Маслаченко: привод в милицию за рок-н-ролл, спартаковский ромб из кирпича на даче, первый сноуборд в СССР
28 ноября 2020 года — десять лет со дня смерти Владимира Маслаченко, а 5 марта 2021-го — 85 лет со дня рождения легенды.
К счастью, жива-здорова его прекрасная жена Ольга Леонидовна, с которой незабываемый голкипер и комментатор прожил 52 года. Но сегодня мы вспоминаем его не с ней, а с внучкой, ведущей «Матч ТВ» Юлией Маслаченко. Память о дедушке она хранит свято — и, когда с момента его ухода прошло пять лет, выпустила книгу воспоминаний коллег и друзей «Владимир Маслаченко. Спорт — это искусство, спорт — это жизнь».
На мое предложение вспомнить о нем, Юлия — кстати, назвавшая сына в честь деда — отреагировала моментально. Мы встретились в кафе на Тверской, и нам не могла помешать никакая пандемия. Это был тот случай, когда мне как интервьюеру надо было прикладывать минимум усилий — замечательные истории лились одна за другой.
Интернет, джаз, популярность
— Когда Владимир Никитович был жив, мы часто говорили с коллегами о том, что, глядя на него, не страшно стареть. Молодежь на «НТВ-плюс», да и везде, где он появлялся и с кем общался, Маслаченко обожала. У вас было такое же восприятие дедушки?
— Абсолютно такое же. Это был человек, который никогда не сидел на месте. Думаю, секрет дедушки в том, что ему всегда все было интересно. Когда я была подростком, он каждый раз старался узнать, чем мы сейчас увлекаемся в 15-16 лет, что мы слушаем и смотрим, куда ходим. С удовольствием осваивал интернет под моим чутким руководством, скачивал музыку (смеется). То есть все время был, как сейчас модно говорить, в тренде. Это и помогало ему оставаться интересным для всех.
— Когда он поразил вас по части постижения современных технологий больше всего?
— Когда узнал, что можно музыку скачивать. Очень этим увлекся! Это было время, когда все только начиналось, был безграничный доступ — по большей части, прямо скажем, пиратский. Я показала ему, как это делать, и он часами скачивал какие-то джазовые композиции. Еще читал в интернете про себя.
Меня поражало, что ему все это небезразлично. Много времени перед компьютером стал проводить! А сейчас, кстати, бабушка в интернете сидит (смеется). В свои 82 заходит на сайты, читает новости. Присылаю ей фотографии, видео на электронную почту — все смотрит. Это тоже, думаю, благодаря дедушке. Всем интересуется!
— Из музыки он больше был по джазу?
— Да. У нас до сих пор очень большая коллекция джазовых пластинок. Иногда что-то берем у бабушки к себе домой послушать. У дедушки стоял огромный проигрыватель с колонками, и, когда все уже уставали от его джаза, дедушка надевал огромные наушники, садился на свой любимый зеленый пуфик и отключался от всех. Книги о джазе покупал и глотал — очень ему эта тема нравилась.
— Маслаченко рассказывал мне, что в «Спартаке» у него было прозвище Шура Балаганов — потому что очень шебутной. На ровном месте мог что угодно отчебучить.
- Все время что-то происходило! Больше всего доставалось бабушке. В хорошем смысле. Постоянные шутки, подколки; он мог подойти и на ровном месте начать ее щекотать, взъерошивать волосы, раскачивать в разные стороны... Как будто им по 20 лет. Такое наслаждение было за всем этим наблюдать! Это было очень круто.
— Когда вы поняли, что он знаменит?
— Это была начальная школа. В те времена продавались газеты на развалах около метро. Мы шли с подружкой, а вел нас дедушка. Подошли к газетному киоску, и его узнала продавщица. Сказала: «Ой, Владимир Никитович!» Она попросила автограф, он расписался. Я понимала, что он известный человек, но чтобы прямо автограф, считайте, на улице... Мы с подругой голову вверх задрали — вот с кем рядом идем!
В пятом классе, когда только туда перешли, учительница русского языка на первом уроке по журналу нас проверяла. «Маслаченко!» — «Я!» — «А вы случайно не родственница Владимира Никитовича?» — «Да». — «Я его большая поклонница». Прихожу домой, похвасталась бабушке. Киоскерша — это одно, а учительница прямо в твоей школе — это следующий уровень! Но я никогда этим не кичилась, в школе это не использовала.
— В школу он когда-нибудь приходил? Пацаны никогда не просили его привести?
— По-моему, он был только на последнем звонке. А так ответственной за учебу была бабушка. При всей его популярности у нас в классе почти никто футболом не увлекался. Хотя в старших классах на физкультуре несколько раз играла с мальчиками в футбол. И они меня как внучку Маслаченко ставили в ворота. А так был только один одноклассник Петя, который говорил, что знает моего дедушку, какие-то матчи смотрел под его репортажи. Но не более того.
Сломанный стул на финале ЛЧ, привод в милицию, эмблема «Спартака» на фасаде дачи
— Наверняка слышали его великий репортаж с финала Лиги чемпионов 1999 года, когда «МЮ» при счете 0:1 забил в добавленное время два мяча «Баварии». И легендарные слова: «Пижоны лежат, а великие — торжествуют».
— Мы столько раз уже показывали этот фрагмент в эфире «Все на Матч!», что пройти мимо него было невозможно (смеется).
— Он рассказывал, что в те минуты сломал стул в комментаторской кабине. Говорил родным об этом?
