"Человек схватил молоток и расколотил лицо Стрельцову. Испортил памятник"
За "Торпедо" - С 1945-го
Судьба дарит такие встречи!
Вижу на торпедовском сайте – чествуют высоченного старика. Это кто ж такой? Знакомое лицо! Вчитываюсь: "Бывший директор Ваганьковского и Новодевичьего кладбищ Юрий Чапчук, 86 лет…"
Вот это болельщик так болельщик. Звоню товарищам из "Торпедо" – те рады помочь:
– Чапчук – наше знамя…
Рассказы обещают быть занимательными. Вот только Юрий Георгиевич разболелся, угодил в реанимацию – но, оказавшись дома пару недель спустя, рад гостям. Пусть встает пока с большим трудом, но надеется на любимое "Торпедо" этим летом выбраться.
– Я ж с 45-го года за них болею! – поднимает палец.
Я как стоял – так чуть и не сел мимо стула. А Юрий Георгиевич приосанился на подушке, восклицательные знаки в его рассказах преобладают:
– Каких людей видел – Сашу Пономарева! До чего хороший футболист был, ох! Специально с уроков сбегал – посмотреть на него. Удар необычайной силы! Эх, поздно я на Ваганьково пришел…
– Это почему?
– Да не так бы Александра Семеновича положили.
– Плохо положили?
– А что ж хорошего? Вы его могилу видели?
– Где-то в глубине.
– Да затолкали под самый забор, там уж речка рядом. Это могли сделать только те, кому по фигу футбол!
Это прозвучало как самое лютое обвинение. А голос моего героя, забывшего о хворях, все креп:
– Я случайно наткнулся – обалдел…
– Вы бы нашли место в центре?
– Да о чем разговор? Конечно! Вот Арканов, болельщик "Торпедо", скончался – а я уже на Ваганьковском не служил. Ему бы точно место нашел. А так – отвезли куда-то на Введенское. Вы его знали?
– Немного.
– Чудесный человек. Мы как-то после матча "Торпедо" выходили с Восточной, рядом оказались. Так в толпе и познакомились. Стали дружить. У меня рост-то какой?
– Кстати – какой?
– 210! Выделяюсь из толпы. Потом встану – убедитесь. Можете измерить. У "Торпедо" изумительные болельщики. Один, доктор Олег Терман, за командой ездит на выездные матчи, какие-то календари печатает. Болельщик в третьем поколении. А меня и вовсе от смерти спас! Стоило пожаловаться: "Что-то неважно себя чувствую…" – тут же уложил к себе в отделение, занялся мной. Еще есть такой Тихомиров Борис Сергеевич. 90 с лишним лет – а до сих пор ходит на стадион!
– Вы-то тоже ходите.
– Меня возят, машину присылают. Здоровья нет, а на стадион так хочется… Просить неудобно, так торпедовское начальство само звонит: "Когда прислать автомобиль?" Молодцы, отвезут – привезут. Удивительно, что молодые ребята такой интерес ко мне проявляют. Не старики. Вася Петраков, пресс-атташе Руслан Маслюк…
Мамай все папой прикрывался
– Новый сезон интересный будет.
– Я прямо живу этим! Главное – встать на ноги. Сейчас в молодого футболиста только влюбишься – все, увели. Уже не в "Торпедо". Сергеев мне нравится, Соломатин хороший был мальчишка. Ну и Шустиков-младший – прекрасный парень. А Мамай какой славный был! Бедовый! Все папой прикрывался.
– Это как же?
– А говорил: "Вот папа приедет, я с вами со всеми разберусь". Новое начальство – просто молодцы, вдохнули жизнь в команду. Стадион вот строят. Тукман-то вообще кошмар, что творил. Как его только не посадили? А нынешний хозяин на микроавтобусе всех своих детей привозит на стадион. Сколько у него – восемь?
– 23.
– Ох! Все сидят на матче. Там и приемные есть. Видно – заинтересован. Мы с женой молимся, чтоб "Торпедо" было в порядке. Она тоже болельщица.
"Стрельцова я и хоронил…"
– Стрельцова при вашем директорстве хоронили?
– Я и хоронил!
– Знакомы с ним были?
– А как же? Была у торпедовцев сапожная мастерская прямо на Восточке, недалеко от стадиона. Эдик туда заглядывал. Ну и там позволял себе чуть-чуть. Меня тоже туда приглашали. Ну и начали общаться. Последнюю встречу хорошо помню.
– Что было?
