Газета Спорт-Экспресс от 6 декабря 1996 года, интернет-версия - Полоса 15, Материал 1

Жоан САЛДАНЬЯ

ПУСТЬ ИГРОКИ ЛУЧШЕ ХОДЯТ В БОРДЕЛЬ, ЧЕМ РЕЖУТСЯ О КАРТЫ НА ДЕНЬГИ

Сегодня я продолжу начатый в "ФУТБОЛ от СЭ" № 39 рассказ о турне "Ботафого" по странам Латинской Америки в первые месяцы 1958 года. Тренером команды был тогда Жоан Салданья, личность почти легендарная, человек, о котором бразильские журналисты вспоминают с глубочайшим уважением, а ветераны команды "Ботафого" - со слезами на глазах. Он был строг, но справедлив, прекрасно знал футбол и еще лучше разбирался в психологии игроков, обладал проницательностью опытного полководца и чувством юмора, свойственным только стопроцентным бразильцам, даром неутомимого рассказчика и благородством души, которое не так уж часто встречается в людях. Итак, после нескольких не слишком удачных матчей в Коста-Рике турне чемпиона Рио продолжалось...

МЕДЕЛЬИН: "ЕЩЕ КРУЖОЧЕК..."

После Сан-Хосе "Ботафого" должен был по планам Озеса играть в Сальвадоре. Но нет ничего более переменчивого, чем планы футбольного импресарио. Касильдо сказал, что сначала требуется вылететь в Медельин, оттуда - на Кюрасао, а уж потом - в Сальвадор. Посмотрите на карту: это же полное отсутствие географической логики! От Сан-Хосе до Сальвадора - всего два часа лета. Так нет же, сначала команда должна отправляться из Центральной Америки в Южную - в Колумбию, отыграть там один матч в Медельине, потом податься через Венесуэлу в Карибское море, на Кюрасао, и только после этого вернуться опять в Центральную Америку!

Кто может сказать, почему так планируется турне? Только тот, кто знает, сколь нелегок хлеб футбольных импресарио. И если вы спросите, почему нужно так нелогично перепахивать небеса, ответ будет коротким и точным: "Деньги! У импресарио всегда в уме свои маршруты и расписания. Он, в данном случае Озес, работает не только с "Ботафого". У него одновременно циркулируют по миру несколько команд. В то время у Озеса было на попечении еще три аргентинских "гранда" - "Ривер Плейт", "Индепендьенте" и "Уракан" да плюс одна слабенькая команда. Он маневрировал ими, как полководец. Допустим, у кого-то дела плохи: проиграно подряд три матча, сборы начинают падать. Значит, неудачника нужно отправить куда-нибудь подальше, на другой конец света, куда еще не дошли или никогда не дойдут сообщения о его провале в Центральной Америке. А вместо него прислать в страну, с которой был ранее подписан контракт, сильный клуб.

Поэтому после слабеньких первых игр в Сан-Хосе (Сальвадор-то находится рядом, и там хорошо знали, что "Ботафого" не смог одолеть даже "Алахуэлу"!) Касильдо решил отправить чемпионов Рио в Колумбию, где об их подвигах в Сан-Хосе, о матчах с "Алахуэлой" и "Ураканом" ничего не ведали. Бразильцы должны были поправить свое реноме, чтобы к главному событию турне - международному турниру в Мексике - подойти в хорошей форме и с прекрасной анкетой, то есть с впечатляющим списком побед.

В Медельине их ожидала всего одна игра: они должны были выйти на поле в день прилета и сразу же улететь на Кюрасао. Все тот же изнуряющий режим: самолет, автобус, отель, автобус, стадион, автобус, аэропорт, самолет... И так далее. Поэтому полет в Медельин воспринимался парнями с таким же равнодушием, как если бы им объявили, что нужно лететь в Париж или в Жаботикабу, в Манилу или в Тель-Авив.

