«Доставал Емельяненко в печень, а он терпел». Брудов: работал с Доном Кингом, а теперь тренирует детей с ДЦП
Псковский боксер Валерий Брудов провел 59 профессиональных поединков, поездил по миру, работал с промоутерами Луисом и Мишелем Акариесами и Доном Кингом. Сейчас Брудову 47, он живет в родном городе, где тренирует новичков и детей, в том числе он работает с ребятами, страдающими ДЦП. В интервью «СЭ» Валерий рассказал подробности насыщенной карьеры, о совместной работе с братьями Емельяненко, жизни в монастыре, дружбе с духовником-рукопашником, отношении к определению «джорнимен», желании возобновить карьеру и многом другом.
«Валуев тарелку супа нес, как блюдце с чаем. Все дамы в столовой млели»
— Вы начали заниматься боксом, получается, в довольно позднем возрасте — уже после школы, когда поступили в училище. Как к этому пришли?
— Если честно, меня все время интересовали единоборства — занимался и футболом, и легкой атлетикой, и гандболом. И начал заниматься, можно сказать, со смешанных единоборств. Правда, секция называлась «Рукопашный бой и школа выживания». Если честно, ничему хорошему там не учили, но факт в том, что дрались и руками, и ногами, и борьба была. Познал я и вкус победы на первых соревнованиях по этим смешанным единоборствам. Так получилось, что в ту секцию я больше не мог ходить, папа смотрел на мои самостоятельные занятия и в один прекрасный момент сказал: «Валера, хватит заниматься ерундой, давай я тебя отведу к настоящему тренеру в настоящую секцию, будешь заниматься боксом».
— Вашим первым тренером был отец. Он раньше выступал на каком-то уровне?
— Да, на достаточно серьезном уровне, был КМС Советского Союза, боксировал в основном на военных соревнованиях и продолжил заниматься после военной службы. Но так получилось, что папе нужно было поднимать свою семью — он старший был, их пятеро. Дед мой, его отец, — ветеран, инвалид войны, поэтому надо было помогать. Расспрашивал его: «Как же ты так, папа, не стал дальше заниматься боксом?» Ну, говорит, еще у меня два брата, две сестренки младшие, надо было им помогать. Поэтому пришлось идти работать и о большом спорте забыть.
— Вы говорили, что отец у вас первое время был и тренером, и секундантом, и даже спарринг-партнером. Каково это — спарринговать с отцом?
— Все эти спарринги проходили в комнате общежития, мама курсировала между нами. Скажет: «Ребята, подождите, я пройду». У нас останавливается спарринг, мама проходит, мы продолжаем. Потом она обратно идет: «Ребята, постойте». Так что все это было очень даже весело.
— Вы и на улице тренировались. Рассказывали, что отец бросал в вас шишками, проверяя реакцию таким образом. Какие еще упражнения с подручными средствами тогда практиковали?
— У нас здесь район на окраине города, можно в лесу побегать, потренироваться. Папа меня все к сельскохозяйственному труду привлекал: был плуг, я копал этим плугом с братом. Все виды сельхозработ совершали, и в перерыве техника бокса была. Кроссфит сплошной.
— Ваш первый мастерский турнир прошел в Сосновом Бору, вы там пересеклись с молодым Николаем Валуевым. Каким запомнился?
— Такие габариты огромные, конечно, очень впечатлили. Запомнилось, что он вышел на бой в тренировочном шлеме, и там долго судейская коллегия совещалась, но разрешили ему выступать без шлема.
— С Николаем в зале потом пересекались?
— Пересекались несколько раз на тренировках, но никогда я с ним не спарринговал. А так, в свое время, уже будучи депутатом, он приезжал к нам в Псков, у нас зал единоборств есть в Крестах. Вспомнили нашего общего промоутера Дона Кинга, повспоминали старое-былое. Очень меня впечатлило, как я еще в первый раз поехал на сборы в сборную России в 1995 году. Был такой турнир международный, к 100-летию бокса в России приурочивался — там две команды из Кубы, США, Казахстан... Николай Валуев тогда уже был отлучен от любительского бокса, но на сборах был. Меня очень впечатлило, когда он тарелку для супа нес, как блюдце для чая. Там все дамы в столовой тоже млели, что двойную, тройную порцию... все были очень впечатлены.
«На танцах ударил человека. Он опустил руки и сказал: «Второго удара не выдержу»
— Вам однажды задали вопрос, приходилось ли драться на улице, и вы сказали, что случаи бывали всякие. Какой случай из тех молодых времен больше всего запомнился?
