Федор Черенков, которого вы не знали. Часть 2: прическа, болезнь, Франция
После ранней смерти отца Федор стал более ответственным
– Как на Федора подействовала ранняя смерть отца? Не ушел ли он в себя, не замкнулся ли?
Виталий: – Нет. Единственное, что я почувствовал, – он стал более ответственным. Даже слишком ответственным. Помню, что Федор постоянно, как только у него появлялись деньги, пытался меня одеть. Все – в семью! Причем для меня это были диковинные вещи. Привозит, например, какие-то кроссовки. У нас-то в СССР в то время мало что было. Я так удивлялся, когда их надевал, – настолько удобные и мягкие! И еще подошва у них была белая. Это было так необычно, что я даже боялся в них во двор выйти. У брата был хороший вкус. Он привозил только качественные вещи.
Ольга: – У него всегда было чувство справедливости. И если он привозил что-то Виталику, то обязательно и моему брату. Зеленая куртка, которую он как-то ему подарил, до сих пор на даче, в ней можно работать.
Анастасия: – Да ладно?!
Ольга: – Да, он привез ее Ромке (брату Ольги. – Прим. И.Р.), а тот отвез на дачу. Федор никогда не мог никого обидеть. А привезти какую-то вещь своему брату, не привезя моему, – это в его понимании было поводом для обиды.
Виталий: – Он не разделял свою семью и семью Ольги, для него она была общей. Только много позже я начал понимать и поражаться, как его на всех хватало. Столько внимания ко всем! А тогда все это казалось совершенно естественным.
От школьного портфеля до свадьбы во дворе
– В школе какое-нибудь прозвище у Федора было?
Ольга: – Он всегда был Черенок.
– Посмотрев оценки Черенкова в школьном аттестате, обнаружил, что ему лучше давались точные науки. Пятерка по алгебре, четверки по геометрии, биологии, астрономии. А по гуманитарным дисциплинам – сплошь тройки.
Анастасия: – Папа учился средне, я тоже видела аттестат. Мама – лучше. Я пошла в папу (смеется).
Ольга: – Я тоже склонялась к точным наукам.
Виталий: – А меня всегда упрекали, что я учусь хуже Федора.
– Одноклассник Александр Беляев рассказал нам, что Черенков давал ему списывать контрольные по математике – при том что учительница по прозвищу Веранда была очень строгая. Как ему это удавалось?
Ольга: – Не просто строгая – грозная! А удавалось, может, так: Вера Андреевна ходила в парике. И во время контрольной могла залезть под парик и начать чесать голову, теряя при этом концентрацию. Чем ребята и пользовались.
– Как вообще учителя к Черенкову относились?
Виталий: – С ними проблем не было. Он не был хулиганом.
Ольга: – Ему некогда было хулиганить. Тренировки! Всегда был спокойным парнем, к лидерству не стремился. В классе был равным среди равных. А ребята стали его выделять и уважать после того, как он начал играть в футбол.
Анастасия: – Мама помогала папе писать диплом в Горном институте.
Ольга: – Помню, откуда-то что-то переписывала, почерк у того человека был плохой. Было написано: "Забить шпуры", а я везде писала: "Забить шнуры". Потом думаю – какие шнуры, зачем их забивать?
Вообще, про институт помню, что учился он ответственно. Времени у него было мало, но его он отдавал учебе. Дома много чертил схемы шахт. Мне доверял подрисовывать породы земли, угля. С ребятами из института у него на всю жизнь остались дружеские отношения. У него остались большие впечатления от поездки на преддипломную практику в Приэльбрусье – и от природы, и от общения. Вообще, это у него был бурный период – много поездок, в том числе заграничных, два месяца в армии, принятие присяги...
– А как завязались ваши отношения с Федором? Одноклассники редко смотрят друг на друга как мужчины и женщины.
Ольга: – Он иногда мне говорил: "Давай я тебе портфель донесу". А потом уже девчонки в компании начали мне шептать: "Ты не видишь, что он влюблен в тебя?" Я отмахивалась: "Да ладно, бросьте вы! Просто компания и компания".
Анастасия: – А мама еще скромняшка такая...
Ольга: – Даже не могу вспомнить точный момент, когда мы сошлись. Видимо, стали взрослее. Это точно было, уже когда учились в институтах, на первом курсе. Из нашей компании в классе образовалось аж две семейные пары. Мы с Федором и Паша Мизунов с Леной Кузьминовой.