— Нет, даже бабушка этого не знала. Но у него все время было столько эмоций, что сломанный стул для него — рядовая ситуация. Сломал и сломал. О его работе мы говорили мало. Я только наблюдала со стороны, как он готовится к матчам, сколько игр смотрит. Как ходил по квартире, проговаривал какие-то фразы, разговаривал сам с собой, жестикулировал, и мне было очень интересно на это смотреть.
Дома всегда был включен телевизор, когда шел футбол. Дедушка мог и спать под него — это профессиональное. Но потом просыпался — и все равно знал, что там произошло! Как ему удавалось все слышать сквозь сон — не понимаю.
— Насчет «пижонов» — он сам обожал красиво одеваться. Помню, когда в последний раз мы были вместе в эфире программы «90 минут», Маслаченко влетел в студию в чудесном шелковом платке на шее. Хотел снять, но Георгий Черданцев взмолился, чтобы он остался в нем. А ему только того и надо было!
— Причем надо понимать, что на «НТВ-плюс», в отличие от «Матч ТВ», не было никаких стилистов. Он сам все продумывал, тщательно готовился. И в жизни — то же самое. У него была замечательная шляпа. И не одна. Он прививал это всей семье. Сколько всего бабушке из-за границы привозил, и всегда с большим вкусом! Всякий раз угадывал с размером. Правда, он всегда воспринимал ее как двадцатилетнюю девушку, и иногда вещи были не по возрасту. Так что и мне иногда кое-что перепадало.
А мне он иногда даже делал замечания из-за стиля. Помню, в 18 лет, когда с ними уже не жила, пришла к ним в каком-то пальтишке, и он критически его оглядел, покачал головой: «Надо сменить. Несолидно». Мне он привозил красивые жилеты, свитера, и кое-что до сих пор храню.
— Откуда у него этот вкус, учитывая, что в послевоенном Советском Союзе его явно некому было прививать?
— Как раз в годы его молодости стиляги появились. Видимо, ему это было близко. Бабушка говорила, что их вместе даже в милицию забирали. В каком-то ресторане они отплясывали рок-н-ролл — и одеты были соответственно. Дедушка — как пижон. Их забрали в отделение. Нельзя было так выделяться. В общем, он зажигал! И бабушка вместе с ним.
— Он вообще к кому-нибудь относился с явным неодобрением — из футболистов, тренеров, коллег? От него всегда шел такой позитив, что с трудом представляю себе врагов Маслаченко.
— Скорее нет. Он расстраивался после поражений «Спартака» и, наверное, кого-то в тот момент ругал. Но чтобы у него была постоянная неприязнь к кому-то — нет. Либо он это держал в себе или обсуждал с бабушкой, но до меня не доходило.
— Владимир Никитович говорил: «Спартаковские уши у меня торчат, как их не засовывай». Когда дома смотрел футбол — выражал эмоции, сильно болел за красно-белых?
— Конечно, очень переживал. И «ерш твою медь» звучало, причем нередко. У нас на даче даже на фасаде была выложена из кирпича эмблема «Спартака» — чтобы вы понимали, насколько все было серьезно. Он сделал это, прямо когда эту дачу строил. Того, что он спартаковец, дедушка не стеснялся.
— Вам это передалось?
— Не могу назвать себя ярой болельщицей. На выезды с командой точно не езжу, да и на домашние матчи очень редко хожу. Но, естественно, поддерживаю «Спартак» больше всех других команд.
— Вратарей, коллег по своему игровому ремеслу, он дома часто обсуждал?
— Когда дедушка комментировал, часто мог сказать, как бы он сыграл в такой ситуации. Кажется, говорил, что в его время было меньше травм. И точно подчеркивал, что его поколение вратарей меньше боялось, например, броситься лицом в ноги соперникам. У них не было таких сумасшедших зарплат, но было больше рвения к игре и какой-то отчаянности — лишь бы ворота спасти.
— Однажды он шикарно закончил репортаж: «Будьте здоровы, друзья. Ликуйте и радуйтесь жизни в это бездарное время». Что его огорчало больше всего?
— Бабушка рассказывала, что он очень переживал развал Советского Союза — не из-за политики, а потому что в той большой стране из 15 республик прошла его веселая молодость и друзья у него были отовсюду. Да и сам он родом с Украины... Причем при всех запретах советского времени он никогда не боялся говорить то, что думает.
— Формулировал, как всегда, нарядно: «У меня комплекс неповиновения».
— Может, если бы у него не было этого комплекса, его карьера могла сложиться и по-другому. Тогда любили более послушных. Я не жила в те времена, но, много читая о нем и глядя на дедушку, понимала, что он точно попал не в свое время.
Даже в футболе. В то время был Лев Яшин — дедушка, как и все остальные вратари тех лет, находился в его тени. И даже когда имел шанс выйти из нее, прямо перед чемпионатом мира 1962 года получил страшную травму в Коста-Рике, когда ему ногой челюсть раздробили. Читала в интервью дедушки, что Лев Иванович сам говорил ему: «Володя, ты будешь играть, я не в форме. Это твое время». А потом несчастье все перечеркнуло. Хотя и так, считаю, все в итоге сложилось хорошо.
— Кстати, то, что к концу жизни он был глуховат на одно ухо, — как раз от той травмы?
— Конечно. Там была сложнейшая операция. Там же лицо полностью «уехало». Он рассказывал, что, когда схватился за лицо, то нос находился в районе уха. Не нашел его на месте! Дедушка-то знал, что вернется в футбол, а вокруг говорили — непонятно, что будет дальше. Но он восстановился, сам очень много тренировался. Вернулся в «Локомотив», вскоре перешел из него в «Спартак», занял место в основе и в том же 62-м году помог ему стать чемпионом. Но до конца жизни он ходил со слуховым аппаратом из-за той травмы.