В этом выматывающем душу монотонном графике, если тут вообще можно говорить о "графике", самым неприятным было не только накапливающаяся усталость, но и постоянные потери писем из-за перемен маршрута. Только-только Мане Гарринча сообщил своей жене Наир телеграммой: "Пиши в Сальвадор", как команда неожиданно отправилась в Колумбию. Диди до самого последнего момента надеялся получить от своей энергичной и ревнивой подруги "доны Гиомар" весточку. Так нет же: Озес бросил "Ботафого" в очередной виток, и теперь только в Сальвадоре можно было попытаться восстановить контакты с семьями и подругами. Прилетели они в Медельин в первой половине дня. Аэропорт был пуст. С парижским Орли его никак нельзя было спутать. Кроме их самолета на летном поле стоял всего один. Бимотор ДС-3. Впрочем, на этом аэродроме могут садиться только малые и средние самолеты. И вообще полет в Медельин всегда сопряжен с сильными эмоциями и с холодком в желудке. Автор этих строк сам испытал однажды полет в Медельин. Ничего приятного, доложу я вам: самолет идет на высоте четыре тысячи метров, но до вершин проплывающих внизу гор - всего метров двести. Потом в только им известной точке пилоты вдруг переходят почти в пике, ныряют вместе с нами, пассажирами, в какое-то ущелье, чуть не касаясь кончиками крыльев его стен, и вдруг - бац! - вы неожиданно приземляетесь на небольшую полосу, которая лежит на высоте тысячи полторы метров.

Тот самолет, что странствующие рыцари из "Ботафого" увидели в пустынном аэропорту, видимо, приземлился не слишком удачно: он был наполовину разобран. Под плоскостями валялись брошенные на газету какие-то болты, трубки, гайки. Рядом с колесом лежал снятый с правого мотора винт, причем с погнутыми лопастями. Видно было, что тюкнулся этот аппарат довольно сильно. Механики приводили его в порядок, оба ремонтника были явно коренного происхождения: смуглые физиономии напоминали индейцев откуда-нибудь из амазонской глубинки.

В Медельине чемпионы Рио не задержались: в день прилета сыграли с какой-то местной командой, выиграли и отправились обратно в аэропорт, где команде надлежало садиться в самолет, отправлявшийся на Кюрасао. На летном поле там опять оказался всего один летательный аппарат. Он уже разогревал моторы, и девушка у стойки, оформлявшая билеты и принимавшая багаж, просила поторопиться. Но тут к шефам - к Салданье и Ренато - вдруг придвинулась небольшая "делегация" во главе с Нильтоном Сантосом. Заговорщицки переглядываясь, они заявили:

- На этом аппарате мы не полетим, сеу Жоан. Ни за какие деньги!

- Что за ерунда? Что за бунт на корабле?! - спросили шефы в один голос.

- Это тот самый самолет, который утром те два индейца пытались починить, - пояснил Гарринча. - Помните: у него еще винт был погнут.

- Теперь, небось выправили. Кувалдой какой-нибудь, - мрачно добавил Томе.

Ренато Эстелита бодро ответил: "Ничего подобного! Это все ерунда. Они не стали бы сажать нас в тот "металлолом". Поэтому не валяйте дурака! Давайте побыстрее - садимся, летим, а там, в Кюрасао, Озес обещает за победу хорошую премию. Считайте, что эти деньги уже у вас в кармане!"

Ренато знал, что обещание жирной премии всегда делает игрока покладистым. Но тут аргумент не сработал. "Делегация" была непоколебима: "Нет, уж, спасибо, сеу Ренато! Лучше мы останемся без премии!"

- Если мы полетим на этой "керосинке", - добавил Мане Гарринча, - то играть нам придется с "Турином". С тем, что упал с самолетом в Италии. Нет, на этой колымаге мы не полетим!

Ренато обозлился: "Что за безобразие? Кто тут командует? Что за бред? Это какой-то ваш очередной трюк, который я пока понять не могу! Как вы можете доказать, что это - тот же самый самолет?"

- Да очень просто, - сказал Томе. - Дело в том, что Алоизио заметил утром номер того, что чинили. Вот, посмотрите: тот же номер! - Он сунул нам под нос какую-то бумажку с цифрами и буквами, нацарапанными на ней. И добавил мрачно: - Нет, на этом мы не полетим!

Ренато почесал в затылке, взял Салданью за локоть и отвел в сторону: "Честно говоря, - прошептал он, - я и сам уже подозревал тут что-то неладное. По-моему, они правы. Как ты считаешь, Жоан?"

Салданья задумчиво покачал головой и закурил. В этих делах он был фаталист. Он знал, что кому суждено быть повешенным, тот не утонет. И уже столько летал по всему свету, что у него выработался абсолютный иммунитет к страхам такого рода.

А Ренато тем временем дышал ему в ухо: "Они правы, Жоан, я и сам не хочу лететь на этой инвалидной коляске!"

