Газета Спорт-Экспресс № 30 (3408) от 10 февраля 2004 года, интернет-версия - Полоса 13, Материал 1

В 1999-м его считали самым неординарным молодым фигуристом России. А в 2003-м - самым большим неудачником. На то, чтобы преодолеть путь от чемпиона мира среди юниоров до призера взрослого европейского чемпионата, Илье Климкину потребовалось целых пять лет.

Илья КЛИМКИН

О БОЛЬШОЙ ЛЮБВИ НАДО МЕЧТАТЬ С БОЛЬШИМИ ДЕНЬГАМИ

Наверное, не было в Будапеште человека более счастливого, чем Илья Климкин, выигравший бронзу мужского турнира. Ведь еще пару месяцев назад ничто не предвещало, что фигурист не то что завоюет медаль, но вообще дотянет до сборной: травма ноги, полученная в сентябре, к концу осени усугубилась настолько, что Илья почти не мог ходить. Поэтому в Будапеште и не верилось: неужто это именно тот Климкин, который с такими мучениями отбирался в сборную всего за три недели до этого?

- Сам удивился, насколько легко выступать было. Особенно в короткой программе. Даже хореограф мой - Ирина Евгеньевна Колганова - сказала, что никогда меня таким не видела: глаза умные, руки дотянутые. И я даже не устал. Хотя перед этим, в квалификации, сильно давило сознание того, что группа слабая, а значит, проигрывать нельзя. Не простят.

- Вы когда-нибудь пытались понять, почему столько лет вам не удавалось добиться результата?

- Мне кажется, такое понимание приходит с возрастом. Становишься старше - и приходишь к выводу, что не надо обращать внимание на свои оценки, на чужие, думать о том, сколько денег получится заработать при том или ином результате.

Я лишь недавно научился сосредоточиваться только на своем выступлении. Раньше спать не мог ночами - так волновался. Если хорошо откатывал произвольную, засыпал часа в четыре утра. Ночью, случалось, даже тренироваться ходил - если вовремя не останавливали. И постоянно боялся проиграть. Потому что все время слышал, что в случае неудачного выступления оно, выступление это, может оказаться для меня последним, что я никогда в жизни никуда больше не поеду и что мне вообще в фигурном катании делать нечего.

У нас же даже после единственного поражения умеют убедить, что ты - никто и никому не нужен. Не знаю, как других, а меня такие вещи всегда выбивали из колеи. Очень переживал. И за себя, и за своего покойного тренера - Игоря Русакова. Не мог отделаться от мысли, что мы с ним одни против всех. И что все против нас.

Самый первый взрослый чемпионат Европы в 2002-м тоже сложился неудачно. Получил травму - перелом остистого отростка одного из позвонков. С тулупа в борт въехал на тренировке. Из-за этого плохо выступил - и на чемпионат мира не поехал.

ХОТЕЛ ИГРАТЬ В ФУТБОЛ

- К Русакову вы попали еще в детстве?

- Сначала занимался у Эдуарда Плинера на стадионе Юных пионеров. Туда меня в четыре года привели родители. В 80-е вообще было модно отдавать детей в фигурное катание. Мне рассказывали, что при каждом наборе в секцию в день просматривали порядка восьмисот кандидатов. Я же хотел играть в футбол. Бредил им. Но папа был категорически против. Именно он настоял, чтобы я катался, а потом контролировал все мои тренировки.

Правда, у Плинера на меня никто особого внимания не обращал. Я даже не прыгал толком - ездил от борта к борту. А в девять лет перешел к Русакову. Плинер тогда уехал в Америку, а Игорь Сергеевич набирал свою первую группу. Пойти к нему мне посоветовала тогдашний директор СЮПа Татьяна Роганова. И почти сразу мы уехали на тренировочный сбор в Днепропетровск.

Мне сперва очень там не понравилось. Привык ведь сам по себе кататься. А тут - чуть ли не круглосуточное внимание тренера. И на льду, и в зале, и у хореографического станка. Пытался сопротивляться. Искренне считал, что, раз умею тройной тулуп прыгать, учить вращения и дорожки мне вообще ни к чему. И без них первенство Москвы у ребят своего возраста выиграть могу. Уже потом, когда съемки тех времен посмотрел, понял, что в 10 лет представлял собой натуральную деревяшку с лохматой головой. Волосы были кудрявые, стричь их я не любил. В общем, с характером мальчик был.

