Лучшее-2017. Владимир Кудряшов: русский танец у Рейхстага
***
– Где застала война, Владимир Владимирович?
– В Москве. 15 июня 1941 года я окончил балетную школу при Большом театре, зачислили в труппу. А через неделю – война. Мы-то, молодые, сразу пожелали на фронт…
– Что помешало?
– Так вышел приказ Сталина! Ольга Лепешинская – его любимая балерина – обратилась к Иосифу Виссарионовичу: "Что делать с балетом? С театром?" И он написал фразу, которую нам зачитали на собрании: "Артистов Большого театра на фронт не брать. Они нам понадобятся после победы над Германией". А наши войска в тот момент отступали, откатились почти до Москвы.
– Куда вас отправили?
– В октябре эвакуировали в Куйбышев. До этого рыли укрепления, дежурили на крышах, тушили зажигательные бомбы. Параллельно шли репетиции, спектакли.
– Народ ходил?
– Полно! Преимущественно – солдаты. Госпиталь Бурденко был забит ранеными. Там маленький зал, сцена – артисты Большого театра приезжали регулярно. Господи, даже сейчас тяжело вспоминать. У кого-то рук нет, у кого-то – ног. Некоторые солдатики слепые, с повязками на глазах. Оперу-то слушают, а нам еще танцевать перед ними!
– Они что-то рассказывали?
– Хотелось подойти, подбодрить, но нас предупредили: не надо вступать в разговоры. Их только расстроит – он вот такой с фронта вернулся, а ты здоровый танцуешь, с расспросами лезешь. Неприятно!
– Под бомбежку попадали?
– Бог миловал. Иногда спектакли шли под вой сирен воздушной тревоги, но со сцены никто не уходил. Как-то немецкие самолеты сбросили несколько фугасных бомб. Одна разворотила здание ЦК партии на Старой площади, вторая – театр Вахтангова на Арбате. Еще в Большой метили, туда, где кони.
– Покрушило коней?
– Нет, сбоку ухнула. Большой был замаскирован, под лес оформили. Артисты не пострадали.
– Паника в Москве была?
– 16 октября – страшная! Иду из театра по улице Горького – все бегут! Какие-то повозки, лошади, грузовики, набитые доверху! Эвакуировались, кто как мог. Немец – вот он, на самых подступах. Нам в тот день объявили: "Завтра к часу дня на Казанский вокзал, с собой взять маленький чемоданчик". Погрузили в плацкарт, два паровоза потянули. Состав длиннющий – 23 вагона. Последний – с продуктами.
– Рядом тоже артисты ехали?
– Три великих дирижера – Хайкин, Мелик-Пашаев и Самосуд. А еще – Арам Хачатурян и Дмитрий Шостакович!
– Уступили классикам нижнюю полочку?
– Я-то был на верхней. Классики – внизу. Сейчас по железной дороге в Куйбышев – меньше суток, а мы девять дней добирались. Пропускали военные эшелоны.
– В пути опасное случалось?
– Поезд останавливается: "Все из вагонов! Лежать в поле!" Фашистские самолеты летят, с крестами. Вой зловещий. Но не бомбили. Что-то для них было интереснее нашего состава. Проходит минут сорок, слышим: "По вагонам, поезд следует дальше!" Шостакович поднимается, отряхивается от земли. Хачатурян тоже.
– Шостакович обожал футбол. Вел таблицы каждого чемпионата, называл их "гроссбухи".
– Я годы спустя об этом узнал. Тогда мы футбол не обсуждали. Мне другое запомнилось – слякотно, он в калошах ходил. Вот эти калоши намертво в память впечатались! На полустанках меня посылали за кипяточком: "Голубчик, давай, бегом". Из вагона с питанием разносили каждые два дня пачку чая, хлеб, кусочек сыра и колбаски. На всех нас.
– О чем с Хачатуряном и Шостаковичем беседовали?
