ХОККЕЙ |
ФЕНОМЕН |
ЛОКТЕВ
Локтев имел шанс закрепиться еще в бобровской тройке форвардов, но судьба отвела ему роль лидера второго поколения наших хоккеистов-победителей. А к третьему и четвертому поколениям Константин Борисович имел отношение уже как тренер ЦСКА - клуба, верность которому обернулась для него в итоге драмой. И все ли теперь помнят, что именно при Локтеве, которому в эти дни исполнилось бы 70, возвращался в строй после тяжелейшей травмы Харламов и начал играть за основной состав мастеров Фетисов?
После расформирования сталинского клуба ВВС, сплошь состоявшего из хоккейных знаменитостей, в распоряжении Анатолия Владимировича Тарасова и его армейской команды оказался переизбыток талантов. И не всех Тарасов приветил - Тихонова, например, уступил Аркадию Ивановичу Чернышеву, руководившему "Динамо". И не из той ли дали прорастали корни последующих непростых взаимоотношений будущих тарасовских преемников - Константина Борисовича с Виктором Васильевичем?
Шла зима пятьдесят четвертого года, когда в Свердловске Евгения Бабича скрутил радикулит. В тот вечер Локтеву случилось сыграть с Бобровым, остроумно оставить шайбу лидеру перед пустыми воротами - и услышать от Всеволода Михайловича похвалу себе. А еще - реплику, брошенную бомбардиром своему другу и любимому партнеру: кажется, мол, тому подходит срок уступить свое место Косте.
В планы Тарасова как раз и входило скорейшее избавление от великих ветеранов - но в первую очередь именно от Боброва, постоянно ему противоречившего. Тренер армейского клуба делал ставку на перспективу и на молодых. И в конце концов появилась тройка, заставившая своей игрой знатоков и публику не сожалеть больше о завершении карьеры Бобровым. Отмечу при этом: в тройку молодые хоккеисты превратились не без влияния старшего из них - Локтева.
Много лет спустя Константин Борисович рассказывал: "Мне приглянулся Альметов, и я попросил Анатолия Владимировича поставить его в нашу тройку. А Тарасов потом написал в книге, что Локтев, мол, был против Альметова. Но это он сам поначалу был категорически против. Я уже увидел Альметова в молодежной команде и сразу почувствовал к нему симпатию - может быть, тройка и начинается со взаимной приязни. Мы тогда выступали звеном, где моими партнерами были Александров и Черепанов - крепкий, опытный мастер, прошедший тарасовскую школу. Александров играл центра, но мне казалось, что в центре он не использовал своих лучших качеств - скорости и обводки. Моей инициативой было поставить его на край... В звене все контакты возникают через игру. Если, например, я думаю на пять ходов вперед, а новичок, пришедший в тройку, на один ход, и только, то, конечно, ничего у нас не получится. Тройка складывается, если и я мыслю на пять ходов вперед, и партнер мой - на четыре или, лучше, на шесть. Альметов и Александров были именно такими партнерами. А человеческое приложилось к игровому взаимопониманию..."
Тройка называлась по имени центрфорварда - альметовской. Но определить в ней явного лидера было столь же сложно, как и гораздо позднее, в середине восьмидесятых, когда заблистало звено Игоря Ларионова. Локтев (чувствовавший себя, может быть, и житейски поопытнее, и основательнее в понимании игры) на главенствующую роль Боброва и в шутку не претендовал - с его партнерами такое не прошло бы. В жизни он был с ними равно близок, но по-разному. Семьями дружил с Александровым, но, признавался, душевно больше тянулся к "непутевому" Альметову.
После чемпионата мира66, где его назвали лучшим нападающим, Локтев - в самолете, который нес хоккеистов на родину, - заявил партнерам, что заканчивает выступать. И в ответ на их негодование напомнил, что одного старше на пять, а другого на целых семь лет. А еще сказал, что в свои тридцать три года намерен принять предложение - работать тренером в Югославии...
Переговоры с югославами сорвались. Локтев оказался не у дел. К сезону он, естественно, не готовился - под принятые в армейском клубе нагрузки не "вставал". Но когда Тарасов позвал Константина выручить команду, немедленно откликнулся. Сыграл несколько матчей, но чувствовал себя теперь, на тарасовский взгляд, слишком уж "вольнослушателем". И в конце концов Анатолий Владимирович сказал: "Ладно, Костя, хватит, отыгрался".
Место свое через несколько сезонов Тарасов уступил именно Константину Борисовичу, не скрывавшему, когда ходил в помощниках старшего тренера, что не хочет быть "маленьким Тарасовым". "У меня другой, чем у Тарасова, характер, - признавался впоследствии Локтев, - я искал оптимальный вариант сочетания доброты с требовательностью. И, в отличие от Тарасова, не создавал специально конфликтных ситуаций. Они и так бывали. Без них нет жизни... а уж держать зло на кого-нибудь... Как-то играем на четвертый день после отпуска в футбол, а Валерка Харламов не бегает. Я ему: "Раз всю игру простоял - беги десять кругов". А он: "Не могу. Я выпил накануне". И смотрит на меня широко открытыми глазами. Он все понимает - так зачем же нам конфликтовать? Но я ему сказал: "Все равно десять кругов беги...".
Назначение Виктора Тихонова в ЦСКА, назначение сверху, Локтев, выигравший перед тем чемпионат страны, встретил до такой степени болезненно, что от каких-либо других рабочих предложений отказался - не мыслил себя вне армейского клуба. Я на всю жизнь запомнил, как шел он, пятидесятипятилетний, превратившийся в инженера по технике безопасности НИИ полиграфии, по бывшей Каляевской - плотный, коренастый, в сером плаще и с кошелкой, позвякивавшей молочными бутылками.
Возможно, молоко было в бумажных пакетиках, но в памяти почему-то осталось позвякивание пустых бутылок...
Александр НИЛИН