— Были случаи, но сам я не начинал ни одной драки. Никогда! Не было такого, чтобы я к кому-то пристал. Был, допустим, один случай: как обычно, танцы, какой-то молодой человек вызвался со мной подраться, мы вышли на улицу, с его стороны была группа поддержки, с моей стороны. Мы все обозначили, что готовы к бою, и я нанес ему один удар. Он не свалился — так, пошатало немножко. Он сделал шаг назад, опустил руки, сказал своей команде: «Второго удара, ребята, я не выдержу. Сворачиваемся». И они спокойно все вместе пошли по своим делам (Смеется.).
— Главное — вовремя признать поражение.
— Да, я очень рад, что ничего никому не сломал, и все на этом закончилось.
— Вы очень быстро перешли в профессионалы. Можно сказать, что как таковой любительской карьеры не было?
— Да, в 1996 году я довольно удачно выступил на турнире «Олимпийские надежды», в полуфинале выиграл у чемпиона России, в финале проиграл другому парню. Занял второе место, начал привлекаться в расширенный состав сборной России. 1997 год не очень удачно для меня сложился, но в конце года я поехал в Китай и там на турнире победил. А вот уже в 1998-м я стал призером чемпионата России и полноценно занял место в сборной. И еще 1999 год, так что да — четыре года [провел в любителях].
— Когда в Китай ездили, чем он вам запомнился?
— Огромным количеством людей на улицах и огромным количеством детей, делающих зарядку. Плюс обычный школьный стадион даже лучше нашего нынешнего современного стадиона. И огромное количество занимающихся этой гимнастикой своей. Понятное дело, что там с раннего утра очень много народу, и все какие-то дыхательные упражнения делают. Очень меня это впечатлило.
— Какой это город был?
— Гуанчжоу. Очень большой город (население — 15,3 млн человек по данным на 2020 год. — Прим. «СЭ»).
— А китайцы чем-то удивили?
— Меня, если честно, в боксе они поразили. Видать, такой авторитет у российского бокса, что чуть-чуть поджимать начинаешь китайца — они сразу выбрасывали полотенце, отказывались от боя. Ничего там страшного — ни нокдаунов, ничего.
— Первые ваши бои проходили в казино «Конти» в питерском «Гигант Холле». Какие воспоминания остались от той камерной атмосферы?
— Бои все удачно сложились, плюс группа поддержки была из Пскова, все мне нравилось. Все в ограниченном пространстве — такие местечковые бои. Но драться приходилось по-настоящему. Эта вся мишура, этот выход, кто на самолете вылетает, кто на чем, огромное количество народу в ринг зайдет, гости почетные и не почетные, набьются, бывает, человек по 40 в этот ринг. Потом дело идет к бою, все начинают потихоньку уходить, тебе жмут руку «давай, давай», и уходят. И ты остаешься один на один с соперником. И все, что было до этого, уже не имеет никакого значения. Все эти выходы, представления, пояса, гимны, песни. Так что я к этому спокойно относился — не перегорал.
— Сколько за первые поединки платили?
— Вообще за спасибо. 70 долларов, вот такие расценки. Курс был рублей 30 — короче, две тысячи [зарабатывал за бой]. В казино «Конти» и бесплатно я боксировал не один раз. Надо бои проводить, скажут: «Так и так, возможности нет [заплатить] тебе гонорар».
— Это постфактум говорили?
— Нет, заранее объявляли. Но я все время боксировать хотел, поэтому особой роли не играло.
— А с работой совмещали бокс?
— Нет, не совмещал.
— А как существовали?
— Благодаря маме с папой и хорошим людям.
— В 90-е в Петербурге боксеров активно зазывали в различные криминальные круги. К вам с такими предложениями обращались?
— Нет, все знали, что я собираюсь боксировать по высшему разряду. В основном приглашали тех ребят, которые и туда, и сюда. И на улице подраться, и в ринге. А когда люди готовятся к серьезным достижениям, их уже никуда не зазывали.
— Например, Роман Кармазин рассказывал, что его звали, но он отказался.
— Но его опять же звали когда? В самом начале карьеры? Я про что и говорю. Роман Кармазин не рассказывал, что к нам в Псков приезжал боксировать на первенство города? Так что там ничего удивительного, что его куда-то могли зазывать.
— А у вас какие-то спонсоры все равно были?
— Да, хорошие люди все время находились и помогали.
— А с Владимиром Кушниром вы примерно в то время и начали сотрудничать?