– Я уже на Ваганьково работал. Вдруг Эдик на пороге появляется: "Юра…" – "Чего?" – "Меня не станет – ты уж захорони у себя".
– Вы и устроили все в лучшем виде.
– Отвечаю ему: "Да ты живи, Эдуард! Не думай об этом! А если, не дай Бог, что случится – сделаю все как надо…" Видимо, он знал, что дело к концу. Не стало через несколько месяцев. Я как узнал, сразу же беру документы и лично еду в Моссовет. Никому это дело перепоручить не мог.
– Мне-то казалось, куда директор кладбища пальцем укажет – там и похоронят.
– Нет, что вы?! Все надо было согласовывать! Знаете, за что мой предшественник Олег, хороший парень, с Ваганьковского кладбища вылетел?
– За что?
– Высоцкому такое место предоставил – вскоре после похорон предъявили, что будто "неправильно захоронил". Без разрешения. Сняли, выпроводили на пенсию. Получается – из-за Высоцкого. А хороший дядька был этот заведующий! Часто в гости ко мне приходил, чай пили.
– Так что со Стрельцовым?
– Еду в Моссовет к самым большим людям, те насторожились: "Что это ты так просишь за своего футболиста? Родственники много денег принесли?" Да вообще ничего не принесли, отвечаю. Просто у меня портрет Стрельцова дома под иконой висит.
– Что-то не вижу я эту икону.
– Да наврал! Ничего у меня не висело. Просто надо было впечатление произвести – я и произвел. Те переглянулись, пошептались: "Ну ладно. Хорони". Я лично с заместителем ходил, искал место. Отыскал хорошее, прямо возле колумбария. На день раньше там артиста Буркова закопали, а сейчас неподалеку Исаев, Маслаченко, Парамонов, Старостин…
– Если б не вы – отвезли бы Стрельцова куда-то на Востряковское?
– Даже знаю куда – не на Востряковское, а на Троекуровское. В то время на Ваганьково уже почти никому места не давали, тяжело было с этим делом.
– В самом деле ничего родня за место не дала?
– Абсолютно ничего. Семья-то совсем небогатая, откуда у них? Жена была… Как же ее…
– Раиса.
– Да, Райка. Такая бедовая. Веселая! Потом поехала на курорт в Сочи с новым мужем – там умерла.
– Что ж ее рядом со Стрельцовым не похоронили?
– Даже разговора не было. С памятником-то Стрельцову история вышла!
– Что за история?
– Как-то подручный скульптора явился в мастерскую, стал просить денег за работу – а ему отказали. Так разъярился – схватил молоток и расколотил Стрельцову на памятнике все лицо. Испортил памятник!
– Пришлось заново все делать?
– Не все, а часть. А как исправишь?
Папа Высоцкого не переносил Марину Влади
– Если б от вас зависело, какой памятник будет Стрельцову, – что придумали бы?
– Да этот хороший, мне нравится. Как и Высоцкому. Родственники спорили, Марина Влади хотела какой-то метеорит установить на могиле. Каждый по-своему с ума сходит. А мне этот нравится! Мы с отцом Высоцкого очень хорошо дружили. Офицер, справедливый такой. Ходил, орал постоянно. Ой, я его успокаивал! Потом жена у него умерла, а там и сам отъехал. Ему тоже место нашел на Ваганьково. Только не рядом с сыном, чуть подальше.
– Как-то Любимов пригласил его поговорить о сыне – надо, мол, спасать от пьянства. Тот ответил: "Я с этим антисоветским ничего общего иметь не желаю!" Встал и ушёл.
– Да, он к сыну относился сложновато. Казалось, ему все равно. Но особенно запомнилось – Марину Влади он вообще не переносил. Все говорил: "Это такая тварь, из-за нее Володя начал наркотики принимать".
– Помните Юрия Золотова, легендарного начальника команды "Торпедо"?
– А как же?! Я его и хоронил – на Ваганьково!
– Так Юрий Васильевич рассказывал – видел как-то на могиле Стрельцова ту самую женщину, которую Эдуард якобы изнасиловал.
– Что-то я не слышал. Не очень в эту историю верю.
– Сейчас слышите фамилию "Стрельцов" – в каких обстоятельствах всплывает в памяти? Как выглядит, что говорит?
– Сразу вспоминаю, как его впервые увидел после отсидки. Играли в Балашихе, Эдик вышел за какую-то нашу цеховую команду против Горенок. Народищу пришло – кошмар! Не протолкнуться!
– Вы-то прорвались?
