"В Америке приходится подстраиваться, думать как американцы. Ты там чужой". Наиль Якупов – о прерванной карьере в НХЛ и возвращении в Россию
Прошлым сезоном доволен
– В прошлом сезоне вы забросили 23 шайбы. Довольны результатом?
– Доволен. Единственное, что было много моментов, где я мог забить, но не получилось. Но в конечном итоге, мне кажется, это неплохой результат. А что в прессе говорят?
– Многие к вам относятся очень скептически. Первый номер драфта, а играет в КХЛ, в СКА.
– Если постоянно сравнивать и заниматься самопоеданием – можно сойти с ума. Я уже перевернул эту страницу, не переживаю. Головой полностью – в СКА, в Санкт-Петербурге. Стараюсь делать свою работу.
– Некоторые игроки говорят, что отдают вам шайбу, а вы обратно – нет.
– Я не знаю. Я сам понимаю, когда играю плохо, а когда – на пользу команде. Я не жадный: всегда стараюсь дать партнерам предложение, либо качественно завершить атаку. Мне тоже много кто в жизни не нравится, но я не буду этого говорить. Отношения мы ни с кем не выясняли.
– Вы все время куда-то торопитесь на площадке.
– Вам кажется. Просто если я не буду включать ноги – ничего не получится.
– С решениями вы тоже торопитесь.
– Бывает. А иногда голова просто не успевает за ногами. Но я так привык. Конечно, стараюсь изменить в себе некоторые моменты. Но моя сила – это быстрота.
– Вы не думали как-то тщательнее осмысливать ваши решения? Не торопиться?
– Вы хотите сказать, что я плохо играю?
– Нет. Но в некоторых моментах можно было принять и более сложные решения.
– Все можно изменить: пройтись по каждому в команде. Идеально все равно не будет. Сейчас уже трудно что-то менять. У некоторых вообще разные понятия о хоккее. Сейчас я просто стараюсь выполнять установку тренера. Все равно у меня получилось забить 23 гола.
– С таким броском, как у вас, можно и побольше набросать.
– У меня было 47 матчей. У кого еще было столько же игр и голов?
– Ни у кого.
– Но опять же, я говорю, что нет предела совершенству. Стараюсь пользоваться тем, что может приносить мне результат: скорость, бросок и голова.
– Как планы на вас у Кудашова? Еще не разговаривали?
– Пока еще нет. Но, думаю, скоро будет. У нас сейчас фокус на подготовке и турнирах. Один на один мы пока не разговаривали.
– Перед "Колорадо" вы меняли клюшку, а конкретно – ее крюк. Флекс (жесткость клюшки) меняли?
– Менял в "Сент-Луисе". На три больше сделал. Был 87, стал 90. В НХЛ нет с этим проблем. Там можно выдумать все, что угодно: поменять изгиб, крюк, флекс – все делают очень быстро.
Самокопание
– Вы вспоминаете времена "Сарнии", когда побили рекорд Стивена Стэмкоса?
– Не особо. Ностальгия у меня только по семье Гальченюков, с которой я жил в первый год. Потому что сейчас по соцсетям все легко отследить, а они – любители показать свою личную жизнь: путешествия, еду и так далее. Так что вспоминаю только те домашние теплые отношения, которые у нас были в семье несмотря на то, что я был для них новым человеком. И они для меня. Причем все было в диковинку, ведь я в 17 лет приехал в новую семью. Огромным плюсом было то, что они разговаривали на английском языке. И мне было легче втянуться. Адаптировался очень быстро. Бывает, вспоминаешь, когда где-то что-то увидишь из тех времен, или "Сарния" на официальном сайте отметит.
– Молодежный хоккей все-таки другой, повеселее.
– Время же идет. Чуть-чуть ностальгия, конечно, есть, и я те времена не забуду. Они были хорошими, интересными. Но быстро пролетели.
– С Алексом-то связь держите?
– Не сказать, что часто, но общаемся. Последний раз – когда его в "Питтсбург" обменяли пообщались.
– Гальченюк готовится играть с Кросби? Или, может, с Малкиным?