Где-то через год Русаков меня переубедил. А лет в 14 вдруг стало что-то получаться. Стал ездить по соревнованиям.

- Первый международный турнир помните?

- Еще бы! Это было в Англии - даже не соревнования, а что-то непонятное, вроде сельского первенства. С тремя участниками, одним из которых был англичанин. Я тогда прыгал уже пять тройных и даже пытался делать аксель. Англичанин же выступал с одним тройным прыжком. Тянули его на тех соревнованиях страшно. Но выиграл я. Горд был неимоверно. Тогда и решил, что фигурное катание мне начинает немножко нравиться.

Потом много чего случалось. Были и взлеты, и падения. После того как в 1999-м выиграл юношеский чемпионат мира, приехал выступать на этапе "Гран-при". Занимать (как искренне предполагал) вполне пристойное место. Тогда катались Женя Плющенко, Саша Абт... Думал, что где-то за ними и пристроюсь. А оказался десятым.

Наверное, с тех пор у меня и стала складываться репутация не самого стабильного спортсмена. С которой до сих пор борюсь. Ведь только здесь, в Будапеште, - пожалуй, впервые в жизни, - почувствовал, что получаю настоящее удовольствие от соревнований. Хотя волнение было сильным - после травмы все-таки. Десять дней перед чемпионатом из больницы не вылезал - по шесть часов в день всевозможных процедур! Компрессы, примочки, физиотерапия. Да и до этого три месяца ходил по врачам. И операцию сделать предлагали, и на пару месяцев вообще тренировки прекратить. А как прекратишь? Чтобы следующий сезон снова с нуля начинать?

ПРИВЫК РАБОТАТЬ БЕЗ ДАВЛЕНИЯ

- Что все-таки случилось с ногой?

- Когда после смерти Русакова я начал тренироваться у Кудрявцева, то сразу очутился в непривычной для себя обстановке. Виктор Николаевич - тренер очень опытный, намного старше, чем был шеф. И сразу поставил дело так, что он все решает, а мое дело - беспрекословно подчиняться. Я же привык работать не то чтобы на равных, но без давления.

Первые три недели тренировок, когда приходилось полностью катать программы независимо от того, как я себя чувствую, дались крайне тяжело. В итоге однажды я проснулся, что называется, без двух ног. От перенагрузки заболело все.

Я никогда раньше не ездил на этапы Кубка России. Но Виктор Николаевич сказал, что у него принято обкатывать все программы именно на этих соревнованиях. Нога к тому времени болела все сильнее и сильнее, мы постоянно пытались ее подлечивать, но толку от такого лечения было мало. В итоге я попросил, чтобы меня сняли с этапов "Гран-при". И с американского, и с китайского, где я был заявлен. В США действительно не поехал, а в Китай пришлось - выяснилось, что билет уже взят. Ногу, естественно, опять "убил".

Надо было, наверное, настоять на своем, но мне очень не хотелось конфликтовать с Кудрявцевым. Все-таки только-только работать вместе начали.

Виктор Николаевич сам постоянно искал для меня врача, но после Китая нужно было уже начинать готовиться к чемпионату России. Это всегда такой старт тяжелый... В России довольно много фигуристов, способных раз в год неожиданно выстрелить. Собственно, если бы с соревнований не снялся Абт, вообще неизвестно, как все для меня сложилось бы. Предполагалось, что соперничать за третье место мне придется с Андреем Грязевым, которого сильно разрекламировали - после того, как он успешно выступил на юниорском "Гран-при". В принципе это нормально - обо мне тоже немало лестных отзывов было после того, как я выиграл первенство мира в 1999-м, но то, что перед чемпионатом России мы с Грязевым были не на равных, - это факт.

- Не жалели в тот момент, что перешли к Кудрявцеву?

- Об этом его попросил Русаков перед смертью. Мне же сказал, что Виктор Николаевич - хороший тренер и что я наверняка найду с ним общий язык. И сейчас у нас действительно начинает все налаживаться.

