Мы встретились с людьми, которым действительно есть что рассказать о гении борьбы Бувайсаре Сайтиеве. Это ближайший друг Бувайсара — вице-президент Федерации спортивной борьбы России, ингушский бизнесмен, депутат Госдумы Алихан Харсиев. А также основатель лиги Wolnik Заур Курбанов — он семь часов разговаривал с Бувайсаром для своей книги «Ковер покажет», а затем регулярно общался с ним на протяжении более трех лет. Далее будет много историй о великом борце.
Харсиев: «Мы познакомились на чемпионате России в Воронеже [в 1999 году]. Тогда нынешний старший тренер молодежной сборной России Зелимхан Хусейнов стал чемпионом России в 18 лет. Блестяще выиграл. И сейчас он один из лучших тренеров в мире. Ко мне подошел Бусик. Конечно, я уже знал о его успехах, он уже был авторитетом среди борцов, после Атланты было понятно, что появился суперспортсмен. Мы с ним обстоятельно поговорили и после этого постоянно были на связи здесь, в Москве.
Он сам ко мне подошел — как младший к старшему, сказал, кто он такой, хотя уже весь мир знал его (Харсиев старше Сайтиева на 19 лет. — Прим. «СЭ»). Он всегда понимал, что такое «младший — старший». У нас [у вайнахов] непростая история взаимоотношений «младший — старший», и он никогда этого не нарушал, ни при каких обстоятельствах. Со мной абсолютно точно. Хотя он со всеми был уважительным. У нас здесь рабочие по 20-30 лет работают, таджики, узбеки, и ни к кому он неуважения не проявил — ни словом, ни делом. Даже когда в футбол играли. Он мог младшего пожурить, но со старшим вел себя именно как со старшим».
Курбанов: «Я приехал к ним в спортшколу [в Хасавюрт] и стал там читать молитву. Меня по плечу постучал человек. Это означает, что я имам, что я должен повести эту молитву. Я стал имамом. Я завершил молитву раньше и, когда сошел с молитвенного коврика, человек, который постучал меня по плечу, ее заканчивал. Это был Бувайсар. Вот так я познакомился с Бувайсаром Сайтиевым — на молитвенном коврике.
Он настоял, чтобы я обращался к нему на «ты». Он отказался воспринимать «Бувайсар Хамидович», хоть у нас и разница в возрасте 10 лет. Он сказал мне: «Еще раз назовешь меня Бувайсаром Хамидовичем, мы с тобой выйдем, заедем в хорошее кафе, покушаем, выпьем чаю — и я провожу тебя домой». То же самое мне сказал и его брат Адам: «Адам Хамидович? Не вздумай. Только на «ты».
Курбанов: «Бувайсар для меня был запредельно честным человеком. Искренность, откровенность, которая отталкивается от смелости человеческой. Он сказал мне, что боялся ходить на тренировки. Говорит: «Я шел на тренировку и искренне хотел, чтобы одна из речек Хасавюрта разлилась — и чтобы дорогу размыло, и я потом сказал, что я не смог дойти до зала. Я искренне боялся дня схваток».
Еще я спросил у него, как он формировал свою борьбу. И он ответил: «На чувстве страха, Заур. Я боялся, что мой оппонент меня обнимет и туширует. Я был физически слабее 95 процентов ребят, с которыми тренировался. В первые 4-5 лет моих занятий было так. Я боялся, я отступал на ковре. И это чувство страха, которое заставляло меня кружить по ковру, привело к вариативности моей борьбы. Если мой оппонент рассчитывал только на то, чтобы обнять меня и положить, в моей голове было 20-25 сценариев. Добрая половина из них была оборонительной, оставшаяся — контратакующей». Этот стиль — обнять, «иди сюда, мой белый хлеб», и не отпускать — зиждился на чувстве страха этого мальчишки. Он не хотел проигрывать, он не хотел быть тем, кого положат на лопатки».
Курбанов: «Бувайсар уехал из Хасавюрта не от хорошей жизни. Он вынужденно уехал оттуда. Бувайсара фактически выдавили из этого города. Я знаю, что я первый, кто говорит об этом публично. Борцовский мир — это достаточно жестокая гонка за талантами. Покойный Абдулманап Нурмагомедов был тренером по вольной борьбе, но оставил это после того, как у него увели двух победителей первенства Дагестана. Просто взяли и увели. Он — молодой начинающий тренер, а большие тренеры, большие школы выслеживают талантливых мальчиков и могут предложить семьям разные варианты продолжения карьеры. И Абдулманап, обозлившись на мир вольной борьбы, пошел тренировать в самбо. Та же история произошла с Бувайсаром — им просто сказали, что надо писать другого тренера.