— Да, упокой Господь его душу. Он сделал предложение [перейти в профессионалы]. Состоялась у нас с ним беседа, он нашел простые слова: «Валера, ты из города Пскова, будешь только спарринг-партнером для первых номеров в лучшем случае. Никогда ни на какие соревнования, как Олимпийские игры, чемпионат Европы, чемпионат мира, ты не поедешь. А в профи потом будет переходить тоже поздновато — какое-то время для раскрутки надо. Если ты протянешь, ты уже будешь не нужен ни в профи, ни в любительском боксе. Так что если ты думаешь по-серьезному боксировать, то принимай это предложение». И буквально в этот же день я принял решение перейти в профессиональный бокс.
— То есть он вас убедил?
— Да, убедил простыми словами, что срочно надо переходить. И в принципе он оказался прав, потому что как раз Олимпиада 2000 года. Он собирался, чтобы я во Франции боксировал, опять же эти французы, которые боксируют на Олимпиаде, перейдут в профессиональный бокс, а я уже с определенным количеством боев буду интереснее для промоутеров, чем человек, который не провел ни одного боя.
«Не видел Луиса Акариеса в зале в спортивках. Всегда в брюках, рубашке»
— Вспоминая ваш поединок с Вирджилом Хиллом, ваш рекорд тогда составлял 30-0. Тогда на вас этот нолик давил, держались за него?
— Нет, никогда особо об этом не думал. Когда у меня этот ноль пропал, я не сильно переживал по этому поводу. Единственное, переживал, что так бой сложился, не хватило у меня опыта. Я держал [в голове], что у меня сил не хватит на 12 раундов, что можно было темп еще дальше дать. Опять же, там был момент, где я разбил ему бровь, можно было этот момент дожать. Но надо отдать ему должное, что он тоже немножко перестроился, а вот у меня не хватило ни мастерства, ни опыта, ни подсказок секундантов, чтобы перестроить свои действия, выиграть этот бой.
— А кто тогда секундировал?
— Владимир Кушнир меня секундировал тогда. По-моему, он один, потому что французы не поехали. На том бою мне руки клеил этот кэтмен... катмен! Катмен правильно, да (улыбается). Абель Санчес знаменитый. И, по-моему, мне дали кого-то из американцев в секунданты, даже не помню.
— Когда вы рассказывали о подготовке к Хиллу, вы говорили, что тренировки занимают два часа в день. Тогда такие нагрузки были нормальными? Сейчас боксеры два раза в день тренируются, могут иногда по четыре часа из зала не вылазить.
— Не то что нормально, два часа — это основная работа в перчатках. А зарядка, какие-то подводящие — можно все это растянуть, что ты только восемь часов спишь, прием пищи [занимает] полтора часа за день, а все остальное время тренируешься. Думаешь, просматриваешь бои... Основная работа, если по-настоящему тренируешься, я считаю, это минут 40-50. Если интенсивно. Тот же спарринг — 3 минуты. 30 минут выдержишь ты спарринг — 10 раундов с хорошими соперниками? Два раза подряд выдержишь? Уже не выдержишь. Поэтому все это так относительно, все эти временные расстояния.
— Во время боя с Фиратом Арсланом секунданты не разрешали вам пить — какая-то старая методика. Но при этом в Будапеште стояла дикая жара и духота.
— Да, это все было летом, было жарко, душно. Не то что они не разрешали — я сам просто дуралей, не пил. Но и они мне не сказали: Валера, не сходи с ума, посмотри на людей, которые бегут марафоны и прямо на дистанции воду эту пьют. Просто там тоже случаи такие были, что бежал, бежал, вдруг раз — развернулся в другую сторону, на обочину, бултых — и завалился от упадка сил.
Но это простая физиология. И у меня ума не хватило, и у тех, кто был рядом со мной, его совсем, видно, не было. Отдать должное этому французскому тренеру, Луису Акариесу, что еще сто лет назад, когда мы тренировались, он меня так подзывает и говорит: «Валери, посмотри вокруг. Все, кто занимается боксом, — все сумасшедшие». Я так [кивнул]. Он говорит: «Да. Я сумасшедший, он сумасшедший. Самое интересное, что ты тоже сумасшедший. Все, кто занимается боксом, сумасшедшие». В принципе так оно и есть.
— А Луис Акариес еще и тренировал?
— Да. Не на постоянной основе, но в нужное время он подходил, что-то подсказывал, и очень вовремя было. Я ему очень благодарен. Очень он меня впечатлял как человек. Он в спортзале ни разу не то что в спортивных штанах не был, я его ни разу в кроссовках даже не видел. Он все время в брюках, джинсах, туфлях, каких-то мокасинах, в рубашке. Очень интересный человек.
— У них же с братом Мишелем была промоутерская компания, и вы были подписаны к ним.
— Да, когда на крайний бой приезжал в Париж, сын Мишеля Себастьен вспоминал, что в Америку маленьким мальчиком прилетал на мой бой.