– Каким-то чудом. Гляжу – совсем другой человек, будто не Эдик. Тяжелый, с залысинами. Ну, думаю, потрепало парня… К нему из Москвы делегации ездили, навещать. Продукты возили.
– В Вятлаг?
– Нет, его уже в Тульскую губернию перевели. На "химию".
– Вы говорили, предшественника вашего убрали из-за Высоцкого. Быть при советской власти директором Новодевичьего или Ваганьковского кладбища – это круче, чем членом Политбюро. Представляю очередь за вашей спиной.
– Да, было дело. Уважали все. Поклонялись.
– Главная сложность в этой работе?
– Честность!
– Это как понимать?
– А чтоб никого не "кинуть", все по-человечески было. Только тогда долго работаешь. Могли и меня "кинуть", запросто. Пообещать – и не принести. Не заплатить. Пожаловаться. Куда только на меня не жаловались! Каждый день!
– На что жаловались?
– Из-за трех рублей могли в Моссовет отправиться. Хотя я старался всех успокаивать, обаяния хватало. Приятель мой был директором крематория на Николо-Архангельском. Приехал к нему инспектор, сразу в крик: "Что творите?! Посмотрите, какой черный дым идет! Разве так положено?" Тот вышел, посмотрел. Сейчас, говорит, одну минуту. Звонит в котельную: "Валька, японский бог! Ты дым видела? Сколько раз я тебе говорил – в резиновых сапогах в печь не засовывать, стягивай их!" Могли в кирзовых сапогах в гроб уложить.
Гнилая штанга
Юрий Георгиевич улучил момент, когда жена отошла на кухню, – и выдал лихо закрученную частушку. В которой матерно переплелись и "Торпедо", и "Шахтер", и внезапная "Даугава".
Я замираю – а Чапчук доволен эффектом, весьма доволен.
– Я все слышу! – сообщает с кухни Ирина Петровна. Но сказанного не вернуть.
– В 50-х годах "Торпедо" хреново играло, – подытоживает с задором Чапчук. – Вот такое и сложили. 70 лет прошло, а сидит в голове!
– Самый потрясающий матч вашей юности?
– Это 47-й! Или 48-й?
– Не важно. Что было?
– Мое "Торпедо" проиграло "Динамо" – 0:7. Сергей Соловьев за две минуты забил нашим три гола. Я сидел и плакал. Слезы ручьями! Даже сейчас плачу, если "Торпедо" проигрывает. А что тогда было – просто ужас. Вот ведь интересно – когда за день по 150 гробов перед глазами проплывало, держался. А на футболе не могу, текут слезы проклятые… В наше времена такие люди играли – штангу могли мячом переломить!
– Да будет вам, Юрий Георгиевич.
– Я вам что вру, что ли? Ломали, своими глазами видел! Играли "Локомотив" с "Торпедо". Матч был на стадионе "Динамо". Так торпедовский полузащитник Морозов расколотил штангу!
– Металлическую?
– Нет, еще деревянные были. Гнилая оказалась, наверное. Но все равно – как надо было попасть!
– Что делать?
– Кто-то побежал на запасное поле, выкапывали оттуда и несли. А зрители сидели и ждали. Все счастливы: когда такое увидишь? Наши выиграли 2:1! Даже считать не хочу, сколько лет прошло. Помню, будто вчера было.
– 0:7 – худший матч "Торпедо" на вашей памяти?
– Нет, был период, когда "Торпедо" не приняло молодого тренера Бескова. Просто "плавили"!
– А вы чувствовали в нем тогда большого тренера?
– Да! Костя хороший человек!
– Если б можно было пересмотреть любой матч "Торпедо" из прошлого – какой выбрали бы?
– Финал Кубка 68-го – когда Эдик Стрельцов пяткой мяч откинул назад, а Юра Савченко забил. Выиграли всего 1:0 у "Пахтакора", но футбол был потрясающий. Красота! Радость переполняла! Не знаете, осталась запись этого матча?
– Едва ли.
– Жалко…
"Пили в "Торпедо" часто – зато помногу"
– Любимый ваш футболист в этой команде – за все-все годы?
– Агустин Гомес! Это был такой игрок! Его пройти было невозможно. Я второго такого не знаю. Как увидел этого футболиста – за ним ходил как собачка. Куда он, туда и я. Он поднимается на стадионе, идет куда-то – и я следом. Мальчишкой даже на юг за "Торпедо" рванул.
– В Сочи?
– Ага, в Сочи. Жили они в гостинице "Волна", на побережье. Я лазил по окнам – подглядывал, как они там живут. Мне было очень интересно!