Бувайсар был победителем нескольких всесоюзных юношеских турниров, уже тогда было понятно, что растет мальчишка феноменального калибра. И эта охота за талантами сподвигла некоторых людей к тому, чтобы они стали требовать не этого тренера писать, а другого. Но Бувайсар уперся рогом. Он уже тогда был достойнейшим молодым человеком. Он сказал, что другого тренера писать не будет. У Бувайсара были первые пробы в Кемерове. Там не получилось. Не совсем там Бувайсару понравилось. И после возник вариант с Красноярском. В конце 1994-го, когда уже было понятно, что этот юнец вырастает в первого номера сборной, люди попытались восстановить мосты. Бувайсар даже говорил, что после его первого титула чемпиона мира некоторые из тех людей получили определенные грамоты. Он говорил: «Я был за них рад, Заур, для меня было главным — стать чемпионом мира».
Курбанов: «Он мне очень много говорил, каким строгим цензором его борьбы была его старшая сестра. Как он опасался ее порицания. Он говорил, что, когда старший брат ушел в армию, а отца не стало, она поднимала их с Адамом на утренние пробежки. «Выгоняла нас на пробежку! Бегайте и тренируйтесь!»
Курбанов: «Бувайсар с 1986 по 2008 год вел тренировочные дневники. Его рассказ есть в книге («Ковер покажет». — Прим. «СЭ»). «Я ежедневно заполнял после тренировок дневник. Привычка эта у меня сформировалась благодаря одной интересной истории. Если я не ошибаюсь, это был 1986 год, и я участвовал в турнире под названием «Дружба», проходившем на городском стадионе Хасавюрта. Тогда я случайно нашел половину разрезанной толстой тетради с коричневой обложкой. Хозяином тетради был мальчик из Якутии по фамилии Неустроев. Когда я открыл ее, то на первой же странице увидел рисунок с изображением человечков, делающих приемы из вольной борьбы. К рисунку прилагалась надпись «мельница». Другие рисунки тоже были подписаны. Были даже рисунки с описанием его личных поединков с итоговым счетом и расшифровкой качества оценок. Он писал примерно так: «Сегодня боролся с Магомедовым. Чувствовал себя хорошо. В схватке попробовал проход в дальнюю ногу, и у меня, наконец, получилось отлично сделать прием».
На бумаге было отражено много действительно полезного и нужного. Я это понял сразу и решил продолжить записи. Записывал все: с кем выхожу на ковер, какое самочувствие, за какие активности получаю оценки и их полную расшифровку, где ошибся, какие приемы нужно еще отработать и на что делать упор. За этой тетрадкой я исписал еще много подобных: все они у меня до сих пор лежат дома. Получается, что записи я вел с 1986 до 2008 года, до конца спортивной карьеры, много раз желая бросить это дело. (Смеется.) Там запечатлены воспоминания обо всех тренировках, схватках, победах, поражениях, соперниках и приемах, которые использовал. Эти тетради хранят даже исповеди и выговоры самому себе, признания в нарушении правил, решениях и амбициозных планах в карьере».
Все большие ребята, с кем я делал интервью, были теми, кто каждый день писал, как прошла тренировка, что получилось, а что нет, что кушал. Бувайсар не только читал хорошие книги, он еще и записывал».
Владимир Неустроев — якутский борец-вольник, стал мастером спорта, учась в школе, в 1986-м ему было 15, а в 18 Неустроев скончался из-за врачебной ошибки: как пишет «Якутия Daily», «во время операции на аппендиксе у него забыли тампон в животе, и там загноилось, спасти не смогли».