Вся команда во главе с Эстелитой и Жоаном робко отправилась разыскивать какого-нибудь начальника. В одном из кабинетов нашелся дежурный представитель компании "Авианка", которой и принадлежал сомнительный аппарат.

Узнав, в чем дело, он схватился за голову: "Как это - "не полетим"? А что я буду делать с этим рейсом? На него, кроме вас, и пассажиров-то нет. И где я вам возьму другой самолет?"

Потом он, чертыхаясь, куда-то позвонил, минут через двадцать к "бунтовщикам" пришел командир корабля. Сплюнул сигарету, ухмыльнулся и спросил: 'Так уважаемые сеньоры, значит, полагают, что я сяду за штурвал, не будучи уверенным, что прилечу по назначению?.. Вы что думаете: у меня есть запасные жизни? Да у меня у самого - трое детей, жена и - он оглянулся и, понизив голос, добавил: - ...и еще молодая подруга. Никакой опасности нет! Мы все проверили. Аппарат полностью исправен. На все сто процентов. Как новенький. Как будто только что с фабрики. Я гарантирую!"

Делегация во главе с Нильтоном Сантосом пошепталась, потом обратилась к пилоту: "Тогда, командир, будьте добры, сделайте кружок над аэродромом, чтобы мы убедились. Ну, хотя бы, маленький кружочек!"

Пилот изумленно воззрился на представителя "Авианки". Тот пожал плечами, выражая всем своим видом, что он тут ни при чем. Поскольку пилот был, видимо, свой парень, а аэропорт не отличался строгостью дисциплины лондонского Хитроу или парижского Орли, командир согласился, влез по металлической лесенке на этот ДС-3, отрулил на начало дорожки и быстренько взлетел. Покружил два раза над скептиками и приземлился. Да так аккуратно, словно зачет на права вождения сдавал.

Чемпионы Рио прямо-таки залюбовались полетом, и когда самолет подруливал к зданию аэропорта, направилась ему навстречу.

Это надо было видеть: они шли, сыны великого клуба "Ботафого", такие чинные, торжественные, в парадной униформе - темно-синие блэйзеры, серые брюки, красные галстуки. Действительно, похоже на экзаменационную комиссию! Или на представителей муниципалитета, которые встречают высокую правительственную делегацию.

Пилот остановил машину, дверца распахнулась, он бодро выпрыгнул оттуда и спросил: "Ну что, убедились?

Кто-то из "делегации" робко промямлил: "Может быть, сеньор сделает еще один кружок?

Тут вмешался Ренато: "Все! Хватит дурака валять! Тащите сюда багаж! Садимся немедленно и летим. А то Озес там, в Кюрасар, уже не знает, что и думать".

КЮРАСАО: СЛИШКОМ МНОГО ГАРРИНЧИ!

Полет был нормальным, спокойным, и через пять часов с промежуточной посадкой в Маракаибо "футбольный клуб Ботафого" из Риоде-Жанейро со вздохом облегчения успешно приземлился на Кюрасао, на этом маленьком острове неподалеку от Венесуэлы, в Карибском море. "Маленьком", но крупнейшем в архипелаге Малых Антильских островов. Все там вращается вокруг нефти, которая принадлежит голландцам, как, впрочем, и сами эти острова. Единственный город всего архипелага... Ну, не город - городок, так будет правильнее, находится как раз на Кюрасао. Это его столица Виллемстад, где "Ботафого" и предстояло по воле Озеса сыграть два матча.

Порт там шикарный, как и город, построенный голландцами. Естественно, кипит торговля, бурлит контрабанда. Товары расползаются по всем соседним странам, и Салданья уже представлял себе, как набьют его парни свои чемоданы, когда им придется отправляться отсюда в Сальвадор. Впрочем, сначала им надо было выиграть, получить "бишьо" - премию за победу, и успеть истратить ее до посадки в самолет. Суровый закон таких турне.

Футбол на этом острове - весьма странный. Восемь команд существовало там в пятьдесят восьмом году. И у всех был один тренер - аргентинец, который когда-то играл в "Эстудиантес де ла Плата", потом был привлечен на Кюрасао хорошим контрактом, который дал ему сеньор Мордмадуро - президент местной лиги, член ФИФА и вообще главный и единственный хозяин футбола на этом острове, собственник всех восьми команд. Вот он-то и повелел аргентинцу сделать местный футбол более или менее презентабельным. У них там, конечно, не проводился чемпионат в обычном понимании этого слова. Какой может быть чемпионат, когда у всех восьми команд - один хозяин и один тренер? Тем не менее они устраивали какие-то свои турниры и периодически играли с гостями, вроде "Ботафого", когда хозяин раскошеливался и приглашал приличный клуб.

