«Поплакал тихонько за занавесочкой, вернулся — и «убил» Петросяна!» Борису Спасскому — 85
В 2016 году десятый чемпион мира по шахматам стал героем «Разговора по пятницам». Приводим отрывок интервью, полностью его можно прочитать здесь.
— Вы рыдали, проиграв Талю в Риге. Но почему прослезились во время победной партии с Петросяном?
— Эмоциональное перенапряжение. Поплакал тихонько за занавесочкой, вернулся — и «убил» Петросяна! А в Риге дал волю чувствам по пути в гостиницу. Встретил Давида Гинзбурга, шахматного журналиста. Восемь провел в ГУЛАГе, дружил с моим секундантом Толушем. «Не расстраивайся, — сказал Давид. — Я знаю, что будет дальше. Таль пройдет межзональный, турнир претендентов, победит Ботвинника, проиграет матч-реванш... А тебе еще играть и играть!»
— В точку?
— Абсолютно! Мое восхождение только начиналось. Хоть я не максималист, никогда не было цели стать чемпионом мира. Все само собой. Поднимался наверх, словно тесто на дрожжах. Если посмотрите фотографии 1969-го, когда в матче на первенство мира со второй попытки одолел Петросяна, увидите, какая там кислая рожа.
— Почему?
— Понимал — наступает трудное время. Ответственность колоссальная, а помощи никакой. Для меня эти годы — самые несчастные!
— Чемпионские?!
— Да! Вы не представляете, какое испытал облегчение, когда звание отошло к Фишеру. Честно, этот день не окрашен для меня в черные цвета. Наоборот, сбросил тяжелейший груз — и выдохнул.
— Есть поражение, о котором можете сказать — самое обидное?
— 1961-й, партия с Полугаевским. От победы отделяли два хода. Лева «погибал» и не скрывал этого. Метался за доской, время на исходе. Вот-вот упадет флажок. Как вдруг — паралич. Называю это состояние: «Чур меня!» Нервные перегрузки обернулись заторможенностью. Я упустил даже ничью! В результате изменилась картина в шахматном мире.
— То есть?
— Если б обыграл Леву, автоматом вышел бы в межзональный, затем в турнир претендентов. Уже тогда мог бы побороться за звание чемпиона мира.
— В интервью обронили, что не считаете себя гениальным шахматистом.
— Хм... Не помню такого.
— Хорошо. Кто для вас — гений?
— Лучше скажу не о гениях, а о любимых шахматистах. Пол Морфи. Гари Пильсбери. Михаил Чигорин. Александр Алехин. Александр Дмитриевич Петров, дедушка русских шахмат. Миша Таль. Все трагики.
— Чем Таль особенный?
— Анализировали позицию, где он жертвовал фигуры направо и налево. Говорю: «Миша, так не бывает». Он пожимает плечами: «Знаю. Но мне хочется». В этой фразе — стиль Таля, ярко комбинационного шахматиста.
На столетии Кереса рассказал случай. Турнир в Германии, играли на первой доске. Я — от Золингена, Таль — от Берлина. Перед началом партии он повернулся вокруг своей оси: «А где мои евреи?» У него там была куча приятелей из эмигрантов. Но в тот момент, как назло, никого. Надо Мишу выручать. Я тоже огляделся по сторонам и воскликнул: «А где мои русские?» Таль оценил. Взял потом под локоток, у барной стойки выпили по рюмке водки. Однажды я спас ему жизнь!
— Каким образом?
— В Болгарии советская команда выиграла чемпионат мира. Ближе к полуночи решил зайти к Мише. Из приоткрытой двери валит дым, он спит на тлеющей подушке. Бычок кинул мимо пепельницы и уснул. Запросто мог угореть. Я схватил графин, налил воды в ванной, все потушил. У меня с куревом тоже связана неприятная история.
— Какая?
— Линарес, решающая партия с Яссером Сейраваном. Я беспрерывно курил и пил кофе. Партию отложили. По дороге в номер упал в обморок, разбил голову о мраморный пол.
— Из-за чего обморок?
— Организм ошалел от табака с кофеином и сказал: «Стоп». Когда очухался, прилег на кровать, расставил отложенную позицию. Наутро дожал Сейравана. Благодаря этой победе обогнал Карпова и занял первое место.
— С сигаретами завязали?
— Позже, в 1975-м. Проиграл в Вене, несмотря на хорошее положение, австрийскому гроссмейстеру Андреасу Дюкштейну. Задумался: как поражение обратить в победу? Вспомнил мамин совет: «Бросай курить!»
— И что?
— С того дня — ни одной сигареты! Сначала было тяжеловато, постоянно снилось, что курю. Просыпался и радовался: какое счастье, что это сон.
— Карпов рассказывал, как вы припарковали свой иностранный автомобиль возле Спорткомитета на месте Павлова. После чего тот распорядился не делать поблажек шахматистам при получении гонораров за границей.