Харсиев: «Он был глубоким человеком. Вон у меня тут есть начитанные, а в голове нет ничего... Он был глубоким человеком с детства и до самого конца. Мы разговаривали о религии, мужестве, исторических личностях... Буквально за день до его ухода мы разговаривали около часа в спортзале. Я сидел, он стоял. Сказал ему: «Садись». Думали, что в этот Рамадан будем вместе ходить на утренний намаз в мечеть (Мемориальная мечеть на Поклонной горе в Москве. — Прим. «СЭ»). Он у этой мечети постоянно бывал, а я, к своему большому стыду, редко там бываю... Вот была у нас мечта, что будем вместе ходить на намаз, а потом поедем в хадж... Он любил ездить в Мекку, у него там душа освобождалась. В последнее время он ездил туда постоянно, очень часто. Он очень много знал об истории религии, считал, что я тоже что-то знаю про Халифат, даты, цифры. Любил задавать мне вопросы, и, когда я отвечал, он радовался.
Как-то Бусик тут забросил тренировки, и я ему говорю: «Надо ехать». Поехали, его там все узнавали, все с ним фотографировались. И, представляете, он ни одному человеку не отказал! А это сотни человек! Мы с горы Арафат (в 20 километрах от Мекки. — Прим. «СЭ») пошли пешком, решили не ехать на автобусе. Шли под палящим солнцем. И никому он не отказал. Ни разу».
Курбанов: «Бувайсар был тем человеком, который на протяжении трех лет первым поздравлял меня с началом Рамаданом и Ураза-байрам».
Харсиев: «Дмитрий Георгиевич Миндиашвили был для Бусика практически вторым отцом. Он был его наставником, был очень справедливым человеком. А Бувайсар чувствовал справедливость и понимал ее. Он с большим уважением, пиететом относился к людям, которые могли быть справедливы во всем. А Мито был справедливым. Где-то жестким, но справедливым.
[В кабинете Миндиашвили были портреты со Сталиным.] У нас есть президент федерации — Михаил Геразиевич [Мамиашвили]. Знаете, да? У него тоже Сталиным этим всем... Я ему сказал: «Убери этого Сталина. Неужели тебе больше некого ставить, кроме этого Сталина? Мы же приходим, другие приходят». Он говорит: «Алихан, это подарки». Я на месте Михаила Геразиевича убрал бы это куда подальше, но ему дарят, потому что он грузин.
Мито уважал Сталина. Ну, некоторые уважают. Сейчас снова ставят памятники Сталину. [В Вологде?] Не только. В Дагестане ставят, улицы называют. Это такая зашоренность. Мы же знаем, чем закончилась сталинщина. В первую очередь он перемолол миллионы русских душ. Русский народ больше всего пострадал от этого. И взывать сейчас к духу Сталина... не знаю даже, как это назвать. Слишком жесткое слово не хочется говорить. Но мы должны друг друга понимать, у нас многонациональная страна. И Бувайсар это понимал, он был скрепой, и никогда не сказал бы Дмитрию Георгиевичу, прав он или нет. Я говорю об этом Мише [Мамиашвили], потому что имею право — он младше меня. Но он остается при своем. У него до сих пор эти Сталины стоят. Ну, нравится ему».
Харсиев: «Он любил музеи, везде ходил. Мог и в храм зайти. Он часто бывал у меня на даче. Я потом там дачу и купил. Увидел сюжет, кажется, по Первому каналу, что там очень старый храм, который стоит на фундаменте более старого храма. И Бувайсар заходил в этот храм, с батюшкой разговаривал. Почему нет? Мы даже имеем право молиться в этом храме. И в синагоге имеем право молиться. Христиане и иудеи — люди Писания. Лишь бы было чисто. У меня и брат в этот храм заходит, с батюшкой общается — не в сам храм, а на территорию. Даже помогал этому батюшке, ограду делал. Батюшка от Бувайсара был... говорит: «Ваш чемпион — золотой мальчик. Гениальный человек, все знает». Бувайсар знал многих писателей, поэтов, знал много стихов».
Курбанов: «По ходу интервью я обнаружил в Бувайсаре чрезвычайно интеллектуального человека. Он был тем, кто мог говорить о русской прозе вплоть до лирики Куприна. Я не лукавлю. Можете уточнить об этом у Камила Гаджиева. 14 декабря 2024 года мы виделись в Москве с Бувайсаром. Подъехал Камил, и мы часа два говорили о русской классике. Бувайсар декламировал Блока, иногда мог Маяковского вспомнить или «Отцы и дети». Он рассказывал мне, как в юности, сразу после переезда в Красноярск, он возил с собой книги на сборы».
