Жизнь и смерть Василия Уткина. Пронзительное интервью его друга и ученика
«Жизнь Василия Уткина» — так назывался фильм к 50-летию легендарного футбольного комментатора и ведущего. Его автор — видеоблогер Витя Кравченко (он не любит, когда его называют Виктором), который играл в любительской команде Уткина «Эгриси», учился в его школе спортивной журналистики, работал на его YouTube-канале, пока не ушел в свободное плавание, а главное — за несколько лет стал его близким другом.
Он сам неожиданно предложил, чтобы интервью об Уткине на 40 дней со дня его смерти брал я, человек, который десятки раз публично с ним пикировался. Но разрыдался после его смерти — и услышал от своей жены: «Это был твой любимый враг».
— Он тебя точно врагом не считал, — сказал мне Кравченко. — У него хватало настоящих врагов. Если бы ты был для него врагом, мы бы сейчас не общались. Да, поугорать, поприкалываться над тобой Вася любил. Но единственная его претензия к тебе заключалась в том, что он считал тебя графоманом. Но он не относился к тебе плохо как к человеку.
За месяц после его смерти я многое для себя пересмотрел. В частности, понял, что надо не принимать слишком близко к сердцу критику, какой бы болезненной она ни казалась, если ее автор вызывает у тебя уважение, а иногда и восхищение. Надо продолжать разговаривать и перебарывать в себе обиду. Сколько общения с Уткиным я из-за этого упустил, хотя у нас была куча общих друзей, которые легко бы свели — Антон Орехъ, Сергей Микулик, Артем Франков, тоже уже покойный.
Слава богу, хотя бы в последний Васин день рождения, 6 марта 2024-го, когда узнал от одного из друзей, что его возят на инвалидной коляске, меня что-то кольнуло, и я впервые лет за 15 поздравил его с днем рождения. Он ответил, поблагодарил. Этот обмен парой строк оказался прощанием. Меньше чем через две недели Уткин умер.
Вопроса, принимать ли предложение Вити, передо мной не стояло. Согласился в ту же секунду, как получил его сообщение.
На вычитку перед публикацией, в отличие от большинства сегодняшних собеседников, Кравченко сказал текст не присылать — так же, как ничего не визирует у героев своих выпусков он сам. Просто попросил быть честным перед Уткиным и перед ним.
«Говорят, что про покойников — или хорошо, или ничего. Но Вася был человек масштаба, достойного того, чтобы после его смерти о нем говорили честно», — сказал он.
Мы с Витей прежде никогда не общались, но я почувствовал, что такой разговор должен проходить на «ты», и сам ему, человеку на двадцать лет моложе, это предложил. Так и говорили.
Место на кладбище в Балашихе стоило около двух миллионов рублей
— Во-первых, прими мои соболезнования. Поражаюсь, как на следующий день после смерти Уткина ты смог провести 80-минутный прямой эфир его памяти, при этом плакал почти не переставая. Откуда взял силы?
— Подумал о том, что могу сделать, чтобы помочь его семье. Я находился в это время в Барселоне, и единственное, что было в моих силах, — собрать деньги таким способом, через стрим. Вася много в меня вложил. Так что я заставил себя — хоть особо и не понимал, что делаю, о чем говорю. После стрима лег спать, а на следующее утро проснулся и увидел сообщение, что деньги уже нужны, потому что место на кладбище в Балашихе стоит около двух миллионов рублей.
— Сколько?!
— Вот такие цены — просто ******, если честно. Похоронили Васю в Балашихе, чтобы мама могла ходить на могилу. Все думали и говорили — что за бред, зачем ты собираешь деньги, он же был богатым человеком. Но у него никогда не было больших сбережений, все свои это знают. Все, что он зарабатывал, шло в дело, на тот же «Эгриси». Так что на те деньги, которые мы собрали на стриме, купили место на кладбище.
— Ты знаком с его мамой и сестрой?
— При его жизни не пересекались, с сестрой познакомился только после Васиной смерти. Семью он очень оберегал, огораживал, она для него всегда была отдельно от всех.
— На этом эфире ты сказал: «Не друг, не наставник, не учитель. Надеюсь, в ближайшее время пойму, кем он для меня был». Понял за этот месяц?
— В случае с Васей и моим отношением к нему любое слово превратится в клише, которое ничего не объяснит. Все было вместе. И сам он был человеком, слишком многое в себя вмещающим, чтобы подобрать одно определение. Если говорить о последних годах — он точно вел себя как друг. А до этого — как брат, потому что какие-то вещи из тех, что он делал, можно сделать только для родного человека. И, когда его не стало, я понял, что умер близкий член семьи. А какой именно — дядя, брат, еще кто-то, — не имеет значения.
— Что он сделал для тебя как для родного человека?
— Вася всегда предлагал свой кров — и дачу, и квартиру. Когда начался ковид, он уехал на дачу — и, зная, что мы с Ренатой (жена Вити. — Прим. «СЭ») снимаем квартиру, предлагал переехать и жить у него в Хамовниках. Когда мы куда-то надолго уезжали, он всегда готов был взять нашу собаку, Профессора, чтобы он пожил у него на даче.
В 2017 году Вася предлагал мне купить военный билет за четыре тысячи евро, которые он готов был заплатить. Я тогда просто играл у него в «Эгриси», был футболистом любительской команды и близко ничего не снимал. У меня была проблема с военкоматом, приходили повестки, и у него были знакомые, готовые решить этот вопрос. Я отказался, но одно то, что он это предложил, о чем-то говорит.
Он предлагал помочь с лечением моему отцу, когда в 2019 году узнал, что он болеет. Ему было ничего не жалко. И для кого — для меня. Кто я такой? Приехал в чужой город, в Москву, никого здесь не знал. И вдруг появился человек, на которого я всегда мог рассчитывать. Такой человек. Причем мне не нужно было его ни о чем просить. Он сам всегда выходил с инициативой, чтобы мне помочь. Как только он узнавал от других людей о какой-то проблеме — не дожидался, когда человек сам ему скажет, а предлагал помощь наперед.
И таких людей у него было очень, очень много. У Васи на даче какое-то время жила семья из Мариуполя. Он принимал у себя людей, которые бежали от военных действий, и помогал им.
— Относился ли он по-особому к Балашихе, где родился и вырос?
— Конечно. Он даже к Джикии относился по-особому из-за этого (капитан «Спартака» провел детство в этом подмосковном городе. — Прим. «СЭ»). Вася был патриотом своей страны и своего места. России и Балашихи. Стопроцентно.