– Что увидели?
– Как в бильярд играют. Внутрь-то не пускали.
– Ну и правильно – мало ли что могли увидеть. Недавно отыскал в Гагре Георгия Сичинаву, так тот припомнил: "Ни одна команда так не пила, как "Торпедо". Никто за ними угнаться не мог!"
– Это правда! Они пили часто – зато помногу. Но как играли-то при этом, а? Удивительное дело…
– С Козьмичом были знакомы?
– А как же?! На каких-то похоронах нас познакомили. Козьмич с какими-то начальниками приехал место выбирать, а я чем-то помог. Так и сошлись. Но я как к тренеру к Иванову не очень относился.
– Почему?
– Очень уж орал на моего любимца Гицелова. Самый недооцененный футболист "Торпедо"! Еще на Ширинбекова. Даже на Полукарова. Не давал спуску!
– "Торпедо" могло дорогих клубу людей взять в поездку. Вас брали?
– Никогда. Я и не просил, не лез туда. Это сейчас бы меня называли "vip-болельщик", в самую почетную ложу сажали.
– В гостях бывали?
– Это да. У Тукмана бывал, у доктора Прояева.
– Живой он?
– Да. Только отошел от футбола, вообще человека не видно.
Кепка Отарика
– Стрельцову вы лично отыскали место на кладбище. А Льву Яшину?
– Тоже! Точно так же ходил по кладбищу, искал, где Льву Ивановичу упокоиться. Чтоб достойно было. Взгляд упал на площадку перед самым колумбарием. Осенило: "Вот!" Поляна большая, нетронутая. Никого там прежде не хоронили – и здесь Лев Иванович первым стал. Потом Талькова рядом положили.
– Какие-то документалисты с камерой забрались прямо на крышу колумбария. Оттуда снимали, как гроб опускают в землю, как засыпают… Вы позволили?
– Меня никто не спрашивал. Я и не стал бы запрещать. Нужно? Да пожалуйста!
– У вас же наверняка спортсмены работали могильщиками.
– Кем-кем?
– Могильщиками.
– У нас на кладбище говорят не так.
– А как правильно?
– "Копатели". У меня из спорта много было таких – почему-то в основном бывшие хоккеисты ЦСКА. Сашку Альметова хорошо помню, копал могилы. Игорь Численко был копателем какое-то время. Лица многих спортсменов помню, а фамилии куда-то уплыли.
– Это считалось – престижная работа?
– Денежная. Очень престижная! Я секрет раскрою – за каждую могилу копатель получал 5 рублей. Это официальная ставка. Так они что делали? Вот вырыли, работу закончили. Берут адрес тех, кто хоронит, – и идут: "Добавьте". Те доплачивают, куда деваться. В такой момент никто не торгуется. А добавить-то могли сколько угодно!
– Татьяна Тарасова рассказывала, как отцу на Ваганьково отказывались копать могилу – пока не доплатит. Вышел большущий скандал.
– Я работал в это время – и никакого скандала не было. Все болтовня! Татьяна лично мне дала 100 долларов. Чтоб нормально все прошло. Да многим я помогал – тому же Кобзону… А вон кепка висит, видите?
– Что за кепка?
– Это от Отарика (Квантришвили. – Прим. "СЭ") подарок, до сих пор ношу…
– Его тоже провожали.
– Когда хоронили Отари Витальевича, приехал отец откуда-то из Грузии. Чуть не упал, увидев могилу старшего брата Амирана. Не знал, что одного сына уже застрелили!
– Ну и дела.
– Похороны Квантришвили – самые большие, какие только видел на Ваганьково за столько лет. Не протолкнуться! Организовано все блестяще, культурно. С кем меня только кладбище не знакомило. Однажды Кобзон приезжает – нужно место для приятеля, миллионера. Я все устроил, помог.
– Где?
– Недалеко от Олега Даля, подзахоронили в какую-то старую могилу с урной. Кобзон сам получал разрешение. Я место давал для боксера Коротаева, которого застрелили в Америке.
– Такое место нашли на центральной аллее, что, видимо, просил за боксера кто-то очень могучий.
– Отарик и просил! Пришел в кабинет, сел напротив: "Юр, надо захоронить". Я такому человеку лишние вопросы не задавал, надо – значит надо. Вместе ходили, выбирали. Лучше места не найти – прямо при входе, главная аллея! А через несколько месяцев самого Отарика застрелили.
– Про самого себя не говорил – хочу, мол, лежать здесь же?
