«Я мог стать президентом «Спартака». Монолог Никиты Симоняна
Из золотых медалей «Спартака» в 50-е годы мне дороже всего было чемпионство 58-го. Во-первых, в тот год мы сделали золотой дубль — выиграли и первенство, и Кубок. Причем как сложно это было! О Кубке, когда я наслушался «добрых слов» от Нетто, я вам уже рассказывал. А был тот финал 2 ноября, в скверную погоду, на размокшем тяжелом поле. Добавьте сюда 30 минут дополнительного времени. А 8-го мы должны были в переигровке матча чемпионата встречаться с киевским «Динамо». Ее, переигровку эту, пролоббировали высокие партийные органы в лице первого секретаря ЦК Компартии Украины Подгорного.
Отмененный матч мы у киевлян выиграли со счетом 3:2. Я забил третий, победный, мяч за несколько секунд до окончания игры. И тут судья Петя Гаврилиади допустил ошибку. Как только время закончилось, ему нужно было выключить секундомер. А он, чтобы зрители были убеждены, что мой гол засчитан, поставил мяч на центр. И забыл нажать на кнопку секундомера! В результате к моменту установки мяча в центральном круге оказалось переиграно девять секунд, и к этому придрались.
В этом было очень заинтересовано московское «Динамо». Если бы мы уступили киевлянам в переигровке, оно становилось бы чемпионом. И вот по новой играем с Киевом. Если 2 ноября, в день финала Кубка, поле было вязким, то 8-го ударил восьмиградусный мороз. Минут за 15-20 до конца мы проигрывали — 1:2. Московские динамовцы в этот момент ушли с трибун переодеваться — чтобы круг почета как чемпионы пройти.
А в это время мы сравниваем счет! Если так и закончится — значит, будет еще одна переигровка, теперь с московским «Динамо» за золото. И вот сидят на трибуне Старостин и руководитель советского футбола Валентин Гранаткин. Который в этот момент и говорит: «Николай Петрович, давайте переигровку назначим на 12-е». Дед отвечает: «Слушай, наши провели второго тяжелейший финал с дополнительным временем, еще один матч — сегодня, 8-го. Давай назначим игру на 13-е». — «На 12-е!» — «На 13-е!»
И пока у них идет эта дискуссия, о которой мне позже Старостин рассказал, я за шесть минут до финального свистка иду подавать угловой, закручиваю мяч на дальний угол вратарской, и Сальников головой забивает третий мяч — 3:2, и мы — чемпионы! И вот тогда Дед Гранаткину торжествующе говорит: «А вот теперь можно назначать и на 12-е!»
Золотые медали в ту пору, конечно, «обмывали», как и все нормальные люди. Особая история, связанная с празднованиями, случилась только, по-моему, в 46-м, когда меня еще в «Спартаке» не было. Наши ребята тогда выиграли Кубок и так это дело в «Арагви» отметили, что не хватило денег расплатиться. Пришлось в залог оставлять сам Кубок. Потом довезли деньги и забрали трофей.
Нынешние чествования команд-победительниц не идут ни в какое сравнение с тем, что бывало тогда. Это были настоящие театрализованные представления, на которые в полных составах приходили ведущие театры страны — Большой, Малый, Художественный... И все это превращалось в настоящие спектакли! Когда в 62-м году мы стали чемпионами, нас чествовали во Дворце спорта в Лужниках. Зал был полон. И, как сейчас помню, писатель Лев Абрамович Кассиль, наш потрясающий и величайший болельщик, вышел на сцену, поприветствовал всех и сказал: «Я болею за «Спартак». Впрочем, все порядочные люди болеют за «Спартак».
