Газета Спорт-Экспресс № 211 (3003) от 17 сентября 2002 года, интернет-версия - Полоса 8, Материал 3

Поделиться в своих соцсетях
/ 17 сентября 2002 | Плавание

ПЛАВАНИЕ

В воскресенье в Вене на 73-м году жизни после тяжелой продолжительной болезни скончался Сергей Вайцеховский - великий тренер, создатель знаменитой советской сборной по плаванию 1973 - 1982 годов.

До того, как он принял сборную, в истории советского плавания была лишь одна золотая олимпийская медаль - Галины Прозуменщиковой. На Олимпийских играх-76 в Монреале пловцы СССР завоевали девять медалей разного достоинства. В 1980-м в Москве медалей было восемь. Золотых.

Сегодня, прощаясь с Сергеем Михайловичем, мы публикуем интервью, которое он дал 12 лет назад, в 90-м, своей дочери Лене. Она и сегодня считает то задание самым сложным из всех, что довелось выполнять. "Плавание было для отца всем, - объясняет обозреватель "СЭ" Елена Вайцеховская. - И я прекрасно понимала, что рана, нанесенная отлучением от любимой работы, слишком глубока, чтобы рассказывать об этом кому бы то ни было. Мне же отец никогда не врал".

Вот это интервью. Полностью.

Сергей ВАЙЦЕХОВСКИЙ

И ТОГДА Я НАПИСАЛ СЕКРЕТНОЕ ПИСЬМО

Помню, как в 82-м отец вернулся из Спорткомитета и сказал: "Все, я больше не главный тренер".

И потянулись недели, заполненные звенящей тишиной. Мы с мамой не задавали вопросов, телефон, до того раскалявшийся от трезвона, молчал. Отец - тоже.

Постепенно жизнь входила в свое русло, а большой спорт отодвигался на второй план. Отец работал в институте физкультуры, сначала директором, затем ушел на преподавательскую работу, защитил диссертацию, стал доктором наук, профессором.

- Ты давал множество интервью. А о чем ты сам больше всего хотел сказать?

- О том, что такое Главный тренер. Когда он хорош, когда плох - не с точки зрения начальства (там все предельно ясно), а с точки зрения тех людей, которые его окружают.

Считаю, любой тренер должен любить детей. Понимаешь, я начал заниматься спортом в голодные послевоенные годы. Не было ничего, но детский спорт был развит гораздо больше, нежели сейчас. Было много энтузиастов, и самое главное - были тренеры, которые по-настоящему любили спорт и нас, детей. Они возились с нами как наседки с цыплятами.

Мне кажется, именно тогда я понял, что спорт это не уровень результатов, а образ мышления. Можно быть великим спортсменом на уровне второго разряда и совершенно никудышным мастером спорта. Спорт, которому нас учили, был чистым. Никто не думал, сколько на нем можно заработать, куда поехать. И когда я организовывал команду, то инстинктивно окружал себя людьми с таким же образом мыслей.

- У нас дома я видела фотографию сборной образца 1973 года после матчевой встречи с командой ГДР в Берлине. И на обороте твоей рукой написано: "Мы проиграли, но мы победим!!!" Честно говоря, даже сейчас, когда это стало явью, точнее, было явью, я не могу понять, откуда взялась убежденность, чтобы такое тогда заявлять?

- На том матче случилась история, которая полностью переломила мою психологию. Мы начали все, абсолютно все проигрывать - за два дня не набрав ни одного очка. И тогда, должен признаться, я впервые в жизни смалодушничал: "Да, не за свое дело ты, Серега, взялся".

Когда понуро шел к выходу из бассейна, то вдруг увидел на опустевшей трибуне девочку в форме советской сборной, которая горько рыдала. Это была Люба Русанова. Спрашиваю, что случилось, а она сквозь слезы: "Мне врач плыть запретил, температура 39,6". Я ей: "Девочка, успокойся, ведь ты уже ничем не сможешь помочь команде", - а она: "Я понимаю, но позор-то какой!"

Эти слова настолько меня встряхнули, что я там же, на трибуне, дал себе слово: пока не выиграю у команды ГДР, не сдамся.

- То есть ты ставил цель подготовить сильнейшую команду Европы?

- Первоначальную цель. Понимаешь, когда ушел из института - а было это в 73-м, я только-только стал заведующим кафедрой плавания, - то был полон идей, замыслов. Уверен, что через два-три года защитил бы докторскую. Но всем пожертвовал ради того, чтобы советское плавание стало лучшим в мире. И мне почти удалось добиться этого. Но уже в восьмидесятом увидел, что это никого не интересует. Моим руководителям было достаточно и того, что мы три года подряд выигрываем у команды ГДР.

- Мы не так часто виделись, пока ты был в команде, но мне показалось, что после восьмидесятого ты стал совсем другим, потерял интерес к работе.