— Когда были ребенком, как смотрели на то, что у него мизинец из-за перелома на футбольном поле в другую сторону торчит?
— Все время хотела ему этот мизинец обратно выгнуть! (смеется) Дедушка позволял — ему абсолютно не было больно. Мне все время было интересно, будет ли палец ровно держаться после моих манипуляций.
Тайные просмотры тенниса, пение французских романсов, «ерш твою медь»
— Он рассказывал, что, когда лежал в больнице в Коста-Рике и к нему не иссякал поток местных людей с гостинцами, немножко выучил испанский. Насколько помню, он же по-французски говорил?
— Да, и прекрасно. Насчет испанского не знаю, а вот даже немецкий откуда-то знал. Я учила немецкий в школе и хорошо на нем говорю. Когда мы с ним приезжали в Австрию кататься на горных лыжах, мне было лет 13 — у меня еще был языковой барьер. И помню, что я говорила дедушке на ухо, что надо сказать, и он совершенно без комплексов шел и все это транслировал. Да он с любым иностранцем на любом языке мог как-то объясниться! Отдельными словами, фразами, жестами — но все его понимали. Удивительно, но факт.
— Французский он выучил перед поездкой на тренерскую работу в африканский Чад?
— Да, на курсах при Институте иностранных языков имени Мориса Тореза. И выучил за короткий срок. А главное — помнил его до конца жизни. Слушал французскую музыку и пел французские романсы. Помню одно из ярких воспоминаний детства: ходили на какую-то телепередачу, играла живая музыка, и он пел! Причем тогда — даже на итальянском, знаменитую Ti Voglio Bene, которую пели Карузо и Паваротти. А после них осмелился Маслаченко!
Более того — и на улице мог запеть на французском. Я этого очень стеснялась, а сейчас думаю, какой дурочкой была. В этом был весь дедушка: мы могли идти по улице, он останавливался, начинал пританцовывать и петь на всю улицу. И говорил: «Давай со мной вместе!» Я его уговаривала этого не делать, шептала: «Дедушка, на нас же люди смотрят!» И только если никого не было рядом, могла ему подпеть. А у него — никаких комплексов!
— В 17 лет я сделал с Маслаченко интервью для «Собеседника». Принес ему на сверку, он прочитал, написал: «Проверено! Мин нет!» — и пригласил в комментаторскую кабину «Лужников» помогать ему готовить статистику на матч ЦСКА — «Спартак». Я был потрясен. А вас в кабину когда-нибудь звал?
— Нет, никогда. Помню, в какой-то момент начала проситься в командировки с ним. Но это было заблуждение, что две такие вещи можно совмещать. Он это понимал, и вместе мы ездили только отдыхать в Австрию, Андорру — кататься на горных лыжах. А на футбол дедушка меня не брал, мне кажется, потому, что переживал, что там слишком много мата. Недавно ходила с детьми — думала, со стадиона они выйдут с новой лексикой, но, к счастью, нет (смеется). Возможно, он как-то старался меня от этого оградить.
— У Маслаченко был свой неповторимый язык. «Будьте любезны!», «Вот дьявол!», «Прыжок для «Пионерской правды», «Полотерский номер», «Ерш твою медь!»...
— «Ерш твою медь» — это главное! Никогда от него не слышала матерных слов. Может, разве что под нос в критических ситуациях. Но заменитель в виде «ерш твою медь» дома звучал постоянно (улыбается). Когда он выдавал какие-нибудь крепкие, пограничные фразы, бабушка включала строгость: «Что ты ругаешься при ребенке?! Она запомнит!» Дедушка отвечал: «Поверь мне, она уже и не то знает». Он все прекрасно понимал.
— Какой первый его репортаж запомнили?
— Не стыдите меня, но не помню. И вообще, я футбол с ним тогда мало смотрела. Видимо, его дедушке так хватало на работе, что мне он хотел показать что-то другое. Мы смотрели с ним очень много других видов спорта. Теннис, прыжки с трамплина, которые он обожал, горные лыжи...
Мне кажется, я начала регулярно смотреть футбол, уже когда стала работать на «НТВ-Плюс» как редактор — делала сюжеты на новости, в том числе и о футболе. Сейчас, работая на «Матч ТВ», смотрю еще больше — о футболе мы больше всего и говорим. Стала больше в нем понимать. Правда, дедушку о деталях уже не спросишь. Только на мини-футбол мы с ним ходили. На большой — нет.
— Ваш папа, читал, тренер по теннису?
— Сейчас уже нет, а в свое время был тренером и по теннису, и по горным лыжам. Он очень круто катается — и вместе с дедушкой меня этому обучал. Когда мне было пять лет!
— Сами вы, в отличие от них, в спорт не рвались?
— Дедушка учил меня всему. Кроме горных лыж — виндсерфингу, водным лыжам. Лет шесть в теннис играла. Но все это не претендовало на профессиональный уровень. Потому что была бабушка, которая отвечала за учебу, и она сказала: «В первую очередь — образование, а спорт — для общего развития». Не знаю даже, жалею сейчас об этом или нет. Думаю, что в теннисе, который я очень любила, у меня могло получиться.
— Он же и в футбол хотел вас научить играть, но бабушка сказала решительное «нет»?
— Это скорее шутка. Хотя когда-то речь об этом шла. Бабушка сказала: «У нас хорошая девочка, а займется футболом — начнет еще материться, плеваться...» (Смеется.)