Виталий: – Я уже не мальчик, но вспоминаю эти удивительные, чистые, праздничные отношения – и удивляюсь. Очень редко такое можно встретить между людьми. Они так скучали друг по другу! Еще когда мы жили в Кунцеве, я его часто заставал у окна. И они постоянно друг другу какие-то знаки посылали.
Ольга: – У нас ведь даже окна напротив друг друга были (улыбается). А в 78-м, 26 августа, мы с ним расписались.
Виталий: – Весь двор гулял!
Ольга: – Это было как в деревне. Столько народу! Квартира малогабаритная, там негде было. Поэтому все было во дворе. С пятого этажа спустили колонки. Какие пляски – это было нечто!
Анастасия: – Мам, а платье?
Ольга: – Да. Не знаю почему, но почему-то я решила, что не хочу белое платье. У меня было голубое, и из точно такого же материала у Федора была рубашка сшита. Платье до сих пор дома.
Анастасия: – А в фату я маленькая все время наряжалась.
Ольга: – Как мы за ней ездили – это же был страх Господний! Сутки или двое сидели на Красносельской. Там была мастерская, где ее шили. Ездили отмечаться. Так же, как и в ЗАГС, чтобы нас в очередь поставили.
– А помните, как он первый раз в любви признался?
Ольга: – Не помню! Но потом постоянно говорил. Я ему в день свадьбы говорю: "Ты домой-то иди. Ты же с утра должен ко мне из своего дома прийти". – "А я, – говорит, с утра встану, туда быстренько сбегаю – и обратно приду". Как-то на нас любовь накатила...
– Ругались часто?
Ольга: – У меня такое впечатление, что мы вообще никогда не ругались!
Виталий: – Я не слышал, чтобы они даже голос друг на друга повысили. Шутки – были, ругани – нет. Я всегда говорил маме: "Когда уезжаешь от Федора с Ольгой – как будто чистой воды напился". Настроение после того, как я у вас (обращается к Ольге) останавливался, всегда было прекрасное.
Химическую завивку придумали навеселе
– Когда ты привык видеть человека с самого детства, всегда сложно осознать масштаб его популярности. Когда вы поняли, кто он для людей? Или не задумывались?
Ольга: – Не задумывалась. Для меня он был – мой. И только.
Виталий: – Для меня все это было очень удивительно. Да, было видно, что у него есть свой стиль, своя игра, свой зритель. Но я не очень любил эти моменты, когда мы с Федором либо заходили уже далеко вглубь территории стадиона, либо он приезжал туда на своей машине. Меня в такие моменты всегда уводили в сторону, и я уже кричал: "Федь, я пойду, ты меня после игры уже подберешь".
Не очень любил, потому что нам он уже не принадлежал. Для нас это было странно, и мы внутри с этим мирились – что поделаешь, такая работа. А какое значение он имеет для страны – такими масштабами, признаюсь, не думали.
– В 83-м году, когда Черенкова признали лучшим футболистом СССР, на него выпала сумасшедшая нагрузка. Помимо клуба во внутренних турнирах и еврокубках, основной состав сразу в двух сборных – первой и олимпийской. Было ощущение, что ему особенно тяжело после матчей?
Виталий: – Мне кажется, он вообще терпеливый был. Чтобы пожаловался на что-то – очень редко такое бывало. Мне вспоминается картина, когда я к ним в 14-й дом приходил, а Федор – туда с тренировки или матча. Он сразу тапочки надевал. Смотрю – нога в крови. "Ничего себе, – говорю, – такая шишка!" – "Да, – отвечает, это сегодня".
Смотрю на другую ногу – а та тоже! "А эта – в прошлом матче". Под гетрами были щитки, которые в то время еще были деревянными. Федор прямо при мне вытаскивает из них две сломанные палочки – и новые вставляет. Сломались от ударов! "Они сменные?" – "Да". Для брата это была рабочая ситуация.
Ольга: – Никогда он ни на что не жаловался. Даже когда у него все время какие-то травмы были, он говорил: "Да ты не переживай! Все заживет. Пару дней – и будет нормально".
Виталий: – Когда ты на что-то обращал внимание – мол, у тебя же здесь такая травма, – он даже раздражался, ему было неловко. При любом упоминании того, что ему что-то болит, Федор сразу менял тему. Очень не любил вслух обращать внимание на свое здоровье.
– Все говорят, что он очень стеснялся, когда его начинали превозносить, называть звездой.