– Арам Ильич так в нос говорил, басом… Веселый человек, хороший. Талант! Балет "Спартак", "Гаяне" – гениально! Дмитрий Дмитриевич немножко странный был, молчаливый. Возвращается в вагон – калоши оставляет на перроне. Не может в них зайти в помещение. А я подбираю – поезд-то укатит! Он сядет, задумается. Достанет нотную бумагу – и пишет, пишет…
– Что писал?
– Знаменитую Cедьмую симфонию, которую потом исполняли в блокадном Ленинграде! Но сначала мы ее слушали в Куйбышеве. Играл оркестр Большого театра, дирижировал Самосуд.
***
– В Куйбышеве был правительственный бункер. Знали?
– Понятия не имели, что он вообще существует! Это ж тайна! Помимо Большого в город эвакуировали дипкорпус, семьи членов ЦК. Поселили нас в школе, классы разделили перегородками из простынь.
– С фронтовыми бригадами выезжали на концерты?
– Постоянно! Кто-то в окруженный Сталинград летал, но вот нас за линию фронта не отправляли. В самом Куйбышеве ездили в госпитали, шефские концерты для раненых – это святое! Выступали, когда в театре не было спектаклей. Людей не хватало, так мы сами в гардеробе стояли, принимали пальто. Вчера ты танцуешь – а сегодня уже у вешалок. Все удивляются: что за молодые люди?
– Куйбышев бомбили?
– Ни разу. Пробыли там до сентября 1943-го. Когда в войне наступил перелом, нас обратно на трех теплоходах повезли по Волге. Семь суток – до Химок. Подходим, толпа встречает, крики: "С возвращением великого театра в столицу нашей родины!" Большой еще в драпировке был от налетов, как раз снимать начали эту ткань.
– До конца войны находились в Москве?
– Да. Театр полной грудью дышал. Народу в городе мало, но в Большом аншлаг был всегда! В занавесе две дырочки, перед спектаклем открываешь глазок, смотришь. Ни единой проплешины в зале! Хоть и темно, публику различаешь. А 3 мая 1945-го я танцевал у Рейхстага.
– Вот это да.
– Накануне вызвали к начальству: "Завтра шефская бригада отправляется в Берлин". К подножию Рейхстага, над которым уже развевалось Знамя Победы. Летели на Ил-14 – Марк Бернес, Лидия Русланова, ее муж, конферансье Михаил Гаркави, Петр Алейников… Из Большого – бас Максим Михайлов и одна балетная пара – я с Сусанной Звягиной. Принимали нас очень тепло.
– Что исполняли?
– Русский танец, который поставил когда-то балетмейстер Василий Вайнонен. Метрах в тридцати от Рейхстага свели два грузовика кузов к кузову, постелили ковры. Даже не представляю, сколько там было солдат!
– Сотни?
– Тысячи! Вокруг все горит, дымка в воздухе. Война ж еще не закончилась, люди продолжали гибнуть. Офицеры рассказывали, что много бойцов полегло при штурме Рейхстага, на втором этаже, на третьем. Я думал: какой ужас – пройти всю войну и несколько дней не дожить до победы.
– Было искушение оставить надпись на Рейхстаге?
– Что вы! Да и не подпускали нас к стенам. Дали два концерта и вернулись в Москву. Маршал Чуйков вручил нам медаль "За взятие Берлина".
– Сусанна Звягина – легенда Большого. Руководила фронтовой бригадой артистов, в 1943-м наградили орденом Красной Звезды.
– О войне вспоминать не любила. Это была необычайно красивая женщина, великолепная танцовщица. Умерла в 2006-м. А через два года – дочь, тоже Сусанна, работала в мюзик-холле. Жена Саши Мальцева. Он долго не мог прийти в себя после ее смерти. Горевал страшно. Говорил: "Дядя Володя, жить не хочу!" Я пытался найти какие-то слова, успокаивал.
– Сейчас у Мальцева новая семья.
– Жизнь-то продолжается… С Маргаритой – в гражданском браке. 20 апреля поздравлял Сашу с днем рождения, 68 стукнуло.