— Ты рассказывал, что у Уткина был платиновый абонемент на «Спартак». То есть он за красно-белых все-таки прибаливал?
— Нет, это была интеграция. Когда мы общались, он болел только за «Реал». То, что он публично называл себя болельщиком «Спартака», относилось к детству, но потом он за него точно не болел. А вот за «Реал» — до последнего дня. Это — точно.
Он давно не был за границей и забыл, какой должна быть настоящая паэлья
— Последний раз ты виделся с Уткиным в конце декабря прошлого года. Что из той встречи осталось в памяти, и были ли какие-то упущенные возможности увидеться в этом году?
— Упущенных возможностей не было. Я хотел специально прилететь в Казахстан, чтобы увидеться с ним, но... (Уткин должен был комментировать в баре в Алматы стыковой матч Евро-2024, но умер за несколько дней до запланированной поездки. — Прим. «СЭ»).
В начале года я надолго улетал в Австралию, и мы договорились встретиться, отметить Новый год. Это было в новом испанском ресторане на Тверской. Вася пригласил меня туда с формулировкой: «Там лучшая паэлья в городе». Приехал, мы заказали паэлью, она, если честно, оказалось полным говном. Я с грустью понял, что Вася, который очень любит и хорошо знает Испанию (мы даже по приколу иногда переписывались с использованием испанских словечек) и ее кухню, очень давно не был за границей и уже забыл, какой настоящая паэлья на вкус должна быть.
Это были обычные хорошие посиделки. Я рад, что мы тогда практически не поссорились. Каждое наше застолье в последний год заканчивалось очень напряженными разговорами — нет, не ссорами, не перепалками. Но это была какая-то бесконечная попытка что-то друг другу доказать. Потому что, так уж вышло, мы с Васей выбрали разные линии поведения, хотя придерживались примерно одних и тех же взглядов на то, что нас окружает. И пытались доказать, что другой не прав или чего-то не понимает.
Но последняя наша встреча закончилась на хорошей ноте. Помню, шел по Тверской, посадил его в машину, он уехал. А я еще погулял с ощущением счастья, что мы не поругались. Потому что на каждую встречу шел с чувством, что это будет сложный разговор. Привез ему с Чукотки и подарил на Новый год мясо и сало кита. Не знаю, успел он попробовать или нет...
Ресторан закрывался в полночь, и нас предупредили об этом за 20 минут, когда мы только заказали очередную бутылку вина. Вася сказал: «Вот мы ее допьем — и пойдем. Вы зачем нам продали вино — чтобы сразу нас выгнать отсюда?» Мы просидели полчаса, час, все болтали и болтали, в заведении уже никого не было. Подходил менеджер, Вася опять его отшил.
Потом уже охранник привел то ли владельца, то ли администратора: «Вы что тут устраиваете?» Свет уже погас, музыку выключили. А Вася часто применял такой прием: «Слушайте, у меня в соцсетях — 700 тысяч. Вы что, хотите, чтобы я там написал, что меня выгнали из этого ресторана?» — «Нет-нет, все, извините, сидите, сидите». Это всегда работало. Думаю, после закрытия мы просидели еще часа полтора.
Помню, он собирался устроить вечеринку со своей компанией Simple Sport, звал меня, но я отказывался идти. Говорил, что ни на какие вечеринки пока не хожу. Он мне отвечал: «Надо продолжать жить, нельзя закрываться. Твои подписчики, люди, которые тебя смотрят, живут обычной жизнью, ходят на дни рождения, свадьбы. Ты должен быть с ними на одной волне».
Из комментаторов он больше всех ценил Казанского
— Ты рассказывал, что впервые услышал имя Василия Уткина в десять лет от дяди, большого его фаната, а годы спустя смог их познакомить. Как Вася отреагировал?
— Как на моего дядю, с которым надо быть приветливым и улыбчивым. Вася комментировал в «Джон Донне» на Маросейке какой-то матч, а дядя, который живет в Томске, был проездом в Москве. Мы пришли, и Вася посадил нас не в зале, а прямо за собой. Мне казалось, у дяди исполнялась детская мечта — такой восторг был на его лице. Он светился, не мог поверить, что это реальность.
Для меня это была очень трогательная история. Я своим родственникам, как мне кажется, не так много хороших моментов в жизни принес, но это был один из них. Вася был с ним прямо учтив. Если бы я пришел просто с другом, он мог бы себе позволить этого друга и *********, и что угодно сделать. Но не тут, и это был жест в мою сторону.
— А когда ты сам в более осознанном возрасте «подсел» на Васю?
— Никогда. Это потом я уже познакомился с большим количеством людей, для которых Вася был частью их вселенной — футбольной или вообще жизненной. Его блог я не читал, а трансляции матчей смотрел просто как рядовой зритель. Он всегда был для меня легендой, как и Виктор Гусев, я обожал его как комментатора.
Но у меня в Томске не было тарелки «НТВ-Плюс», а когда он вел «Футбольный клуб» на федеральном НТВ, я еще был слишком маленький и этого не помню. Но для сотен тысяч, если не миллионов таких людей, как мой дядя, он стал проводником в футбольный мир. Я не был таким фанатом, чтобы специально ждать его репортаж «Гранада» — «Малага». Но когда попадал на его трансляции, всегда был рад его слышать.
— Кого из комментаторов он больше всех ценил?
— Дениса Казанского.
— А тебя не агитировал пойти в эту профессию?
— Никогда. Он же понимал, что я очень косноязычный мальчик, не умею разговаривать. Это все понимают, а уж как Вася понимал, ха-ха... Он очень много людей при мне отправлял комментировать, и даже когда я учился у него в школе журналистики, меня — никогда. Он даже не звал меня на свои стримы, и понятно, почему.
— Что тебе дала Васина школа журналистики? Что помогло в дальнейшем?
— Меня же на самом деле не взяли туда, я не прошел отбор. Вернее, прошел, но... Было три-четыре раунда конкурса, и люди после каждого отсеивались. Я принимал участие в конкурсе, отправлял туда задания под псевдонимом Алехин — это девичья фамилия моей мамы. Потому что мы с Васей в жизни уже хорошо общались, и мне казалось неправильным участвовать (в конкурсе) в открытую, чтобы он об этом знал и по-особому к моим работам относился.
После каждого раунда тем, кто прошел, должно было прийти на почту следующее задание. В какой-то момент мне ничего не пришло, и я так расстроился, что не выдержал и подошел к Васе: «А задания на третий раунд уже выслали?» — «А ты что, участвуешь?» — «Да». — «Кому выслали — тот знает». — «Ну, значит, все, я не прошел». Это было на тренировке «Эгриси».