— У них же еще был подписан Орзубек Назаров. Он рассказывал, что Мишель — чистый бизнесмен, а Луис ближе к боксу.
— Да, он [Луис] сам чемпион Европы по боксу. Поэтому по всем боксерским делам Луис главный, а Мишель вел все деловые переговоры.
— Назаров говорил, что перед титульным поединком с Менди ему сказали: по очкам ты не выиграешь, то есть только нокаутом. У вас были какие-то не очень хорошие ситуации с Акариесами?
— Нет, ничего плохого не могу сказать. Огромная благодарность, что взяли, довели, провели все эти бои. Очень благодарен. Мне очень они нравились.
«В Киргизии бывали наезды на русский язык». Орзубек Назаров: бои с Цзю, Али, классные люди в Америке
«Духовник показывал мне упражнения для укрепления кистей рук»
— Перед боем с ДеАндреем Эброном вы сказали, что будете трудиться и молиться, чтобы победить. А Владимир Кушнир позже добавил, что журналисты не придали значения слову «молиться», потому что вы верующий человек и у вас есть духовник в Печорском монастыре. Вы сами пришли к вере или это заложили в детстве?
— Естественно, от родителей много зависит, но в свое время я сам почувствовал эту тягу какую-то, мне самому стало все это интересно. Я сам собрался и ребят уговорил, поехали мы в Печору в первый раз, сразу же познакомились с замечательным монахом, с тех пор поддерживаем отношения, ездим туда, общаемся.
— Кушнир также рассказал о таком нюансе, что ваш духовник — рукопашник. Вы с ним бои обсуждаете?
— Не то что обсуждаем... он сам бывший военнослужащий, и все эти смешанные единоборства — у него остался интерес, ему нравится и поговорить, и совет дельный даст. И по тренировкам помогал, что-то подсказывал. У меня в свое время проблемы с кистями были, он мне много всяких упражнений показывал, как их укрепить. Но не это основное — огромная благодарность, что мы до сих пор туда ездим, сохраняем общение, что такое место замечательное, такие там люди замечательные. Это все настоящее, всем советую туда съездить и, если есть возможность, пожить там.
— Вы там тоже жили?
— Да, как трудник. Удалось мне там и пожить, и поработать.
— Долго жили?
— Ну, неделю.
— Как трудник — это значит, что вы там жили и какие-то работы выполняли?
— Трудился, да.
— А чем именно занимались?
— Я сельским хозяйством занимался. В полях работали, все как положено.
— И какие потом ощущения? Есть чувство очищения какого-то?
— Когда делаешь что-то хорошее, то и ощущения хорошие. Сам знаешь, что для тебя это хорошо. Когда находишься в монастыре, а потом выходишь на автовокзале, и все эти ларьки пивные... Прямо так глаз режет (Смеется.). Ты буквально за неделю так отвык от всего этого, а тут опять все это. Из такого места, где все так...
— Чисто, да?
— Да, вот именно так. А тут опять все это: какая-то ругань... Думаешь: ничего себе! Вот за стеной тут совсем все по-другому. Очень мне это глаз резануло. Думаю: да ну! Опять двадцать пять.
— Когда вы проводили сборы во Франции, а затем возвращались в Псков, что чувствовали? Этот контраст режет глаз?
— Конечно, в первую очередь огромную радость я чувствовал, когда домой возвращался, что наконец-то я дома. А так отличия есть все-таки.
— Отличия в чем в первую очередь ощущаются?
— Что люди какие-то пьяные возле ларьков. Как-то отвыкаешь, а тут все по-новой. Какие-то оголтелые граждане ходят, орут. Там мне такого ни разу не встречалось. По крайней мере, где я был, ни разу не видел, чтобы какие-то непонятные граждане шатались, орали, дрались. Они, конечно, выпивают — то же вино. Сидят в барах так потихоньку. Вот в Финляндии был на турнире — такое же наблюдал, как у нас: какие-то выпивают, на лавке сидят прямо в парке, что-то орут. Думаю: во, вот это знакомая мне картина (Смеется.).
— А когда из Америки возвращались, сильнее был контраст?
— Да, в Америке меня впечатлило, что все время голубое небо. Так мне это понравилось! Когда сюда приехал, тут все опять серое... Очень впечатлила меня эта американская жизнь: все время небо, солнце, в шлепках, в шортах. Даже зимой днем там +20 с чем-то. Я понял их праздник День благодарения: действительно все граждане, которые из Европы туда ломанулись, и потом, когда собрали первый урожай, индейцы их встретили хлебом и солью — все, живите. Так действительно День благодарения: ничего себе, нам такая земля досталась!
— Индейку на День благодарения ели?