Насчет всех — это, конечно, была гипербола. Мой друг Евгений Евтушенко — болельщик «Динамо», как были ими и Дмитрий Шостакович, Юрий Никулин. Но люди все-таки тянулись к команде, которая не имела никакого отношения к силовым ведомствам, за что ее и стали называть народной. Вы же понимаете, с чем у людей тогда ассоциировались эти ведомства. В итоге и получилось, что целые театры, такие, как МХАТ, Малый, имени Вахтангова — болели за «Спартак». И нас не волновало мнение закоренелого динамовца, главного редактора журнала «Огонек» Сафронова, говорившего: «Динамо», мол, — это не какая-то артель. Имея в виду нас, конечно.
Мы отвечали взаимностью. Николай Петрович до конца жизни ненавидел «Динамо» и был убежден, что в лагеря их отправил именно его куратор — Берия. И именно как конкурентов, спартаковцев. Это потом уже недоброжелатели начали говорить о том, что братьям Старостиным пропажу вагона мануфактуры в вину вменили. Или что кто-то из них в начале войны якобы сказал: «Если придут немцы, мы, люди спортивные, и при них проживем». Но это все болтовня.
В спартаковскую раздевалку перед каждой игрой — и после тоже — приходили великие актеры — Игорь Ильинский, Михаил Яншин. Я спрашивал Игоря Владимировича, почему он так внимательно наблюдает за нами, за тем, как мы надеваем гетры, бутсы. Он отвечал, что между нашими профессиями очень много общего: «Мы выходим отчитываться перед зрителями — и вы тоже. Поэтому нам так и интересна каждая деталь». Мы смотрели на этих людей с благоговением.
У нас вообще в команде было много театралов. Всей командой, кстати, на спектакли не ходили — это ведь тоже было бы не по-спартаковски, потому что выглядело бы как воинская повинность. А театр, что скрывать, в футбольной команде не могут любить все до единого. Так что каждый решал это для себя сам. Нетто театр очень любил — и не только потому, что его жена была актрисой. Игорь вообще был очень начитанным человеком, знал английский язык, что в ту пору было большой редкостью. То же можно было сказать и об Алексее Парамонове. Лично я пристрастился еще и к классической музыке, часто бывал на симфонических концертах, был знаком с гениальным дирижером Евгением Федоровичем Светлановым. Слушая такую музыку, я приобрел вкус, который не позволяет мне признавать всю эту сегодняшнюю попсу. Хорошую эстраду я тоже люблю, но не эту ерунду.
Кстати, если возвращаться к артелям, Сафронов в чем-то был прав. В других командах платили намного больше, чем в «Спартаке», но к каким-то артелям нас порой все-таки прикрепляли. Мне, например, немного подбрасывала артель «Восточные сладости». Но это тоже быстро закончилось. А в республиках все было по-другому. Например, игроков тбилисского «Динамо», когда они заканчивали карьеру, устраивали директорами магазинов, бензоколонок. Мы об этом даже не думали. От лишних денег не отказались бы, конечно, но «Спартак» был нам дорог сам по себе.
И не важно нам было, что базы у большинства клубов были оборудованы лучше, чем наша Тарасовка. Мы жили в деревянном доме, и от каждой проходящей мимо электрички он ходуном ходил. На матчи, кстати, мы ездили этой самой электричкой. Потому что, поехав автобусом, на Лосиноостровской можно было часами стоять на железнодорожном переезде и опоздать на игру. Поэтому и ехали до Москвы на электричке и лишь потом пересаживались на автобус. И никому в голову не приходило по этому поводу ныть и требовать более комфортных условий.
Наверное, мы сейчас по-стариковски и ворчим, когда говорим о легионерах. Ну не можем мы, ветераны, воспринимать их как истинных спартаковцев! Они приехали в «Спартак» зарабатывать деньги, а мы играли за флаг и честь «Спартака». Может, мы и ошибаемся, но чувствуем все именно так. Хотя не уважать тех же Веллитона, Алекса или ушедшего недавно Йиранека нельзя. Но пропитались ли даже они духом «Спартака», понимают ли, что за этим клубом стоит, какая история? Не знаю. Сомневаюсь. Но времена, конечно, изменились, и ничего с этим поделать нельзя.