— Читал, он вас маленькую мог втихаря забрать из спальни поздно вечером теннис по телевизору смотреть. А потом приходила бабушка, видела эту картину, и Владимиру Никитовичу приходилось несладко.
— Да, когда шли поздние теннисные матчи, я очень хотела их посмотреть. У Марата Сафина тогда был самый расцвет карьеры! Я как бы ложилась спать, а бабушка шла в спальню читать. Моя комната была в конце коридора, за библиотекой. Дедушка приходил и тихо манил: «Пойдем, пойдем». Мы с ним шли на диван, смотрели теннис, и дальше все уже зависело от того, выйдет ли бабушка до сна из спальни.
Если выходила — конечно, начиналось, потому что у меня режим был на первом месте, я должна была лечь в определенное время. Дедушка уговаривал ее: «Да ладно тебе, встанет она!» — «Ты ей весь режим испортишь, у ребенка учеба!» Но мы с ним часто так шкодничали.
История любви
— Дедушка с бабушкой — может, вместе, а может, по отдельности — рассказывали вам, как у них все началось?
— Там две разные версии (смеется). По дедушкиной — за ним бегала бабушка, естественно. Но, зная и видя ее, очень сложно представить, что она вообще за кем-то бегала, поскольку это невероятная красавица. Они познакомились в Днепропетровске. Дедушка там играл, а она училась. Она ходила в институт по дороге, на которой стояло общежитие, где он жил. Он из окна ее все время видел.
Заприметил — и как-то с ней познакомился. Год они встречались, ходили в кино, театры, музеи. Потом расстались. У каждого появилась другая пассия. А потом как-то так сложилось, что они ехали на одном поезде из Днепропетровска в Москву. Дедушку позвали играть в «Локомотив», а бабушка переезжала в столицу с семьей. В поезде они не общались, хотя она сказала, что на остановках он все время ходил под окнами ее вагона. А потом в Москве он ее уже нашел, и больше они не расставались.
— Ее папа, ваш прадедушка Леонид Губанов, был знаменитым советским строителем особо важных объектов. Восстанавливал после войны «Ростсельмаш», строил ракетный завод в Днепропетровске, дружил с Брежневым. Не все представители таких элитных семей в СССР готовы были на родство с футболистами...
— Тем более тогда еще никто не знал, как у него сложится. Прабабушка была против. Считала, что это ее дочери не партия, тем более что за ней в то время еще дипломат ухаживал. Вот это, она считала, вариант. И даже когда дедушка стал известным на весь Советский Союз, тем самым Владимиром Маслаченко, все равно она до конца жизни его не признала, но уже молчала.
А вот прадедушка как раз был открытым человеком. По словам бабушки, он сразу понял, что дедушка — человек талантливый, умный и что у его дочки все будет хорошо. Поэтому он их счастью не препятствовал.
— На свадьбу ее родители пришли?
— А свадьбы как таковой не было. Они в загсе расписались, причем забыли кольца надеть — и обменивались ими уже на лестнице. Бабушка рассказывала, что они кольца купили, дедушка сразу надел. Уже ходил в нем, а снял, только когда надо было идти расписываться. Зато потом бабушка никогда в жизни кольцо не снимала и носит его по сей день.
— Бабушке сложно было пойти против прабабушки? Ослушаться маму способны далеко не все.
— Сама не раз задавала этот вопрос, мне интересно. Но ответа пока добиться не могу. Такая приличная девочка, из такой семьи — и делает не так, как мама сказала. Она только говорит: «А что делать? Любовь, судьба. Против этого не попрешь». Видимо, все-таки сыграло роль, что папа был за.
Личная переписка тестя со Сталиным, Чад и Пушкин, горные лыжи
— Учитывая хорошее, по словам Владимира Никитовича, знакомство Губанова с Брежневым, дедушка когда-нибудь Леонида Ильича лично видел?
— Я только знаю, что прадедушка состоял в личной переписке со Сталиным в связи с восстановлением «Ростсельмаша». Можно представить, какая на нем лежала ответственность. Если бы дедушка лично кого-то из вождей видел, мы бы все об этом точно знали.
— Он когда-нибудь возил вас в Днепропетровск, а может, даже в село Васильковка Днепропетровской области, где он родился?
— Без него я ездила в Украину, в Киев, а с ним — нет, никогда. Конечно, надо туда попасть, когда вся эта пандемия закончится.
— Кем были родители Владимира Никитовича?
— Папа — ветеринарным врачом, бабушка — домохозяйкой. Очень строгие люди, они не приветствовали его занятия футболом, потому что из-за них он пропускал занятия в школе. Дедушке из-за этого прилично доставалось. Конечно, потом, когда он уже заиграл, их мнение изменилось. Его славу как футболиста они застали, приезжали в Москву на его игры (в столицу они не переехали) и тогда уже гордились сыном.
— Рассказывал ли он что-нибудь о Чаде и о работе там в 1972-1973 годах?
— Да. С президентом страны встречались, тот в свою резиденцию приглашал. Дедушка восторгался местным мальчиком, который читал Пушкина — «Я помню чудное мгновенье...» Там была гимназия, дети учили русский язык, и дедушка даже делал об этом репортаж на Центральное телевидение СССР. Говорил, что если бы у этих ребят было другое питание, другие условия жизни, то могли бы проявить себя в футболе совсем по-другому — настолько они ловкие, гибкие и сильные. Бабушка любит истории из Чада вспоминать.
— А вместе с ним куда-то кроме Австрии ездили?