Выиграть у островитян было не очень трудно, если вы заблаговременно обратите внимание на особенность поля и успеете сменить шипы на бутсах. Дело в том, что поле там было земляное. Гладко вычищенное, утрамбованное, но без единой травинки. Салданья был там не впервые и поэтому загодя с Нильтоном Сантосом и Алоизио они начали отвинчивать шипы с бутс, моля Бога, чтобы не пошел дождь. В дождь играть без шипов невозможно, а на сухом земляном поле без них - очень даже удобно. Почти хорошо.

Тот тренер-аргентинец, единственный на все местные команды, живший в том же отеле, где остановились бразильцы, как только увидел, что гости свинчивают шипы, тяжело вздохнул и сказал: его ребятам теперь можно и не выходить на поле - все равно проиграют.

"Ботафого" сыграл с местной сборной две игры: одну в субботу, другую в воскресенье. Выиграли - 4:0 и 4:1. И у бразильцев еще осталось два свободных дня до рейса, которым чемпионы славного города Рио-де-Жанейро должны были отправиться в Сальвадор.

В понедельник местная газетка опубликовала отчет. Читать его было забавно, словно ребус разгадывать. Там у них язык - это сплошная смесь испанского, английского, голландского и еще Бог знает чего. Футбольных теоретиков и обозревателей нет. И какой-то репортер светской хроники сочинил хвалебную оду Мане Гарринче. Что-то вроде белых стихов. Звучало это, если перевести сразу с трех языков, примерно так: И самый правый из форвардов наших гостей, бегавший, словно сумасшедший, по самому краю поля, вчера показал изумленной публике скорость и приемы, никогда ранее не виданные на нашем острове. Он прошел легко через четверых наших защитников и вратаря и забил гол в пустые ворота. И нам показалось, что было на поле слишком много этого Гарринчи!"

ВИЛЛЕМСТАД: "ОН ОСКОРБИЛ КОРОЛЕВУ!

Эти два дня, что предстояло провести на Кюрасао до вылета в Сальвадор, настораживали Жоана. Нет ничего хуже в поездках, чем такие пустые провалы между играми, когда нечем занять ребят. Два дня безделья в этом городке, где не было никаких развлечении, где даже зона с женщинами, как выяснилось, находится слишком далеко, не могли не пугать. Будь хотя бы "красные фонари" поближе, Салданья успокоился: он знал бы, где парни проводят время.

Или неплохо, если бы оказалось по соседству с отелем команды какое-нибудь завалящее казино - тоже хороший центр притяжения для простаивающих без работы футболистов. А так - не иначе, начнут играть в карты, что самое опасное в команде во время поездки. Еще бы: игра в карты у бразильцев - это обязательно игра на деньги. Кто-то у кого-то выиграл сотню долларов, кто-то захотел отыграться и попросил взаймы... Глядишь, мир в команде рухнул: один ликует, другой смотрит на всех волком, третий полез в драку. И это, хочешь не хочешь, обязательно отразится на взаимоотношениях в игре. Поэтому Жоан еще в Рио перед вылетом категорически предупредил всех: "Никаких карт! Обнаружу - оштрафую каждого на десять долларов. И карты конфискую!"

Когда он говорил это в самолете перед взлетом, доктор Карвальо Лейте шепнул ему, правда, на ухо: "Жоан, не будь таким категоричным! Раз уж в команде есть Гарринча и Диди, карт не избежать". Но Жоан отмахнулся от доктора, а про себя подумал: "Посмотрим! Я не из тех, кто бросает слова на ветер".

Впрочем, вернемся в Кюрасао. В понедельник, на следующий день после того, как был сыгран последний матч, полил дождь. И поэтому всем пришлось обедать в тесном ресторанчике отеля. До сих пор хозяин велел накрывать бразильцам на большой веранде. Они, естественно, не возражали: свежий воздух, просторно, сидят все свои. За едой можно было поболтать, пообсуждать проходящих внизу по улице девушек. А тут пришлось перекочевать в помещение.