***
Василий Соколов, с которым мы выигрывали чемпионаты в первой половине 50-х годов, был человеком жестким и требовательным, хотя образования ему и не хватало. А Николай Гуляев, тренировавший нас во второй половине 50-х, был этакой рабочей лошадкой, готовой трудиться сутками, месяцами, годами напролет без малейшего отдыха и пощады к себе. Это был честный и порядочный человек. Да, тех тренерских тонкостей и качеств которые отличали Бескова, Аркадьева, Качалина, у него не было. Он брал другим.
По его ли инициативе меня в 59-м начали потихонечку убирать из состава? Думаю, тут сыграли свою роль и Гуляев, и Старостин. С нашим поколением, которому перевалило за 30, постепенно начали прощаться. Начали с Алексея Парамонова. Алексей Александрович, кстати, был тогда строжайшим режимщиком, не ходил с нами ни в «Арагви», ни куда-либо еще. Семейный человек, он после тренировок сразу домой к жене бежал. И французский язык учил.
После ухода Парамонова было принято решение не выставлять в составе одновременно меня и Сальникова — только кого-то одного. Но чаще предпочтение отдавалось Сергею.
А ушел я так. У нас было турне по Южной Америке, и мы в Колумбии одержали победу, по-моему, со счетом 6:0. Я забил два мяча и вообще, по ощущениям, сыграл один из лучших матчей в жизни. И прямо в раздевалке после игры я сказал, что заканчиваю карьеру. На что ездивший с нами Николай Николаевич Озеров заявил, что это — преступление с моей стороны, мне еще играть и играть. Я же ответил, что лучше уйти самому, чем ждать, пока тебя попросят.
Ни в какую другую команду после «Спартака» я пойти не мог. Хотя пару лет действительно еще мог бы поиграть, поскольку скоростные качества у меня сохранились. Не на уровне меня 25-летнего, конечно, но тем не менее достаточные для форварда. И в 32 года мне удалось забить гол на чемпионате мира в Швеции...
В общем, после моего сообщения об уходе продолжали мы то турне по Южной Америке. И вдруг спустя какое-то время, дней через десять, Николай Петрович говорит: «Мы хотим Гуляева заменить. Предлагаю тебе стать старшим тренером».
Я ответил: «Я же вчера с этими ребятами по полю бегал, а теперь руководить ими буду? Тяжело!» Старостин подбодрил: «Поможем, поможем!» И действительно помог. Выразилось это в терпении. Опыта я набирался по ходу дела, впитывал все, что можно было. Конспектов-то тренировок во время игровой карьеры я не вел. Хотя надо было.
Предложение Николая Петровича было для меня, конечно, шокирующим, но отказать ему я не мог. И потому, что это — Старостин, и потому, что раз именно во мне он что-то такое разглядел, значит, надо пытаться.
Первый год, 60-й, мы выступили неудачно, но никто меня увольнять не собирался. Это и было то самое терпение Старостина, который оградил меня от всякого волнения за должность. В итоге в 61-м мы уже были в числе призеров, а в 62-м выиграли чемпионат.
Ох, что мы в том сезоне пережили... Когда иной раз говорят: мол, надо тренера снять, выгнать к чертовой матери — я вспоминаю тот случай. Мы шли в середине таблицы, и нас вызвали в секретариат профсоюзов Москвы, предстателем которых был Василий Крестьянинов — чудесный, кстати, человек. Собрались там также председатели центрального, российского и московского советов общества «Спартак» — Михальчук, Абаков и Кузин. Пригласили Старостина и меня.
Нас там не просто критиковали. Нас там натурально унижали. Крохоборами, помню, почему-то называли. Последовало даже предложение освободить нас от занимаемых должностей, на что председатель российского «Спартака» Алексей Абаков возразил: «Ну хорошо, освободим мы их, а есть ли кто-то на их место?» Или, может, таким образом припугнуть нас хотели...