Через полчаса он подошел: «Нет такого абитуриента по фамилии Кравченко. Какая там у тебя фамилия, признавайся!» Я так и не раскололся. Но в итоге задание пришло, и я дошел до конца конкурса. Было финальное собеседование, которое должны были проводить Станислав Гридасов, Вася и Денис Алхазов с первого курса. И Вася на разговор со мной не пришел, чтобы не вмешиваться в процесс — личное не должно было мешать работе. А Гридасов сказал: «Тебе это не надо. 27 лет, работаешь в «Газпроме». Какая журналистика? Ты можешь просто посещать занятия вне зачета. Хочешь — ходи, хочешь — нет». Это называлось — вольный слушатель. То есть на общих началах меня не взяли. Но я ходил.
От спикеров в Васиной школе я брал вдохновение. Приходили большие журналисты, очень крутые люди. Спортивная журналистика, вообще работа в спорте была моей мечтой, и я все это слушал с упоением. Приезжал туда после работы, из «Газпрома», впитывал и записывал каждое слово. Мне учеба дала в первую очередь прикосновение к этому миру. Вася дал мне возможность его увидеть вблизи. Он никогда меня ничему не учил. Оценку свою давал — что хорошо, что плохо, что вообще ужас.
Я тогда с неадекватным воодушевлением реагировал вообще на все и на всех. Сидим в баре, заходит Тимур Журавель. И я думаю: «О, сам Журавель, как это круто!» Или так же — Миша Поленов. Для меня фантастикой было уже одно то, что это реальные люди, такие же, как я. Много воды с того времени утекло. Теперь отношусь к этому по-другому. Школа журналистики позволила мне допустить, что я в этой среде тоже могу быть. И я уволился из «Газпрома» — из-за Васи и из-за школы.
14 часов с Васей за пивом и футболом
— По каким принципам Уткин подбирал футболистов в «Эгриси» — игровым, человеческим? И как он с тобой общался в этих ваших ролях — владельца клуба и игрока?
— Вася был очень плохой президент футбольного клуба. В нем слишком много человеческого, которое надо откидывать, а он все это тащил. Часто бывает, что папа — тренер у своего сына, и из этого не выходит ничего хорошего. Так же и Вася был папой — президентом клуба. У него было слишком много личного. Он влюблялся в людей, звал их в команду, хотя все говорили ему — этот человек не подходит, он не для нашего коллектива. Но он что-то в нем видел. Вася вообще очень легко влюблялся в людей. И в футболистов, соответственно, тоже.
— Он же двум игрокам «Эгриси» сам снимал квартиры в Москве. Вообще, по многим в финансовом плане ударила его смерть?
— Больше всего по его компании Simple Sport, хотя подробностей не знаю. Вася давал работу многим людям, не говоря уже о том, что еще большему числу просто помогал, подкидывал денег. Думаю, что компании и команде сейчас придется очень тяжело, им только предстоит через все это пройти. Вася был фигурой системообразующей во всем, чего он касался. Надеюсь, что люди, которые занимаются командой, смогут достойно воспользоваться его наследием. Но я им не завидую. Потому что по большому счету Васю нельзя заменить, и поддерживать клуб без него будет очень сложно.
— Как он брал в «Эгриси» лично тебя? Ты его какими-то конкретными игровыми качествами привлек?
— Думаю, да, выделялся. Там был очень слабый уровень, все только начиналось. Был первый отбор, туда пришли обычные ребята, и я, тогда 23-летний, нормально играл для того времени. Но во время отбора мы с ним случайно познакомились как люди. Был товарищеский матч, еще никого в команду не взяли. Он закончился в полночь, и я спросил у пацанов, едет ли кто-то в сторону юго-запада Москвы, и все промолчали, потому что жили на северо-востоке. Я — на «Университете», а Вася, как оказалось, на «Фрунзенской». И он говорит: «Я еду. Поедешь со мной?» — «Конечно!»
Мы ехали по Третьему кольцу, и вдруг он обернулся назад — а я его исподтишка на видео снимал! Он: «Не хочешь пива попить?» — «Конечно, хочу!» Мне через четыре часа надо было вставать на работу, но я был готов все это время пить пиво с Василием Уткиным. Мы с ним сели, он пил безалкогольное, потому что в то время не употреблял. А я — обычное. В какой-то момент набрался смелости и сфотографировал его — опять же, как я думал, втихаря. Мы сидели на веранде, ночью, в темноте, и вспышка озарила всю улицу. Он аж зажмурился, бедный. А мне было стыдно — не передать.
Он мне что-то втирал, а у меня была внутренняя установка — не лебезить. Пытался рассказывать ему какие-то истории, делиться — как будто он мне ровня. И всегда старался с ним так общаться. Считал, что это правильно, так ему будет интереснее. Сейчас уверен, что 97 процентов того, что Вася от меня слышал, казалось ему ужасной банальщиной, а шутки — неостроумными. Ведь я даже подкалывать его пытался. Может, это его тоже зацепило.
Хотя я был простым мальчиком, который приехал в Москву из Якутии. Для меня увидеть Тимура Журавеля было событием — просто я этого никому не показывал. А представь, что творилось у меня внутри, когда со мной пил пиво Вася. Когда он мне потом звонил: «Приезжай в Химки» — я уже был в Химках. И цеплялся за каждую возможность с ним встретиться.
У меня был период, когда мы виделись три-четыре раза в неделю. Я никогда сам ему не писал, не напрашивался, но всегда смотрел на телефон и ждал каждого его сообщения. Заодно, думал, и поем бесплатно, потому что не мог себе позволить сходить даже в заурядные рестораны, не говоря уже о таких местах, куда ходил Вася. И мы четыре-пять часов просидим в офигительной компании, попьем пива и посмотрим футбол.
— А что можно делать в пивном ресторане 14 часов — ваш с Васей совместный рекорд?
— Пить пиво! Сейчас сложно такое представить, но раньше в Москве можно было просидеть в заведении все выходные с раннего утра, с матчей АПЛ, которые начинались в 9.30, их еще везде показывали и продавали хорошее импортное пиво не за 800-1000 рублей, и до позднего вечера. За Англией шел чемпионат России, потом еще что-то, любимая Васина Испания. А в будние дни — Лига чемпионов, где тогда играли российские клубы, во что сейчас тоже трудно поверить.