– Не знаю. Но с кем-то из них – по любому. Готовится серьезно. Но у него всегда с подготовкой все хорошо было. С ним отец занимается. Раньше Алекс мог где-то что-то не делать, но батя его постоянно держал в ежовых рукавицах. И когда батя говорил – он всегда делал. Я не говорю, что Алекс лентяй и только из-за бати тренировался. Но отец дал ему определенный толчок, после чего он на глазах начал превращаться в профессионального атлета. Его прямо перло от этого. У Александра Николаевича, его отца, были очень интересные тренировки. И он по сей день с ним работает. Это очень удобно и здорово, когда сын и отец занимаются вместе. И когда еще отец учится каждый год, смотрит – он всегда ходил на тренировки, у него, я уверен, и по сей день есть блокноты, в которые он в Сарнии записывал все подходы или упражнения. Он ездил в разные лагеря. Настоящий фанат. В моем понимании – это круто. Конечно, Алекс ездит в Майами и еще куда, но отец всегда с ним. Либо просто подсказывает, либо тренирует.
– Вас-то отец тоже держал в ежовых рукавицах, насколько я знаю.
– Но ситуации у нас разные. Нет, папа у меня тоже строгий. Но он меня не тренировал. Зато давал мне больше льда, когда у него были такие возможности. Предоставлял мне лед, поэтому я ни в чем не нуждался, когда был маленьким – у меня было очень много часов катания.
– Я слышал, что он вас жестко прессовал.
– Не то чтобы прессовал. Многие, наверное, думают, что он изверг. Он строгий, но по делу все было. Конечно, папа мне много дал. Но сейчас он меня никак не готовит. Я сам учусь, с кем-то общаюсь, у меня есть тренеры. У меня папа по другой части. Смотрит игры, подсказывает в каких-то моментах. Хотя и Александр Николаевич, наверное, то же самое делает. По мере возможностей мы с отцом тренировались, но потом пришло время, когда я пошел дальше, а он занимался своим делом. Я уже готовился там, где надо было. Там, где я хотел, с теми людьми, с кем мне было приятно. И после которых я знал, что у меня будет результат в физическом плане.
– Вы этим летом занимались с тренером по боксу. В чем фишка?
– Давно хотел. Раньше я этот спорт вообще не понимал. Но сейчас этим многие стали заниматься. У меня мама боксом занимается. Раньше кикбоксингом занималась.
– Это же крутые кардио-тренировки.
– Вот ради этого я и стал заниматься. Не вставал в спарринги, а именно был тренировочный процесс, как у боксеров в подготовке.
– Груши, бой с тенью?
– Разминки еще. Хорошее разнообразие. Зачастую надоедает постоянно тупо ходить в зал. Вот я и решил скомбинировать, потому что мне было интересно. Узнать что-то новенькое, проработать другие мышцы. Заодно отвлечься и заняться чем-то необычным. Спортом, которым я раньше не занимался. Мне понравилось. При том что это очень тяжелый спорт. У боксеров адский труд. Но я постепенно набирал неплохую форму, при этом кайфуя. На сто процентов можно очень хорошо подготовиться к сезону, занимаясь на досуге боксом.
– Я почему про отца хотел спросить – вы же с ним в Эдмонтоне поначалу жили. Он возил вас на тренировки, на матчи, над чем партнеры посмеивались. Неужели не мешало?
– Это ж только первое время так было. И мне не мешало. Мы даже на эту тему не разговаривали. Воспринималось как должное – мы были вместе, двигались вперед вместе. У родителей не было стопроцентного акцента на мне. У меня сестра еще есть. Которую мы в раннем возрасте перевезли в Канаду. Это был тяжелый стрессовый период для нее – в таком возрасте увезти ребенка, не спрашивая ее. Понятно, что ее никто бы не спрашивал. Но сам факт – другая страна, все другое. И ей было тяжело. Так что у родителей помимо хоккея хватало дел в жизни в Северной Америке. Сестре ведь и образование нужно было, и английский язык. Мама была более-менее постоянно с нами, но все равно ей приходилось уезжать, а папа хоть и приезжал постоянно, но с каждым годом все меньше. У него своих дел хватало. И он не хотел особо мешать. Он в этом плане все понимал. Знает, как нужно себя вести, что нужно соблюдать дистанцию.
– Я почему спросил – вы и так любите "загоняться", сами на себя оказывая давление, а если еще и со стороны дополнительный прессинг – так еще хуже должно быть и сложнее.