Харсиев: «Я тогда работал в Америке, и мы встречались со Славой Фетисовым — он был тренером «Нью-Джерси» (Фетисов был помощником главного тренера «Нью-Джерси» с 1998 по 2002 год. — Прим. «СЭ»). Его половина Америки узнавала. Человек идет на Багамах в шортах, майке, темных очках, а к нему через раз подбегают. И Слава сказал: «Надо все-таки остаться там [в России], постараться. Я могу это сделать [переход в Америку], но вы подумайте еще раз. Но все-таки надо там пробиться». Бувайсару предлагали и Турция, и Америка, видели его потенциал. Но Бувайсар в первую очередь и мы решили остаться. Был такой Гелани Товбулатов — он помогал, я подключался, но бывало, что у спортсменов даже формы не было. А там [в США] ему предлагали миллион [долларов] - вступительно. Есть там такая форма — «экстраординаре», они были готовы сделать по ней грин-карту за месяц. Давали полноценные возможности для тренировок, сборов, выступлений. Мы тогда не знали, что будет с Россией, была тяжелая ситуация. Я не хотел об этом говорить, но он был чеченцем, как относились [к чеченцам] и что было на его родине... Тем не менее он понимал, что наша родина — здесь. Поэтому он не уехал в Америку. Он мог спокойно жить во Франции, Австрии, Лос-Анджелесе и Нью-Йорке, у меня были очень богатые друзья. Но родина все-таки у нас одна.
[Бувайсар пожурил Араика Геворгяна за поражение немцу 9 мая на чемпионате Европы-98?] Правильно сказал. Конечно, от души. Он был патриотичен. Он был этой стране очень предан, поверьте. Он понимал, что нельзя двуличничать. Он никогда не стал бы что-то наполовину делать. Он уважал место, где живет».
Харсиев: «Это было уже после Олимпиады в Сиднее. Я тогда зашел в зал случайно. До этого я никогда не видел, чтобы они даже отрабатывали друг с другом. Это было, конечно, невероятно. Это запомнилось мне на всю жизнь. Второго такого не будет.
Представляете, эти два человека на таком кураже спокойно борются. Бувайсар, видно, начал это все. Потому что Адам сам не начнет. И Адаму пришлось там как-то... Если бы были телефоны — это был бы шедевр.
Они минут пять, наверное, рубились. И такая рубка была... Все потные, очень жаркое лето было. Никто не выиграл. И после этого я никогда [не видел их схваток]».
Курбанов: «Бувайсар говорил мне: «Я из той эпохи борьбы, когда балл многое значил. Нам не давали балл за выталкивание. Чтобы заработать балл, мы потели. Мне достаточно было мизинца. Если он пропускает в мизинец, я брал кисть. Если брал кисть, значит, локоть мой. Если локоть мой, то весь он мой. Я пробивал руку — и все. Я знал, он [соперник] качает плечи, но трапеция слабенькая. И я об эту трапецию...»
Он рассказывал: «Заур, они выходили против меня с желанием выиграть, я выходил против них с желанием заработать первый балл». Вот она, разница в детализации поединка. Он делил поединок на несколько эпизодов. «Вышли, первый эпизод — ладошка. Дать по ладони, я сразу же понимаю, размялся — не размялся. По ладошке, как он размялся, в какой он стадии. Особенно если я уже несколько раз с ним боролся, я точно знаю, какая она, эта его ладонь.
Если недостаточно теплая, то все, идешь-идешь-идешь. Если ладошка распаренная, контратакуй, дай человеку израсходовать бензин. Второй эпизод — дай зацепить кисть, локоть. Первая завязка. Третий эпизод — первым прийти в центр ковра, если судья поднял из завязки. Показать, я хозяин, ты у меня в гостях».
Харсиев: «Я тогда взял самолет до Махачкалы. Ту-134 — небольшой самолет. Слава Фетисов был с нами. Жара была неимоверная, самолет выкатился за взлетную полосу, двери открываем — трапа нет! А встречающие уже собрались. Потом приехал трактор «Беларус» и оттащил самолет. Свадьба была в Хасавюрте.
Обратно ехали на «Хаммере», мы с Дмитрием Георгиевичем сзади сидели, а Бусик впереди. Свадьба, видно, что за здравие он где-то чего-то принял. Его друг ведет машину. Мито мне говорит: «Спроси у него, почему он перед Олимпиадой жениться решил?» Я ему: «Ты почему сейчас решил жениться?» Бусик поворачивается: «Жениться хочу!» Все поднимаются на трап, заходят в самолет, а Мито меня отводит и говорит: «Смотри, вон наша золотая медаль!» А там Луна полная-полная, золотая. «Вон наша третья золотая медаль, видишь?..»