В тот день у нас в 9-10 утра была игра ЛФЛ за «Эгриси». После нее мы приехали в «Джон Донн» на Никитском. Сели. А дальше люди менялись, в том числе за нашим столом, сидели по три-четыре часа, уходили. Мы с Васей сидели и только заказывали пиво и легендарные джон-донновские острые куриные крылья в кисло-сладком соусе.
— А потом крылья кончились.
— Ни до, ни после такой фразы там никогда не слышал. Подходит официант с растерянными глазами и говорит: «Вы знаете, крылья кончились». Думаю, мы заказали больше двухсот крыльев. В порции было 12 или 16 штук. Приходили новые люди, сразу звучало: «Две тройных».
Вася быстро понял мою любовь к этим крыльям. Впоследствии мы приходили в «Джон Донн», и они уже были заказаны. Их приносили автоматически. Перед последним Новым годом Вася узнал, что я в Москве, и позвал встретиться в «Джон Донн». Я пришел туда в назначенное время, думал, что увидимся наедине, а там сидела вся команда «Эгриси». Оказывается, у них был корпоратив, и он меня туда заманил, можно сказать, обманом. Прихожу — и через минуту мне приносят двойную порцию этих крыльев, которые он мне уже заказал.
Я ни разу не был в компании, где Вася не заплатил бы за всех
— Ты легко смог называть его Васей? Он же другого обращения со своим кругом не признавал.
— Да, очень. Для меня это классно и суперкомфортно. Я просто сам терпеть не могу вариацию своего имени — Виктор. Не люблю, когда меня так называют, всегда представляюсь Витей и легко могу понять, почему он предпочитал, чтобы его называли просто Вася. Все эти надстройки — полное имя, отчество — и ему не нравились, и мне. Но знаю, что для многих это было непросто. Игорь Струнин из «Эгриси», один из самых близких к нему людей, который с большим трепетом к нему относился, до последнего дня был с ним на «вы».
— Помнишь, когда он первый раз раскрылся перед тобой как человек?
— Мне кажется, Вася сразу создал о себе мнение, которое потом просто подтверждалось. Или оно даже было до нашего знакомства. Помню только удивительные вещи — как с этим военником, когда он узнал, что у меня проблемы с армией. Он позвал меня в «Москва-Сити», они комментировали матч с Кириллом Дементьевым на «Окко». И после этого достал из кошелька деньги и сказал: «На тебе. Это на армию. Обратись к такому-то». Я отказался, деньги не взял.
Помню, при первой встрече он просит счет и заказывает двойную порцию торта «Наполеон». Вася всегда закрывал счета, в любых компаниях. Я ни разу не был в компании, где он не заплатил бы за всех. И передает мне «Наполеон»: «Это твоей девушке». Это было суперприятно и неожиданно. И так часто бывало потом. Рената потом даже часто знала, что мы с ним где-то вместе сидим, и, когда я возвращался домой, говорила: «Ой, а где тортик?» Было такое, Рената? (она подтверждает)
Вот я сейчас все это говорю и ловлю себя на мысли: не понимаю, что он умер. У меня это до сих пор в голове не укладывается. Я лет пять не был на матчах «Эгриси», после того как оттуда ушел. Для меня это было суперсложное решение, не все было красиво в плане ухода. Я рвал с командой, которая мне была очень близка, и с Васей мы, собственно, там познакомились. И вот я позавчера пришел на Медиалигу. Всю игру простоял с одним ощущением — Васи нет.
На 40 дней в первый раз съезжу на могилу. Возможно, там до меня все это дойдет. Пока до конца не осознаю, что мы с тобой общаемся по поводу его смерти. Сюр какой-то (голос дрожит).
— Ты говорил, что многие люди от Васиной манеры общения ломались. При тебе примеры были?
— Это было во времена «НТВ-Плюс», его раннего. С возрастом, мне кажется, он немножко помягчел. Но и мне было сложно, он мог очень жестко высказаться в мой адрес. Просто, наверное, я в этом плане стойкий парень. Готов к таким вещам, и мне даже лучше, понятнее, когда говорят прямо. Меня самого за это часто критикуют, обижаются, что я не выбираю выражений. Поэтому мне с Васей было легко.
«Вы думали, мы тут в футбол играем? А мы тут жизнь живем!» Цитаты Уткина, которые останутся в памяти
И я часто считывал, когда он это говорит специально. Ему казалось, что он так человека мотивирует. Я думал: так, он это говорит не потому, что так считает, а потому, что так надо. Плюс к тому, когда ты уже знаешь истории про водку и так далее, то думаешь: ладно, по сравнению с этим то, что он сказал тебе, — херня.
— Имеешь в виду случай, когда он за столом плеснул рюмку водки в лицо комментатору Олегу Пирожкову?
— Да. Я понимал, с кем имею дело. Познакомился с ним, когда он давно уже был публичным человеком и все его выходки были известны. Когда я снимал выпуск про «НТВ-Плюс», очень часто натыкался на такие истории — и понимал: да, у меня такое тоже было много раз. Если бы я слушал все, что он мне говорил, то даже не начал бы ничего снимать.
Первую идею о съемках в жизни я принес Василию Уткину. До этого даже сториз на 15 секунд не снимал. А тут пришел к нему с проектом съемок в Африке. Он ответил: «Это полный бред, у тебя ничего не выйдет». Через неделю встретились, я уже даже ему не напоминал, но он сказал: «Я здесь по твоей идее пообщался, навел справки. Какая Африка? Тебя там либо изнасилуют, либо убьют, либо съедят. Это бред».
По идее я должен был согласиться и закрыть тему. Сейчас понимаю, что это тоже была проверка. Он просто смотрел на мое желание, мой напор. Я сказал: «Понимаю тебя. Не хочешь участвовать — тогда я сам поеду». И через неделю, когда ничего не изменилось, он мне сказал: «Я вписываюсь». И мы погнали снимать.
— У вас с Уткиным были моменты, когда ты считал, что он перешел грань? Слышал ли ты в свой адрес вещи, после которых первым позывом было больше с ним никогда не общаться?
— Да сто процентов. А мы с ним и не общались более полугода после моего ухода из «Эгриси» и с его канала — первое подразумевало второе. По прошествии времени можно сказать, что я для него был каким-то особенным проектом, в который он верил, вкладывал. Из последних учеников он в меня вложил, думаю, больше всех.
И тут я ухожу. Для него это тоже было болезненно. Это была большая обида. Через которую ни я, ни он довольно долго не могли переступить. Когда я уходил, он говорил мне не просто жесткие — жестокие вещи. Конкретно не скажу — просто, наверное, не запоминаю такое. Но он умел надавить. Например, когда я ему говорил про его отношения с алкоголем, он отвечал: «Наверное, у тебя какие-то проблемы с этим в семье». Вася, безусловно, не лез за словом в карман. Меня он еще по-своему любил — и то говорил такие вещи. Представляю, как он мог задеть людей, которые ему в чем-то не нравились. Тебе это лучше знать...