— Должны были уже в 2000-х во Францию ехать, уже даже чемоданы были запакованы. Но дедушка плохо себя почувствовал, и мы не полетели.
— Меня всегда поражало его увлечения несоветскими видами спорта. Начиная даже с тенниса, в который в СССР, конечно, играли, но он все равно считался излишне аристократическим. А уж горные лыжи и далее по списку...
— Горные лыжи начались у него с того, что в конце 60-х он поехал на Кавказ — на Чегет, в Приэльбрусье. Заграница тогда, как вы понимаете, была закрыта. Он первый раз встал на них — и все, пропал. Дедушка все быстро схватывал. А потом все, что появлялось в стране, он мигом впитывал благодаря жажде нового. Например, виндсерфинг. Он же привез первый в СССР сноуборд!
— Так это не миф?
— Дедушка говорил — да. Но, может, кто-то менее известный его и раньше привез, мы этого не знаем.
— Скажите правду: любил иной раз присочинить Владимир Никитович?
— Не буду на дедушку наговаривать (смеется). Скажу, что нет. Он любил красочно рассказать. Может, иногда слишком красочно. Но сноубордом он не увлекся — привез и отдал его на растерзание молодым, а сам остался верен горным лыжам.
— А вы?
— Тоже. Очень люблю! И тоже хотела в подростковом возрасте перейти на сноуборд, но передумала, чему сейчас очень рада.
— Как он учил вас на горных лыжах в пять лет кататься?
— На склонах в Подмосковье. Когда мне исполнилось шесть, поехали в Австрию. Это любимая история бабушки. Дедушке как надо — сразу в экстремальные условия. Поднялись на самый верх, ветер сильнейший, всех нас сдувает. Я никогда таких больших гор не видела, и у меня ступор случился, оцепенела. Не могу ехать, и все! Дедушка кричит: «Да что же это такое? Она же все умела, ее обучали, почему она не может?!»
Бабушка говорит ему: «Иди отсюда». Выгнала его, а потом потихоньку со мной съехала. К концу дня я ожила и уже стала кататься. Дедушка и друзей учил — например, Петра Спектора (известного журналиста, зама главного редактора «Московского комсомольца», — Прим. И.Р.). Он сразу повез его на черную трассу — это к вопросу о его методах обучения. Дядя Петя говорит, что кубарем скатывался по этой трассе, а весь следующий день лежал в кровати. Но полюбил горные лыжи на всю жизнь.
— А что за история, как Владимир Никитович два года был президентом Федерации фристайла?
— В книге, для которой я делала интервью о дедушке с близкими ему людьми, об этом рассказывает Лиза Кожевникова. Она как раз тогда выступала. Но это продолжалось недолго. По ее словам, там все настолько было налажено, что ему не надо было совершать никаких революций. А ему же обязательно что-то надо делать! Ему стало неинтересно, и он ушел.
— Еще же он парусным спортом в 90-е увлекся. Чуть в кругосветку не погнал.
— Любил все, что связано с катерами и лодками! У нас все время были катера, и дедушка обожал возиться с моторами. Копаться в них — любимая тема. У нас была дальняя дача в Вышнем Волочке, и помню эти выезды с прицепом. Катер везем! Едем туда пять часов ради двух недель. А водные лыжи, а виндсерфинг? Вода — это была одна из его страстей.
— Фантастическая любовь к жизни!
— Да, он все успевал — сама изумлялась. Еще история. Жили они в квартире на «Соколе», но как-то все лето провели на Строгинском водохранилище и жили в палатке. Дедушка на катере довозил бабушку до остановки 28-го трамвая, оттуда она ехала на «Сокол», переодевалась — и на работу. Вечером опять возвращалась в палатку. Так они провели целое лето. Там еще ничего не было застроено, и так они проводили время на природе.
Глядя сейчас на мою бабушку, думаю: ну вот как это было возможно, она же абсолютно городской житель! Любовь... Для него это была романтика.
— Если мне не изменяет память, Маслаченко достаточно строго относился к режиму, выпивал для тогдашних футболистов крайне мало.
— Совсем чуть-чуть. И никогда не курил.
— Какие отношения у него были с другими комментаторами?
— На даче под Можайском у нас соседкой была Нина Еремина, они дружили. Как и с Евгением Майоровым и его женой Верой. Евгения Александровича не стало, когда я еще была совсем маленькой, но наши дачи соединял забор, и между участками даже калитку сделали. Они дружили и тесно общались.
Он обо всех комментаторах с уважением отзывался. Николай Озеров пригласил его на телевидение. При этом дедушка всегда говорил, что учителей у него на ТВ не было, он — самоучка. Николай Николаевич его подтолкнул — а дальше он уже сам.
— Наверное, поэтому и работал в совершенно не свойственной советским комментаторам живой манере. Но меня еще больше поражает, как он смог остаться актуальным в совсем другое время, для нового поколения болельщиков 2000-х.
— Причем он один такой. Сложно объяснить. Это был дедушка. Когда я делала книгу, брала о нем интервью — каждый человек своими словами и историями подчеркивал эту его огромную жажду жизни. Ему всегда все было интересно, он никогда ни на чем не останавливался!
ТЭФИ, влияние на телекарьеру внучки, починка велосипедов
— Награда ТЭФИ для него была важна?
— Да. Все-таки, помимо народной любви, есть еще и признание коллег. Он получил ее в 2000 году за комментирование матчей Лиги чемпионов. Читала интервью. Дедушка рассказывает, что его спрашивали: «Вы не сомневались в своей победе?» Он ответил: «Когда вышел в финал — понимал, что выиграю. Потому что решающие матчи никогда не проигрывал!»
