"Шэнахан влетел в Руа, и оба взмыли в воздух". К юбилею самой кровавой бойни в истории НХЛ
Я не знал, что с моим лицом, но понимал, что все плохо.
Я понял, что произошло нечто нехорошее, по хрусту костей после того, как я врезался в борт. Понял, что произошло нечто нехорошее по тому, как быстро раздался свисток арбитра. Потому, что наш тренер, Джон Уортон, немедленно подбежал ко мне.
Я увидел кровь на льду, но еще не знал, что правая часть моего лица разбита.
Лишь думал про себя: "Ладно, момент неудачный. Интересно, сколько наложат швов?"
Это был шестой матч финала плей-офф Западной конференции против "Колорадо". Мы обязаны были выигрывать на выезде, чтобы остаться в деле. Вся серия превратилась в ожесточенное противостояние. Если говорить, что команды не питали друг к другу положительных эмоций, то это еще ничего не сказать. Я редко использую слово "ненависть". Но в отношении этого противостояния сложно найти более точное определение. Мы ненавидели их. Они – нас. Просто так сложилось.
Мгновения назад я получил шайбу у борта, отдал передачу и катился к скамейке. Следующее, что я знаю, что получил удар в спину. Почувствовал, как мое лицо ударилось о борт. На секунду свет погас. Я ползал на четвереньках, пытаясь подняться, но просто не мог.
Посмотрел на нашего тренера, но увидел лишь какое-то размытое изображение. Однако я смог различить ужас на его лице. Никогда не забуду тот взгляд. Он накрыл мою голову полотенцем, чтобы скрыть от всеобщего взора последствия случившегося. Затем я помню, как они вместе с Китом Примо помогали мне подняться на ноги и уйти в раздевалку.
Затем я отключился.
Очнувшись в раздевалке, я посмотрел на тренеров и врачей. А затем, впервые, ощутил боль.
И снова отключился.
Когда я вновь пришел в себя, то уже мог самостоятельно сидеть. Боли не было. Тогда я этого не знал, но мне вкололи сильнодействующие обезболивающие препараты. Тогда я начал пытаться надеть защиту, чтобы поскорее вернуться на лед.
Наш командный врач поинтересовался: "Крис, какого черта ты творишь?" – "Какой идет период? Меня уже зашили?" – "Эм… Крис, лучше взгляни на это".
И он подвел меня к зеркалу.
Правая часть моего лица была разбита.
Доктор пояснил: перелом скулы. Сломана скуловая кость. Переломан нос. Сломана челюсть.
Но это были еще не худшие новости.
Я спросил: "Какой счет?" – "4:1. В пользу "Колорадо".
Ладно.
Затем я уточнил: "Кто ударил меня?" – "Лемье".
26 марта 1997 года
Назовите эту дату любому болельщику "Детройта" или "Колорадо", и он поймет, о чем идет речь.
26 марта 1997 года.
Прошел 301 день с того момента, как мне сломали лицо.
Сложно поверить, что в нынешнем году этому событию исполняется уже 20 лет. Но если я просто поведаю историю произошедшего, то этого будет недостаточно. Человек, читающий эти строки сейчас, которому, к примеру, 21 год, был тогда еще младенцем. Если он посмотрит нарезки на YouTube, то, наверное, посчитает нас просто животными. Но в тот день все вышло из-под контроля из-за цепочки событий, которые произошли до и после побоища.
Так что нужно немного отмотать время назад.
У каждого, кто участвовал в той драке, есть своя история. В моем случае нужно вернуться в день профессиональной ориентации, когда я учился в шестом классе в Вест-Хилле, провинция Онтарио. Учитель обходил класс и спрашивал каждого, кем он хочет стать, когда вырастет.
Врач. Юрист. Преподаватель. Ветеринар.
Когда настала моя очередь высказаться, я ответил: "Я буду играть в НХЛ".