Честно говоря, когда я к Кудрявцеву на "Москвич" перешел - как в рай попал. На СЮПе нам постоянно как бы одолжение делали, что пускают кататься. Выиграл - объявление повесили на два дня. И все. А то, что машина заливочная не работает и света нет, - наши проблемы. На "Москвиче" если мне нужно, чтобы во время проката весь свет горел, - значит, он будет гореть. Воздух потеплее сделать или лед помягче - пожалуйста. Чувствуешь, что тебя уважают хотя бы за то, что ты столько лет работаешь. А то, что притираться друг к другу с тренером пришлось, - так это нормально.

- Знаю, Русакову еще года полтора назад настоятельно рекомендовали передать вас более опытному наставнику.

- Мне тоже об этом говорили. Причем в настолько жесткой и некорректной форме, что я до сих пор немножко в обиде. Мол, или немедленно уходи от Русакова - или вообще заканчивай кататься. В моем присутствии Игорю Сергеевичу говорилось, что он вообще не тренер и никого ничему научить не в состоянии. Особенно ему доставалось после моих плохих прокатов. Ушаты дерьма на голову выливали. Шеф советовал не обращать внимания, хотя однажды и сам не выдержал: "Уходи, - говорит. - Я устал бороться".

- А сами не задумывались, что переход может разом снять все проблемы?

- Дело в том, что мне открыто сказали, к кому я должен идти, чтобы эти проблемы исчезли. Но именно к этому человеку я идти не хотел. Да и не смог бы. Русаков слишком многое для меня сделал. Когда у меня не было ни копейки собственных денег, он помогал доставать коньки, шить костюмы. Уйти, когда стало что-то получаться, было бы вопиющим свинством.

ПРЕДЛОЖЕНИЯ О ПЕРЕХОДЕ НЕ РАССМАТРИВАЛ

- Но ведь он сам был готов вас отдать.

- И умереть? Единственное, что его держало в этой жизни, - так это фигурное катание. И то, что катался я. Поэтому предложения о переходе вообще не рассматривал.

- Вы понимали, насколько тяжело болен тренер?

- Конечно. Может быть, даже лучше, чем он сам. К тому же мама - врач. Что такое четвертая стадия лимфомы, не нужно было объяснять. В лучшем случае - семь-восемь лет жизни. И я знал, что ни за что не стану тем человеком, который Игорю Сергеевичу эту жизнь сократит. В нашем кругу он никогда не давал понять, что болен. А может, и сам забывал об этом. Даже когда ему было очень плохо, приезжал на каток. Закроется в своей каморке после тренировки, поспит немного - и снова на лед. Мы знали: если Игоря нет, значит, встать не смог.

Когда он уже совсем не мог двигаться, я по-прежнему приходил на тренировки - понимал, что катаюсь только для него. Потом приезжал в больницу, рассказывал. Если не получалось - звонил по телефону.

- Насколько же тяжело было это выдерживать?!

- В какой-то степени я чувствовал, что готов к тому, что тренера не станет. По-настоящему страшно было в 1998-м, когда я впервые увидел, как Игорь Сергеевич умирает у меня на глазах. Перестает ходить, говорить... От него тогда ушли все ученики - остались я и Лебедева. В таком состоянии шефа удалось отправить во Францию, и там ему сделали операцию по пересадке костного мозга. Примерно тогда же я выиграл первенство мира. И он начал поправляться. А прошлой весной лечение уже не дало результатов.

- Ваши программы Русаков ставил сам?

- Всегда. Мне очень нравилось, что они получаются необычными. В то же время - удобными. В них всегда хотелось кататься. Музыку шеф тоже отбирал сам. Дружил с Натальей Плеже - композитором, которая давно живет во Франции. Последняя программа, что мне от него досталась, - "Лебединое озеро".

Когда мы встретились с Плеже на сороковинах, я узнал, что у нее для меня хранится большой запас музыки, которую на протяжении многих лет отбирал Русаков. Она так и сказала: "Игорь оставил музыку, которую просил передать, когда ты станешь чуть постарше". Он вообще хорошо чувствовал мои возможности. Два года назад мы катали "Петрушку" и "Фавна", и я был уверен, что больше не соглашусь на классику никогда в жизни. А сейчас мне безумно нравится катать "Лебединое озеро". Дотягивать линии, делать элементы. Думать не только о прыжках, но и о том, каким должен быть взгляд, руки... Как ни странно, чем меньше я зацикливаюсь на прыжках, тем лучше они у меня получаются.