Честно говоря, Жоана это слегка насторожило: он-то знал, что на Кюрасао в то время еще были заметны расистские настроения. А отель, где разместился "Ботафого", явно был предназначен для "белой" публики. И Жоан каким-то шестым чувством понял, что хозяин пустил почти поголовно "черную" бразильскую компанию только потому, что она приехала в межсезонье, когда туристов мало, а кто еще, кроме туристов, захочет заглянуть в этот убогий Виллемстад? (Кроме бразильцев в отеле были две молодые супружеские пары, явно в ситуации "медового месяца", какой-то коммивояжер с чемоданом, набитым образцами товаров, в основном парфюмерии, и певец-испанец, который приехал на гастроли.) Вот хозяин и пошел на жертвы ради солидного "куска : сразу два с лишним десятка постояльцев, хоть и "второсортных", но платящих ему наличными!

Впрочем, это было только предположение. Но... Когда они спустились к обеду, Салданья увидел, что почти все гости заканчивают трапезу. В ресторанчике видны еще четыре свободных стола, на одном из них - в самом углу табличка: "Бразильская футбольная делегация". И четыре прибора. Остальные свободные столы - не накрыты. Стоят даже без скатертей.

Жоан подошел к хозяину и спросил, как быть, когда накрыто только на четыре персоны на одном столе? Говорил он вежливо, тихо, на благородной смеси испанского, английского и французского. И, конечно, немного для ясности жестикулировал руками: где, мол, уважаемый мистер, тарелки для остальных ребят? "Уважаемый мистер" учтиво ответил на какой-то чудовищной, но достаточно понятной языковой смеси, что все в порядке, не извольте беспокоиться.

Потом он вежливо взял Салданью под руку и увлек деликатно в дверь, которая вела в небольшую конуру, где находится бар. Тут подошел Ренато Эстелита и вдвоем с Жоаном они сообразили, что стол в зале ресторана накрыт на четырех руководителей: на Салданью, Пауло Амарала, Ренато Эстелиту и доктора Карвальо Лейте. Все, заметьте, белые! А для остальных посуда была расставлена в клетушке, именуемой "баром", где на трех малюсеньких столиках и еще прямо на стойке бара громоздились два десятка тарелок для всех остальных парней "Ботафого". Жоан взял хозяина за руку. Уже именно за руку, а не под руку. Твердо взял, энергично, и снова вывел изобретательного предпринимателя гостиничного сервиса в ресторан и сказал, чтобы он накрывал для всех именно здесь. Тем более что остальные гости уже практически закончили трапезу, и бразильская делегация спокойно может подождать, пока сменят скатерти и приготовят приборы.

Хозяин сделал большие глаза, замахал руками, отшатнулся от Жоана и закричал: Ноу!" А потом еще громче затарахтел, объясняя, что в ресторане - нельзя, что в его заведении белые и черные не могут сидеть за одними и теми же столами.

Жоан покачал головой и сказал, что так дело не пойдет. Там, в баре, как в курятнике, его парни есть не будут. Тогда хозяин отбросил вежливость к черту, скрестил руки на груди и ответил, что это - дело самих бразильцев: если они не хотят есть, то могут отправляться в другое место, в ресторан для черных, их тут достаточно.

Жоан почувствовал, что его терпение иссякает. У него зачесались руки. Можно было бы врезать хозяину, но уж больно он был стар. Поэтому наставник чемпионов Рио подошел к стойке бара и смахнул на пол несколько тарелок, которые с грохотом разбились.

"Он сумасшедший! Он сумасшедший!" - завопил старик и ринулся на Салданью с кулаками. Тот спокойно отмахнулся от костлявых рук, а хозяин еще громче завопил: "Полиция! Полиция! Я позову полицию!"

И тут Жоан подумал, что раз уж скандала не избежать, лучше уж сразу отвести душу - не так ли?.. И Сладанья врезал хозяину хорошего подзатыльника. От души. А потом взял его за шиворот, и членораздельно, почти по слогам сказал: "Ну а теперь ты можешь позвать полицию, губернатора вашего проклятого острова и саму королеву Юлиану, и пускай все они катятся..."

У него, правда, хватило благоразумия не уточнить, куда именно следует "катиться" вышепоименнованным представителям местных и центральных властей.

Через полчаса появилась полиция. И этот тип тут же доложил, что бразильский коуч самыми гнусными словами оскорбил Ее Величество Королеву Голландии! А заодно и местные власти нашей дорогой страны.