– Папа с каждым годом не то что становился лояльнее или мягче, просто понимал, что детский хоккей закончился. И он не лез и не старался проломить стену, которая у меня была, и навязать что-то свое. Потому что у меня есть свой клуб, свой тренер, своя команда. У нас определенные задачи, своя схема. Он только мог подсказать какие-то мелочи. Спросить что-то. Но такого дикого давления, которое было в детстве… Он, конечно, хотел мне помочь, но для меня это был стресс. Я боялся плохо сыграть. Он не ругал за то, что я, например, в пустые не попал. Это уже мастерство. А какие-нибудь глупые ошибки, недоработки, или если я в спину кому-нибудь въеду – это было табу. Если я так в спину кому-то въезжал, он мне выговаривал. Учил меня с детства играть чисто.
– А что с "загонами" и самокопанием?
– С каждым годом – тьфу-тьфу-тьфу – все лучше справляюсь с этим. Уже меньше их. Потому что понимаешь, что лучше тебе от них не станет. Только хуже сделаешь. Поэтому таких сильных загонов больше нет.
– Но что-то осталось?
– Переживания есть. Они всегда есть. Плохие матчи, проигрыши. Плохие игры в персональном плане. Много моментов, которые могут доставить тебе неудобство. И тут все зависит от тебя. Чем ты сильнее, чем меньше ты будешь об этом думать… Но это, конечно, общие фразы. Каждый справляет по-своему. У каждого свой подход, свои проблемы. И не только у игроков, но и у тренеров. Как игроки ночами не спят, так и тренеры, и руководство. И каждый как-то по-своему из этого выходит. У кого-то семьи, девушки, жены. Или папы, мамы, бабушки, дедушки. Окружение твое. Из этого собирается картинка: либо они у тебя еще больше энергии в таких случаях забирают, либо помогают. Кто-то вообще не разговаривает. Кого-то не трогают после плохих матчей. У всех по-разному. У меня… – нормально все.
– Я даже знаю людей, которые могут два дня ни с кем не разговаривать, переживая.
– Есть такие. Видно по человеку, что настроения нет. Бывает, что хочешь с человеком пообщаться, а у него голова этим забита. И смысла тогда нет разговаривать, и трогать лишний раз не хочется. Проблемы есть у всех. Никто не идеален.
Россия – моя страна. Живешь и наслаждаешься
– Поначалу в "Ойлерз" плохо ведь было с этим?
– Я уже как-то и забыл. Да и крутое там время было. В основном… Бывали периоды. Я не скажу, что у меня депрессии были. Были плохие дни, но я даже ощущения этого не помню, потому что подзабылось. Я что помню – это "Колорадо". Даже не "Сент-Луис". Конечно, я "Эдмонтон" не забываю. Но если про НХЛ, то почему-то вспоминаются "Эвеланш". Во всем – хоккей, поездки, другие города. Даже в Эдмонтоне находясь, а с "Колорадо" мы туда приезжали, я все равно про "Ойлерз" не думал. У меня есть друзья, есть хорошие люди, которые живут в Эдмонтоне. Мы с ними на связи. А так, если в целом брать картину, я особо не думаю.
– Вами же весной интересовались "Аризона" и "Баффало". Был еще третий клуб, но я не знаю, какой.
– Был.
– Как это выражалось? К вам скауты приезжали?
– Никто ко мне не приезжал. Меня мой агент информировал о движениях со стороны энхаэловских клубов. И говорил, чем он занимается, с кем разговаривает, куда ездил. Держал меня в курсе.
– Но вы даже не думали оставаться в НХЛ, ведь так? Насколько знаю, вы еще в апреле приняли решение.
– Я думал. Когда есть варианты – ты всегда думаешь. Не можешь же по щелчку выбрать. Но в итоге я выбрал СКА, потому что посчитал, что для меня так будет правильнее. Мне здесь все нравилось в прошлом году. Вообще все.
– Я слышал, что вы кайфовали от жизни в России, от русского окружения.
– Это здорово было. Во-первых, это твоя страна. Которая ближе тебе по менталитету. Близкие рядом. Русский язык. И ты просто живешь и наслаждаешься. А когда ты за границей, как по мне, ты все равно чужой. Ты живешь по их правилам. Ты разговариваешь на языке, который ты выучил. Не свой ты. Даже если английский знаешь, а я ведь на английском разговариваю, но все равно – по-другому там жилось. А здесь я приехал и мне не нужно было ни времени на адаптацию, ничего. Раз, приехал – и ты как дома. В СКА сделали все, чтобы ни в чем не нуждаться. Коллектив отличный. Про погоду говорили, но погода мне тоже нравилась. Зима хорошая была.