Короче говоря, решили дать нам испытательный срок. А следующая игра у нас была в Ташкенте. Игру специально назначили на три часа — в самое пекло, чтобы мы «расплавились». Первый тайм проиграли по всем статьям — 0:2. Идешь в такой ситуации на перерыв, думаешь: что им сказать? Ругаться — какой смысл? У меня была полная уверенность в том, что они хотят выиграть. Поэтому сказал, что не буду давать им никаких советов. А пожелание только одно — пересилить эту жару, постараться забыть о ней и просто сыграть в свой футбол. Больше ничего. И в течение девяти минут мы забиваем три мяча и выигрываем — 3:2. После чего начинается беспроигрышная серия, которая и сделала нас чемпионами!
Позже Николай Петрович председателю московского совета «Спартака» Кузину сказал: «Вот вы нас унижали, оскорбляли, а мы чемпионами стали. Что скажете теперь?» Так у того хватило наглости ответить: «Николай Петрович, а вот если мы вас тогда не «прочесали», вы бы не сделали выводы». Что уж тут было сказать... Начальник всегда прав.
Я был тренер-демократ. И не сказал бы, чтобы выстраивать заново отношения с ребятами, с которыми недавно выходили на поле, оказалось трудно. Сложности были только с Нетто, который продолжал при всех называть меня по имени и не очень воспринимал меня как тренера. С остальными — никаких проблем, дружбой никто не спекулировал. Тем более что я пользовался у них уважением, еще будучи игроком, и на какие-то отрезки, когда не мог играть Нетто, меня капитаном тоже выбирали.
И вы себе не представляете, как тяжело было расставаться с Ильиным, Исаевым, Ивакиным, какой это был камень на сердце. Как раз на чествовании после золота 1962 года мы их проводили. А самим ребятам вместе с Николаем Петровичем сказали, что, к сожалению, время идет, и мы уже не можем на них ориентироваться. Обид не было. Исаев стал моим ассистентом, и лучшего помощника, чем Анатолий Константинович, у меня не было.
Верно писал Лев Филатов, что в тренерской профессии в силу характера мне больше нравилось совершенствовать, наносить штрихи на уже существующую команду. А вот ломать и потом строить все с нуля — это было несколько не мое. Может быть, в силу характера. Хотя порой ломать и приходилось.
***
В «Спартак» тогда пришло новое поколение игроков, о которых я тоже вспоминаю с огромной теплотой. Правда, уже как тренер, а не как партнер. Тот же Гиля Хусаинов — он был образцом во всех отношениях. Если бы такими и по игровым, и по человеческим качествам были все 11 игроков — это сладкий сон любого тренера. При его технике и светлой голове — абсолютно безотказный, на каких бы позициях его бы ни просили играть.
В 62-м мы выиграли чемпионат, в 63-м и 65-м — Кубок. То есть те или иные достижения были почти каждый год — при том что количество сильных команд увеличилось, и постоянно побеждать в первенстве было уже нереально. А уход в 65-м произошел из-за трагического случая с Юрой Севидовым, сбившим на машине академика Рябчикова, делавшего топливо для космических кораблей. Резонанс на самых высоких этажах власти был очень серьезным, и Юра отправился в заключение, а у меня как старшего тренера не было иного выхода, как уйти. Помощниками моими в тот момент были Николай Тищенко и Сергей Сальников, и в отставку мы подали сами. Вместе.
Один из самых незабываемых эпизодов в жизни случился как раз в тот момент, когда мы эту отставку «обмывали». Происходило это в ресторане при гостинице «Ленинградская» на площади трех вокзалов. Были там Ильин, Исаев, Тищенко, Сальников и я. Прошло какое-то время, и Исаев говорит: «Ребята, в вот за соседним столом — Юрий Алексеевич Гагарин».