Харсиев: «Из этой «промокашки» только Бувайсар мог выйти. Риттер же классик, бугай. Он его в такую «промокашку» взял... Думаю: «Неужели сейчас это закончится?» А потом рука Бусика вылезла — как змея, и он в этой ситуации еще и балл умудрился взять.
Я встречался и с Мурадом Гайдаровым, он хороший мальчишка, позитивный, непростой человек — серьезный мужчина. Ничего мелочного у него нет. Но если бы он был более устойчивым психологически — он бы многого добился. Он же боролся почти до 40 лет. Он хороший борец, но был психологически немного невыдержанным. Ну, получилось там... Они пожали руки, все нормально. Я только чуть с балкона тогда не прыгнул. Я приехал из Вены — с прооперированной ногой. Меня Миша Мамиашвили держал. Хорошо, что я не спрыгнул. Я перелез с ВИП-трибуны, с FILAвской, там еще Мартинетти был, с ним были хорошие отношения. И я хотел спрыгнуть вниз и туда [в подтрибунку] бежать, увидел, что они туда зашли. Но меня Миша сдержал. Потом думаю: «Чего я вообще делал?»
Нет, с Бувайсаром и Мурадом я в тот день не виделся. Но пошел в полицию — к другу Бувайсара, Муслиму, его забрали, подержали, потом отпустили, так как он с трибуны туда [в подтрибунку] побежал. После случая в Афинах Бувайсар много раз — в моем присутствии — рядом с Мурадом сидел, они общались и в Махачкале, и везде. Мурад хороший парень, чистый, настоящий горец. Не повезло ему, что они с Бусиком в один вес попали, и Бусик оказался немножко поизобретательнее в борьбе».
Из интервью Сайтиева «Коммерсанту» после победного для него чемпионата Европы-2006: «Весной я обычно грел душу рыбалкой. После Олимпиады друзья-бизнесмены надарили мне множество подарков, в том числе в виде новеньких «Мерседесов» и крупных сумм. Но я лежал и страдал... Дошло до того, что даже в магазин за меня кто-то ходил. Всегда находились люди, которые с удовольствием делали за меня абсолютно все. Незаметно я оказался вне игры. И спросил себя: а сам ты кто? Понял, что, не испытывая эмоций, не живу, а вместо меня мою жизнь проживают другие и ее крадут. Мне стало страшно».
Харсиев: «Я помню это интервью. После этого мы поехали на краснодарский турнир, и там он захотел сняться. Ко мне пришел его друг и сказал: «Он снимается». Я спустился в разминочную, а он сидит серый весь, голову опустил, говорит: «Я снимаюсь». Я обычно старался не лезть, он же свое дело знает хорошо. Только по ОФП что-то мог подсказать. Но тут сказал ему: «Я тебе такого никогда не говорил, но сейчас скажу: ни в коем случае не снимайся. Даже если проиграешь — ничего страшного. Они спасибо скажут, что ты приехал. Надо идти бороться». Он тогда проживал жизнь не так, не был в режиме, он был в другом режиме. Он меня послушал. Вышел, продышался, раскатал весь этот турнир и почувствовал в себе уверенность.
Да, был в его жизни момент, когда все за него стали делать другие. Но он его прочувствовал. Прочувствовал, опять-таки, потому что он глубокий человек. Это говорит о том, кого мы потеряли. Он только сейчас начал раскрываться как функционер. Как он понимал спорт, структуру спорта — с самого низа. Он прошел это с 6 лет, осмысленно прошел — он же всегда видел себя олимпийским чемпионом. Была введена должность гостренера, и Миша Дегтярев сказал мне: «Мы эту институцию начинаем именно с Бувайсара Сайтиева, трехкратного олимпийского чемпиона».