— Нет, но все это, как ходят за подарками, я видел. И на Рождество — как Санта-Клаусы там ходят. Новый год они не празднуют там совершенно. Я и 31-го, и 1-го тренировался. Рождество у них празднуется, а это все [Новый год] - мимо.
— А где жили, когда приезжали во Францию и США?
— Во Франции всегда жил в отеле, а в США снимали квартиру и жили в квартире.
— С кем-то еще?
— Сперва с кем-то еще, а потом я один остался и жил один долгое время. С кем снимал? Такой боксер, может, помните — Юрий Романов из Минска, он чемпионом Европы был двукратным, у Шафера он был (промоутер Игорь Шафер. — Прим. «СЭ»). И там еще из Питера [второй боксер], но он ни одного профессионального боя не провел. Оказался очень веселый парень. Тяжеловес, приехал, пожил, потренировался, а потом, спустя месяц или два, вышел на зарядку и сказал: «Бокс — это не мое. Отправляйте меня обратно» (смеется).
— Кстати, в интервью Кармазина слышал, что в Америке русским боксерам иногда так тоскливо, что они порой специально проигрывают, чтобы с ними разорвали контракт и они скорее уехали домой. Вы такое встречали?
— Нет, ни разу не сталкивался. Чтобы специально проиграть — я сомневаюсь. Может, не отдаст всех сил, где-то не переступит через себя, но чтобы специально проиграть — я очень сомневаюсь. Если есть возможность, каждый прибьет своего соперника. Но если такой возможности нет, надо изыскивать какие-то резервы, может, он не станет их изыскивать.
— А вы для себя заметили, чем отличаются обычные люди в России, во Франции, в США?
— Мое мнение, что в США местное население истреблено или находится на грани исчезновения. Что это самый, наверное, большой геноцид — еще хлеще, чем Гитлер с еврейским населением. Все приезжие, все живут своими кучками: китайский район, корейский район, русский район и так далее. Все своими районами живут. В баню мы ходили в корейский район, там иероглифы, какие-то надписи... На чем она [Америка] вообще держится, я до сих пор не понимаю. Видать, люди определенного характера, которым своя родина неинтересна и надо искать счастья на другой стороне — вот такие собрались граждане и местное население вывели под корень. До сих пор никто не вспоминает. Какой Гитлер? У нас тут ребята еще хлеще дел понаделали.
— То есть у вас не возникало желания во Франции, например, остаться?
— Нет, никогда. Я такого представить не мог, чтобы где-то остаться. Не то что прямо были предложения такие, что вот твоя квартира, вот твоя машина, здесь будем жить. А так разговоры были такие: как бы ты на это посмотрел? Я — только домой все время.
«Дон Кинг на переговорах сразу сказал, что никто меня не поимеет»
— После Акариесов вы подписали контракт с Доном Кингом. Там условия лучше предложили?
— Нет, сложилась такая ситуация, что я у Акариесов стою официальным претендентом на звание чемпиона мира — все-таки у них есть какие-то спортивные принципы. Начинаются там все эти переговоры, меня не обойти, и в то же время промоутер французский предлагает такие условия... хуже худшего. И на тот момент мой менеджер покойный, Владимир Кушнир, говорит: «Валера, это ни в коем случае не стоит принимать. Давай будем действовать самостоятельно». Единственное, что он начал кидаться из стороны в сторону, назаключал соглашений и со вторыми, и с третьими. Видать, был в каком-то очень паническом настроении, что наподписывался везде.
Когда наступило время вести настоящие переговоры, к Дону Кингу обратились и с одной стороны, и с другой, и с третьей — что это наш боксер. И я так понимаю, что Дон Кинг, чем вести переговоры с одними, другими и третьими, решил заключить контракт напрямую со мной. И все, мне тогда было сделано предложение, что-либо ты подпишешь контракт и боксируешь, либо ты не подпишешь контракт, и тогда непонятно что будет. Не стал ничего мудрствовать, и Кушнир посоветовал, что давай от Акариесов уходить. Единственное, что переговоры он, конечно, вел очень неграмотно.
— Кинг — это такой промоутер, о котором большинство российских боксеров, кто с ним сотрудничал, отзываются негативно, но вы говорили, что у вас с ним было все отлично. Как и почему вы сработались?
— Не то что сработались — большой выгоды с меня ему тоже не было. Не знаю, мне он показался порядочным человеком, на переговорах сразу сказал, что никто не поимеет меня, никто со мной никогда такого не сделает. И в принципе в моем отношении оказался самый честный человек. Провел свой бой, когда захотел уйти, он меня отпустил.