Салданья ответил вопросительно глядевшему на него офицеру, что не может припомнить, чтобы дело дошло до оскорбления королевы, но самого этого старикана он, Салданья, действительно оскорбил. И сделал это с большим удовольствием. И готов оскорбить еще неоднократно, поскольку этот тип плохо воспитан. Точнее - совсем не воспитан.

Офицер, которого сопровождали два молчаливых молодых сержанта, поинтересовался на хорошем английском, а что, собственно, произошло? Салданья, который хорошо говорит по-английски, вздохнул с облегчением и изложил офицеру краткую версию конфликта.

Офицер, человек, видимо, терпеливый и воспитанный, сказал старику, что он, конечно, имеет право устанавливать в своем заведении свои правила, но для иностранцев разумнее сделать исключение. Старик опять замахал руками и завопил, что он не согласен. Он кипятился все больше и больше. Подтянувшиеся футболисты собрались вокруг и, будучи посвященными кем-то в суть спора, с любопытством наблюдали за этой сценой. Добродушный, как все гиганты, Томе проворчал, что он голоден. И черт с ним, с этим стариком, пошли поедим в другое место! Подумаешь, невидаль! Куарентинья откликнулся: его устраивает любой вариант, лишь бы быстрее поесть. Диди сказал, что он согласен получить стоимость обеда деньгами. Но не в местной валюте, а в долларах. Лукас заявил, что готов дать расисту по шее. А мастер изощренных компромиссов и миротворец Мане Гарринча предложил: "Дождь уже кончился, пускай этот тип, раз он такой принципиальный, опять накрывает на веранде, как вчера и позавчера".

В этот момент в холле появился толстяк Мордмадуро. Тот самый - хозяин здешней футбольной лиги, да к тому же владелец нескольких супермаркетов, гостиниц, товарных складов. Именно Мордмадуро пригласил "Ботафого" на Кюрасао. И пришел он в гостиницу, как выяснилось, затем, чтобы договориться о новом приезде сюда чемпионов Рио. И поэтому, когда понял, в чем суть спора, повернулся к хозяину отеля и коротко дал команду, как выстрелил: "Немедленно накрыть столы для всех в ресторане!"

Потом положил руку Жоану на плечо и сказал: "Понимаете, мистер Салданья, существуют некоторые ситуации, из которых нужно находить выход методом хирургической операции. В этом вы, конечно, правы. Но вы, по-моему, все же, напрасно попытались привлечь для решения этой частной проблемы Ее Величество Королеву Голландии..."

Жоан счел благоразумным промолчать.

Они пообедали в ресторане. Испуганные горничные, они же официантки, быстро разносили по столам блюда, не поднимая глаз. Ренато шепнул Жоану, что задержавшаяся во время этого спора за десертом чета молодоженов быстро исчезла. А на следующий день, когда тихо ненавидевший бразильцев, но не посмевший возразить мистеру Мордмадуро хозяин снова распорядился накрыть им в ресторане, голландцы там уже не объявились. Может быть, съехали. А может, пообедали где-нибудь в другом месте, кто их знает.

ЗАПРЕЩЕННЫЕ ИГРЫ

В последний вечер, который "Ботафого" проводил в Виллемстаде, прогулявшись на прощанье по городку, Жоан возвратился в отель довольно поздно. Чтобы размяться, решил не пользоваться лифтом. Пошел на свой третий этаж пешком.

Когда Жоан шел по второму этажу, через дверь одного из номеров вдруг послышалась родная речь: "Играю по маленькой, надеюсь, что сыграет мой валет, а ты, тупица, раскрыл рот и все прозевал!"

Салданья остановился и прислушался. Кроме их делегации, ни одного бразильца в гостинице не было.

"Не зевай, дубина, сдавай побыстрее!" - вновь донеслось из-за двери. Теперь ситуация прояснилась: это был голос Пауло Валентина, хрипловатый, протяжный. Его ни с кем не спутаешь.

Еще секунда, и Жоан уже вошел бы в комнату, чтобы схватить картежников на месте преступления, но в этот момент в конце коридора показался каптенармус Алоизио. Он шагал навстречу Жоану целеустремленно, как человек, который знает, куда и зачем направляется. Весело посвистывая самбинью "Я пират с деревянной ногой", он уже прошел половину коридора, но, завидев тренера, тормознул... Но деваться уже было некуда. Он подошел поближе, пожал плечами, покачал головой.

- Так ты тоже заодно с ними, мерзавец! - громким шепотом, чтобы не услышали за дверью, прошипел Жоан.