Я был маленьким, поэтому в классе раздался смех. После окончания занятий ко мне подошел один из одноклассников (его имя я оставлю в тайне). Никогда не забуду тот момент. Он бросил в мою сторону: "Ха! Ты никогда не попадаешь в НХЛ!"
Тот тон, с которым он это заявил… это навсегда засело в моей голове. И это стало для меня прекрасной мотивацией. Я представлял его лицо, вспоминал тот тон и думал: "Разве? Я еще покажу тебе".
Я настроился, что сделаю все возможное, чтобы попасть в НХЛ. Но в начале карьеры я больше мучился. Провел четыре года в системе "Виннипега" и в основном выступал за фарм-клуб, после чего меня обменяли в "Детройт" в 1993 году. На пост главного тренера "Ред Уингз" как раз заступил Скотти Боумэн.
Как-то, выступая за "Адирондак" в АХЛ, я отметился хет-триком. Когда я вышел после игры из раздевалки, то столкнулся со Скотти и несколькими скаутами "Красных Крыльев". Понятия не имел, что они на стадионе.
Подумал про себя: "Наконец-то. Они видели хет-трик. Теперь они знают, на что я способен. Теперь я получу свой шанс".
Но первое, что мне сказал Скотти, было: "Ты знаешь, сколько вбрасываний выиграл сегодня?"
Этот статистический показатель только начинал серьезно учитываться, особенно в АХЛ.
Так что я признался: "Нет, сэр, не уверен".
Скотти объяснил: "Ты выиграл 19 из 21. Ты способен на такое в Национальной хоккейной лиге?"
Через шесть недель я был вызван в основу. Моя роль была ясна. Если я хотел закрепиться в составе, то должен был проделывать большой объем черновой работы. Во мне было 178 см роста и 85 кг веса. И я попал в команду невероятных талантов: Сергей Федоров, Стив Айзерман, Слава Козлов, Кит Примо, Владимир Константинов, Пол Коффи и молодой Ник Лидстрем. Я решил для себя, что должен превратиться в настоящую занозу в заднице для соперника. Прекрасно понимал свою задачу. Но я не осознавал истинной ценности подобного амплуа до тех пор, пока мы не встретились с "Сан-Хосе" в плей-офф-1994. После победы в третьем матче серии я давал интервью одному из журналистов из Сан-Хосе. После завершения нашей беседы он бросил напоследок: "Эй, неплохо для парня, которого отдали за доллар".
И начал уходить.
"Простите… что вы имеете в виду?" – "Ага, за бакс. "Виннипег" отдал тебя за доллар. А теперь ты играешь в плей-офф Кубка Стэнли. Неплохо… Погоди, ты не знал этой истории?"
Я отвернулся и в недоумении посмотрел на нашего руководителя по связям с общественностью.
Он кивнул: "Э, да, Крис. Это правда". – "Чего? Меня обменяли на будущий драфт-пик". – "Понимаешь, когда Скотти вызвал тебя из АХЛ, то все детали сделки еще не были утверждены официально. Так что Брайан Мюррей позвонил Майку Смиту… что же… ты был обменян на денежную сумму".
"За доллар?" – "Доллар".
Когда кто-то говорит, что меня обменяли на мешок шайб, то я должен вежливо поправить, потому что мешок шайб стоил бы гораздо дороже. Но меня не смутила эта история. Она лишь подчеркивала мой статус темной лошадки.
В итоге мы уступили в первом раунде "Акулам" в семи матчах, что стало горьким разочарованием. В 1995 году мы считали, что готовы добыть чемпионства, но в финале нас вынес "Нью-Джерси". Тогда мы стали задаваться вопросами.
Многие этого сейчас уже не помнят, но в то время нам доставалось за то, что многие считали нас недостаточно жесткими. СМИ ставили под сомнение лидерские качества Айзермана и Федорова, как бы ни смешно это сейчас слышать. Под вопрос ставился весь принцип комплектования команды. Все сходились во мнении, что мы обладаем талантом, но нам не хватает характера.