— Красиво. Как, собственно, у него всегда.
— Это был у него первый выход в финал ТЭФИ — и сразу победа. Ну, должен же был он ее когда-то получить! Мне тогда было 11 лет, и с тех пор статуэтка стоит в квартире на самом видном месте. По сей день. Входишь — и сразу ее видишь.
— У любого мастера случаются ляпы — все же живые люди. И один у Владимира Никитовича многие запомнили — как он в матче «Спартак» — ЦСКА почему-то весь матч принимал Ледяхова за Гашкина. И только когда Ледяхов оформил хет-трик, помолчал и сказал: «Ошибаются не только вратари, но и комментаторы».
— Точно знаю, что он серьезно относился ко всем своим ошибкам. Бабушка рассказывала, что, когда играл, каждую неудачу переживал. В 70 лет помнил все свои матчи. Кто ему забил, как он в том эпизоде сыграл. Мог назвать любую свою оплошность! По ее словам, после плохих игр его лучше было вообще не трогать. И когда комментировал, как перфекционист очень критически к себе относился. О том случае он мне конкретно не рассказывал, но не сомневаюсь, что нервов он потратил тогда изрядно.
— Дедушка посоветовал вам идти на спортивное телевидение — или сами захотели?
— Скорее сама. Наблюдала за всем этим с детства. Так получилось, что жила с ними продолжительную часть жизни, наблюдала за работой дедушки — и мне все это было очень интересно. В детстве мне нравилось, что дедушка — в телевизоре, комментирует матчи. И я говорила: «Тоже буду комментатором!» — хотя ничего об этой работе не понимала.
Классе в восьмом определилась, что буду журналистом. Конечно, хотела на телевидение, потому что этот мир очень захватывает. Дедушка, само собой, на это повлиял своим примером. Поступила на журфак МГУ, и после первого курса надо было пойти куда-то на практику. Я училась на отделении периодической печати, и оттуда попасть на практику на ТВ было сложно. Тут дедушка только и посодействовал — отправил на «НТВ-плюс». Но на совершенно общих условиях, со всеми — туда пришла куча таких же моих сверстников. Тогда запускался канал «НТВ-плюс онлайн», и это был отличный старт — можно было одновременно работать и учиться.
Это было в Останкино, мы с дедушкой работали в одном здании, но на разных этажах: дедушка — на восьмом, я — на пятом. Мы почти не виделись. Фамилию я так и не поменяла, тем не менее никогда не подчеркивала, чья я внучка. Мне это порой было даже как-то неловко.
— Со стороны других комментаторов чувствовали дополнительную симпатию из-за такого деда?
— Естественно, все знали, кто мой дедушка. Но спрос с меня был абсолютно такой же, как со всех. И отругать меня могли, и сказать, что сделала плохо. И даже потом, когда я переехала на «НТВ-плюс спорт» в соседнюю комнату от дедушки, мы с ним периодически виделись — и когда он заходил в комнату, я чуть-чуть стеснялась.
— С его стороны какая-то критика была?
— На «НТВ-плюс» я пришла в 2007 году, дедушки не стало в конце 2010-го. Конечно, он смотрел мои репортажи и сюжеты — я тогда работала корреспондентом-редактором и в кадре не появлялась. Это произошло уже после того, как его не стало. Да, какая-то критика была. Но в целом старался в мою работу не лезть. У нас даже было правило: общаемся как дедушка с внучкой и темы обсуждаем соответствующие. Тогда мне не хотелось, чтобы меня на работе воспринимали как внучку Маслаченко.
— Как бабушка относилась и относится к вашей телевизионной карьере?
— Прекрасно. Все гордились, что я начала работать. Мне только исполнилось 18 лет, и я совмещала это с учебой на дневном отделении журфака МГУ. Конечно, ощущение самостоятельности было приятно и мне самой, и всем родным. Рвалась работать, и то, что получаю зарплату, стало для меня предметом некоторой гордости. Сидеть пять лет в аудиториях и не иметь практики, не знать, что такое настоящая журналистика, на мой взгляд, неправильный путь, и хорошо, что я по нему не пошла. Думаю, за одно лето практики на «НТВ-плюс онлайн» я научилась большему, чем получила бы за пять лет учебы на кафедре телевидения. Может, звучит грубо, но тому же монтажу я ни на какой учебе не научилась бы лучше, чем на «Плюсе». Мы еще на кассетах монтировали — и такое застала!
— Кстати, дома осталось много кассет с репортажами Владимира Никитовича?
— С репортажами — почти ничего. Скорее лежат кассеты с записями дедушкиных программ. Но уже скоро не на чем будет смотреть, надо на диски переписать.
— В 2001 году он выразил солидарность с разгромленной редакцией старого доброго НТВ, отказавшись комментировать матчи Лиги чемпионов. Что-то знаете об этой истории?
— Подробностей не знаю, еще маленькая была. Но, по-моему, да, было такое. Он же всегда за справедливость! И ничего не боялся говорить.
— Нравится ли вам, как развивается ваша телекарьера? Какие следующие шаги?
— На «Матч ТВ» я веду утренние прямые эфиры программы «Все на Матч!», они длятся три часа. Мне нравится работать утром: нам нужно не только о спорте рассказать, но еще и зарядить людей хорошим настроением на весь день! Достойная миссия (смеется). А о прямых эфирах я мечтала всегда — этот драйв ни с чем не сравнится. У меня все хорошо, планов сейчас не строю, загадывать на будущее сегодня рано, потому что пандемия в планы всего мира внесла свои коррективы.