- Видите ли, шеф... я... это... самое... решил просто прогуляться. Лифт что-то плохо работает...

Жоан посмотрел на замасленный пакет. В нем было десятка три бутербродов. Ясное дело: они предназначались игрокам.

В этот момент позади Алоизио появился гарсон из бара. Он нес бутылок десять пива и две - рома. Проследовав с учтивым полупоклоном мимо Салданьи и Алоизио, гарсон подошел к двери, за которой слышались голоса, постучал, громким голосом провозгласил: "Сеньоры! Ваши напитки!" - и вошел.

Прекрасно! Мало того, что они вопреки строжайшему запрету играют в карты, они еще и пьют! Жоан рассвирепел и вошел следом за гарсоном.

В комнате было накурено, как в солдатском туалете. Вокруг маленького столика, выдвинутого в центр, сидело как минимум полкоманды.

"Поставь на комод!" - крикнул кто-то, не поднимая головы. Гарсон, к которому был обращен этот приказ, начал расставлять бутылка на большом комоде.

Чей-то голос в дыму спросил: "А где же Алоизио с бутербродами? Есть хочется".

"Раздавай, и не скули! - рявкнул ему в ответ Пауло Валентин. - Тебя сюда что, жрать позвали?"

На банке был сидящий спиной к двери и к вошедшему Салданье Диди. У него между пальцами расцвело радугой множество банкнот, как у рыночного менялы. Там были и зеленые доллары, и желто-голубые колумбийские песо, и родные крузейро с портретом Жетулио.

Первым увидел Жоана Мане Гарринча. У него в руках были карты, но не меняя позы и не изменившись в лице, он вдруг оказался с газетой в руках. Куда делись карты, понять было абсолютно невозможно. Произошло чудо престидижитации. Не поведя бровью, Мане уткнулся в газету с таким видом, будто его в эту минуту больше всего на свете интересовала биржевая сводка с курсом акций "Ройал Дэтч шелл". Его физиономия олицетворяла сосредоточенность и пиршество интеллекта.

Аморозо, который стоял рядом с Мане лицом к двери, тоже сразу увидел Жоана, раскрыл рот и пулей бросился наутек. Шмыгнул в туалет и захлопнул за собой дверь. Никто не обратил на это внимания. Ну, приспичило парню, подумаешь! Все были в азарте, поглощены игрой, с горящим и взглядами, прикованными к картам.

Диди вообще ничего не заметил, он продолжал размеренно бубнить: "Ну, кто еще? Делайте ваши ставки, уважаемые сеньоры! Король - мой, а ваша дама бита!"

- И для меня, пожалуйста, десятку! - сказал Салданья, как бы напоминая о штрафе в десять долларов, обещанном им за игру в карты.

Тут уже все остальные увидели тренера и застыли в немой сцене. И только Диди, все еще ничего не замечающий и не понявший, кто это сзади говорит о десятке, небрежно бросил через плечо: "Деньги на кон! Иначе мы не разговариваем. Курочка кушает клювиком к земле. Кто женился, спит в обнимку. Девочки любят мальчиков, а денежки любят счет". Он сыпал пословицами, как аукционист, продающий на сельской ярмарке старые кастрюли, фотографии Кларка Гейбла и пластинки Кармен Миранды.

И тут Куарентинья, словно очнувшись, вскочил, бросил карты и завопил: "Полиция!"

Все бросились врассыпную. Словно тайфун прошелся по комнате. Диди развернулся, уткнулся носом прямо Салданье в грудь, сообразил, что происходит, и закричал: "Мы не на деньги играли, сеу Жоан! Не на деньги!"

Он, наглец, кричал это, потрясая руками, полными банкнот! А в углу комнаты, съежившись и испуганно глядя на Салданью, сидел ее хозяин: приютивший картежников певец-испанец. Жоан плюнул на пол, погрозил ему кулаком и вышел, хлопнув дверью так, что на остальных этажах зазвенели окна.

Да, очень трудно иметь дело с двумя десятками парней, которых нечем занять. Особенно если среди них такие хитрецы, как Гарринча, Диди или Пауло Валентин.

Наутро команда "Ботафого", уложив свои нехитрые пожитки в сумки и саквояжи, следовала в аэропорт, чтобы отправиться дальше - в Сальвадор, где ее ждали очередные соперники. А может быть - и письма от жен и подруг.

Игорь ФЕСУНЕНКО