Так что сезон-1995/96 мы начинали с большим грузом ответственности на плечах. Первые два месяца мы просто уничтожали соперников. С нашей скоростью и техникой просто сметали оппонентов. Затем, 2 декабря 1995 года, мы приехали на старый "Форум" в гости к "Монреалю" и Патрику Руа. В тот вечер произошло нечто, что изменило хоккейный мир навсегда.
Мы вышли с отличным настроем. Руа пропустил четыре гола, затем пять, шесть…
Не знаю по какой причине, но его не меняли.
Семь. Восемь. Он все еще в воротах.
Мы даже стали переглядываться на скамейке: "В чем же дело?"
В какой-то момент болельщики с насмешкой встретили тот факт, что Патрик поймал шайбу. Это было просто нелепо, ведь Руа был невероятным голкипером.
Наконец, после девятой пропущенной шайбы, с Патрика было хватит, он сам потребовал замену. Позже в прессе появилась информация, что Руа, вернувшись на скамейку, крикнул президенту "Канадиенс": "Это был мой последний матч за "Монреаль".
Через пару дней Патрика обменяли в "Колорадо". С этого момента и началось наше противостояние. Руа никогда не забывал, что мы сделали с ним в тот вечер. С того момента игры против нас стали для него главным событием.
Судьбой было предначертано, чтобы мы встретились в том сезоне в плей-офф. Угадайте, кто ждал нас в финале Западной конференции? Руа и "Эвеланш".
Тогда вся история и началась.
Многие считают, что катализатором нашего противостояния стал момент, в котором мне сломали лицо в шестом матче. Но все началось гораздо раньше. Со старта первой игры парни влетали друг в друга, тыкали клюшками, били исподтишка и тому подобное. Нет смысла пересказывать каждый инцидент. Мы делали пакости. Они не отставали. Если в то время ты попадал в плей-офф, то не мог выйти сухим из воды. Такое было время.
В начале третьего матча Слава Козлов впечатал Адама Фута в ограждение и разбил тому лицо в кровь. В том же периоде Клод Лемье подкараулил Славу и в отместку вмазал ему по затылку.
Наша скамейка взбесилась. Игры вышла из-под контроля. Все серия вышла. Она превратилась в бойню. Мы дрались даже за потерянные клюшки.
Именно в третьем матче серии наше противостояние вышло на иной уровень. Мы так сильно хотели выиграть ту серию. "Колорадо" не было командой драчунов. Это был выдающий коллектив – талантливейшие Сакик и Форсберг, опытные и жесткие Лемье, Каменский и Риччи. И, конечно, Руа.
Они ни в чем нам не уступали.
Так что, когда я посмотрел в зеркало и увидел свое лицо после шестого матча, то потерял дар речи.
Но когда тренеры сообщили мне, что "Лавины" выиграли и что серия закончилась…
Я не мог поверить своим ушам. Страшное разочарование.
Врачи советовали мне остаться в Колорадо и сделать немедленную операцию, но я хотел быть рядом с ребятами. Хотел вернуться в Детройт. Так что я обернул лицо полотенцем, покинул здание и отправился в аэропорт, где дожидался партнеров.
Парни не знали, насколько серьезны мои повреждения, пока не увидели меня в салоне. Они жали руки соперникам-победителям, еще не зная, что произошло. Вот почему Дино Сиссарелли как-то обронил в адрес Лемье: "Не могу поверить, что жал этому человеку его чертову руку после игры. Этот факт меня просто бесит".
До сих пор помню, как врачи занимались мной в самолете, а каждый из партнеров счел обязанным подойти ко мне, похлопать по плечу и пообещать, что все будет хорошо.
По возвращении в Детройт я отправился прямиком в больницу, где пробыл четыре дня. Не мог есть нормальную пищу еще шесть недель, потому что мне сделали операцию на челюсти. Это паршивые ощущения, но в 1996-м было еще хуже, потому что тогда не существовало вкусненьких протеиновых коктейлей, смузи и всякой другой всячины. Большую часть времени я питался Ensure. В удачные дни получал еще шоколадный молочный коктейль.