Исаев — человек скромный, но под «этим делом» немножко осмелел и сказал нам: «Сейчас к нему подойду, приглашу за наш стол». Мы отговаривали — мол, оставь его в покое, человек отдохнуть пришел — но Толя все-таки пошел, объяснил, кто мы и откуда. А Гагарин ответил по-простому: «Ребята, ну зачем же за ваш стол, если можно за наш?» Мы пересели к нему и говорили долго-долго. Удивительной скромности был человек и очень доступный. Он нам и объяснил, какой фигурой был Рябчиков. Договорились сыграть матч ветеранов «Спартака» со Звездным городком — но не сложилось, а три года спустя Гагарин погиб. А ту встречу, очень теплую, я вспоминаю по сей день.
После ухода из «Спартака» я перешел в отдел футбола Госкомспорта СССР, где работал вместе с Качалиным. До тех пор, пока в середине 67-го Николай Петрович снова не пригласил меня возглавить «Спартак». Волна по Севидову к тому времени уже сошла, и появилась возможность меня «реабилитировать». Чтобы оздоровить обстановку в команде, тогда пришлось отчислить нескольких игроков. Решение было непростым, но без него золотых медалей 1969 года, думаю, было бы не видать.
***
Работая тренером, постепенно осознаешь: все игроки разные, и относиться к ним тоже надо по-разному. На одних можно повысить голос, а на других, вроде Коли Осянина — ни в коем случае. Крикнув на такого ранимого человека, добьешься только обратного эффекта. К 69-му году я это уже отлично понимал, и вот мы играем дома с киевским «Динамо». «Горим» — 0:1, и бьем пенальти в ворота киевлян. Осянин обладал великолепно поставленным ударом, но тут решил пробить на технику — и вратарь взял.
В перерыве делаю указания и вижу, что Коля голову опустил, молчит, затравленно смотрит, боится, что сейчас будет взбучка. А я говорю: «Коля, ты чего голову в плечи вобрал? У нас еще целый тайм впереди! Ну не забил, ну и что, господи? С игры сейчас забьешь — и это будет еще вдесятеро ценней. Так что, Коленька, выходи, все нормально. Ты обязательно забьешь». И, действительно, он как двинул в самую «девятку»! А потом Гешка Логофет забил второй мяч, и мы выиграли — 2:1. И в Киеве как раз Осянин забил единственный гол, и «Спартак» стал чемпионом.
Не забуду, как в концовке при мокром снегопаде начался 20-минутный сумасшедший штурм наших ворот. Выстоять было очень сложно — но нашей обороне и Анзору Кавазашвили это удалось. У киевлян тогда потрясающе исполнял штрафные Виктор Серебрянников, и в легенду вошли два его удара в том матче. Примерно с радиуса штрафной площади. Так и довели тот решающий матч до победы.
Вообще, на мой взгляд, в 69-м у нас собралась выдающаяся команда. Во всех линиях она была укомплектована идеально и играла в очень современный на тот момент футбол. Впрочем, по-другому обыграть киевлян, которые трижды подряд перед тем становились чемпионами, было невозможно.
Вспоминаешь ту команду — и, когда думаешь о судьбе некоторых ее игроков, слезы наворачиваются. Вот Коля Абрамов. Это был талант от Бога, который играл бы до 35 лет не только за «Спартак», но и за сборную. Если бы не пристрастие к спиртному. Однажды он перед кубковым матчем на тренировку пришел в таком состоянии, что я был вынужден тут же его отправить с занятия. Но в состав он потом вернулся — играл-то как! Вася Калинов — то же самое. Всеми силами пытались им как-то помочь. Но не всегда это было возможно.
В общем, такого успеха, как в 69-м, та наша команда больше не добилась. Может, пресыщенность какая-то наступила — такие эмоции испытали после того золота. В следующем сезоне еще стали третьими, а в 71-м выиграли Кубок. Как тогда Геша Логофет сравнял счет на последней минуте матча с ростовским СКА!
