Фетисов. Подполковник: «Ну и чего вы? Пишите!» — «Что писать-то?» — «Все силы отдали во время игры. В раздевалке поздравили друг друга с праздником, с победой. Налили по полстакана шампанского. Выпили и развезло нас...»

«Узнал, что Локтева снимают — и покатились слезы»

— Плакали хоть раз из-за хоккея?

— Один раз. Когда узнал, что в ЦСКА Локтева снимают.

— Константин Борисович — настолько славный человек?

— Просто прекрасный. Вот история: мы, молодые, сидим в ресторане Аэровокзала. Подходит женщина-метрдотель: «Ребята, Константин Борисович звонил. Сказать, что вы здесь?» — «Да говорите!» Что вы думаете? Не приехал. Хотел приехать — и не стал. Чтоб нас не наказывать.

— Тренер-то он хороший был?

— Да. Как и игрок. Мне как раз такие нравились — Локтев, Викулов, Харламов, Анисин, Александров... Игровички. Я и сам такой. Мы б только поиграть. Как только хоккей превращали в работу, это уже чужое.

— Узнали, что снимают Локтева, на банкете после чемпионского сезона? Как и все?

— Мы раньше узнали. Как обычно, собираемся перед тренировкой. Вдруг говорят: «Костю снимают». Как снимают?! Чувствую — у меня слезы по щекам катятся. Тут же устроили собрание в зале тяжелой атлетики. Объявили — действительно, снимают. Ко мне Костя хорошо относился. Обнимал при встрече.

— Сразу поняли, что туго вам придется?

— Моментально. Что тут думать-то? Я же видел, как тихоновская Рига выглядит. Харлам говорил: «Чем быстрее они бегают, тем нам легче играть будет».

— Кстати, про Ригу. Мне Крикунов когда-то говорил — Рига считалась самым пьяным городом Советского Союза.

— Так и было. Утром собирались перед раскаткой. Потом потихонечку выкатывались. Вижу: идет Валерий Борисович. Вот-вот прорвет...

— Тошнота подступает?

— Локтев доктора посылает: «Посмотри — что с ним?» — «Да ничего. Отравился, видимо...» — «Да знаю я, как он «отравился»! Пусть в раздевалке сидит». Ну и что вы думаете? Вечером Харламов выходит на игру — одну сам забил, одну отдал. А с утра совсем плохой был.

— В Риге легендарные «ночники».

— Наших ребят в «Juras perle» Хатулев возил.

— Не там ли Вайкуле пела?

— Вайкуле пела в «Туристе». Это ресторан при отеле на берегу Даугавы. Хоккеисты всегда останавливались в этой гостинице.

— Мы отвлеклись. Как думаете, почему Локтева сняли после чемпионства?

— Вы вспомните — в 76-м выиграли Олимпиаду, а в 77-м проиграли чемпионат мира. Третье место заняли! Надо было кого-то снимать. Решили, что Тихонов сможет двигать наш хоккей вперед. А ЦСКА будет базой для сборной. Кого назвал — того ему доставили в ЦСКА. Капустин, Бабинов, Балдерис...

— На банкете об отставке Локтева объявили уже всем?

— Сказали коротко — «решение руководства». Потом добавили: «В интересах сборной. На базе клуба ЦСКА будет формироваться сборная». Тренером будет Виктор Тихонов.

— Потом Локтева встречали?

— Пару раз. Он куда-то за границу уехал.

— Вот представим: остался Локтев в ЦСКА. Как сложилась бы ваша судьба?

— Локтев к своим воспитанникам относился бережно. Он и сам воспитанник ЦСКА. Дорожил каждым! Думаю, я так и играл бы в ЦСКА. Остались бы Анисин, Бодунов и Лебедев. Да многие.

«Ахтунг-ахтунг, Мишаков на трассе»

— Вы играли в ЦСКА, когда харламовская тройка была в силе. Какой эпизод с их участием до сих пор перед глазами?

— После тренировки у нас было свободное время. Кто-то тренера слушает, кто-то бросает или катается... Я швыряю по воротам с точки вбрасывания. В дальний низом. То попаду, то нет. Вдоль бортика проходит Борис Михайлов. Взглянул. Не выдержал, вернулся: «Ставь пять шайб!»

— Какой-то фокус показал?

— Из пяти шайб четыре от штанги низом в ворота. Пятая — просто в штангу. В ворота не отскочила. Представляете уровень? Петя — такой же. Большинство наигрывают. Ему накатывают Михайлов с Харламовым. Он с нуля градусов — хоп! Третьяку! А Локтев от борта: «Петь, ну не забьешь ты с нулевого в игре никогда...» Петя запомнил.

— И?

— Следующий матч — со «Спартаком». С нулевого ка-а-к дал — и гол. Поворачивается к лавке — и на всю поляну: «Говорили — не забью?»

— Вспоминаете фамилию «Харламов» — сразу какой момент перед глазами?

— Как он на лед выходит. Вижу его — и все, больше никого для меня не существует. Слежу глазами: что сделает? Какой финт? Как из угла вылезет? Нанизывал так, что народ штабелями ложился. Как-то катится — что все разъезжаются в разные стороны. У Харламова ноги могучие. Как оттолкнется! В юношах меня Мишаков тренировал. Смотрю — несет штук десять харламовских клюшек. Мне отдает.