Виталий: – Да, это была практически запретная тема. Все должно было оставаться так, как в детстве, юности. Мне кажется, он сам любил общаться с людьми, которые не подчеркивали его достижения. И если кто-то подчеркивал, что он знаменитость, между ними вставала стена, это сильно мешало. Если он кого-то не принимал, то умел как-то вежливо и воспитанно обойти, обтечь этого человека. А так с удовольствием общался с разными людьми.
– Как раз в те времена он носил знаменитую химическую завивку. Как эта прическа родилась?
Ольга: – У меня была хорошая приятельница из салона в Сокольниках, Оля Полякова. С какого-то времени она приходила ко мне домой и тоже делала завивку. И вот однажды мы с ней у нас дома хорошо посидели. Без перебора – просто были по-доброму навеселе. Оля говорит: "Федь, а давай и тебе сделаем такую!" Он: "А давай!" И сделали.
Конечно, когда утром он встал и посмотрел, ему стало немножко не по себе. Но деваться уже было некуда. И после этого она еще долгое время приходила к нам и делала ему эту "химию". Впрочем, он и до того в парикмахерскую не ходил. "Мне некогда, – говорил. – Давай ты". Я сама его и стригла, хотя до этого сроду этого не делала. Но вроде было ничего.
– С кем из партнеров по "Спартаку" общались больше всего – с Родионовым?
Ольга: – Конечно!
Виталий: – Огромное ему спасибо. Они с Федором всегда были настоящими друзьями по жизни. Им всегда было интересно друг с другом – по крайней мере, Федор так говорил. Он со многими людьми общался, про многих тепло отзывался. Ни о ком плохо не говорил. Мы бы даже удивились, если бы он о ком-то что-то дурное сказал. Повернулись бы и посмотрели – он ли это? Если брат про какого-то человека промолчал, для нас это было самое красноречивое. Ничего не ответил – значит, что-то не так. Сильно не так.
А в том "Спартаке" такие отношения были! Родионов, Дасаев, Шавло, Хидиятуллин... Все ходили, обменивались пластинками. Демис Руссос, "Битлз", "Пинк Флойд". Общение было постоянное.
Ольга: – И у нас дома было это общение. Ведь со многими в одном доме жили. Прямо над нами жил Ринат Дасаев, и это была бесконечная тусовка – то в одной квартире посидят, то в другой. Помню, тогда в магазине "Океан" продавали коробки с крабовыми клешнями, и у нас на кухне бесконечно пыхтело, варилось. Куча народу, только успевай накрывать. И гитара. Отдыхать тоже ездили вместе...
Маленькая Настя дружила с Сережкой Родионовым-младшим, а замуж мечтала выйти за Дасаева. Называла его: "Иняк Дасаев". Он ей подарил огромного медведя. А она ему взамен – тоже медведя, самого любимого. И когда Ринат женился, для нее это была трагедия! (смеется)
Из жен игроков я была ближе всех с Ольгой Родионовой, Катей Кузнецовой, Иришкой Морозовой, Танюшкой Сидоровой. В нашем подъезде жил еще Виктор Самохин, позже – Станислав Черчесов...
Анастасия (Ольге): – А помнишь, выезжали куда-то за город на командном автобусе шашлыки жарить – всем "Спартаком" с семьями? Мы все с детьми боролись за руль. Ой, как же было здорово. Тот "Спартак" – это была большая семья.
Они собирались на даче у моего деда по маминой линии с Родионовым, Евгением Кузнецовым, выкорчевывали деревья – у нас и фотографии сохранились. Опять же – шашлыки, гитара.
Ольга: – Мой папа Федора безумно любил. Когда мы только начали встречаться, он Феде сказал: "Не дай Бог ты ее обидишь. Как бы я тебя ни любил – собственными руками придушу". Но он тестя тоже любил. Его отца к тому времени уже не было...
Анастасия: – А как он пельменей объелся! Ой!
Ольга: – Он так вкусно ел!
Анастасия: – Мама сейчас ругается, что я ем как папа.
Ольга: – Многое же было дефицитом. Например, марокканские мандарины. Их было трудно достать, долго в очередях стояли. Покупала их по две сумки – зная, как Федор их любит.
А тут моя мама наделала пельменей. И так много! Она думала, что хватит на несколько раз. Сварили, положили – а он ест и ест. "Федя, еще будешь?" – "Да". – "И еще?" – "Да". А потом его начало трясти, плохо стало. Он лег, я его одеялом накрыла – но его аж колотит, настолько объелся этих пельменей...