В воротах ростовчан стоял Лева Кудасов. Гешка выбрасывает мяч из-за боковой на Силагадзе. Я со скамейки кричу: «Навешивай!» Но вместо этого Силагадзе отдает обратно Логофету. В сердцах говорю: «Что ж ты делаешь, сволочь!».
А в итоге Гешка получил мяч, пробил — и Кудасов пропустил в ближний угол почти с нулевого угла. Вопреки всякой игровой логике. И в переигровке мы победили — 1:0 и взяли Кубок. Вот так бывает в футболе.
Но в следующем, 72-м году команда начала чемпионат плохо, и я сам, почувствовав, что надо мной сгущаются тучи, решил уйти. Вообще всегда предпочитал предпринимать подобные шаги до того, пока меня о них просили. А то, что тучи сгущались, всегда незримо ощущалось — особенно со стороны профсоюзов. К тому же уже неоднократно звали работать в «Арарат» — и я решился. Чемпионом в Ереване на следующий год стал, но в «Спартак» как тренер уже не вернулся...
***
В 76-м, правда, вернуться предложили. Но к тому моменту из «Спартака» уволили Старостина, и я не счел возможным идти в команду, где нет Николая Петровича. А может, меня в тот момент еще и устраивала работа в Управлении футбола.
В итоге команду возглавил Крутиков, и, помню, у меня с ним чуть раньше, когда Старостин еще работал, был разговор. Он сказал: «Первое, что надо сделать, — убрать Старостина». Я удивился: «Анатолий, ну как же так?»
На этой почве, когда Крутиков стал тренером, у них с Николаем Петровичем отношения не сложились. А вот почему он так не хотел видеть Деда рядом с собой — честно говоря, не знаю. Но результат известен — «Спартак» единственный раз в истории вылетел из высшей лиги. Хотя надо признать, что красно-белым помогли вылететь и общие усилия некоторых команд во главе с «Торпедо», «сгонявших» нужные им результаты.
Приход Бескова стал для меня в какой-то степени сюрпризом. Все-таки в традициях «Спартака» было то, чтобы команду возглавляли спартаковцы. И Николай Петрович потом не раз говорил, что Константина Ивановича все равно не переделаешь, и он остался бело-голубым.
Но сделал для возрождения команды он, конечно, очень много. Мы периодически общались, и когда обменивались мнениями по футбольным вопросам, он не раз говорил: «Ну, у нас с тобой полное взаимопонимание!» И это было неудивительно, поскольку его концепция по всем параметрам подошла «Спартаку». Видение футбола Бесковым — комбинационное, эстетическое, зрелищное — полностью совпало с тем, чего хотели болельщики. И за эту постановку игры на много лет вперед «Спартак» должен быть ему благодарен.
Однако в Бескове мне не нравилась, к примеру, его подозрительность. К примеру, он до конца жизни был уверен, что в ташкентском «золотом» матче 1970 года ЦСКА — «Динамо» Маслов и Аничкин продали игру. Но я в это не верю — как и в то, что Романцев «сдал» игру Минску, за что, по слухам, Константин Иванович его в 82-м из команды и убрал.
Бесков был диктатором. Как и годы спустя Олег Романцев. А такой метод управления я никогда не одобрял. «Спартак» — не тот клуб, где должна быть диктатура. Тренерское искусство Романцева при этом не вызывало сомнений. К тому же «Спартак» в начале 90-х лучше всех воспользовался развалом Союза, пригласив лучших игроков из разных республик, в первую очередь, Украины — Онопко из Донецка, Цымбаларя и Никифорова из Одессы, Пятницкого из Ташкента.