— Какие-то особенные?

— Канадские «Sherwood». Деревянные. Аккуратные такие, крючочек... Мне на сезон хватило.

— В игровые годы попробовали хоть одну пластиковую?

— Даже сейчас к пластиковой не могу приспособиться. А доигрывал деревянным «Титаном». Пластиковые раздавал молодым. Жалко, что ли? Все равно у меня рука ее не принимает.

— Кто-то в ЦСКА ваших времен пластиковой играл?

— В ЦСКА приходили Koho, так Викулов их выменивал на деревянные из Мукачево. Нравились ему именно такие. А играли мукачевскими только две команды — Ижевск и «Сокол». Я уже в «Крылья» перешел — у Фетисова просил клюшки. Тот давал пару.

— В «Крыльях Советов» была беда с клюшками?

— В «Крыльях» выдавали легендарную клюшку «Jofa Titan». Крюк загибали руками, настолько тоненькая была.

— Но с формой-то все было на уровне?

— Мастера старую форму сдадут на склад — а мы идем, забираем. Был дикий случай. 1973 год. Мне Мишаков приносит ботинки «Mustang» — новые, чистая кожа. Уже заклепанные, мой размер. Тоже Валерий Борисович для меня передал.

— У вас с Харламовым был один размер?

— Да, 41-й. Примерил — все годится. Мишаков лично мне коньки наточил. Все спрятал в раздевалке. Утром прихожу — нет коньков!

— Из раздевалки ЦСКА могли украсть?

— Я и сам поразился. Бегом к Мишакову, рассказываю. Тот на меня смотрит: «Ты что, дурак?!» Ну и ладно, забыли. А через месяц вора поймали.

— Засаду устроили?

— Возвращаемся поздним вечером с выезда в Электросталь. Видим — возле раздевалки метнулась тень! Мы туда. А этот уже выгреб что хотел по шкафчикам, на подоконнике коньки стоят, разложены перчаточки. Услышал, что дверь открылась, — забился в душ. Притворился пьяным. Наш же электрик!

— Накостыляли?

— Вызвали милицию. Так он выскочил, перебежал на другую сторону Ленинградки. Туда, где пельменная. Гусь в этом доме жил. Забился куда-то, кричит: «Или уйдите, или я себе сейчас стеклом шею разрежу!»

— Мне рассказывали историю. Мишакову выбили около борта фиксу. Игра идет — а он ползает, ищет: «Это ж золото!» У вас про Мишакова тоже есть смешное?

— Ха! Играем «Вооруженку». Мишаков наш тренер, с хоккеем уже закончил. На нем цепь такая золотая, перстень. Вдруг вдали показался Тарасов. Мишаков с себя срывает все это золото, мне сует: «Спрячь!» Строевым шагом к Тарасову. А тот на «вы» — так строго: «Евгений Дмитриевич, это ваши воспитанники?» Мишаков не своим голосом: «Да-да, Анатолий Владимирович...»

— Мишаков — яркий персонаж. Жаль, не успели поговорить.

— Это вообще! Ахтунг-ахтунг, Мишаков на трассе!

— Это вы к чему?

— Как из центра едешь мимо стадиона «Динамо», справа аллейка. Одностороннее движение, только туда. А Евгений Дмитриевич на «Волге» с оленем — оттуда! Ему похер, ахтунг-ахтунг!

— Где ж сейчас эта «Волга», интересно.

— Мишаков на ней ездил чуть ли не до последних дней. В самом конце «Ниву» купил. Как и Эдик Иванов. С Эдиком мы в четверг виделись на тренировке, а в субботу погнал «Ниву» на ТО. Ему сказали — «часик подожди». Может, понервничал. Сел на лавочку и умер прямо около автоцентра. Сердце!

«Рагулин в трусах до колен подходит к латышу — и за глотку его»

— С Рагулиным ладили?

— Палыч ко мне как к сыну относился! Он тогда тренировал молодежь. Вот приезжает Горький. Приходит Витька Коноваленко. Ну, друзья, что там. Понятно, как встретились.

— Коноваленко тоже тренировал молодых?

— Ездил с молодежью «Торпедо». Как и многие закончившие ветераны. Вот играем — ведем 8:0 в первом периоде! Палыч меня от борта окликает: «Иван, ну в чем дело-то?» — «Что такое?» — «Если десять не будет — отправлю в часть...» Щуренко как-то опоздал — а нам с Ригой играть. Палыч ему: «Щура, если четыре Риге не забиваешь — в армию!»

— Но никого не отправлял?

— Да вы что? Ни разу! В раздевалке в карты играем. Рагулин: «Что, денег нет?» А у нас действительно закончились. Протягивает мне ключ: «Сходи в каморку. В кителе у меня четвертак».

— Сам с вами играет?

— Разумеется. Проиграет — опять ключ тянет: «Иван, еще принеси». Или вот случай. У меня день рождения. Мы закрылись. Вдруг условный стук! Открываем — Рагулин стоит. Дежурный по ЦСКА! Усмехается: «Все знаю. Вы что, без закуски?» А он наш тренер! Да, отвечаю. Без закуски. Произносит: «Закройтесь пока». Приносит из столовой таз котлет, хлеба.

— Говорили, сам мог выпить хоть ведро.