Преимущество работы утром еще и в том, что ее удается совмещать с семейными обязанностями. В три утра встаю, с шести до девяти эфир, потом сплю, а затем начинается работа мамой — надо забрать детей из детского сада, развезти их по всем кружкам. Няни у нас нет, все делаем сами. Дочке шесть лет, сыну четыре. Карьеру футболиста начнет через год. Назвали его Володей — в честь дедушки. Жалко, что дедушка не увидел правнуков, а они не застали его. Он ведь обожал детей, играл с ними в футбол, плавал, смешил нас и развлекал.
А еще у нас на даче под домом был большой подвал — там дедушка устроил целую мастерскую. Если у кого-то сломался велосипед или еще что-то — все дороги вели туда. Он никому не отказывал. Сам косил участок, вычищал бассейн, который ему подарили от фирмы. Обычно вызывают это делать профессионалов, а он все — сам.
— За рулем любил сидеть?
— Да. Супер-пупер машин у него не было — абсолютно обычные. Водителем был эмоциональным. Порой волновалась, когда ездили вместе, потому что дедушка мог начать что-то показывать другим водителям, учить их, как надо (смеется). 1990-е — 2000-е годы, все вокруг были борзые, и были опасения, что сейчас начнется. Как-то в пробке с дачи стояли, и кто-то вышел из машины. Но дальше дело, к счастью, не зашло.
Мог и нарушить. Однажды стоял в пробке на Тверской, опаздывал в Останкино на матч — и развернулся через двойную сплошную. За ним тут же погнались и остановили гаишники. Но узнали и отпустили. Он такими вещами ни в коем случае не злоупотреблял, но одна такая история была.
Стихи Есенина, везение Пеле, отказ от квартиры в Киеве ради «Спартака»
— Читал Маслаченко много?
— Очень. И так было всегда. У нас огромная библиотека. Он не мог спокойно проходить мимо книг. Как-то у нас в подъезде соседи уезжали и выложили собрание сочинений Драйзера. Домой принес! Бабушка говорит: «У нас есть». — «Ничего. Значит, повезем на дачу».
По вечерам любил один прогуливаться по району — бабушке было неохота. И не было случая, чтобы не зашел в «Дом книги» на «Соколе». Обязательно приходил домой с какой-нибудь книгой.
— Он рассказывал мне, что как-то еще игроком ехал в купе с Константином Бесковым на сборы. Тренер читал журнал «Театральная жизнь», а Маслаченко взялся за Аристотеля. Бесков подумал, что тот издевается!
— Интересно, что сейчас футболисты читают... (улыбается) У него еще память была феноменальная! Все помнил, все цитировал, а сколько стихотворений знал наизусть!
— В 1971 году Николай Старостин хотел вернуть его, уже закончившего карьеру, в «Спартак». А Маслаченко, как он рассказывал мне для «Спартаковских исповедей», ответил словами Есенина: «Кто сгорел, того не подожжешь».
— Не сомневаюсь, что это правда. Он и бабушку, мне кажется, покорил этим — что он не просто футболист, а читающий футболист! Азартные игры не любил. Когда в командах все собирались и перекидывались в карты, он предпочитал полежать с книжкой — хотя играл очень хорошо.
— Он и сам выпустил книгу под эффектным названием «Пеле повезло, что он не играл против меня». Это абсолютно маслаченковский заголовок!
— Дедушка был человеком с самоиронией. Прекрасно все понимал и умел подтрунивать над собой — в том числе и с помощью таких вот заголовков. В этом весь дедушка. Красиво, правда?
— Шикарно! Он никогда не стеснялся собственной яркости и индивидуальности — напротив, разжигал их.
— Да, и я с восхищением наблюдала, как он себя вел. Эти его манеры, жесты, фразочки... Я так подавать себя не умею.
— Кстати, квартира на «Соколе», в которой мне доводилось дважды бывать, — она ведь не по футбольной линии, а от семьи бабушки?
— Да. Когда семья бабушки переехала в Москву, ее отцу как большому человеку дали эту квартиру. Бабушка в ней так и живет. А от футбольных команд им «Локомотив» дал двухкомнатную квартиру на Таганке, на Абельмановской улице. Когда дедушка только переехал в Москву, сначала он сам, а потом они с бабушкой жили в общежитии — кажется, около Белорусского вокзала. Потом получили эту квартиру, провели в ней какое-то время, а затем поменяли ее на другую квартиру на «Соколе» — чтобы быть поближе к родителям. Потом я в ней жила.
— А что же от «Спартака», в котором Маслаченко играл семь лет и за который всю жизнь болел?
— Ничего. Но он никогда ни у кого ничего и не просил.
— Он мне рассказывал, что в киевском «Динамо» по указанию главного украинского коммуниста Владимира Щербицкого ему предложили четырехкомнатную квартиру с гаражом — только бы он перешел из «Локомотива» туда. Но Владимир Никитович выбрал любимый «Спартак».
— Бабушка говорит, что это она отказалась ехать. Он был счастлив тому, как все сложилось, потому что действительно мечтал попасть в «Спартак». Но сыграло роль и то, что она в тот момент училась в Менделеевском институте в Москве, и она была не готова никуда переезжать.
— Вдогонку к этой истории он в своем хулиганском стиле рассказывал, что однажды в Киеве ему во время матча из рогатки камнем по заднице зарядили.
— За то, что не перешел? (смеется)
Лучший дедушка на свете
— Весть о его инсульте стала для всех шоком. Как все случилось?