- В какой-то степени. Когда я брал команду в катастрофическом положении (а именно так оно было оценено на коллегии Спорткомитета в 73-м), то мог спокойно работать. Разрабатывал идеи, принимал решения, и мне никто не мешал. Когда же мы с блеском выступили на Олимпиаде-76 и начали выигрывать у ГДР, то вдруг появилась масса людей, которые лучше меня знали, как надо тренировать команду. Люди, просидевшие все эти годы за письменным столом, тоже стали крупными "специалистами" и постоянно вмешивались в дела команды.

Скажу тебе и такую вещь: в начале моей работы меня очень поддерживал председатель Спорткомитета Сергей Павлов. И успех дела стал возможен во многом благодаря этому. А после московской Олимпиады Павлов вдруг утратил к нам интерес.

- В чем это выражалось?

- Например, нам было обещано построить на базе "Озеро Круглое" открытый бассейн. Фирма "Адидас" бралась за это. Но когда я привез Павлову письмо от главы фирмы Хорста Дасслера, что они готовы выделить на строительство 315 тысяч долларов, то присутствовавший при разговоре заместитель Павлова сказал: "Что-то здесь не так. Что это они ни с того ни с сего вам такие деньги дают?"

Я понял его логику так: если Вайцеховскому дают 315 тысяч официально, то сколько же наличными он в карман положил?

Тогда-то у меня с Павловым и состоялся крутой разговор. Разгневанно он сказал, что незаменимых тренеров нет, не боги, дескать, горшки обжигают. Насчет горшков - согласен. Но чтобы подготовить спортсмена класса Сальникова, нужен Бог. Чтобы подготовить команду, способную выиграть у любой другой, - тоже. Я тогда и себя относил к тренерским богам. Хотя, как выяснилось позже, ошибся. Меня просто убрали из команды.

- Знаешь, а я всегда завидовала пловцам. Наблюдала, сравнивала - ведь все крупные соревнования у нас проводились вместе - и приходила к выводу, что твоя команда как-то чище, чем любая другая.

- У нас никогда не было расхлябанности, фарцовки, каких-либо осложнений на таможне. Не помню, чтобы обсуждали кого-то за недостойное поведение.

- А чем это объяснить?

- Тем, с чего я начал, - я их очень люблю. И все время занимался их воспитанием. Главная задача тренера не в том, чтобы определить, как и сколько спортсмену плыть на тренировке. Главная его задача - воспитывать человека.

Вот, например, изучение английского языка в команде. Мне это было важно по нескольким причинам. Я понимал, что обеспечить спортсменам наилучшие условия для тренировки, питания и восстановления можно только на сборе. И я хотел, чтобы они на сбор ехали с удовольствием. А серьезные занятия языком во многом этому способствовали.

Во-вторых, я старался, чтобы у них не было свободного времени. Я всегда привожу в пример армейского старшину, заставляющего копать траншею от забора и до обеда. Все считают, что старшина - дурак, а он - корифей в педагогике, знает, что полчаса свободного времени у солдата - это готовое ЧП.

Но я не хотел действовать командным методом. Поэтому возил по сборам профессоров института физкультуры, преподавателя английского языка, организовывал кружки, приглашал артистов.

- Почему же ты сразу после ухода из команды перестал бывать на соревнованиях?

- Сложный вопрос... Была обида. Но не это главное. Я увидел, что все идет наперекосяк. Вмешаться в этот процесс я не мог, потому что в тот момент искоренялся сам дух Вайцеховского. Были нарушены многие традиции, принципы. Я, например, считал, что если спортсмен рассчитался с государством, то и государство должно с ним рассчитаться. По этой причине настаивал, чтобы Прозуменщиковой семь лет после ухода из спорта платили высшую ставку. Не ради нее самой - ради принципа, ради стимула для тех, кто только пришел в сборную. А Кошевой за два месяца до окончания института сняли ставку вообще.

Убрали и тех тренеров, что составляли славу команды, - Зенова, Кошкина, Яроцкого... Я считаю высочайшим достижением, что сумел собрать вокруг себя интересных людей, а не удобных, как делали многие главные тренеры, в том числе мои предшественники. Мне самому всегда был очень неудобен, например, Яроцкий. Но я шел на компромисс. Я не верю, что олимпийского чемпиона может подготовить любой тренер. Таким тренером надо родиться. И когда я увидел, что этих людей уничтожают на моих глазах, а я не могу вмешаться, то понял, что десять лет работал напрасно. И тогда я ушел навсегда.

- А с какими чувствами через семь лет ты ехал в Бонн на чемпионат Европы в качестве комментатора, зная, что вновь окажешься среди людей, с которыми работал?

- Без злорадства. Я всегда очень любил этих людей, был рад увидеть коллег - во многих командах остались те же тренеры, что и семь лет назад. И уже тот факт, что сразу несколько стран предложили мне возглавить их команды, - свидетельство того, что обо мне не забыли.