— Даже когда здоровье стало подводить, все равно себе не отказывал. Сухонького, правда. Золотой человек. Для меня самые золотые — Рагулин и Елена Боброва. Иногда думал — все, конец мне. А они помогали, выдергивали. Чтоб за ветеранов играл. Доктор Белаковский помогал.

— Последняя встреча с Рагулиным?

— Увиделись перед каким-то праздником. Палыч — совершенно трезвый. Он если поддатый, начинает прикалываться. А если трезвый — слова не вытянешь. Вот тогда был грустный. Тоже ведь с сахарным диабетом! Поймал эту гадость! Я к нему заезжаю на Ваганьково.

— Кого из молодых Рагулин больше всего любил?

— Пожалуй, Фетисова. Как защитник защитника. Коньки ему подарил. Сразу после этого едем в Ленинград, Палыч у нас за старшего. В карты проиграл нам же все суточные, которые на команду вез!

— Ну и как? Не оставили человека в беде?

— Фетисов был, я, Щура. Наутро Рагулин Фетисова, банкира нашего, трясет за плечо: «Слав! Дай хоть по рублю раздать» — «Не, Палыч. Карточный долг — святое...» — «Я ж тебе коньки подарил!»

— Когда-то просил легендарного доктора Белаковского — расскажите смешное про спортсменов. Тот задумался и ответил: «Смешных историй у меня нет. Есть истории про мужество». Кто вас поразил мужеством?

— Как раз Рагулин. Молодежный состав ЦСКА поехал в Ригу. Палыч — тренер. Какой-то здоровенный латыш полез к проводницам. Размером с Рагулина. Может, даже больше. Наш тренер Чебарин заступился — латыш так ему дал, что полетел через весь проход куда-то к туалету. Кричит: «Иван, Иван!» Нашел самого здорового...

— Вас зовет?

— Ну а кого же? Мог бы Фетисова позвать, тот-то здоровее. Тоже с нами был. Я выглянул из купе — и вижу: выходит Рагулин в трусах до колен. Подходит к этому латышу — и за глотку его!

— Представляю картину.

— Тот пару раз руками в воздухе взмахнул — и обмяк. Что-то хрипит, пузыри пускает. А Палычу все по фигу. Приподнял его над полом... Не побоялся! Кто-то подумал бы, а этот сразу: на!

— В любой команде есть злобный ветеран. Кто был в ЦСКА?

— Жлуктов. Хотя в команде еще оставался Викулов, тот постарше. Борька Михайлов вообще 44-го. Но на молодых отрывался почему-то Жлуктов. Как-то заявляет: «Валите отсюда». Викул к нему: «Вить, а давно ты себя ветераном-то строишь, а?» Тот заткнулся! Ветераны после баньки на пенечке в Архангельском что-то покрепче ставили. А молодым только по бутылке пива.

Бомж

— Викулов превратился в бомжа. В таком состоянии его видели?

— Да видел... Никогда бы не подумал, что Владимир Иванович этим закончит! Такой был интеллигент! Всему научит, объяснит. Я же с ним в тройке играл. Меня Локтев иногда туда втыкал вместо Борьки Александрова. На тренировке Викулов едет, отдашь ему пас — а он: «Зачем? Обыгрывай сам!» Объяснил важную вещь: ни в коем случае даже грамм нельзя выпить на предсезонке. Там закладываешь фундамент. Причем не так, как сейчас.

— А как сейчас?

— Сегодня сразу на лед отправляют — а мы месяц-полтора по земле бегали. В этот момент нельзя даже нюхать спиртное. Как только «землю» прошел, вышел на лед — все...

— Можно расслабиться?

— Внутренности пришли в порядок. В выходной можно выпить. Наутро побегал — все вывел. Вот этот момент Викулов мне разъяснил. Хотя его самого я ни разу пьяным не видел. А, нет! Вру!

— Видели?

— Летели мы из Новосибирска с «вооруженки», Москва не принимала. Посадили в Горьком. Деньги все пропили. А Борька Александров в Новосибирске кому-то задвинул электронные часы за 500 рублей. У него одного что-то оставалось. Выпустили нас в Горьком из самолета. По аэропорту ходим группками. Александров, я и Славка Анисин втроем взяли бутылку шампанского. А стакана нет.

— Я в таких случаях доставал очешник.

— Гляжу — поодаль стоят Викул, Коля Адонин и еще кто-то. Подхожу: «Владимир Иваныч, дай стаканчик». А он каким-то не своим голосом: «Наливай!» Вижу — поддатый. Нет, отвечаю, у нас уже есть. Вот Борька с Клыком стоят.

— А он?

— Викулов внезапно разъярился: «Хочешь, я тебе ***** сейчас?» — «Не такой уж ты здоровый» — «А я все равно *****!» — «Ну, давай...»

— Чем закончилась беседа?

— Боком вижу — Борька с Клыком уже подходят. Ну и драка! Викулов ******, как и обещал. У меня из носа кровь. Я устоял — но от боли слезы хлынули. Еще Коля Адонин цепляет Борьку Александрова: «Ты-то куда?» А Борька модник, пижон. У него сапоги особенные. Как их?

— «Казаки»?

— «Казаки»! Он с ноги Адонину ввалил. Еще сверху сел. Тот голосит: «Борь, извини! У меня дети, прости, не надо...» Отпустил. А Анисин уже пьяненький. Вдруг как навернул Викулу!