— Это точно. Уколоть, потроллить он умел как никто.
— А меня он называл дворнягой, помойным псом. Прошлой осенью — нетворческим человеком. И я в целом согласен. С другой стороны, какое-то время мне нужно было его одобрение, но очень быстро научился без него обходиться. Он про мою деятельность хорошее говорил только публично, что мне было приятно. Лично мне не сказал ни слова. И я не спрашивал, как ему то или это.
Тот наш конфликт мы никогда так и не обсудили, не проговорили, а просто отпустили. Когда встретились в первый раз, и я попытался завести эту тему, он такой: «Да нет, все-все-все, проехали. Я не буду это обсуждать. Ты был не прав, но я тебя простил». Я вообще-то считал, что это он был не прав и я его простил. Но мы продолжили общаться, и тема просто сошла на нет.
— А что произошло? Ты говорил: «Мне не нравились отношения, которые сложились между мной, съемочной группой и Васей».
— Вася хотел, чтобы я снимал только «Эгриси», а в тот момент на его канале уже вышли два полноценных выпуска со мной как ведущим. Моей особой заслуги в них не было, но у меня появились амбиции, я хотел уже делать что-то сольное. А Вася говорил: нет, только «Эгриси». Может, потому что это был послековидный период, и на съемки особо не было денег.
Когда я что-то снимал, меня не пускали на монтаж, который даже важнее самих съемок. Я ничего не мог контролировать, участвовать в чем-либо, кроме съемочного процесса. Недовольство росло, я говорил: «Что за фигня?» А Вася от всего абстрагировался. Я понял, что так больше не могу, и спустя три-четыре месяца ушел просто в никуда. Вася думал, что я за его спиной вел разговоры, с кем-то договаривался, искал пути — но это неправда. Рассматривать варианты, чем заняться, начал только после того, как ушел и, по сути, оказался на улице. Еще без имени, без опыта, без всего. Начал опять все заново.
— Как вы помирились?
— Он позвал меня на встречу. Я бы сделать первый шаг не смог. Мириться ведь всегда сложнее, чем ссориться, тем более когда ты злишься на человека. Первый шаг делает более сильный.
Вася знал цену дружбе. И вообще, он научил меня дружить. Показал мне, что это такое, как бывает. Это одно из того, чему он реально меня научил. Когда люди говорят про меня и про Васю, они в основном думают о том, что я учился у него профессии, но к моим съемкам он по большому счету отношения не имел. А вот дружить точно меня научил, и я этот урок усвоил. После этого у меня очень высокие стандарты дружбы — по отношению и к себе, и к друзьям.
Я пришел на ту встречу как будто с ножом, был готов биться, ругаться, выяснять отношения. Для меня это была словно встреча с женой, которая изменила. А Вася начал, условно, рассказывать про «Ньюкасл». Вообще не касался этой темы, а когда это попытался сделать я, только отмахнулся — выше я уже сказал, какими словами.
Столько событий случилось после этого, что мы к этому не возвращались. И единственный раз мы вернулись к этой теме — спустя больше двух лет, когда в один из первых дней СВО (формулировка изменена по требованию законодательства РФ. — Прим «СЭ») сидели в кафе и я говорил: «Не понимаю, что и как теперь снимать». Через день он меня позвал, сел — и вдруг: «Так, подожди. Мне нужно минуту-две». Первый раз в жизни я видел, как он делает сверхусилие над собой, чтобы что-то произнести. «Возвращайся ко мне на канал. Мне очень сложно было тебе это сказать. Но давай. Пора».
Я очень сильно растерялся, но сказал: «Нет». Он этого вообще не ожидал. И я от себя такой реакции — честно говоря, тоже. Это как будто девушка отказывается от предложения, когда жених уверен, что она бросится ему на шею. Повисла неловкая пауза, после которой он перевел тему. Больше мы к ней никогда не возвращались.
— Почему Уткин перестал общаться с Лашей Бахсолиани, основателем команды «Эгриси»?
— Лаша приревновал «Эгриси» к Васе. С ним, наверное, действительно рядом было тесно. Вася занимал все пространство, сразу устанавливал свои правила. Это был конфликт на почве того, что у клуба не может быть двух президентов. Лаша был на похоронах. Уверен, он очень жалеет, что так вышло и что они не успели помириться. Хотя Вася звал его обратно в команду и хотел зарыть этот топор. Хочу сказать Лаше, что Вася точно не держал на него никакой обиды и очень любил его. До последнего дня.
Из нынешнего состава «Матч ТВ» единственным, кто способен проявить себя в YouTube, Вася считал Губерниева
— Грубые выражения Уткина вроде «картофельная душа» про Виктора Гончаренко, когда тот выставил полудубль БАТЭ на матч с «Барселоной», чтобы команда свежей подошла к важному матчу белорусского чемпионата; Обамезьянг, за что ему прилетели обвинения в расизме, — зачем ему это было нужно при действительно виртуозном владении русским языком и блестящем юморе?
— Ему это казалось забавным. Васе важна была цитируемость, он гордился тем, что актуален уже почти тридцать лет. Всегда говорил: «Десять скажешь — одна зайдет». Пробовал, пытался. Он же оказался актуальным даже на YouTube, так что все делал правильно.
Помню, в один из вечеров я его спросил: «Из тех ребят, которые сейчас работают на «Матч ТВ», если бы их лишили этого ресурса, как тебя, кто бы смог остаться на плаву в YouTube?» Он ответил: «Возможно, только Губер». Но добавил, что, если пройдет еще несколько лет и Губерниев останется на «Матче», даже он там не вывезет.
— А как же Нобель?
— Он к тому времени уже ушел с «Матча». Нобель — безусловно. Я к тому, что Вася всегда уважал Губерниева, и тот был единственным с нынешнего «Матч ТВ», кого он считал профессионалом. Когда меня звали в эфир «Матча» и все знакомые отговаривали, Вася был единственным человеком, который говорил: «Иди. Но поставь условие, что в эфире будет Губерниев. Это единственный человек, с которым интересно рубиться».
— Притом что Уткин был настоящим, нефальшивым человеком, можешь объяснить, зачем ему было общаться и, может, даже дружить с такими людьми, как Андрей Червиченко и Ольга Смородская, и при этом публично поносить Юрия Семина?