Однако то, что творилось вокруг команды, было неприятно. Когда того же Николая Петровича пересадили с иномарки на «Жигули» — мы, ветераны, восприняли это как нонсенс. Это не укладывалось в сознании. Как и вообще отношение к спартаковцам старших поколений. Личного контакта в ту пору с ним не было никакого. Я вот не был в Тарасовке около 30 лет, включая весь период управления командой Романцева. И мне от этого было очень горько.
Проблема была в том, что ветеранами Олег Иванович считал только свое поколение — конца 70-х — 80-х годов. А вот наше, которое выиграло кроме всего прочего олимпийское золото и Кубок Европы, было, что называется, по боку. Правда, потом ему вроде бы доказали, что так нельзя.
Из всех тренеров, которые работали после Романцева, считаю, что именно Валерий Карпин в наибольшей степени является приверженцем спартаковских традиций. Это и в игровом плане чувствуется, и в том же отношении руководства «Спартака» к ветеранам — недаром открыт Фонд их поддержки. Я это напрямую связываю с тем, что весь нынешний тренерский штаб команды когда-то был под крылом Николая Петровича, многому у него научился и твердо знает, что это такое — «Спартак» и его традиции. Они должны передаваться из поколения в поколение.
Поддерживаю ли я то, что Карпин совмещает должности главного тренера и генерального директора? В принципе я все-таки за то, чтобы человек занимался одним делом, не сосредоточивая в своих руках всю власть. Не знаю, может, у Федуна нет подходящей кандидатуры на должность генерального директора — потому что, думаю, Валера все-таки больше тренер.
В Карпине я вижу несомненные тренерские способности — и убедился в них не только в матчах, но и во время экзамена на лицензию категории Pro, который принимал как председатель комиссии по лицензированию. Мне понравилось и его видение сегодняшнего футбола, и взгляд на то, как надо управлять командой. Поэтому считаю, что так же, как когда-то Николай Петрович проявил терпение в отношении меня, начинающего тренера, так же надо отнестись и к Карпину.
***
Мне очень понравились слова Ромы Павлюченко, произнесенные ими прошлой зимой на страницах «Спорт-Экспресса» — о том, что он ни при каких обстоятельствах не перейдет в «Зенит». Это абсолютно правильно, по-спартаковски. Так же, как я, будучи игроком, не мог представить себя в «Динамо». К тому же к Быстрову у меня вопросов нет — он вернулся в свою родную команду. Но позиция Павлюченко заслуживает большого уважения. Сейчас такое услышишь редко.
У меня три внука. Старший и средний болеют за «Спартак», а вот младший — за ЦСКА. Он, видимо, специально, увидев, что двое старших переживают за одну и ту же команду, из чувства противоречия выбрал другую. Я по этому поводу не убиваюсь, отношусь философски. Болеешь за армейцев — ну и на здоровье! Главное, что к футболу неравнодушен.
Кстати, я мог стать президентом «Спартака». Это было в 2004 году. Не знаю, было ли это согласовано с Федуном, но когда генеральным директором клуба стал Юрий Первак, он пришел на Лужнецкую набережную, где тогда еще располагался РФС. Первак сказал, что если я дам согласие стать президентом, то совет директоров, который состоится сегодня же в такое-то время, это решение утвердит. Но я ответил: «С этим вы опоздали лет на 10-12, а может быть, и больше. Я уже не в том возрасте, чтобы быть настоящим, активным президентом, а свадебным генералом становиться не хочу».
Каково ощущать себя лучшим бомбардиром в истории «Спартака»? Да я об этом и не вспоминаю. Жизнь продолжается, и я стараюсь думать о том, что будет завтра, а не было вчера. Хотя, когда интересуются — с удовольствием вспоминаю.
А в чем вижу феномен «Спартака» и его популярности... Спартак — имя гладиатора, который боролся и отдал жизнь за свою свободу. Свобода — как раз то, с чем ассоциировался наш «Спартак». От этого, думаю, и родилась любовь к нему простых людей.