– Федор был рукастым? Мастерить что-то мог, делать по дому?
Ольга: – Не могу так сказать. Я была и сантехником, и электриком. Сама краны меняла, люстры вешала...
Виталий: – А вот когда росли, он и удочки налаживал, и с ребятами делал ворота, клюшки. Чем-то увлекался – например, был кружок выжигания. Но чтобы что-то интересовало его больше, чем спорт – конечно, нет.
Ольга: – Вспомнила еще забавный эпизод. Так как я Федора очень любила и старалась сделать для него как можно больше хорошего – как-то переусердствовала. Все время стирала ему форму, все было с иголочки. И однажды взяла его игровые трусы и нагладила ему на них стрелки! (смеется). Когда он вышел на тренировку, партнеры увидели и начали смеяться: "Федор, ты чего это?" Он приходит домой, говорит: "Ну зачем ты?" – "Так я же хотела как лучше, как красивее!"
"Заболел из-за перегрузок и чрезмерной ответственности"
– Константин Бесков был человеком суровым. Боялись его?
Ольга: – Нет, потому что очень хорошо общалась с его женой Валерией Николаевной. Помню, мы ехали в Кисловодск, где и игроки проводили отпуск с семьями, и Бесковы. Мы с девчонками сидели, и жена главного тренера говорит: "Девочки, то, что они сейчас мало дома бывают – это цветочки еще. Вот когда они уйдут из футбола – тогда начнутся ягодки. Знаете, как тяжело будет потом, когда они заканчивают играть и не знают, что делать дальше? Тренерами же не все становятся".
А в то время как раз погиб один из лучших игроков "Спартака" 70-х годов Миша Булгаков – выбросился из окна. Он жил рядом с нами в Сокольниках, и Федор тогда очень переживал. Валерия Николаевна все время говорила: "Их надо оберегать, не давать им расслабляться и впадать в тоску, в уныние". Но мне не суждено было после карьеры его сопровождать. Думаю, если бы Федор остался с нами, то сейчас был бы жив. Уверена на сто процентов.
Виталий: – Я тоже так думаю.
Ольга: – Помню, как бросала маленькую Настю с моей мамой, неслась в эту больницу на Каширку, тащила сумки... Приезжала к завтраку, у меня обязательно была бутылочка свежевыжатого морковного сока плюс завтрак, обед и ужин. Весь день проводила там, кормила Федора ужином и только после этого ехала домой. Оставаться в больнице (Научном центре психического здоровья на Каширском шоссе. – Прим. И. Р.) на ночь было нельзя...
Анастасия: – Было бы можно – мама жила бы там.
Ольга: – Даже днем были только определенные часы, когда там можно было находиться. Выходила на улицу, ходила туда-сюда по Каширке, место себе не могла найти. С сумкой, потому что мне негде было ее оставить. Настя была в детском саду, я просила, чтобы ее кто-то забрал. Благо, в том садике была возможность ночевки – только на выходные приезжала моя мама и с ней сидела. Дочка меня просила все время: "Мам, ну оставь меня ночевать, можно я возьму пижаму? Там Коля Дельвин сегодня будет ночевать!" (смеется)
Мне потом врачи сказали: "Не можем понять – у Федора руки и тело стали желтые". Оказалось, все потому, что я каждый день привозила этот морковный сок. Его слишком много было.
Потом мы очень сдружились с врачом Федора из больницы на Каширке – Лидией Семеновной Лиходед. Она очень его любила и много лет выхаживала. Мы даже попугая ей подарили. Для нас она стала больше чем врачом. Приезжала к нам и все время говорила: "Боже мой, как у тебя все вкусно". Мы должны были посидеть, поужинать, поговорить. Я не могу человека просто так отпустить: приехал, свое дело сделал, до свидания.
С какого-то момента мы старались его в стационар не класть. Федор был дома, она приезжала к нам. Если можно было все решить таблетками, то они назначались. У меня был талмуд, где я все это записывала – когда, как, для чего.
Виталий: – И я ей сказал, что единственный раз, когда видел, что Федора долечили до конца – это когда мы вместе жили. Все остальное время он оставался недолечен. Как только кризис проходил, ему тут же звонили футбольные люди и забирали его.