– Лучше, чем в Эдмонтоне.
– Да к Эдмонтону тоже привыкаешь. Помню, Варламов мне говорил: "Как ты в Эдмонтоне играешь? Я за восемь лет ни разу у вас солнца не видел". Бывает так, что команды приезжают и не видят солнца. Мне чего только про Эдмонтон ни говорили, но я привык, наверное. Поэтому в России мне нравится. Здесь отличные условия. И помимо того, что ты находишься в своей стране, которая тебе ближе, у тебя есть команда, которая делает все возможное, чтобы игроки ни в чем не нуждались. Круто.
– Если я говорю по-английски, я и думаю по-английски. У вас же тоже наверняка так. И объясните, что именно давало вам понять, что вы чужой? Партнеры?
– Когда мы находились в раздевалке, и я ничего плохого не хочу сказать ни про американцев, ни про канадцев, ни про шведов, но все равно ты разговариваешь с тем, с кем тебе по душе. Это русский язык. У меня в команде всегда были русскоязычные. И мы всегда старались находиться вместе. Ты не то чтобы отдаляешься от остальных, но стараешься жить так, как привык жить до этого в России. И поэтому вы постоянно варитесь вместе с русским коллективом.
Ты все равно другой. Если ты в детстве уехал в Америку или Канаду, ты превращаешься там в местного жителя. Ты принимаешь все привычки, начиная от походов в продуктовый магазин, до приколов и своего взгляда на мир. Конечно, тебе приходится подстраиваться под их мысли, потому что на русском языке мы так не говорим. Приходится по-другому думать, но необходимо перестроиться, потому что ты живешь в Северной Америке, ты должен разговаривать так, как они привыкли и чтобы тебя понимали. Ты там чужой.
– Вам не запрещали общаться по-русски с Никитиным и Беловым?
– Местным не нравилось иногда, особенно во время игры. Как правило нападающие здесь сидят, защитники – на другой стороне. Мы друг от друга был довольно далеко, и иногда приходилось кричать. У нас тоже когда иностранцы долго перекрикиваются на своем языке с одного конца на другой, это неприятно.
– Существовал запрет на общение на русском языке?
– Когда новичок приезжает, все стараются до него довести, что он должен выучить английский язык и всегда на нем говорить. Когда они тебя встречают во время разговора на русском, обязательно скажут: "Learn English!" У нас запрета не было ни в "Эдмонтоне", ни в "Сент-Луисе". Ну как ты Тарасенко запретишь разговаривать на русском? Я не наглел: на русском общались негромко и близко.
– Пару лет назад Владимиру не с кем было поговорить, пока Барбашев не появился.
– Даже одного человека хватает для общения. У него семья была своя, он очень любил дома находиться. Зато когда был один, английский выучил. Он хорошо разговаривает и понимает.
– Помнится, забив второй гол в НХЛ, вы проехались на коленях через всю площадку. Дон Черри разнес тогда вас.
– Помню его высказывание. У многих хоккеистов тогда спрашивали мнение по этому поводу. В основном всем понравилось. Тогда это хайп был, и дети начали повторять. На то время я не понимал этого. Получилось и получилось.
Драфт – грандиозное событие. Но я этого не понимал
– Как общались с Джареджом Беднаром в "Колорадо"?
– Да они в НХЛ тебе говорят: "Все хорошо, ты стараешься, продолжай. Но завтра ты не играешь – надо отдохнуть". Везде так говорили. Это не нравилось. Не я один такой, там у многих к русским такое отношение. Иногда не понятно, почему попадал в запас.
– Задоров не уходил, пока не добивался ответа, который ему нужен.
– Я не знаю, что там с ним делал Задор, он большой и мощный (улыбается), подраться может. Я видел, что меня нет на доске и спрашивал, почему. Беднар отвечал. Однажды он посадил меня на пол-игры, а на следующий день сказал: "Як, извини, я пересмотрел игру. Оказывается, твоей грубой ошибки там не было. Я погорячился". Думаю: "Зашибись, ну че?" В НХЛ тебе всегда говорят, что все хорошо. Не все тренеры могу тебе пихать. Бывало, что ругают за дело, носом тычут в видео, и ты понимаешь причину.