— Про Смородскую я знаю. Помнишь «закон Димы Яковлева»?
— Конечно, помню. Запрет на усыновление американцами детей из России.
— Мне тоже было непонятно, почему Вася общается со Смородской. Ты — человек другого поколения, тебе не все равно на Червиченко. Мне пофиг, у нас с ним разговор про него никогда не заходил. А про Смородскую он мне рассказал историю. Есть такой старый итальянский ресторан на входе в Патрики. Это культовое заведение не для обычных москвичей, туда ходит только знать и благодать всякая.
Вася ужинал там со Смородской, и вошел какой-то депутат, сел за соседний столик. Смородская встала, подошла к этому депутату и зарядила ему при всех пощечину. Этот человек голосовал за «закон Димы Яковлева». И она сказала, что это из-за него. Это к разговору о том, что не все так однозначно. Понимаю, какие претензии могут быть к Смородской, но Вася знал ее с такой стороны.
— Он дал тебе список литературы, которую рекомендовал прочитать. Что там было, помимо уже названных тобою на стриме рассказа Эдгара По «Золотой жук» и «Иметь или быть?» Эрика Фромма?
— Там было много попсовых вещей — «Лолита», «О дивный новый мир» или «Сто лет одиночества». Из спортивных — «Тренерское наследие», советский сборник в издательстве «Физкультура и спорт» про футбольного тренера Бориса Аркадьева; «Футболономика». Вот еще — «Погоня за отцом» Рекса Стаута. Он советовал не просто потому, что это — хорошая книга, а подход был такой: «Вот эта тебе нужна для того, чтобы понять такую-то вещь. Прочтешь — поговорим». Понимаю, что ему было сложно со мной общаться. Очень разный уровень интеллекта.
— Ему физически тяжело было жить? Он часто лечился, ложился в больницу?
— Нет. У него было очень много здоровья, природа им его одарила. Незадолго до смерти он проходил полное обследование, и там ничего не нашли. Поэтому он немного расслабился, успокоился. У него не было таких проблем, о которых думают люди, когда говорят о Васе, отталкиваясь от его внешнего вида. Если бы он вел нормальный образ жизни, то, думаю, мог бы прожить и до девяноста.
— Помню, когда-то ему вырезали часть желудка, после чего он значительно похудел.
— Он эту операцию сделал специально, чтобы похудеть, если я правильно помню.
— Ты говорил, что из фильма к его 50-летию какие-то особо жесткие откровения вырезал. Сейчас можешь какие-то из них привести?
— Я еще не решил, что с ними делать. Ни разу не пересматривал ни сам выпуск, ни то, что вырезал. Посмотрю и подумаю. Просто это очень личные вещи, и, наверное, я правильно сделал, что убрал их — чтобы не делать акцент на его слабостях. Мы же не на стульях сидели — я вырезал вещи, которые говорят о его быте. И так показали много — бардак в квартире, то, как он делает себе штатив из стула, чтобы выйти в эфир на «Эхе». Такое нельзя вырезать, это слишком мило. Он был настоящим, прожженным холостяком. У него не было женской руки.
— Как думаешь, если бы она присутствовала — Вася был бы другим человеком? Мог ли он в принципе иметь семью по своему характеру?
— Я думал об этом. Для меня люди глобально делятся на тех, кто умеет любить и кто нет, кому это дано и не дано. Вася точно умел любить. Ему просто очень не везло с женщинами. Все, в кого он влюблялся, выбирали не его.
Сложилось бы все для него по-другому, если бы он был не один? Конечно. Но сделало бы это его жизнь более счастливой? Непонятно. Бывает и наоборот, когда брак калечит человека. Тут уже получилось как получилось. Я сам как женатый человек, который пока в счастливом браке, всегда желал такого же Васе. Но ему самому этого не хотелось! Реально — не хотелось.
У нас общество, назову это так, — скрепное, которому сложно представить, что в одиночестве людям может быть естественно. А на самом деле все люди — разные. Кому-то хорошо в паре, кому-то — одному, кому-то — с детьми, кому-то — без них. Все выбирают так, как им комфортнее. Вася не хотел детей. Возможно, так было только в последние годы, когда мы близко общались, а в юности и молодости все было иначе — не берусь утверждать. Но, когда я его знал, он об этом не задумывался и уже никого себе не искал.
У него были мысли о самоубийстве
— Почему Уткин отказался участвовать в твоем выпуске о спортивном телевидении, об «НТВ-Плюс», где все равно он был ключевой фигурой?
— Вася отказался с формулировкой, что ничего нового я не узнаю, а он не скажет; что это будет просто набор баек, былин; ему это неинтересно, и вообще ничего не выйдет. А потом вдруг написал, что этот выпуск смотреть не будет. Зачем, казалось бы? Больше на эту тему мы не общались.
Мы вообще не обсуждали мои программы, только иногда обменивались идеями. А после выпуска с Касаткиной он позвал меня к себе успокоить, поддержать и приободрить, поскольку вокруг началось черт знает что, и он видел, в каком моральном состоянии я нахожусь. Еще Вася общался с Яном Непомнящим. После того как я предложил Яну снять выпуск, он позвонил Уткину, спрашивал, идти ко мне или нет. В итоге пошел.
На самом деле думаю, что спортивное телевидение было очень больной для него темой, в которую он не хотел заходить и лишний раз задевать людей. Теперь я даже рад, что он не принял там участие. Я тоже до конца не был с ним откровенен, не говорил, что одна из задач этого выпуска — поместить в одно пространство тех, кто уехал и кто остался, чтобы посмотреть на них рядом, сравнить мотивы, аргументы. А «НТВ-Плюс» было тем, что раньше их объединяло.
— Насколько по Уткину ударило быстрое расставание с «Матч ТВ» вскоре после открытия канала?
— Думаю, что ударило даже раньше, когда его отодвинули и выбрали Тину (Канделаки). Да и то, что было потом. Когда человека лишили его профессии, любимого дела — как это может не ударить? И знаю точно, что он до последнего хотел комментировать, хотя никогда не говорил об этом публично. Но я это от него слышал.
И в Грузию он хотел на канал Setanta ехать. Это был единственный реальный вариант, и я даже был уверен, что он прошлым летом уедет. Он был супернастроен. Говорил: «Вот сейчас «Эгриси» сыграет в Кубке России, и я поеду». Но так и не сложилось.