— О-ой.

— Как-то долетели до Москвы. Наутро тренировка в ЦСКА. Кто от метро бежит, кто с трамвая. Викулов сразу ко мне: «Ваня, извини. Я поддатый был, сам понимаешь». Потом гляжу — Клык к Викулову: «Владимир Иванович, прости меня».

— Так по кругу и каялись?

— Ну!

— Говорили, успели увидеть Викулова в тяжелом состоянии. Где?

— Уф-ф... На чьих-то похоронах! Точно — еще до Эдика Иванова. Скорее всего, у Локтева. Я почувствовал — что-то у него с памятью нехорошо. Поздороваться-то поздоровались, но то ли он меня не узнал, то ли имя не вспомнил. Потом узнал — Викул, когда бомжевал, и в костре побывал. Чуть ноги не сгорели.

— Страшно слушать.

— А Витька Полупанов пил. Его выгнали из ЦСКА из-за этого. А сейчас спокойный, здоровый. Может выпить — но без азарта. Прекрасно себя чувствует.

— В кого вы вообще не верили — а он вырос в классного игрока?

— Мишка Анисин.

— Ничего не проглядывалось?

— Я наблюдал за ним в ЦСКА у Лешки Герасимова. Да, шустренький. Но росточка совсем нет. А он вон как выстрелил! Мне вот такие как раз нравятся. Все есть — пас, обводка, скорость. Еще б только песни не пел.

— Песни сгубили?

— Я скажу — есть в кого. Отец такой же был, Клык. Оторва похлеще, чем сын!

— От кого-то слышал: старший Анисин — это уровень Харламова.

— Славка?! Да бросьте. До Харламова там далеко. Даже Лебедев, его партнер, говорил: «Пас отдать не может!» «Харламов»!

Лопатник Дроздецкого

— Юрзинов кого-то отчислил из «Динамо» за картежные дела. На вашей памяти — удивительные отчисления?

— За карты отчислил? Очень странно! Раньше все играли. Была история. Играли в старом дворце ЦСКА с чехами. Коля Дроздецкий сидел в запасе. А он с глухими, слепыми в Ленинграде «вась-вась» был. Там настоящая банда сколотилась.

— Говорили, он руководил то ли щипачами, то ли картежниками.

— Да! Совершенно верно! Вот приезжает в юношескую сборную — и хвалится: «У меня с собой пять тысяч чеков на машину». Это, наверное, 1974 год. Еще две тысячи рублями в лопатнике.

— У юниора?

— В том-то и дело. Представляете, какими деньжищами ворочал? Два периода заканчиваются, Давыдов вдруг говорит: «Коль, готовься! Будешь играть!» Обычно он деньги прямо в хоккейные трусы засовывал. Так и играл.

— Я поражен этим фактом сильнее, чем финансовым размахом.

— А тут взял бумажник, да и засунул в баул. После игры возвращается — лопатника нет. Из раздевалки можно в одну сторону выйти, а можно прямо к машинам. Паника! Тузик бегает, за голову схватился: где ж деньги? Это он еще сумму не знал.

— Не сказали?

— Между делом спросил: «Сколько было-то?» Как услышал цифру, остолбенел. Только и выдавил: «Коль, откуда у тебя?!» А прямо за скамейкой запасных сидели эти немые. Подшефные Дроздецкого. Все за Колю болеют — только попробуй, тронь его! Все обыскали — лопатника нет.

— Так и не нашелся?

— А слушай! Матч заканчивается, идем к автобусу. Мужичок подходит: «Бумажник ищете? Я видел — ваш хоккеист передал на трибуну...» — «Кто?!» — «Фамилию не знаю, а номер на спине двенадцатый».

— Кто двенадцатый?

— Тюмень!

— Боже ж мой.

— Туз сразу к Тюменеву. Тот в жопу пьяный с приятелем, деньги разбросаны по квартире. Этому другу он лопатник и передал. Потом поехали догуливать. Пропить успели немного. Что осталось — Дроздецкому вернули.

— Расскажите самое важное — чем эти немые промышляли?

— В Гостином дворе кто чем. Кто в карты играл, кто просто «кидал» в подъездах. Дрозд ими верховодил. С малолетства!

— Это же не он в гараже задохнулся? У меня все спуталось.

— В гараже — это Сладкий. Солодухин. У Дроздецкого смерть даже тяжелее. Последний, кому он позвонил, — наш общий приятель из Питера Сашка Михайлов. Приезжай, говорит, за мной. А Дрозд пил только шампанское. Ну и заработал сахарный диабет. Я знаю, что это за кошмар. Михайлов рассказывал: приезжаю за ним в баню, Дроздецкий плачет: «Спаси меня...» Стали откачивать. Не получилось.

Как начинал Тихонов

— Когда Тихонов только взял ЦСКА, чувствовалось, что к ветеранам относится тяжело?

— Я помню первый день Тихонова в ЦСКА. Вышел на лед, все по кругу поехали. У меня ощущение — он не знает, что делать! Едут и едут. Третьяк, Цыганков, Лутченко, Гусев, Петров, Михайлов, Харламов, Викулов... А на лице у Тихонова написано: «Куда я попал?!» Минут пятнадцать катались. Никогда такого не было.