Жаль, что я не могу сопроводить свою историю, передав запах. Если бы вы только могли сейчас понюхать запах ванильного Ensure, то сразу бы поняли, какая это дрянь. Но больше всего неудобства мне доставлял тот факт, что в это самое время "Колорадо" разрывало "Флориду" в финале Кубка Стэнли. Я не мог на это смотреть. По сей день это остается единственным финалом, за которым я не следил.
Пока я лежал в больничной койке, то пообещал себе две вещи.
1. Я не позволю произошедшему сломать меня психологически.
2. Это не изменит стиль моей игры.
Вы должны понимать, что хоккей значит для меня. Игра всегда была смыслом моей жизни, моей отдушиной. Я никогда не выделялся габаритами, так что попал в НХЛ только потому, что играл в определенном стиле. Если бы я притормозил хоть на секунду, хоть на мгновение снял ногу с педали газа… если бы тот удар поколебал мою уверенность в себе, то я перестал бы быть эффективным игроком. Я бы подвел своих партнеров. Подвел бы город. Жители Детройта всегда поддерживали меня. Честно, реакция и теплота фанатов были непередаваемы. В итоге, мне в больнице отвели сразу две комнаты. В одной лежал я, а в другой – все цветы, письма и подарки, которые мне присылали. Их было так много, что я физически не мог забрать все домой. Пожертвовал большую часть мягких игрушек педиатрическому отделению.
Детройт – рабочий город. И местные жители обожают свои "Красные Крылья".
Мы обязаны были вновь попасть в финал Западной конференции. Обязаны были победить "Колорадо". Обязаны были взять Кубок Стэнли.
Я закрывал глаза и представлял тренажерный зал: "Скоро".
Когда я покидал больницу, напоследок врач вручил мне кусачки.
"Носи их всегда с собой, – напутствовал он. – Если ты уходишь из дома. Когда ложишься спать".
Не знал, что и ответить. Лишь смущенно пожал плечами.
"Если тебе станет плохо, начнет тошнить, то ты должен будешь перекусить провода, чтобы они тебя не задушили".
Так я вернулся домой с кусачками в одной руке и запасом банок Ensure в другой. Это был непростой путь. Я потерял 20 фунтов за те шесть недель, пока не мог открыть челюсть.
Никогда не забуду тот день, когда мне ее раскрыли. В ресторане я сразу же заказал себе пасту. С зубов мне все еще не сняли брекеты, так что я потихоньку ел одну макаронину за другой. Мои друзья могли добежать до канадской границы к тому моменту, когда я успел съесть десять штук. Но это было прекрасное ощущение.
Был уже конец июня. У меня оставалось два месяца, чтобы набрать игровую форму перед открытием тренировочного лагеря. Если мне не хотелось пить Ensure, то я представлял "Джо Луис Арену" в день матча-открытия. Те ощущения, когда ты проходишь по темному туннелю и делаешь первые шаги по льду. Лучшей мотивации не придумать.
Если быть абсолютно честным, то я редко думал о мести Лемье. Смысл был не в этом. К несчастью, Детройт считал иначе. Казалось, что весь город ополчился против него. Когда начался сезон и я вернулся в состав, все разговоры сводились к тому, когда наша первая встреча с "Эвеланш". Но так сложилось, что Лемье пропустил два первых очных матча. Третья встреча в Колорадо была жаркой – в воздухе витало напряжение – но арбитры держали игру под контролем. Ничего серьезного не произошло. Но можно было чувствовать, что уровень ненависти возрастает…
Настало 26 марта 1997 года.
Тогда все и взорвалось на льду "Джо".
Когда я оставил машину на парковке, то заметил, что за мной повсюду следует съемочная группа. Такого раньше не случалось. Обычно телевизионщики следили за Айзерманом или Федоровым. Тогда я все и понял: "Хорошо. Началось".