– Черенков ведь и после первого приступа, случившегося в марте 1984 года в Тбилиси перед матчем Кубка УЕФА "Андерлехт" – "Спартак", вышел на поле всего через два месяца, в июне.
Ольга: – Для меня это был такой ужас! Когда я встретила команду в аэропорту, его прямо оттуда увезли в клинику. Сказали: "Ему надо к врачу". А я уже чувствовала, что он какой-то не такой. Потом сказали, что там его оставят. Я сказала: "Давайте я его домой возьму". Надо мной посмеялись. И после этого как на меня навалилось...
– А перед Тбилиси что-то говорило о том, что с ним происходит что-то непонятное? Или – как снег на голову?
Виталий: – Мне кажется, как снег на голову.
Анастасия (Ольге) – Если тебе позвонили, и ты была в шоке – значит, да.
Ольга: – В какой-то момент у меня промелькнула мысль, что какой-то Федор странный стал по отношению ко мне. Как-то по-другому стал говорить. Мог меня крепко схватить и сказать: "Я тебя никогда не оставлю". Это была несвойственная ему фраза.
Виталий: – Обострения всегда проявлялись по-разному. Но очень важный момент лечения была в том, что Оля всегда была рядом. Не просто физически, а мыслями и душой. И она ловила его чувства. Чтобы ускорить процесс улучшения, надо было быть с ним рядом. Заметить движения его настроения и сразу сказать: "Федь, надо то-то и то-то".
Ольга: – Надо поймать. Он говорил: "Что ты придумываешь? Все нормально". Я отвечала: "Уже не нормально". Он начинал чуть по-другому говорить. С другой интонацией. Появлялась не свойственная ему в обычной жизни ухмылка.
Анастасия: – Да, когда у папы начиналось обострение, он очень подозрительно ухмылялся. И вообще появлялась подозрительность к еде, ко всему.
– У него же в Тбилиси и началось с того, что он говорил: "Нас хотят отравить" и "Прячьтесь все!"
Ольга: – Когда все уже начиналось, я звонила Лидии Семеновне, описывала симптомы. Она говорила: "Вот с этого дня начинаешь такое-то лечение". Если не станет легче, значит, увеличиваем дозу. Благодаря этому он чаще всего обходился домашним лечением.
В этот момент его нужно было заставить принимать лекарства, держать этот процесс под контролем. Поэтому я и следила за каждым приемом таблеток. А когда он шел на поправку, уже становилось проще. Он сам начинал понимать, что это надо делать.
Виталий: – Мне кажется, если бы лечение доводилось до конца, может быть, недуг вообще ушел бы. Все должно было делаться в соответствии со строгими показаниями врача – довести пациента до реального улучшения. Это было возможно. Но он к врачам относился не очень хорошо и при первой возможности возвращался в "Спартак" – будь то во время карьеры или выступлений за ветеранов.
– Правильно ли я понимаю, что ни по папиной, ни по маминой линии никаких наследственных намеков на болезнь Федора не было? Говорила ли что-то по этому поводу Лидия Семеновна? Выдвигала ли какие-то версии, откуда все это взялось?
Виталий: – Мы с родными тоже пытались вспомнить, кто из родственников болел психическими заболеваниями. Но в обозримом прошлом – не нашли. Лидия Семеновна говорила, что заболел из-за перегрузок и чрезмерной ответственности Федора. Действительно, он ведь после каждой игры вспоминал только свои ошибки.
– У Федора не было врагов и завистников? Или людей, которые нанесли ему обиду, и он этого не простил?
Виталий: – Не было в его душе местечка, где бы он такое хранил. Может, его и обижали, и он огорчался. На минуту. Что его то ли не поняли, то ли неправильно сделали, но еще поймут. Не сказать, что он не обращал на это внимания. Но оставлял без ответа. Это абсолютно точно.
Ольга: – Надо понимать, что до наступления болезни и после это были два разных человека. До нее у него не было никаких врагов. Он никому никогда не делал плохо – и, соответственно, ему никто не делал плохо...
"Они с Родионовым пришли в "Ред Стар" с ультиматумом: пустите к нам жен!"
– Как вспоминается эпопея с поездкой в "Ред Стар"?
Ольга: – Ужасно. Видимо, на фоне переживаний – Федор уехал из привычной среды. Хотя вроде он так радовался, что его туда берут! Тем более – уезжал вместе с Сережкой (Родионовым. – Прим. И.Р.), не один. Иначе бы не поехал. Но настолько сильно психологически это на него подействовало, что во Франции было очень тяжело. В том числе и мне.