— Это не Рига.

— В Риге у него все четыре звена бешеные были. Он же это придумал — в четыре играть!

— Для Тихонова облегчением стало, когда Третьяк сам ушел?

— Не думаю.

— Почему?

— А Третьяк никуда не лез. Сидит на сборах, с Колей Адониным, вторым вратарем, в домино играет. После ужина вдруг вылетает — а все в холле возле телевизора: «Выиграл! Выиграл!» Кто-то ухмыльнется: «Что выиграл-то, Владик?» — «205 на 204 в домино!» Вообще-то Третьяк спокойный был.

— С Капустиным и Балдерисом успели вместе поиграть?

— Месяц-полтора. Их взяли в ЦСКА — а меня отправили. ЦСКА улетал в Германию, я в команде, собрал баул. Вдруг подходит Моисеев — и говорит: мол, у Попова была свадьба, надо поддержать материально. Поэтому берем в Германию его, а не тебя.

— Обидно.

— Конечно, обидно — у Попова вот такой фурункул на шее! Играть не мог!

— Почему вас отцепили?

— Потом узнал — на меня нажаловались. Что-то я на «губе» не то сделал. «Неуправляемый» я, как Тузик в интервью говорил. Дескать, самые неуправляемые — Бодунов с Авдеевым.

— Когда вас убирали — хоть кто-то попытался заступиться?

— Нет. Все исподтишка было! Ведь никто не произнес: «Ты не нужен ЦСКА». Сказали — на месяц отправляют. Моисей сформулировал: «На исправление...» На какое, думаю, «исправление»? О чем он вообще?

— Исправлять-то поведение?

— Ну не игру же! Я усмехнулся: «Юрий Иваныч, ну ты-то взрослый. Неужели не понимаешь? Все, до свидания, никто меня в ЦСКА не вернет!» Тот запричитал: «Да ты что, ты ж свой...»

— Но вы-то все поняли?

— Еще бы не понять. Ясный вопрос. Сколько уж так отправляли — ни одного не вернули!

— Изгнание из ЦСКА стало для вас потрясением?

— Я, считай, закончил в этот момент! Что-то сломалось внутри. Для меня ничего, кроме ЦСКА, не существовало.

— Свитер ЦСКА на память сохранили?

— Да нет, куда там... Все отобрали, когда уходил! Как-то сидели втроем — Тузик, Вовка Петров и я. Тузик спрашивает: «Свитера-то остались?» У меня и не было, отвечаю. А Петя говорит: «Мой моль съела...»

— Встречали катание лучше, чем у Балдериса?

— У Балдериса не катание.

— А что, простите?

— Я даже слово не подберу. Он летит! Ощущение, что до льда не дотрагивается! Я такого ни у кого больше не встречал.

— Как только Тихонов появился в ЦСКА — сразу поняли, что ваши дни в клубе сочтены?

— Моментально. Выхожу на тренировку в Архангельском, гляжу — живой травки нет. Все заставлено какими-то барьерами. О-ой, думаю!

— Не любили это дело?

— Я к тренировкам так себе относился. Если игровая — старался. Всегда думал: лед покажет. Вот там я выворачивался наизнанку. А что по земле-то бегать? Тихонов всем видом показывал — не воспринимает меня всерьез.

— Жесткие слова по своему адресу от Тихонова услышали?

— Ни разу.

— Веселые истории про Тихонова у вас есть?

— Да откуда про него — веселые? Хотя... Кажется, Филя рассказывал. Играли в Воскресенске. ЦСКА забивает одну, другую. С трибуны орут — Тихонов, мол, судей купил. Тот поворачивается: «Это не я! Может, ребята купили?»

— Вот потеха.

— Еще к Юрзинову склоняется во время игры: «Володя, ты что молчишь? Ну-ка, обзывай их!» Дмитриев, конечно, не такой был.

— Тыжных годы спустя встретился в Америке с Тихоновым. Несмотря на все обиды, обнялись. Вы потом встречались?

— Он, видимо, забыл, как мы расставались. Чуть ли не взасос кинулся меня целовать на ветеранском матче: «Ваня!» Перед самой его смертью было. Думаю: ни хрена себе... «Друг»!

«Валера с Иркой в открытых гробах лежали»

— Не простили?

— Как Харлам погиб, для меня Тихонов закончился. Я такого тренера не знаю. В 81-м для меня умер не Харламов, а Тихонов. Народ-то ходил на Валеру, а не на этого!

— Тихонов года за четыре до смерти мне рассказывал — Харламов в 81-м году был уже не тот. Нельзя было его брать в Канаду.

— Это он так отмазывался, что ли? Что за глупости? Какой «не тот», если я видел — лучший на площадке! У него и пас, и обводка, и точный бросок. Что еще надо?

— Как первый раз увидели Харламова?

— Это год 69-й, наверное... Тренер Чебарин принес мне новую клюшку. Это, говорит, харламовская. Я и прежде только за Харламовым смотрел — а с этого момента вообще никого, кроме него, не замечал.

— Как же Тарасов его не разглядел?

— Назвал «коньком-горбунком» и отправил в Чебаркуль? Я сам поражаюсь! Но в том ЦСКА зверюги-то какие были. Только Костя Локтев небольшой, а остальные все здоровые.