– Кто таким честным был?
– Маклеллан, хорошо с ним и его помощниками разговаривали. Потом Тодд Нилсон. Было нормальное время, когда ты понимаешь, за что тебя посадили и где тебе нужно подкрутить гайки и наладить твою игру. А бывало, что выходишь на раскатку, и тренер говорит, что сегодня не играешь, и все. Як (говорит про себя) пошел в Виннипеге бургер кушать. Там офигенный бургер с картошкой (улыбается). В Америке есть, но не такой. Там хорошая мясная котлета. Ты работаешь в зале, в тестах бьешь все рекорды, тренер доволен. Велосипед крутишь быстрее всех, подтягиваешься больше всех. А они просто суют-пихают своих – канадцев и американцев драфтованных недавно.
– Не ко всем же предвзятое отношение?
– Нет, наверное. Много от кого слышал, много от кого знаю. Есть русские, которых нельзя трогать, потому что они делают результат. У них сформировался авторитет, из-за чего генеральный менеджер не даст тренеру начинать пихать, что бы он не сделал плохого. Середнички – другое дело.
У меня было много непонятных, даже обидных моментов. Хитчкок говорил, что все нормально, но надо отдохнуть. Ты пошел видео посмотрел – вроде нормально сыграл, не "напарил" сильно, тренер тебя похвалил, а тебя не ставят.
– В СКА все по-честному было?
– Везде честно. У каждого своя правда. Как оно есть, так оно есть. Ты можешь поговорить. Но не должно быть всплеска взрывной волны с ударами по стенам и хлопаньем двери. Можно спокойно узнать причину. Правильно – неправильно, честно – нечестно, не знаю. Решают тренеры, а ты выходишь и делаешь. Если брать СКА, я играл значительно больше, чем в НХЛ. Я получал удовольствие, старался помогать команде, набирал какие-то очки. Все, что от меня зависело, старался выполнять. У меня все равно было доверие, хоть меня иногда и не ставили. У меня было большинство, поэтому я делал свою работу и старался делать ее хорошо.
Даже если тренируешься в зале и на льду в одиночку, когда выходишь на игру – совсем другое дело. Здесь у тебя пять человек, и ты должен не просто бегать, а играть и завести шайбу в чужие ворота, и это нелегко.
– В последние сезоны вас могли поставить или убрать, потому что в НХЛ принято, что если игрок за четыре-пять лет не состоялся, то на него плюют: "Есть он, или нет, уйдет – ничего страшного". Наблюдали такое отношение?
– Да, спрос маленький. Чем меньше очков, тем меньше игрового времени, игр, и меньше шансов закрепиться.
– К вам изначально другие требования – первый номер драфта.
– Первый сезон был нормальный. Следующий во второй игре я уже не выходил. Стараюсь ни о чем не жалеть. Но есть пара моментов, которые я хотел бы изменить. Они связанны с главным тренером. Потом уже тяжело было выбраться. Это сейчас легко рассуждать со стороны.
– Вы хотели уйти в другой клуб?
– Не то, чтобы уйти. Хотя бы поставить вопрос об этом. Но на тот момент мы выбрали другой путь. Я был очень молод тогда.
– Вам правда жаль, что вас выбрали под первым номером? Это давило на вас?
– Конечно, давление было. И до, и после драфта.
– Если бы вы попали в другой клуб – например, "Коламбус" – все сложилось бы иначе?
– Возможно. Но непонятно – лучше или хуже. Бывали разные моменты: те же травмы. На тот момент я не осознавал, что происходило. Слишком был молодым. Я не знал языка. Мне говорили, что сказать в интервью, все диктовали. Сейчас я понимаю, что это бред. Мне это навязывали. А драфт на самом деле – событие грандиозное. Только сейчас я понимаю, насколько это ответственное мероприятие.
– Вас часто узнавали, пока играли в НХЛ?
– Бывало. Фанаты, болельщики, прохожие – за океаном все любят хоккей. Люди относятся настолько тепло и хорошо, что бы ни происходило. Взять тот же "Сент-Луис": да я практически не играл, не набирал очков – все равно узнавали, брали автографы. В прошлом году две девчонки из "Эдмонтона" прилетели в Питер на две игры. Я сделал им билеты. Какой путь они проделали! Я говорю: "вот вам делать нечего". Подарил им свои майки. Очень приятно.