Харсиев: «Его основная победа — третья схватка с Махачом (в финале чемпионата России 2008 года. — Прим. «СЭ»). После двух таких... равных схваток (Сайтиев проиграл Муртазалиеву в финале ЧР-2007 и в финале ярыгинского турнира-2008. — Прим. «СЭ»). После ярыгинского зал в Красноярске опустел, мы там остались втроем — они ко мне с Адамом подошли. Я сказал: «Мне очень нравится этот расклад. На России будет нормально. Имея два выигрыша, Махач расслабится». Потом Бувайсар дал где-то интервью и сказал: «Я посмотрел на Алихана и подумал: неужели он во мне засомневался, что так стал говорить?» А я это от души говорил. Считал, что раз Махач на таком ходу, дважды выиграл у Бувайсара Сайтиева, то должен расслабиться. И он расслабился! Он удивился, когда проиграл. Всех Бувайсар удивил — и себя тоже. Только не меня. У них с Махачом хорошие отношения, Махач золотой, настоящий аварец.
Надо сказать великое спасибо Салиму Нуцалханову, который включился в его ОФП, у него своя метода есть. Он его подвел [к чемпионату России 2008 года]. Бусик с весами вообще не работал. Мог от груди лежа 80 килограммов, может, один раз поднять. Нуцалханов дал ему такую крепость... сделал из Бувайсара необычайно крепкого, он таким не был никогда. У него все расписано было по минутам, круговые тренировки. Бувайсар ОФП и с Мито делал, но Салим в этом просто великий. Нужно отдать ему должное — он очень многое сделал для этой победы. Салим был с ним в Красноярске, с удовольствием работал.
Знаете, раньше у сборной СССР была такая методика — борцы ходили тренироваться к боксерам. И в начале этой подготовки [к ЧР-2008] Бусик раунда не мог на лапах стоять. Он падал, ложился, я ему говорил: «Вставай, вставай, вставай!» Лапы ему держал Вячеслав Яновский. Через 2-3 месяца, в конце подготовки, он уже 12 раундов стоял [на лапах] - и бил. Там еще ускорение было на последней минуте».
Курбанов: «Бувайсар проиграл Махачу [на чемпионате России-2007] и не попал за стол, за который садятся ребята, уезжающие на чемпионат мира. Бувайсар мне рассказал, что тогда не сел за этот стол, а сел с ребятами, которые остаются на сборах. Начальник команды сказал: «Бувайсар, проходи, садись». Бувайсар ответил: «Нет, я номер два, а за тем столом должен сидеть номер один».
Бувайсар это [проигрыш Муртазалиеву] тяжело переносил. Он мне рассказал: «Я сижу и думаю: «Борьба у Махача оборонительная. Он сейчас поедет на мир, он там проиграет». Со всеми теми, с кем он там впервые встретился, я боролся уже по 5-8-10 раз и точно знал, какие сложности Махача ожидают. И ты знаешь... вот это науськивание, мелкодушие: «А вот он сейчас поедет, проиграет, и все поймут, кто настоящий номер один: номер один — это Бувайсар...» И я тут же встрепенулся! Сказал себе: «Когда это ты на чужом горе результат делал?! Когда это поражения других из тебя делали победителя?! Кто тебя этому научил?!» Я встал, была ночь, пошел к Махачу, постучался в номер и сказал ему: «Махач, у тебя практически нет атакующей борьбы. Тебе нужно обратить внимание на это, на это, на это — чтобы стать чемпионом мира».
В моей книге есть интервью Махача. Я у него спросил: «О чем ты подумал, когда вышел на ковер против Бувайсара?» Он ответил: «Я подумал: наконец-то, я до тебя добрался!» Махач Муртазалиев — человек, у которого 2-1 в личных встречах с покойным Бувайсаром Сайтиевым. Я знаю, какую роль в карьерах друг друга эти парни сыграли. Дмитрий Георгиевич Миндиашвили сказал мне про Махача: «Этот мальчишка перезапустил карьеру Бувайсара! Я в шуточной форме как-то сказал Бусику: «Знаешь, мы могли бы определить кусок в нашем дворе, где памятник Махачу поставить при жизни — за все то, что он для нас с тобой делает прямо сейчас». Бувайсар был тем, за кем гнался Махач, был тем, кто подтягивал Махача. Это было феноменальное противостояние. Я знаю, как сложно Махач переносит эту потерю».
Харсиев: «Помните финал с [Сосланом] Тигиевым? У них было 1:1 после двух периодов. Бусик мне потом рассказывал: «Выхожу на третий период и вспоминаю своего отца. Думаю: «Неужели я могу отца подвести, неужели я не справлюсь?» Как потом выяснилось, Тигиев был нахимиченным. Как говорит Михаил Геразиевич, это очень большой гандикап. Но Бувайсар за счет своего духа, великого мастерства сделал результат.