— Недавно Смолина видел. Он как бык.

— Уф! Смола, Полупанов... Полупан вообще бежал — только льдины отскакивали от коньков. На себе троих мог увезти.

— После Харламова — лучший по характеру человек в том ЦСКА? Самый душевный?

— Гусь. Сашка! Это что-то. Незадолго до его смерти куда-то поехали, говорит: «Сколько нас, Вань, настоящих-то цеэсковцев осталось?» Начал пальцы загибать — я, ты, Блин, Филя, Дитка...

— Это кто?

— Лутченко. Его звали Дитка, Деточка. Он же здоровый — а лицо юношеское. Человек десять насчитал. Все!

— Как узнали о смерти Харламова?

— (вытирает слезы) Мне уже часа через два сказали, даже раньше... «Валерка разбился!» Я чуть не упал. Ты на похоронах-то был?

— Мне было семь лет.

— Наро-о-дищу! Вся Москва съехалась, все артисты. Нас на автобусе привезли. Мы с «Крыльями» как раз со сборов вернулись. Провели, гляжу — Винокур, Кобзон, Лещенко... Валера с Иркой в открытых гробах лежали. Потом его мятую «Волгу» видел.

— Вроде стояла около дворца ЦСКА?

— На хоздворе ЦСКА. Мы в Ленинград постоянно ездили — всегда останавливались на месте гибели под Солнечногорском. Потом там поставили гранитную шайбу. Я всегда смотрел, как Валера на лед выходит. Потихоньку катит, еле-еле. Будто не верит. Вот поехал — и чувствуется, как соскучился... Он же все равно прихрамывал после первой аварии.

— В 76-м?

— Да. С нами, молодыми, выходил тренироваться. Показывал, как обводить, как из угла выбираться. У него столько фокусов было — о-ой!

— С большим юмором человек?

— Все время в ЦСКА подтравливал одного парня — Серегу Глазова. Приобнимет: «Пойдем, Сережа, в баню. Ты мне что-нибудь расскажешь, я тебе расскажу...»

— Начало подозрительное.

— А Глаз доверчивый. Идет, начинает рассказывать. А Валерка так аккуратно подковыривает. Глазов произносит: «Вот бы меня в первое звено поставить вместо Лутченко, а его на усиление третьего состава!» Харламов кивает: «Это правильно». Помолчит немного — и добавляет: «А если еще за руки возьметесь, вообще непроходимые будете». Глазов-то здоровяк.

— Дик Адвокат говорил про Тимощука в «Зените»: «Это самый крутой профессионал, которого я встречал в жизни». Самый крутой профессионал, которого встречали вы?

— Как раз Лутченко!

— Что в нем такого?

— Все разложено по полочкам, солидно. А одевался как! Говорил: «Неважно, как играешь. Важно, как выходишь». Все на нем сидело. Специально пластырь покупал в аптеке, чтоб красиво затянуть форму. Идет на лед — и негромко: «Надо выходить как профессионалы. Чтоб на той лавочке увидели — и сразу испугались...»

— Он и сейчас выглядит блестяще.

— Я про что и говорю! А ему 75!

Гол Третьяку

— За первую сборную хоть раз сыграли?

— Все время был между первой и второй сборной. Как-то вызвали в первую, так ее сразу поделили на две. Меня во вторую. Играл против Третьяка!

— Ну и как?

— Забил. Еще и гол такой интересный. Вбрасывание. А там, где выходит команда, какая-то зазубрина на льду. Я стою по центру. Владик выходит из ворот — а шайба от зазубрины вдруг ко мне на клюшку! Стою перед воротами — еще подумать успел: забивать или нет? Третьяк успевает вернуться — а я на паузе делаю так, что он пролетает мимо ворот. Кладу в пустые!

— В официальных Третьяку забивали?

— Вроде да. Что ЦСКА забивал — это сто процентов. Как-то от своих ворот убежал, забил Тыже.

— Самая памятная незабитая шайба?

— За ЦСКА играл против «Крыльев». Выпустили нас, молодых. Сашка Кабанов бросил, шайба уже в ворота катится. А хотелось, чтоб на меня гол записали. Как дал по ней вдогонку — и мимо ворот!

Был еще момент в Риге. Вратарь у них Мишка Василенок. Справа мне дают пас, делаю шаг — Василенок проскакивает. Рама пустая. Только катни!

— А вы?

— Уже успел подумать: во, сейчас сетка-то пузырем пойдет. Ка-а-к дал — и в потолок! Дмитриев чуть на лед не вывалился. Игра была шайба в шайбу. Выиграли с говном.

— «С говном» — это?..

— На тоненького. Еле-еле.

— Видел фотографию. Снято сверху, как вы обводите лежащего Черкаса из СКА, забиваете в пустые ворота.

— Я таких набросал-то! Показываешь в один угол — сам дергаешься в другой. Ворота пустые. У «Химика» Лешка Червяков стоял — так я от синей замахнулся. Он выскочил под бросок, а я успел и ворота объехать, и в пустые завести. Червяк тяжелый, огромный. Назад не успел.

— Самый невероятный матч в вашей жизни?

— С «Крыльями» проигрывали 1:5 в Уфе после первого периода. Выиграли 6:5. Вот там я назабивал и наотдавал. В Воскресенске 1:4 проигрывали. Еще Димка Миронов играл. Выиграли 6:5!