Когда ты что-то делаешь долго и успешно, а потом тебя этого лишают — как это можно спокойно пережить? Недавно мы общались с одним очень известным в прошлом спортивным журналистом. Когда Вася умер, я обвинял всех вокруг, в том числе и себя. Конечно, и Канделаки. Меня раздражало, что она посты какие-то пишет, матчи его на канале включают. Я думал, что, засаживая такой талант в клетку, они тоже приложили руку к тому, что все так получилось. Но мой собеседник ответил: «А если бы он остался на «Матч ТВ», стал как такой-то и вписался во все эти рамки, ограничения — как считаешь, ему было бы от этого лучше?»
Я решил, что нет. Потому что Вася в профессии так и не пошел ни на один глобальный компромисс, сделку с совестью, не принял чужие правила игры.
— Роман Нагучев вспомнил страшное: однажды Вася за столом рассказал ему, что думал о самоубийстве. Ты от Уткина подобное когда-нибудь слышал?
— (Через паузу, и тут долгие паузы были почти перед каждым предложением) Да. Не слышал, а читал. Он писал мне. Не помню, когда. Но помню, что меня это испугало. Вряд ли он говорил это, чтобы привлечь внимание — этого ему и так хватало. Сейчас полез в переписку с ним — и это ужас, конечно, зря я это сделал. Вот, например, он пишет: «Тоскую в пустом городе. Никого почти из друзей не осталось в Москве. И это морально — ... как тяжело. Родной город пуст».
Сложно ему было, Господи. Что говорить-то. Всем таким эмпатичным, рефлексирующим людям, как Вася, сейчас сложно. Он очень сильно переживал ситуацию с Евгенией Беркович (театральный режиссер, драматург и поэтесса, внесена в список лиц и организаций, причастных к экстремистской деятельности и терроризму. — Прим. «СЭ»), присылал мне ее стихотворения, говорил, что ее за это посадили. И мысли о суициде — тоже отсюда.
Когда ты — такой талант, не представляю, что у человека творится в голове. Некоторые люди умеют уходить в какие-то внутренние размышления. Не представляю, какого характера и уровня они были у Васи. И не представляю, до чего в них можно дойти. Поэтому меня и не удивляет, что он говорил о самоубийстве. Ты до всего можешь дойти, когда у тебя такая буря внутри.
Когда у тебя есть куда все это сублимировать, направить, есть какая-то сверхцель, которую ты решаешь, и она наполняет жизнь смыслом — тогда легче справиться с рефлексией. А Вася часто мне в последнее время говорил, что у него умерла надежда. И, подчеркиваю, по моей личной интерпретации, это самое главное, чтобы понять не конкретно медицинские, а глобальные причины его смерти именно сейчас. Он опустил руки и просто помогал команде, людям вокруг. Он сам много мне об этом говорил. Все, что происходит, было важнейшим фактором в его жизни, пусть он об этом и не заявлял публично.
— Как Уткин воспринимал свою известную пикировку с теле- и радиоведущим Владимиром Соловьевым?
— Думаю, для Васи это был вообще кайф. Для него это не составляло труда — Соловьев зашел на его территорию.
— Территорию батлов?
— Да. И Вася прекрасно себя на ней чувствовал. Единственное, за что переживал, — на его канал в те дни подписалось очень много людей, сотни тысяч, которые, по его словам, и дальше ждали от него таких вот вещей, новых заруб. А он глобально был про другое, про футбол. У YouTube к тому же есть такая фишка, что когда твои подписчики не смотрят твои видео, то хостинг перестает предлагать их другим. Канал Васи это резкое повышение посещаемости даже немножко прибило.
Я был рядом. Был ковид, мы сидели на его даче. Он записывал одно из своих обращений к Соловьеву, а я сидел за камерой и слушал его вживую. Все это было искренне. Мнение Васи всегда было гуманистическим, человекоцентричным. Человеческие отношения для него были превыше всего, он никогда бы их не променял ни на какую близость к верхам. Он дружил с людьми, а не с должностями.
Если бы он был удобным человеком, улыбался кому надо и шел на все компромиссы, то с его масштабом мог бы подняться по должностной лестнице очень высоко. Ему это было бы очень легко. Но противоестественно. И это тоже делало его особенным. Он много зарабатывал только из-за того, что он — Василий Уткин. Без надстроек, без постов. Он и работал Василием Уткиным, о чем сам неоднократно говорил.
«Еще лет десять — и можно закругляться», — сказал он два года назад
— Когда-то Уткин дружил с Сергеем Шнуровым. В последние годы я об их контактах не слышал. Отношения сохранились?
— Как я понимаю, они общались до февраля 2022-го. Потом — нет. Вася мне рассказывал, что однажды он пришел в ресторан «Дом 12», там сидел Шнур. Тот встал со стула, хотел поздороваться, но Вася прошел мимо и даже не пожал ему руки. Он был в этом плане очень принципиальный. Шнур стал одной из его болей последнего времени.
Из окружения Васи кого-то посадили, многие уехали. И достаточно людей, с которыми он перестал общаться по тем же соображениям, что и со Шнуром. Он всегда был одинок, но в последнее время прямо осиротел. Часто говорил: «Москва стала пустая». Думаю, что и умер он отчасти из-за этого. Начал по-другому проводить время, и это сыграло свою роль в том, что здоровее и лучше точно чувствовать себя не стал.
У него были варианты уехать, но он остался по двум причинам — мама и команда. Он хотел поработать и на Евро, и на ЧМ-2026.
— Он сказал тебе в фильме на 50-летие: «Ничто, связанное со мной, не имеет счастливого конца». У тебя были в тот момент плохие мысли? И думал ли о том, что этот юбилей может стать для него последним?
— Нет. Нет. Вообще об этом не думал. Та часть фильма, цитату из которой ты приводишь, снималась 27 или 28 февраля 2022 года. Какие тут мысли? Надо учитывать время, в которое был тот разговор. Общее настроение того выпуска было именно поэтому. Для контекста это важно понимать. Его многие отмечают, но не понимают до конца, о чем шла речь.
Все с его стороны было очень искренне, потому что это был я, а мы были близкими друзьями. Он ничего не редактировал, не знал, какие темы будут, а я ему не показывал. Да там и не было тем. Просто жизнь.
Этого выпуска вообще не должно было быть, я его доснял только из уважения к Васе. Мы долго не могли собраться с мыслями, смотрели новости, пили. Но в какой-то момент я все-таки собрался и поднял его: «Давай доснимем». Хорошо, что мы это сделали.
— Когда я пересматривал его уже после Васиной смерти, то воспринимал его как исповедь. Думал — может, он уже понимал, к чему все идет, и позвал именно тебя, чтобы быть до конца откровенным? Понятно же было, что ты будешь задавать ему некомфортные вопросы.