Этому я был свидетелем — когда Бусика после финала повели проверять на допинг. Мы с Мито и Адланом пошли с ним. Адлан говорит ему на чеченском: «Бусик, смотри, Тигиев это делает, это, это». Мито стоял рядом, начал нервничать сильно. А Адлан: «Тигиев это, это делает». А Бусик убитый — там их, наверное, половина были нахимиченных — ему тоже на чеченском: «Адлан, может, мне не надо выходить? Давай я не буду выходить?» И опустил голову».
Харсиев: «Он был в форме после нацулхановских тренировок. Мы играли в футбол на вылет, и по 3-4 часа не уходили с площадки. А после этого заходили в спортзал и еще 2 часа тренировались. Он был в форме. Я его в такой форме не видел! Он бы выиграл Олимпиаду в Лондоне в 84 килограммах. Он ко мне пришел и говорит: «Мы с тобой план делаем?» — «Бусик, если план, Мито есть, с ним посоветуйся...» — «Нет, мы с тобой должны. Если мы с тобой договариваемся, то я иду, начинаю тренироваться». — «Если это от меня зависит, то нет ничего легче в этой жизни, чем с тобой договориться». И мы с ним начали [подготовку]. Он это проанонсировал в прессе, на телевидении.
Потом Сашка Хлопонин, будь он неладен, стал полпредом в СКФО. Бувайсар написал ему смс — поздравил с назначением. А тот ему пишет: «Ты мне будешь нужен в Красноярске. Я буду там такого-то». Бусик полетел в Красноярск, там его 10 дней ждал, его нет. Потом полетел в Пятигорск, там тот ему предложил должность, Бусик согласился. Пошли открытия, закрытия, везде Сайтиев. И вот эта штука у нас сорвалась. Я тебе говорю — он был в сильнейшей форме».
Харсиев: «Бувайсар всегда был религиозным. У него мама такая... героическая, великая женщина. С ней надо пообщаться, чтобы понять, что такое настоящая женщина, что дает вера, что дает иман.
Я думал, что она будет плакать — и я заплачу. Я зашел [после похорон], она меня успокаивала. От нее вышел и понял, откуда такие Бувайсар, Адам, Абдулла — откуда такие ребята. От отца, конечно, но и в очень большой степени от их мамы. Даже не с кем сравнить ее — по мужеству, как она это все переносила, как себя вела. Это достойная из достойнейших».
Курбанов: «После окончания родительской конференции я догнал Бувайсара — а он очень быстро ходит — и сказал ему: «Пойдем поужинаем, Бувайсар». Он положил мне руку на плечо и ответил: «Брат, я хочу поехать в Хасавюрт к маме. У меня завтра самолет в Стамбул. Хочу доехать дотемна, уснуть в родительском доме, там же проснуться, позавтракать — и завтра улететь».
Эта женщина смогла после потери супруга поднять семью, удержать всех на плаву, создать условия, чтобы все состоялись как люди прежде всего. Речь не о спортивных регалиях и материальном достатке, а о том, какие они люди. Что 8 из 10 женщин назвали бы поводом, чтобы опустить руки, эта женщина все воспринимала как промысел Божий, как испытание, которое нужно пройти, улыбалась даже там, где невозможно было, говорил мне Бувайсар.
Также Бувайсар мне говорил, что воздать ей за это у него не получается. Сколько бы не обнимал, сколько бы не целовал. «Как ты воздашь за такую материнскую любовь? Ни один мой титул и рядом не стоит по сравнению с тем, что наша мама сделала для нас и для меня лично».
Мама Бувайсара говорила сыновьям сызмальства: «Не радуйтесь этим победам. И не расстраивайтесь поражениям». Не радуйтесь победам, потому что есть те, кто вам проиграл, и у них тоже есть мамы — и они сейчас плачут».
Харсиев: «Мне эти врачи [в больнице] сказали: «Травмы, несовместимые с жизнью». Я думаю, они это просто сказали, потому что не смогли во второй раз сердце завести. Когда его из шоковой терапии вывозили, туда проходить было нельзя, я прошел туда внаглую все равно, его выкатывали — и у него глаза были открытые. Они его [сердце] завели — и он в сознании был. Я еще всем сказал — все обрадовались: «У него глаза открытые».