— Самая смешная ваша шайба?

— Бросаю, вратарь ловит — но чувствую, он ее потерял. Прокатываюсь мимо, крикнул: «Гол!» Он руки разжал, озирается — а шайба плюх в ворота!

— Выходили на матчи против ЦСКА. Вчерашние товарищи что-то говорили?

— О, был случай! Играют «Крылья» против ЦСКА. Я после травмы, сижу в запасе. Только-только перешел. ЦСКА забивает гол — я прямо подпрыгнул на лавке от радости: «Ааа!» Рядом сидит Сашка Сидельников. Так взглянул на меня! Он тоже в запасе был. Ни хрена себе, думает, взяли хоккеиста...

— Получалось у вас против ЦСКА играть?

— Не-а! Вот играем в Москве с ЦСКА или «Динамо». Выходим на раскатку, я круг проеду — меня Дмитриев подзывает: «Ты чего, не готов? На *** в запас!» Весь разговор.

«С Дмитриевым не разговаривали годами»

— Вы здорово играли за «Крылья». После был шанс вернуться в ЦСКА?

— Нет. Вы посмотрите, какие места занимали те «Крылья». Высоко-то не поднимались! Это к 90-м подросла молодежь — Пряхин, Немчинов, Хмылев... Знаете, как вопрос ставился в «Крыльях»?

— Как?

— Дмитриев только принял команду. Вызвал меня на сборах, поставил стул посреди комнаты. Произносит: «Значит, так. Я вилять не буду. Ты не воспитанник «Крыльев»...» Я поддакиваю: да, не воспитанник. Еще несколько ребят было из ЦСКА — Ромашин, Кабанов. Думаю: к чему ведет-то?

— К чему вел?

— Вдруг закруглил: «Как только станешь чуть-чуть хуже — я тебя уберу. Все привилегии — нашим воспитанникам. Понял?» Понял, отвечаю. Молодежь уже была на подходе.

— Но удержались в «Крыльях».

— До 89-го играл!

— Невероятно.

— Хоть что только мне Дмитриев не делал. Собираемся за границу — кладет передо мной спортивный договор на три года. Отвечаю: «Я это подписывать не буду». Знаю же, как Дмитриев ко мне относится. Зачем эта кабала? Игорь Ефимович сразу: «Что, за границу не хочешь ехать?» Да и не поеду, отвечаю. Что я там не видел?

— Отцеплял?

— Нет, все равно брал. Позволил подписать контракт с «Крыльями» на год, а не на три. Конец сезона, лучшему игроку полагается премия. Кому дают? Раз — мне!

— Так это совсем другое дело.

— Я и думаю: хрен с ним. Буду дальше в «Крыльях». Куда дергаться? Еще на год подписываю!

— При этом Дмитриев не особенно тепло к вам относился?

— Мы практически не разговаривали.

— Не такой простой был человек?

— Как вам сказать... Интеллигентный. Я помню, как Тарасов на игры ходил в майке со свистком. Кулагин присядет на стульчик, так и сидит в тренировочном костюме. В ЦСКА все рваные, драные. А Дмитриев на каждой игре в галстуке. Для меня это дикость была.

— Откуда в нем такое?

— Он же из Австрии приехал. Вообще, Дмитриев молодец. Дисциплину наладил. В «Крыльях» безвременье было — страшно рассказывать! Тузик ушел, начали тренеров менять. Поставили Валентина Григорьева. Караул, что началось.

— Распустил вас?

— Да он сам пропадал. Ха! Мы даже стесняться перестали. Были спаренные игры, Григорьев проезжает мимо кафе. Водителю: «Петрович, тормози!» Заходит — вся команда там. «Гудит». Он: «Ребята, это что ж такое? Завтра же играть!» А в ответ: «Не ссы, Михалыч, отыграем...» Жалко его, мужик-то хороший.

— Дмитриев охоту к загулам отбил?

— Моментально!

— Я не могу представить его в ярости.

— А я представляю очень легко. Сам чай мне носит, чтоб я кофе не пил и на сигареты не тянуло. Ну и матом на весь дворец. Смысл такой — «Попробуй только, сука, плохо сыграй!» Начали с его приходом круги мотать. 16 по 400. Хоть тресни — я не выбегу с нужным временем!

— Так что?

— Дмитриев говорит: «Кто по времени не уложится — будет бегать перед утренней тренировкой». А я в ответ: «Не буду бегать». Вот так с ним разговаривал. Поэтому могли годами не общаться.

— Самая яркая установка Дмитриева?

— Не помню. Все вытеснила установка Мишакова.

— О, это даже лучше. Что было?

— Со СКА МВО приезжаем в Ижевск на два матча. «Ижсталь» как раз Дмитриев тренировал. Они на первом месте, мы — на последнем. Мишак пошел договариваться к Игорю Ефимовичу: «Давай пополам!»

— Что услышал?

— Игорь Ефимович отвечает: «Митрич, ты чего вообще? Издеваешься? Мы первыми идем, в высшую лигу рвемся. Меня никто не поймет». Мишаков возвращается: «Ребят, ну что, пить будем или играть? Матч-то завтра!» — «Пить!»

— Какая гармония в коллективе.