Это можно было ощутить и в раздевалке перед игрой. Можно было ощутить на предматчевой раскатке. В том сезоне они уже успели трижды нас обыграть. Лидировали в дивизионе. Это была наша последняя встреча перед плей-офф. Важное событие.
Но в первом периоде все было спокойно. Пока…
Игорь Ларионов и Петер Форсберг, одни из самых техничных игроков в лиге, начали бороться рядом с нашей скамейкой. Сначала все было обычно – мелкая потасовка. Арбитры приехали, чтобы разнять их. На трибунах все было спокойно.
И потом, из ниоткуда, мы услышали дикий рев толпы.
Я посмотрел в центр площадки и увидел Мака.
Даррен Маккарти, человек, который навещал меня в больнице каждый день. Мак обрушивал град ударов на Лемье. Шлем слетел с головы Клода, он упал на четвереньки и пытался хоть как-то закрыться руками.
И тут еще один взрыв на трибунах. Еще громче первого.
Патрик Руа покинул ворота. Ему на встречу ринулся Майк Вернон.
Они катились по направлению друг к другу. Но тут из ниоткуда выскочил Брендан Шэнахэн и влетел в Руа. Они оба взмыли в воздух.
Все это время Мак дубасил Лемье. Он подтащил его к нашей скамейке с видом: "Я же говорил, что достану его, парни".
Наконец, Руа и Вернон сошлись. Они начали биться в центре льда. И я говорю не о мелких толчках, а о настоящем поединке на кулаках.
В разгар этого боя Марк Кроуфорд, тренер "Лавин", начал кричать на меня: "Это ты все начал, Дрэйпер!"
В ответ уже заорал Скотти Боумэн: "Не смей разговаривать с моими игроками! Никогда не смей и слова им сказать!"
Когда арбитры, наконец, смогли всех разнять, то клюшки, шлемы и краги были раскиданы по всему льду. Разорванные свитера и окровавленные лица.
Что еще можно сказать? Достаточно назвать дату, и все всё понимают.
26 марта 1997 года.
Через 301 день после того, как мне разбили лицо, мои партнеры расквитались за меня. Мы решили этот вопрос. Но вот о чем многие забывают. Для всех присутствующих в тот вечер на льду все свелось не к драке. Мы хотели доказать, что можем обыграть "Колорадо" в хоккей.
Когда лед привели в порядок, еще нужно было доиграть матч. Мы уступали со счетом 3:5 в третьем периоде. Если бы проиграли, то "Лавины" бы не отдали бы нам ни одного очка в той регулярке и победа в драке не имела бы никакого смысла. Но мы стали потихоньку отыгрываться. Сравняли счет (5:5) и перевели игру в овертайм. Как вы думаете, кто стал автором победной шайбы в дополнительное время?
Даррен Маккарти.
Сценарий лучше и придумать невозможно.
Драка – это одно дело. Но та победа переменила все. Она заставила нас поверить, что мы можем победить их в плей-офф. Понимали, что нам вновь предстоит встретиться в финале Западной конференции. Просто знали это.
Когда серия началась, то тон противостояния уже был задан. Атмосфера уже была другой. С того самого момента, как Клод Лемье упал на лед "Джо Луис Арены" и закрыл голову руками, все изменилось.
Мы победили в шести матчах. И я получил то, о чем мечтал больше всего. Рукопожатия. Я получил возможность посмотреть каждому из них в глаза и пожать руку с осознанием того, что мы отправляемся биться за Кубок Стэнли, а они – нет.
В финале фаворитом считалась "Филадельфия". Они были "слишком большими, слишком сильными, слишком быстрыми".
Первая смена. Первая игра. "Флайерз" выпускают на лед "Легион смерти". Линдрос. Леклер. Ренберг.
Все ожидали именно этого.
Но никто не ожидал того, что сделал Скотти. Он выставил нас.
"Грайнд лайн".