— Да? Странно. Что-то не припоминаю такого эпизода.
— А теннисист Метревели уверял, что лишь у вас и у него были в той Москве спортивные «Форд Мустанг».
— Вот это — правда! Был «Мустанг» — но после развода с женой Ларисой отошел к ней. Быстренько продала каким-то грузинам. Женщина практичная.
— Хорошая машина?
— Не выдающаяся. Обычный «автомат». Мне этот «Мустанг» должны были прислать американцы — я попросил, чтоб доставили в Гамбург. Там таможня. Хозяин команды Золингена, мой друг, отправил за автомобилем своего клерка. Уже в Золингене за руль сел я — и поехал через всю Европу в Москву.
— Без приключений?
— Один раз уснул на дороге. Приключение?
— Еще какое.
— Это в Восточной Германии. Спасли «шашечки», которые были вдоль немецких обочин. Если водитель засыпает, скатывается туда, издают звук под шинами. Я мгновенно встрепенулся. За мной ехал приятель — перегонял в Москву «Мерседес» для какого-то араба. Говорю: «Коля, не могу. Ложусь спать».
— Историй про вас насобирали мы много. Вот еще: пригласили на комиссию с участием старых большевиков. Вы приехали на розовом «Вольво», в желтом шейном платке. Произнесли: «Я вашу газету «Правда» не читал и читать не собираюсь». После чего вас месяцев семь не выпускали за границу.
— Помню другое — пришел на встречу с начальниками в желтых вельветовых штанах. Косились с подозрением... А желтого платка не было.
— Как и розового «Вольво»?
— «Вольво» был темно-синий. Замечательный автомобиль, с «Мустангом» никакого сравнения! Продал другу-танцору...
— Махмуду Эсамбаеву?
— Нет. Хотя Эсамбаева тоже знал. Тот «Вольво» я купил прямо в аэропорту Амстердама, где давали скидку в 30 процентов. До Зигена машину мне перегонял Эйве.
— Президент ФИДЕ? Уровень!
— А что такого? Мы дружили, он сам предложил помочь. Потом я усадил в автомобиль Кереса с Марией Августовной — и совершили чудесное путешествие северным путем Зиген — Вильнюс.
— В радость были такие маршруты?
— По Европе ездил с удовольствием. Нравилось рассматривать маленькие города, общаться с людьми — даже из дорожной полиции. Водил лихо, а в Польше штраф за превышение скорости — почти сто марок. Пытался торговаться: «Пан инспектор, это дорого, так не можно!» В ответ: «Пан водитель, можно, можно...»
Был и печальный опыт. Играл на турнире в Пальма-де-Мальорке с Петросяном и Корчным. Возвращались через Париж. Жили на окраине, возле Венсенского леса, о котором Шекспир писал. Петросян и Корчной вытащили списки, что надо купить. Бегали по магазинам, искали кофточки, штанишки.
— Вы — нет?
— У меня идея была другая. На Елисейских Полях увидел в салоне шикарный белый «Ситроен». Зашел и купил. На таком Фантомас улетал. Разогнался и — фьють...
— Фантастика. Для человека с советским паспортом.
— Но покупать «Ситроен» было страшной глупостью! Перегнать сразу не мог. Менеджер салона еще спросил: «Зачем выкладываете такую сумму? Оставьте 500 долларов залога...» Но я настаивал: «Э-э, нет! Берите все!» Прошло время, понял, что машину забирать не хочу. Ни к чему она мне.
— Нужно возвращать деньги.
— Это растянулось на пять лет. Помог один голландец — обо всем договорился с представительством «Ситроена». Мне 500 долларов сверху вручили.
— Получается, удачно вы вложились.
— Я их назад отослал. Решил, что французы ошиблись, — а мне лишнего не надо.
— Говорили, на ваших автомобилях был номер 64-64.
— Вранье. Никогда у меня не было особенных номеров.
— Кто еще из гроссмейстеров ездил на иномарке?
— У Петросяна был «Мерседес», у Кереса — «Шевроле». В советской Москве можно было что угодно купить через УПДК.
— Управление дипломатического корпуса?
— Да. Из посольств списывали довольно приличные машины, еще долго бегали. Я все уговаривал Толю Ромашина: «Давай куплю тебе американское грохоталово? «Форд Импала» — о-о-огромный такой сундук...» У Толи глаза округлялись: «Боже упаси! Меня в театре съедят!»
— Ромашин интересовался шахматами?
— Нет. Что не мешало общаться, выпивать. И в Париже встречались, и в Москве. Я очень любил Ромашина, это был настоящий друг. Блестяще сыграл Николая II в фильме «Агония» у Элема Климова. Погиб Толя нелепо: пилил дерево на даче, им и придавило. Жуткая смерть!