— Мишаков отыскал глазами Кольцова, комсорга: «Володь, комсомольские деньги остались?» — «Остались, Евгений Дмитриевич!» Взносы.

— Лучшее применение взносам.

— Мишаков дает наказ: «Ящик водки, ящик боржоми, огурцов соленых, черного хлеба...» Мы думали, шутка. Собираемся на игру — комсорга нет.

— За водкой побежал?

— Заходим в автобус — все стоит: один ящик, другой... Главное, соленые огурцы не забыл! Вот и вся установка! Самое удивительное — выходим и обыгрываем «Ижсталь». Потом и во второй игре бодались.

Шведское пособие

— То ли Курашов, то ли Штепа говорил в интервью, что получал в Швеции ровно столько же, каким было пособие по безработице. Уборщице платили больше.

— Мне платили 70 тысяч долларов за сезон.

— А ничего.

— Правда, до моего кармана доходило 10 процентов от контракта. Выходило 444 инвалютных рубля в месяц. Легко запомнить. Приблизительно столько же, сколько в «Крыльях».

— Могли зацепился за эту Швецию — как многие?

— Лавруха до сих пор там живет, Лаврентьев. Газеты развозит! Я тоже мог задержаться. Хозяин меня оставлял. Но вот взбрело в голову — рвануть в Швейцарию. По глупости.

— Это как же?

— Ездили на Кубок Шпенглера — там один меня все фолловал, фолловал...

— Преследовал?

— Ну. Какой-то босс из Швейцарии. Подсовывал контракт на подпись. Я мельком взглянул на сумму — подмахнул! Иду оформляться к Козину, а у того на столе лежит «Советская Россия» с моим интервью. Я как раз рассказал, что получал 10 процентов от контракта. Смотрит на меня злыми глазами: «Хрен тебе, а не Швейцария. Трансфер не подпишу!»

— А дальше?

— Дмитриев прямо там подошел, взял мой трансфер и подписал. Поехал я в Швейцарию. Там выясняется: команда из второй лиги, тренер чех... Быстро пожалел.

«Культур, мультур»

— Поиграли в «Алисе». Где жизнь свела с уникальными людьми. Хаванов, Эпштейн.

— Сашка — профессор. Культур, мультур, только очечков на льду не хватало. Еще и крепкий парень. Еще Миша Иванов рядом играл, большой талант.

— Тот, который здорово играл в «Спартаке» — а потом ушел в божьи дела?

— Ага, он. За «Спартак» вышел — как понес всех! А Эпштейн — это особая история. Во всем уникальный. При этом доверчивый такой. Вот был хоккеист Женька Деев. Как-то видит Эпштейна — притворился пьяным. Тот сразу: «Деев, ну-ка зайди ко мне!» — «Ха-ха-ха...» — «А, обманул?!» Прошло две недели, Женька действительно нахерачился. Стоит, шатается. Навстречу Эпштейн. Усмехается: «А, теперь ты меня не ******!» Этот Женька большой молодец.

— Уж вижу.

— Мне говорил: «Хорошо живу, 500 получаю». Помолчит — и добавляет: «Правда, 550 пропиваю. 50 должен остаюсь».

— Вот Эпштейн не по этой части.

— Эпштейн все в еврейский ресторан меня таскал на Павелецкой. Форшмак заказывал. Какой был дед! Кверху головой стоял — чтоб кровь приливала к мозгу. По снегу босиком ходил.

— Это разве не Белаковский?

— Олег Маркович прямо в поезде бегал.

— Куда?

— Выходил в тамбур — и бегал. С ветеранами ездил, увещевал: «Хватит пить. Только ссать будете бегать, автобус останавливать...» Такой педант! Если медосмотр не прошел — не допустит играть за ветеранов. Зато если пришел в госпиталь на медосмотр — лично проведет по всем кабинетам. Чтоб без очередей. Сам крови боялся — просто ужас!

— Это доктор Белаковский, фронтовик?! Совершивший 153 прыжка с парашютом?

— Да. Белаковского при виде крови прямо трясло. Мне все время казалось — сейчас сам упадет.

Ошибка

— Вернуть бы время назад — какую ошибку не повторили бы?

— В хоккей бы не пошел. Подождал бы годик — и двинул в футбол. Мне футбол до сих пор больше нравится!

— Еще о каких ошибках жалеете?

— Вот я завидую и Фетисову, и своим бывшим одноклубникам. Хорошей завистью. Но!

— Но?

— Одного не могу понять. Вот я себе никогда ни в чем не отказывал. Все, что хочу! Куда захотел — туда пошел. А взять Фетисова? Государственный человек. Все время следил за собой, постоянно должен быть в форме. Сейчас на каком верху. А жизни-то как таковой нет!

— Полагаете?

— Вся жизнь — будто на сборах. Мне бы такого не хотелось.

— Вот теперь понял.

— Еще хотелось, чтоб дети в меня пошли. Я такой... Советский! А младший женился да уехал в Америку. Так и живет. В Москве окончил школу с золотой медалью, про спорт слышать не хотел. Поступил на бюджет в Высшую школу экономики. Год проучился — не понравилось. Пошел на математику. Там познакомился с американкой. Ну и все.

— Хоть доучился?

— Не-а! Три курса закончил. Улетел с ней. Живут в Лос-Анджелесе.