Я, Джо Кошур и Кирк Молтби.
Непередаваемые ощущения. Ровно год назад я лежал в больничной койке и питался через трубочку. Теперь же я выхожу в стартовой пятерке в финале Кубка Стэнли.
Мы вылетели на лед. Наконец, сразив "Колорадо", мы не собирались на этом останавливаться. Выиграли первый матч на пути к итоговой уверенной победе в серии.
Когда ты впервые прикасаешься к чемпионскому кубку после стольких лет мечтаний о нем, то перед твоими глазами проносится вся твоя жизнь. Словно короткометражный фильм в твоей голове. Я так сильно мечтал об этом Кубке, по стольким разным причинам. Но, в первую очередь, я хотел доказать, что один удар не станет олицетворением моей карьеры или не изменит моего отношения к любимой игре.
Мы выигрывали Кубок Стэнли еще трижды – в 1998, 2002 и 2008 годах.
Теперь мы прославились, как чемпионы. Но 25 марта 1997 года мы еще считались "мягкотелыми". Наши лидерские качества ставились под сомнение. Кто-то требовал даже перестройки команды.
Смогли ли бы мы выиграть Кубок без той драки? Возможно. Но я уверен, что лишней она точно не стала.
За многие прошедшие годы мы с Лемье не обсуждали случившееся. Он никогда не извинялся, да мне это и не нужно было. Они стали чемпионами. Мы тоже. И пусть я не питаю к нему теплых чувств, но я не могу не уважать тот факт, насколько ценным и полезным игроком он был.
На драфте 2014 года я входил в делегацию "Детройта". На церемонию приехала вся моя семья – жена и трое детей. Когда все закончилось, мы ждали на улице такси, которое должно было отвезти нас в аэропорт. Но в какой-то момент моя жена побледнела. Она смотрела как-то сквозь меня.
Прошептала: "В нашу сторону идет Лемье".
Я не собирался оборачиваться. Не думал, что мне есть, что ему сказать.
Но тут я почувствовал чью-то руку на своем плече. Я повернулся – это был Клод.
Он сказал: "О, так это твоя семья?"
Мой сын, Кинан, пересмотрел весь имеющийся видеоматериал в интернете относительно противостояния "Детройта" и "Колорадо". Он знал всю историю. Так что смотрел на Клода с круглыми от удивления глазами: "О мой Бог. Вот он. Реальный".
Клод нагнулся и пожал его руку, а мой сын не мог оторвать от него взгляда. Лемье вежливо представился и пожал руки всей моей семье.
И на этом все. Мы пошли своими путями.
Я рад, что все так обернулось. Несмотря на всю ожесточенность нашего прошлого противостояния, прелесть нашей игры в том, что (будучи постарше) мы можем пожать друг другу руки.
Ныне, когда близится закрытие "Джо Луис Арены", люди вспоминают самые яркие моменты, связанные с этим стадионом. Мы выиграли два Кубка Стэнли на этом льду. Но, каждый раз встречая фаната "Ред Уингз", знаете о чем меня спрашивают?
О 26 марте 1997 года.
Те дни уже давно в прошлом, возможно, даже к лучшему. Но спросите любого жителя Детройта, и он легко вспомнит, где он находился в момент той драки. И даже еще долго после сноса арены люди будут помнить тот вечер.
Он определил наше противостояние. Он определил мою карьеру в глазах многих.
Но когда меня спрашивают о самых любимых воспоминаниях о "Джо", то я всегда даю неоригинальный ответ. Но это правда. Чемпионские Кубки. Те жертвы, на которые придется идти, чтобы иметь возможность поднять этот трофей хоть раз над головой, практически невозможно описать.
Мне удалось сделать это четырежды. Я играл бок о бок с людьми, которых могу назвать братьями. И у меня этого никто и никогда не отнимет.
Так что, напоследок, хочу еще раз обратиться к одному шестикласснику из Вест-Хилла: "Разве?"