- А будешь ли получать моральное удовлетворение, работая против своей страны?

- Против я работать не буду. Кстати, наиболее выгодные экономические условия я бы получил, работая в ФРГ. Но я никогда не надену форму ФРГ. В том числе и потому, что советское плавание в этом случае уже никогда не будет в Европе даже вторым.

- Я, кажется, начинаю понимать, что больше всего раздражало спортивных руководителей - твоя самоуверенность...

- Я просто знаю себе цену. А высшая нескромность в моем представлении - это когда дилетанты начинают учить профессионала. Я и сам задавал себе вопрос: почему же меня так не любят? Почему каждый считал своим долгом облить меня, уже ушедшего, грязью? Сколько было разговоров в мою бытность директором научно-исследовательского института физкультуры: "Вайцеховский против анаболиков выступает, а сам-то..." И ведь люди, говорившие это, знали прекрасно, что все завоеванные при мне медали были чистыми.

Я не сказал тебе еще об одной причине моего ухода: всю жизнь я говорил: "Никогда не сделаю с чужим ребенком то, чего не сделал бы со своим собственным". И когда пошла волна анаболиков, в которую меня просто толкали, я прямо сказал: "На это не пойду никогда!"

Я не верю в анаболики. А верю в порядок, дисциплину, трудолюбие. И все мои дальнейшие конфликты, даже после ухода, были связаны только с этим. Уже когда я стал директором института, руководство Госкомспорта пыталось заставить меня пробовать на спортсменах неразрешенные лекарственные препараты. Кончилось тем, что я написал секретное письмо председателю - о том, что такие эксперименты проводятся, что я против и, несмотря на приказ свыше, не буду брать ответственность на себя.

Сделал это для того, чтобы остались следы - и они остались: секретные документы так просто не выкинешь. Более того, я консультировался в Министерстве здравоохранения, где сказали, что отвечать все равно придется мне. Поскольку те, кто дал устное распоряжение, от своих слов всегда откажутся. После этого приказом по институту я запретил перечислять деньги на приобретение препарата, выразив тем самым открытый протест.

- Давай немного отвлечемся. Мне всегда хотелось спросить: почему ты, исключительно целеустремленная и волевая личность, не состоялся как спортсмен?

- Готов объяснить. Есть такие понятия - "боец" или "не боец". Обычно их употребляют, имея в виду психологический аспект. А это - физиология. Когда приближается ответственный момент, организм начинает выделять гормон норадреналин, который вызывает возбуждение всех систем организма. И у некоторых людей это приводит к тому, что разлаживается тонкая координация.

Простым глазом это не увидеть. Изменилось, скажем, соотношение между напряжением и расслаблением мышц, и все - организм переходит на другие обороты. Я никогда не боялся соревнований, соперников, но и показать результат, на который готов, тоже не мог. Поэтому, когда ты начала прыгать в воду, специально отправил маму в бассейн на соревнования - посмотреть, в кого из нас ты пошла. Если бы в меня - я настоял бы прекратить занятия.

- То есть ты считал, что стоит серьезно заниматься спортом только тогда, когда можно добиться наивысшего результата?

- К сожалению. Спорт пошел такой. Уверен, что смертью советского массового спорта, и прежде всего детского, был 52-й год, когда советские спортсмены впервые приняли участие в Олимпийских играх. С этого момента все остальное стало второстепенным. Люди, связанные с большим спортом, никогда не будут интересоваться массовым прежде всего потому, что это им просто неинтересно. Большой спорт - тоже своего рода наркотик. Возьми меня: я - преподаватель в институте, и, наверное, неплохой. Но мне это скучно. Я - профессионал, поэтому хочу играть в ту игру, которая мне нравится.

- А что бы ты еще хотел сделать в жизни?

- Написать хорошую книгу о большом спорте, о тех и для тех, кто им занимается. Найти объяснение, почему мы это делаем. Почему, например, ты, достаточно легкомысленная и жизнерадостная девочка, залезала на десятиметровую вышку и прыгала, переломанная, полуослепшая после травмы. Почему Сальников пятнадцать лет изо дня в день лез в воду, по восемь часов выполняя нечеловеческие нагрузки? Почему?!

- Ты уже ответил сам - обратного хода нет.

- Вот я и хочу об этом написать. И еще хочу проявить себя как тренер, у меня остались идеи, я хотел бы их реализовать.

- В другой стране?

- Но ведь в своей я не нужен...

P.S. Книгу он так и не написал. И идеи реализовать не успел - неизлечимо заболел вскоре после того, как уехал в Австрию работать по контракту. Уже не мог читать то, о чем писала его дочь. Но, по словам Елены Вайцеховской, вся ее жизнь в журналистике - это в какой-то степени та самая, не написанная Сергеем Михайловичем книга о спорте.