Когда он сидел на переговорах, я был очень удивлен — человек такого железного здоровья. Как он чесал языком, так и чесал. Я думаю: елки-палки... Ему, наверное, лет 80 уже тогда было. Я сам уже немножко носом клевал, спать хотелось. Мы же встретились с раннего утра с ним, и вот он все [продолжает говорить]. Вот это, конечно, богатырь настоящий. И все, когда я захотел, он меня отпустил без всяких отступных, закупных.
— А что рассказывал?
— Ой, все подряд! Я сперва пытался переводить, а потом уже просто устал, перестал вслушиваться в эти слова. Где-то в своих мечтах улетел, и все.
— А в каком зале вы тренировались?
— У Фредди Роуча все время.
— Но под его руководством не занимались?
— Нет. Я всю дорогу спарринговал с Латифом Кайоде, вот он его тренировал. Который с Лебедевым потом боксировал.
— А почему с Роучем не получилось? Может, это недоработка Дона Кинга?
— Нет, у Фредди Роуча есть основной боксер, Мэнни Пакьяо. С ним, если честно, толку точно не было бы от работы. Потому что и он не сильно заинтересован, и этот вес, крузервейт, в США не сильно котируется. Сразу мне сказали: думайте, куда перескочить — либо туда, либо туда. Что этот вообще вес глуховой. И плюс у него там такая фабрика, кухня — под эту марку ребята уходят, но я бы лучше с тем же Бадди Макгиртом работал. Мне кажется, больше было бы толку.
— А с кем в итоге работали?
— Вот так и получилось, что остался я без тренера. Тот же Макгирт пришел, на нас посмотрел, сказал, что у них с этим Олегом, который американский гражданин, контракт, не хочу влазить, типа я буду лишним в этом. Ну, я так понимаю, не сильно мы его заинтересовали.
— Олег — это кто?
— Олег Серецкий — бывший украинец, гринкарту получил, стал гражданином Америки. Он с Ваней Кирпой работал немножко, с Кирилловым, с тем же Кармазиным. Не то что работал, а так, был рядышком.
— Кстати, вы когда с Доном Кингом встречались, дома у него были?
— Нет, в офисе в Майами. Там переговоры, а потом контракт заключили и поехали отмечать это дело. В первой половине дня заключили, разъехались переодеться и вечером собрались в ресторане. Я так понял, что мы не первые уже в этом ресторане, все там у него на мази, пришли, посидели, поговорили, пообщались.
— Он, естественно, счет закрывал?
— Ну да, да.
— Дон Кинг выпивал?
— Да, что-то выпивал — немного. Но я говорю, я впечатлился, как он языком чесал. Буквально часа три сидели — ни разу не было тишины какой-то. Думаю: вот это дедушка!
— Вы, получается, без переводчика общались? То есть английский у вас хороший?
— Ну так, общие фразы я знаю, в школе учился хорошо.
— Там уже не подтягивали английский?
— Нет, два слова мне запомнились: tire и heard («уставать» и «услышал»). С Кудряшовым боксировал такой пуэрториканец, запамятовал, как его зовут (Франсиско Паласиос. — Прим. «СЭ»), мы поехали к нему на спарринги, к этому пуэрториканцу. По-моему, в Орландо, там от Майами недалеко. Тоже сделали ошибку — там говорят: 40 минут на самолете либо четыре часа на автобусе, как поедете? А мы [летели] в Лос-Анджелес, из Лос-Анджелеса в Майами. 12 часов, четыре часа — что-то я так налетался. Говорю: да ну, не, как раз посмотрим Америку, поедем на автобусе, все хорошо. Привозят нас на автовокзал, залезла туда [в автобус] куча мексиканцев со своими буррито острыми, с запахами, и поехали мы. С одной стороны — пустыня, с другой стороны — пустыня. Олег говорит: «Ну что, Валера, посмотрел Америку? Надо было на самолете лететь»
Приехали в этот Орландо, к этому парню заселяемся домой, все нормально, первый спарринг — более-менее. Обратно возвращаемся — я, этот тяж из Питера, Олег и Юра Романов. Мы вчетвером, он один. В комнате где-то сидит, мы на кухне готовим, обживаемся по полной программе. В общем, живем. Второй спарринг — пуэрториканец после спарринга начинает плакать. Я думаю: елки-палки, вот это латинос... Олег говорит: «Валера, я чувствую, нас отсюда турнут». И действительно, на следующий день они пришли: все, спарринги мы больше не хотим.
— А чего он плакать начал?
— Ну, подбивать я его немножко начал. Что-то у него не сильно получается.
— Жестко работали с ним?
— Вот именно [что не жестко]. Что меня и впечатлило, думаю: елки-палки, какая-то девочка! Там ничего такого особенного не было. А Олег рассказывал, что там такой латинос, прямо мачо-камачо. И он сам тоже впечатлился: ничего себе, какой оказался.