— Почему понятно?
— Потому что ты по-другому не умеешь.
— Некомфортным меня сделало все то, что произошло уже после... Он просто хотел, чтобы я снял этот выпуск. Хотя мне это даже в голову не приходило. Но в какой-то момент, недели за две до 50-летия, он написал: «Наберу?» Позвонил и спросил, не хочу ли я сделать про него фильм. Наверное, он ждал, что сам предложу, а я об этом даже не думал. Не мог представить себе, что он может на такое согласиться.
Ведь моему каналу тогда было всего три месяца. Не то чтобы я сейчас кем-то стал, но тогда был просто никем. Возможно, со стороны Васи это был какой-то шаг поддержки. Ему в голову уже не залезешь, почему он меня выбрал. Понятно, что я обязан ему в целом тем, чем сейчас занимаюсь. Может, ему просто было интересно и как раз комфортно со мной, и он считал, что получится круто. Вася умнее меня в разы, у него в голове были такие многоходовки, что прочитать его мысли я просто не могу.
Мне и самому было интересно, почему он доверил мне выпуск. Он ответил: «Ты же меня видел в разном состоянии. Подумал, что тебе это будет интересно». То есть, видимо, он хотел быть откровенным, убегал от чего-то типичного. Не знаю, каким получился бы выпуск, снимай мы его в другое время. А так — как будто недосняли. Вася должен был комментировать Испанию на «Окко», и я собирался это снимать. Но мы с ним туда не поехали, потому что было уже не до футбола.
— Думал ли он когда-то о смерти, говорил ли тебе об этом?
— Говорил, что не хочет быть обузой. И не собирался долго жить, это точно. Года два назад сказал мне: «Ну, лет десять еще — и можно закругляться».
— В одном из интервью, когда его спросили, кем он видит себя через десять лет, он ответил: «Через десять лет я вижу себя в могиле».
— Да? Жесть какая...
Виню себя за то, что он умер
— Какой из его дней рождения запомнился тебе больше всего?
— Ему исполнялось то ли 47, то ли 48. Мы сидели в ресторане, на двух первых этажах которого было много обычных посетителей. А Вася выкупил лофт на третьем, было большое застолье. Из «Эгриси» были мы с Игорем Струниным, еще пара его студентов, а остальные — люди уровня Мити Чуковского (многолетний руководитель «НТВ-Плюс». — Прим. «СЭ»), Дениса Казанского. Даже генералы какие-то были. Шла очень интересная беседа, и в один момент заходит управляющая и говорит: «Извините, пожалуйста, вы не могли бы не курить? У нас здесь это нельзя делать. А то у нас тут уже заведение в курсе, что вы курите». Курили там, честно скажу, не сигареты.
Некоторые люди искренне не поняли — как это нельзя? Мы на дне рождения у Василия Уткина, что хотим — то и делаем. Управляющая извинилась и ушла, не настаивала. Мы, молодые, сидели в шоке. Если бы мы этим занимались с друзьями — просто вызвали бы полицию. Но тут были настолько уважаемые люди, что отношение — совсем другое. Мне кажется, ничего там и не прекратили.
У Васи была традиция — он всегда очень жестко отмечал Новый год. Звал, мне кажется, всю свою записную книжку, полностью закрывал «Джон Донн», трехэтажный клуб на Таганской, и кого там только не было, и что там только не творилось. Разброс людей был нереальный — от знаменитых неспортивных телеведущих до актеров и рэперов, и о разносторонности Васи и его интересов говорила как раз эта его новогодняя вечеринка. Никто не смог бы этих людей объединить, кроме Васи. Это, мне кажется, и на его похоронах было видно — притом что многие, кто обязательно был бы там, сейчас не живут в России.
— Причем похороны были в день траура после трагедии в «Крокусе», и до последнего стоял вопрос, разрешат ли вообще проводить панихиду. Потому что было ясно: людей будет очень много.
— Да. Но думаю, что по каким-то человеческим мотивам отменять не решились.
— Меня поразили твои слова на стриме: «Виню себя за то, что он умер. Я мог сделать больше для того, чтобы это не произошло». Что ты мог сделать? Или это были просто слова боли и отчаяния?
— У Васи были проблемы с алкоголем. Думаю, все его окружение, в том числе и я, могли как-то повлиять на то, чтобы он перестал пить. Вот и все. Мы с ним на этой теме поссорились еще года три назад. Я могу это сказать, поскольку говорил это и публично, и лично, в том числе и в выпуске, посвященном его 50-летию.
— Ты там ему в лицо говорил, что он блокирует всю информацию, когда ему что-то говорят на тему алкоголя.
— Да, это правда. Это были два разных человека с точки зрения продуктивности в работе, когда он пил и нет. Вася был гений — и когда он не пил, то был на движе, ему всего хотелось. А когда пил — очень сильно замедлялся. Я из-за этого, по сути, и ушел с его канала. Хоть он и отрицал проблему, я ему об этом честно говорил.
— Ты при этом говорил: «Я пытался. Пытался».
— Херово пытался, значит. Я мог как-то мотивировать его, дожать. Понятно, что человек сам должен прийти к этому. Но поселить эти мысли, найти какие-то рычаги, аргументы. В свое время мы с Игорем Струниным заставляли его заниматься ходьбой, сбрасывать вес. Нашли же какие-то слова, хотя он очень мало двигался!
Он начинал ходить по Фрунзенской. Или мы с ним специально шли пешком от Арбата, когда он заканчивал эфиры на «Эхе». Вася слушал людей. Ему было важно мнение тех, с кем он общался. И по поводу алкоголя был один человек, который ему конкретно с этим помогал и которого он слушал. Но в какой-то момент они перестали общаться, и после этого как-то на него воздействовать стало еще сложнее. Я себя за это корю, виню. При этом стараюсь не винить других людей, которые были с ним рядом в последнее время. Наверное, всегда буду говорить себе, что мог если не спасти его, то как-то отдалить момент его смерти.
— И последнее. Ты спрашивал Уткина, почему он позвал делать фильм к его 50-летию тебя. А я спрошу, почему ты, зная, по крайней мере, внешнюю оболочку наших с Васей отношений, захотел дать интервью о нем именно мне.
— Мне показалось это очень прикольным, о чем я тебе честно и написал. Понятно, что мне много кто звонил и писал на эту тему. Но я не видел смысла. А интервью тебе — это классный последний ******, которых у нас с Васей, обоюдных, в жизни было очень много.