А потом я посмотрел — там две девочки, дежурные. 71-я больница. Все московские больницы сейчас так сильно оснащены, а сюда зашел — даже не узнал, старые какие-то наши... Хотя все чисто. Две девочки вышли, молодые девчонки. Я думаю: «Чего они могут?» Просто на всякий случай сказали, что там [травмы] несовместимые с жизнью. Был бы кто поопытнее — может, завели бы сердце снова. Или какая-то аппаратура...
Там и не было, думаю, таких травм... Я сразу созвонился с нашим врачом, нашим земляком Аднаном Юнусовым. Попросил его, он мне прислал — там ребра были поломанные и основание таза. Все. А потом уже — в заключении — они написали столько всего. Причина — остановка сердца, но, я думаю, они подстраховались, сказали, что так, вот так и вот так.
Никакого там отравления [опиатами] не было. Там никаких опиатов. Этого не было в заключении, врачи сказали, что [травмы] несовместимые [с жизнью]. Мы были внизу, они его из операционной с седьмого этажа привезли — прямо при нас — завели сердце. Я подошел, вижу — у него глаза открыты. Они повезли его опять в операционную — по поводу таза, по поводу перелома ребер. Подняли его туда. Там не было никаких опиатов.
Там это ограждение [в доме Сайтиева] как архитектурный компонент. Они вот здесь сделали дверь, и он вот такой острый, как балкончик. И ограждение прям по пояс. Ты выходишь — и у тебя там ничего [окна нет]. Это элемент архитектурный — чтобы не обрывать здание. Он треугольником идет до самого конца, по всему фасаду. Ты выходишь — и он маленький.
Когда он был на умре, он там какой-то вирус [подхватил]. Там же много людей бывает. Это тоже испытание от Бога. Он болел сильно. Ему делали капельницы, потом адаптацию. Сказали: тебе надо выспаться хорошо. Он пил эти таблетки сонные. И брат его говорил: «Он сейчас пьет таблетки сонные, пусть спит». Он [Сайтиев] хотел ко мне прийти. Мы разговаривали с Адамом, он говорит: «Он сейчас таблетки пьет». Я говорю: «Ну ладно, пусть спит тогда». Хотел вроде сюда, а Адам: «Не, Алихан, таблетки выпил, пусть спит».
И вот на этой почве всей получилось так, что его брат говорит: «Он с тобой разговаривал, когда я выходил из комнаты. Я вышел из комнаты, и вот буквально...» А балкон довольно высоко. Получилось как третий этаж. [Сайтиеву на балконе поплохело?] Может быть. Мурад Гаджиев был на похоронах, говорит: «Я не выхожу даже на балкон и детей не выпускаю. Там дурацкое ограждение стеклянное, прям по пояс». Оступиться можно — и все.
[Были ли видимые травмы?] Ничего не было. У него вся голова, все цело было абсолютно. Абсолютно все. Я думаю, это все-таки остановка сердца. У него же с сердцем всегда были большие проблемы. Думаю, уже после того, как он упал, у него уже в больнице остановилось. Они его завели один раз. Все же зависит от квалификации [врачей]. С сердцем у него были проблемы всегда — еще когда он боролся. На мой взгляд, главная причина была [в остановке сердца]... С сердцем у него были проблемы всегда — еще когда он боролся, у него была аритмия... Его по детям еще отстраняли даже от соревнований. Боролся на свой страх и риск. Такое было. Не раз. [Говорили] «Нельзя бороться». Я уверен, что это просто была остановка сердца. Которое надо было перезапускать».
Харсиев: «Нет, Бувайсар никогда не занимался бизнесом. Это человек, который сделал бы большие дела в российском и мировом спорте. Он бы сделал грандиозные вещи, он перевернул бы многие понятия в мире спорта. Сам Миша Мамиашвили говорил, что, наверное, уходить надо. Миша его готовил. Говорил, что сейчас будет последний срок, а потом надо Бусика [в президенты федерации]. Бувайсара же утвердил гостренером, это очень серьезная должность. Одес Хасаевич [Байсултанов] сделал эту должность под него. Все, Бувайсар должен был начинать. Но не успел...
Я, как и многие люди, больше всего ценю в нем не его феноменальные успехи в борьбе, а его правильные взгляды и умение быть мужчиной в любой ситуации, быть верующим человеком. Когда надо — быть добрым, когда надо — быть отзывчивым, не проходить мимо беды. Его нельзя было свернуть ни туда, ни сюда. Он был мужчиной».