— А вы же еще с Сергеем Ковалевым спарринговали?
— Да, был один спарринг с Сергеем Ковалевым. Тоже он приезжал тогда. Как раз очень хорошо он с этим нигерийцем отработал. Я так посмотрел, что потом с этим Кайоде у меня тоже пошли спарринги намного веселее. А с Сергеем Ковалевым отработали очень хорошо, польза была.
«У Федора жесткий удар, Александра несколько раз доставал по печени»
— Вы ведь еще тренировались с Федором Емельяненко. А это в какой временной период было?
— А это было все в Санкт-Петербурге, там все вот эти тренировочные сборы у меня проходили, потом мы летели во Францию, там еще тренировались и проводили бои. А в Санкт-Петербурге очень меня тогда впечатлило, что зал далеко от станции метро Лиговский проспект, улица Боровая, обычный двор такой, и там комната — не знаю, как комната быта какая-нибудь. Обычный дом, вообще в жизни не подумаешь, что там зал. Единственное, что там окна закрашены краской. Обычная дверь в подъезд, входишь, там квартиры на втором-третьем этаже, а на первом такая дверь, ты ее открываешь: раздевалка и зал. Там еле-еле ринг маленький влазит, один мешок, второй мешок. И все, там больше ничего нет. Там все тренировались, и там я спарринговал и с Федей, и с Сашей.
— Какой год примерно?
— 2002-й, 2003-й. Может, и попозже. Это еще французская история, я еще в Америку не поехал.
— Вы прямо вместе готовились к боям?
— Нет, приходили мы, допустим, поспарринговаться, пришли, оказался там Федя. Постоим? Постоим. Все, постояли. У меня шел свой тренировочный процесс, у него свои какие-то цели.
— Как спарринги проходили?
— Очень хорошо, всем, я думаю, была польза. Что у него удар тяжелый — это я почувствовал.
— Как человек он вам чем запомнился?
— Так и не пообщались, к сожалению. Он уже тогда был звездой, поэтому к нему не подойдешь просто. Чисто рабочий процесс.
— Получается, не сильно много работали с ним?
— Не, вот один только спарринг. С Сашей чаще, у нас было, даже не знаю, сколько спаррингов, и в разных залах. Не на Боровой, а еще возле казино «Конти» был зал у нас.
— С Александром у вас еще был публичный спарринг в 2009 году за месяц до боя с Гильермо Джонсом, который потом перенесли. А он тогда готовился к дебюту в боксе против Хизира Плиева. Он уже тогда создал АЕ Team — вы прямо в его лагере участвовали?
— Нет, тоже приходили, встречались, в зале тренировались и договаривались на следующий спарринг: хорошо? Хорошо.
— Александр вам чем запомнился?
— Тем, что не сильно он тренировочным процессом увлекался. Пришел он, допустим, тренер у него спросил, когда спарринг. Тот говорит: ну, Валера разомнется, минут 15. Сел на ринг, прошло минут 14, надел перчатки и сразу в ринг спарринговаться (Смеется.). Я краем глаза [смотрю], думаю: вот какой интересный человек. Уверен в своих силах, не нужны ему эти разминки.
— А спарринги жесткие были?
— Да не, нормальные. Думаю, польза была обоюдная. Единственное, несколько раз было такое, по крайней мере, мне так казалось, что в область печени я его доставал. Что он так терпел эти удары.
— То есть не загибался?
— Да, да. Но опять же — это, может, мне казалось, что я попадал. С другой стороны, все-таки видно, когда человек попадает.
«Работаю в садике для детей с церебральным параличом. Морально нелегко»
— Многие боксеры не любят смотреть бои, за исключением тех случаев, когда надо готовиться к сопернику. Вы же рассказывали, что иногда ночами смотрите бокс и не можете остановиться. Когда в последний раз так делали, что смотрели?
— Да, мне очень нравится. Если есть возможность, смотрю. Из последнего... в голове крутится все — и смешанные единоборства, и все подряд. Меня, если честно, до сих пор впечатляет, как Саша Поветкин [бился] с Диллианом Уайтом. Два раза он, по-моему, на задницу сел и потом сам вырубил. Это высший класс, конечно. Когда казалось: все, концовочка, парень его добьет, шансы невелики были. И одним ударом все решил.
— А можете вспомнить свой самый жесткий спарринг, когда один идет вперед, второй идет вперед?