— Абсолютно неожиданно. Он был дома, на кухне, готовил салат. Бабушка была рядом. И вдруг, как она сказала, дедушка закрутился на месте... И перестал говорить. Одна рука у него двигалась. Мы приезжали к нему в больницу — он был еще в сознании. В реанимацию попал не сразу. Сначала лежал в обычной палате. А потом поднялась температура — и...
— Он боролся за жизнь десять дней.
— Да. Врачи старались изо всех сил. Бабушка уже была готова переезжать на дачу и выхаживать его там — после инсульта людям часто нужен долгий процесс восстановления и свежий воздух. Не судьба... Помню, когда приехали в Останкино на прощание, бабушка подошла и первое, что сказала: «Что же ты наделал, что же ты наделал...»
— Кто помог пробить почетное место на центральной аллее Ваганькова?
— Всей организацией похорон от начала до конца занимался «НТВ-плюс». Они все и сделали.
— На девять дней на Ваганьковском кладбище, кажется, именно Ольга Леонидовна рассказала, что за неделю до инсульта Владимир Никитович купил новые горные лыжи. Это для меня — метафора его любви к жизни во всех ее проявлениях, которая не покидала его до последней минуты.
— Очень может быть, потому что он совершенно не собирался прекращать кататься. Очень любил на свой день рождения (5 марта, — Прим. И.Р.) уезжать в Австрию. Как-то взял нас с сестрой. Ему там стало плохо — перепад высот был уже не для него. Тогда все обошлось, и после этого они с бабушкой уже стали ездить кататься в Болгарию — там пониже. Не любил толпы, звонки с поздравлениями, отключал там телефон — и гонял с горок в свое удовольствие.
— Помните ваш последний разговор с ним?
— Я к ним с бабушкой, как и теперь к ней одной, приходила несколько раз в неделю. Кажется, в последний раз болтали с ним по телефону, и он опять спрашивал, как что-то сделать в интернете...
— Как вам пришла в голову идея выпустить к пятилетию с момента ухода дедушки из жизни книгу воспоминаний о нем друзей и коллег «Спорт — это искусство, спорт — это жизнь»?
— К нам обратилось издательство «Белый город». Предложили сделать книгу о дедушке и сказали, что дадут нам журналиста, который все напишет. Ответила: зачем журналист, когда есть я? Все-таки окончила журфак МГУ.
Очень рада, что успела сделать эту книгу. Потому что нет уже Нины Ереминой, Валерия Рейнгольда... Большое счастье, что поговорила с ними, и мы выпустили книгу тиражом 2 тысячи экземпляров. Благодарны «Белому городу» и за память, и за то, что дали нам классного дизайнера. В книге очень много наших личных фотографий. Поскольку подробная биография дедушки уже была дана в другой, прижизненной, книге «Пеле повезло, что он не играл против меня» (выпущенной в 2006 году, — Прим. И.Р.), здесь мы решили построить все на воспоминаниях коллег, друзей и семьи. Думаю, получилось.
— Интервью с ним никогда не делали?
— Как же жалею об этом! Когда его не стало, мне был 21 год. Тогда казалось, что он будет жить вечно. Он всегда был рядом, каждый день слышала от него эти истории... Видела, как реагируют на них футбольные комментаторы, — они впитывали каждое слово. А мне это казалось чем-то обыденным.
Как-то мы говорили с ним о том, что надо бы записать интервью. Но собиралась, собиралась — и так и не собралась. А потом стало поздно. Жалко, что у нас почти нет аудиозаписей. Все хранилось в его голове с феноменальной памятью. Когда книгу делала, думала — хоть что-то найду. Ничего.
— Бабушка сейчас дедушку часто вспоминает?
— Конечно. У меня такое ощущение, что она лишний раз старается об этом не говорить — настолько крепкой была эта связь. Они ведь 52 года прожили вместе, и я сама не хочу лезть в душу, что она чувствует с тех пор, как его не стало. Конечно, она держалась. И, мне кажется, у нее столько в себе осталось...
Когда годовщина свадьбы или день рождения, мы обязательно садимся, включаем видео, смотрим репортажи. Она ничего не говорит, но мне кажется, что ей тяжело их смотреть. И всем нам тяжело. Сейчас у меня растут дети, и я очень хочу передать им память о дедушке. Сын должен понимать, в честь кого его назвали! Чуть подрастет — буду ему показывать матчи, которые дедушка комментировал. Надо бы побольше их в архивах найти. Будем о нем читать и говорить.
До сих пор, когда включаем его репортажи и слышим голос, — мурашки по коже. Когда он входил в любую комнату — заполнял там все пространство. И для меня был не только родным человеком, но и другом. Совет мог дать и в плане личной жизни. Никогда не вмешивался, но всегда все знал. Все видел по моим глазам. Они с бабушкой для меня как вторые папа и мама — настолько у нас близкие отношения. Лучшего дедушки пожелать нельзя! Самый добрый человек в мире, который души не чаял в семье, во внучках. Мне очень повезло.
— Честно говоря, я до сих пор, за десять лет, не смирился с тем, что Владимира Никитовича нет, — столько в нем было жизни.
— Я тоже. Говорю с вами, и слезы накатывают...
...Голос у Юли дрогнул. Я тоже, честно говоря, последние вопросы задавал сквозь слезы. Бывает так, что 74 прожитых года — это очень мало. Все ведь зависит не от цифр в паспорте, а от того, каким был человек.
Маслаченко всегда оставался молодым и озорным. Таким мы его всегда и будем помнить.
Человеком, который купил новые горные лыжи за неделю до рокового инсульта.