– А вы сразу поехали?
Ольга: – Нет, нам с женой Родионова дали визы только через несколько месяцев.
Виталий: – Насколько помню, их с Сергеем в клубе довели до того, что они пришли с ультиматумом. Федор рассказывал мне, что как-то они с Родионовым сидели и обсуждали: как же мы без жен? Пришли и высказали. Только после этого что-то изменилось.
Анастасия: – Я была маленькая, но что-то помню. Первые месяцы Федя и дядя Сережа жили в гостинице. И истосковались, потому что им даже квартиры не могли найти. Обсудили ситуацию и высказали все в лицо руководителям клуба. После этого мы и смогли прилететь. Помню, дома записывали и взяли с собой целый чемодан аудиокассет с нашей музыкой! Алексея Глызина, например. И, как сейчас помню, тосковали по черному хлебу. Помнишь, мам?
Ольга: – Помню. Как и то, что, как дура, набрала с собой какой-то крупы. Для меня отъезд вообще был трагедией. Я человек очень постоянный, для меня менять что-то в жизни очень сложно. Провожать меня приехала подружка из другого города. После прилета нас тоже поселили в гостинице.
Анастасия: – Нас с Сережкой Родионовым-младшим обожали повара в этом отеле. Мы там были королями. Чего нам только ни давали! Нас учили есть спагетти с ложкой. А мы дети, нам скучно. Так нам давали стреляющие присоски и отправляли на гостиничный двор состязаться, у кого выше эта присоска прыгнет.
Ольга: – Одна из сложностей заключалась в том, что нас с Родионовым поселили очень далеко друг от друга. Но в то же время напротив Бубнова – не очень приятного человека. Я так поняла, что Федор к нему относился не очень.
Виталий: – Хотя ничего плохого, как и обо всех остальных, Федор о нем не говорил. Единственное, что помню про Бубнова, – это наш диалог с братом. "К нам пришел новый защитник". – "Ну что, хороший?" Задумался: "Нападающий его не пройдет. Он его срубит". Как это расценить – не знаю.
– Когда вы приехали во Францию, все еще было благополучно? Или сразу стало понятно, что все не так?
Ольга: – Мне кажется, сразу.
Анастасия: – Может, в тот период, когда мы все вместе жили в гостинице, было нормально. Папа общался с Сергеем, мама – с тетей Олей, мы – с Сережкой... Огромное впечатление на нас производили магазины – у нас же еще не было "Ашанов", а там был, например, Carrefour. Продукты в тачку, Барби какую-нибудь зацепишь – и вперед! И папе, мне кажется, в магазинах нравилось.
– Зимой, спустя полгода после отъезда, Федор вернулся в Москву и больше во Францию не поехал. Вы знали, что возвращаетесь с концами?
Ольга: – Федор этого, мне кажется, изначально не понимал. Ему все было преподнесено так, что надо съездить в Москву на какой-то период. Я-то знала, что мы в Париж уже не вернемся. Мы же общались с тамошними врачами. И не услышали от них ничего ни нового, ни хорошего. Даже вещи не успели собрать – нам потом их коробками пересылали. Мы возвращались вместе.
Виталий: – В апреле следующего, 91-го года "Спартак" играл полуфинал Кубка чемпионов в Марселе. Это был первый раз, когда я попал за границу. Федор сказал: "У нас, оказывается, есть клуб болельщиков, который организует поездки с командой. Не хочешь с нами съездить?" Конечно, я хотел, и мы поехали – с женами, родственниками игроков.
Нас подвезли почти на сам матч. Он был в семь, а в два местные болельщики уже отрабатывали речевки с барабанами. Мы с Федором зашли в магазин, он выбирал какой-то подарок. И тут его узнал продавец. "О, Федор Черенков, "Ред Стар"! И брат там что-то понимал и даже отвечал по-французски.
В третьей части родные Черенкова рассказывают:
– Насколько тяжело он переживал то, что так и не попал ни на один чемпионат мира и Европы;
– Как дочь Федора перенесла расставание родителей в 1992 году;
– Как Федор был трудником в монастыре и почему оттуда уехал;
– Какими были последние дни его жизни;
– Как родные футболиста относятся к его памятнику, установленному перед "Открытие Ареной";
– Благодаря кому Черенков похоронен на Троекуровском кладбище, и почему это лучшее место, где он мог быть упокоен.?