- Не жалеете сейчас, кстати, что в Будапеште решили включить в произвольную программу второй четверной прыжок?

- Нет. Хотя обычно, если первый четверной я делаю хорошо, второй выкидываю. Чтобы дальше поспокойнее выступать. Здесь же, поскольку на лед выходил последним, уже знал, что Жубер откатался здорово, - слышал реакцию зала. То, что Плющенко выступил очень плохо, тоже понял. Если уж ему 5,4 за технику поставили... Но все эти мысли подсознательно промелькнули - и тут же ушли.

- А почему ошибаться начали? От радости, что оба четверных замечательно получились?

- Да нет, сил не хватило. Не готов оказался к таким нагрузкам. Тренировался-то как придется. Да и что бы мне дал более чистый прокат? Все равно остался бы третьим.

- Почему вы в этом так уверены?

- Меня просто не поставили бы на второе место. Уж если не поставили после короткой программы...

РАНЬШЕ ЖИЛ КАК ПРИДЕТСЯ

- Вы действительно считаете, как сказали в Санкт-Петербурге, что выиграть у Плющенко невозможно?

- На данный момент это реально лишь в том случае, если Женя сам ошибется. Как здесь, например. Я по телевизору фрагмент его программы увидел, когда случайно проходил мимо монитора, так даже и не поверил сперва, что это Женя.

У Плющенко слишком высокий рейтинг. Стабильность выступлений на протяжение столь долгого времени дает большие права. Да, он не становится моложе, появляются травмы, но если посмотреть на вещи реально, я пока не могу откатать программу так, как умеет он. Даже если не сделаю ни единой ошибки. Нет такой выразительности, напора. Чуть-чуть здесь, чуть-чуть там. И это "чуть-чуть" создает тот запас комфорта, благодаря которому сам Плющенко может чувствовать себя в недосягаемости. Но я работаю. И надеюсь.

- А о чем мечтаете?

- О любви. Девочку встретить хорошую, жениться...

- А фигурное катание - побоку?

- Ну, если я скажу, что мечтаю стать олимпийским чемпионом, - это ведь банально. Все так говорят. Конечно, мечтаю. Когда-нибудь...

- Потом станете тренером?

- Не уверен. Сейчас заканчиваю институт физкультуры, но туда, если честно, пошел лишь для того, чтобы в армию не загреметь. Немножко тренировал абонементные группы, но это когда совсем денег не было. Сейчас, правда, клуб помогать стал, стипендию оформили. На показательные выступления опять же попадать начал.

- А на что, простите за нескромный вопрос, жили до этого?

- Как придется. Мама помогала, шеф. Несколько раз мы с ним в спортивный лагерь в Англию ездили. Там в Румфорде директором катка был давний знакомый Русакова - бывший наш тренер. Он и помогал организовывать эти лагеря. Чтобы не только тренироваться, но и подзаработать немножко можно было.

Первую крупную сумму - десять тысяч долларов - я получил за победу на первенстве мира. Мне она такой астрономической казалась, что я даже не представлял, что с ней делать, маме отдал. Это сейчас разные желания появляются. К тому же я романтичный по натуре - подарки люблю девушкам делать, в рестораны их водить.

- Ну да, о большой любви надо мечтать с деньгами.

- С большими деньгами...

- Поклонниц у вас много?

- Фан-клубов, по-моему, уже шесть. С самыми рьяными их представительницами я знаком. Три или четыре японки за мной на все соревнования ездят. Есть швейцарка, которая сейчас учится в Москве. Приехала специально, чтобы выучить русский язык. Еще одна - французский дизайнер. Баннер видели в зале - с Петрушкой? Это она сшила. Мы с ней случайно во Франции познакомились - когда я на Trophee Lalique попал.

- А по-французски говорите?

- Совсем немного. По-английски лучше. Во время тренировочных лагерей нас селили в семьях. Правда, когда первый раз в Англию приехал, знал всего две фразы: "My name is Ilya" и "I'm so hungry, give me food". "Меня зовут Илья" и "Я очень голоден, дайте еды". А потом вдруг заговорил. Со временем подзабыл, конечно, многое, но перед тем, как на чемпионат Европы ехать, на всякий случай полистал учебники. Вдруг, думаю, Eurosport интервью будет брать?