— Таких спаррингов много. Один раз, в начале моей профессиональной карьеры, я тренировался в Санкт-Петербурге, проходил турнир традиционный, по-разному он называется, но прижилось название «Малиновый звон». И на этот турнир в конце апреля приехала не сборная Азербайджана, а просто из какого-то города команда азербайджанская. И у них там был такой неплохой тяжеловес, а у нас здесь тяжеловесов не было до 91 кг. Местный руководитель бокса позвонил покойному Кушниру: так и так, Валеру командировать, чтобы он приехал провести бой такой по любительским правилам.
Тут вся торговля с рынка пришла азербайджанская, они ребята очень громкие. Наши кто-то был, собрались, зал такой не сильно огромный. Страсти кипели, боксировали очень сильно, и пропустил удар, немножко присел. Мне отсчитали нокдаун, я встал и этого парня просто стал забивать. Бам-бам-бам, и судья как бы сказал «стоп», но я еще и после «стоп» пару раз влепил. Такие прямо страсти закипели, что там кто-то в ринг запрыгнул... Но так все нормально, я победил, еще меня дисквалифицировали за этот удар. Такой памятный был бой.
— После «стоп» били — настолько разозлились?
— Да не то что разозлился — там такие страсти закипели! А там ринг не на постаменте, он прямо в зале стоит на полу, и вокруг этого ринга рукой можно взять [и дотянуться]. Народу прямо битком, все в этом ринге. Судья, может, негромко крикнул, там все орали, я не услышал, мне кажется. А может и услышал, просто захотел продолжить.
— До боя с Гильермо Джонсом ваш рекорд составлял 38-2, но с этого поединка будто пошел сильный спад: 10 поражений в последних 16 боях. С чем это связываете?
— С качеством соперников связываю. Ничем я хуже не стал с тех времен, просто всегда найдется кто-то сильнее. Все эти нулевые рекорды — все это до поры до времени.
— Ваша карьера в такое время протекала, в 90-е, нулевые, когда допинг-комиссии были не так совершенны. Вы во многих залах тренировались — были нарушители отъявленные?
— Не, я такого вообще не помню. Вот помню хорошо, что меня впечатлило, когда я боксировал с Гильермо Джонсом в его Панаме, вообще не было никакого допинг-контроля. И к весам никого из моей команды даже не подпустили. Сколько он там весил, неизвестно. Вот так смотришь по записи: выглядит он совершенно по-другому, как боксировал с Денисом Лебедевым. Видно, что покрупнее намного.
— В «Википедии» на вашей странице вас определяют как «российский боксер, джорнимен». Как вы относитесь к этому определению? Считаете его обидным, оскорбительным?
— Я вот до конца не понимаю, что это значит — джорнимен.
— Journey — это путешествие, то есть человек, который ездит и, грубо говоря, боксирует с кем придется.
— Я к этому прозвищу отношусь нормально. Единственное, такой момент, что если джорнимен — это человек, которому пофиг, выиграет он или проиграет, едет просто драться и получить свои бабки, то это не про меня. Я все время ездил только побеждать и всегда надеялся на победу.
— Прошло пять лет после того, как вы закончили карьеру...
— Пять лет я не выходил в ринг, но карьеру я свою не заканчивал.
— Официально вы не объявляли. То есть не исключаете, что можете вернуться?
— Я хочу вернуться.
— В профессиональный ринг?
— Да, да.
— Какие-то переговоры есть?
— Были переговоры, но не сложилось у меня до конца. Но я очень на это надеюсь все равно.
— А вы прямо чувствуете, что готовы именно по физическим кондициям?
— По физическим я, наверное, сейчас вообще в лучшей форме.
— Если представить, кого видите своим соперником?
— Я готов вообще к любому бою, с кем угодно, где угодно и когда угодно. Нет, про «когда угодно» вру (Смеется.).
— С Дациком бы побоксировали?
— Да побоксировал бы. Насчет Дацика тоже с уважением — Орловского же он прибил в свое время по смешанным единоборствам? Серьезный парень.
— Вы говорите, что хотите вернуться — а какие-то шаги к этому делаете?
— Пока никаких не делаю. Но поддерживаю физическую форму и тренируюсь — вот единственные мои шаги.
— Сейчас вы тренируете начинающих?
— Да, группу здоровья.
— А чем-то еще занимаетесь?
— Еще детей тренирую и работаю физруком в садике для детей с церебральным параличом. Это очень серьезно и морально не очень легко. Но стараюсь быть полезным этим ребятам. Меня инструктируют, как и что проводить, и с ними занимаюсь.
— В одном из старых интервью высказывали опасения по поводу того, чем будете заниматься после завершения карьеры. А удалось деньги, которые заработали, вложить во что-то?
— Нет, не удалось (Смеется.). Благо, что квартиру город нашей семье выдал — все хорошо у нас.