– Нет, никогда. Отари Витальевич совершенно не собирался умирать. А дядька был бесподобный! Обалденный! Честный, порядочный. Но особо к себе не подпускал. Серьезный мужик, что говорить. Ездил на старой BMW сам – ни водителя, ни охранника у него не было.
– Кое-кому могли не понравиться почести, с которыми хоронили вора в законе.
– А с меня что взять? Документы принесли из Моссовета со всеми подписями! Мое дело – закопать. Не придерешься.
Дуло в задницу
– Известный борец мне рассказывал: у Квантришвили за спиной стояла коробка из-под телевизора, набитая деньгами. Приходят просители, ветераны борьбы – Отари Витальевич, не глядя, достает пачку…
– Мне что запомнилось? Отарик всегда сам приходил, когда нужно было место. Хотя мог бы прислать кого-то. Даже когда Амирана, брата, застрелили, приехал, положил документы мне на стол – я молча подписал…
– Отказали ему хоть раз?
– Ни разу. Таким людям лучше не отказывать. Зачем злить?
– Хоть кому-то из спортсменов не смогли пробить место?
– Всем пробил. Если кому-то отказывали – то в Моссовете. Я-то мог бесхозную могилу найти, в нее положить.
– Это кого ж так положили?
– Дочку Якушева. Сашка сам пришел – на нем лица не было. Просто убитый, в ужасном состоянии. Показал ему место: "Подойдет?" Он кивнул. Как раз бесхоз, никого не было. А хоронили девочку в закрытом гробу, не открывали.
– Как-то наткнулся на совершенно заброшенную могилу бывшего футболиста ЦСКА и сборной СССР Эдуарда Дубинского – тот умер после полученной на футбольном поле травмы в 35 лет.
– Мы как-то старались следить, все поправляли. Если родственники не появлялись. Часто бывало иначе: у знаменитого футболиста "Динамо" Василия Трофимова умерла жена – так он чуть ли не каждый день ходил на кладбище, так скучал. Потом и его самого рядом положили.
– Вы же и на Новодевичьем работали?
– Десять лет был директором! Попробуй продержись столько. Всем надо было угодить! А через какие я угрозы прошел!
– Через какие?
– Да какие угодно. "Застрелим", "самого закопаем"… Приходили, пистолет клали на стол. Это еще ничего – могли перед физиономией дулом покачивать: "Давай, делай. А то прямо здесь грохнем".
– А вы?
– Я спокойно ему: "Ты эту штуку убери. Сейчас позвоню – и тебе ее дулом в задницу засунут". Люди как-то опомнились. Но вообще повторялось несколько раз.
– Страшно?
– А я об этом не думал! Почему-то большого впечатления не производило. Несколько лет назад в больнице лежал возле Новодевичьего, в какой-то праздник разрешили выйти. Ладно, думаю, прогуляюсь с женой. Захожу, работники кладбища меня увидели – набежали, обнимают: "Юрий Георгиевич! Как себя чувствуете?" Копатели, девчонки из бухгалтерии. Слышу, кто-то спрашивает: "Это кто?" – "Наш бывший директор. Так его любили!" Но мне Ваганьковское больше нравилось, чем Новодевичье. Какое-то домашнее. Хотя загадочного много – могила Соньки Золотой ручки, склеп Щелоковых…
– Что ж ушли с Ваганьковского?
– А нервы уже не выдерживали!
– Чего не выдерживали?
– Несправедливости. Пришла одна женщина вроде как помощницей ко мне – и начала крутить-вертеть. Свои дела. А я же вижу, что она нечестно делает! Посмотрел я на этот бардак, положил заявление и ушел. Хотя меня просили остаться.
– Сейчас заглядываете туда?
– Так я ходить не могу…
28 копеек
– Если копатели у вас столько зарабатывали – сколько ж перепадало самому главному человеку на кладбище?
– А я вам расскажу историю! Сколько случаев было: уже захоронили человека – а денег родственники не дают. Жена придет: "Ой, спасибо вам большое…" – и все. Бывало, копатели мои начинали выступать перед родственниками: "Этого мало, привозите еще". Эта заплаканная родня ко мне жаловаться – я таких копателей тут же выгонял. За 24 часа. В строгости держал! Как-то на Николке смешная история вышла.
– Где-где?
– На Николо-Архангельском. Приходит бабушка: дед помер, надо захоронить. Отвечаю: "Надо – значит надо". Все бумажки подписываю, даю распоряжение. Но чувствую – с нее прямо гнилью тащит! Противная старуха!
– Что сделала?
– Вызываю ребят: "Сделайте как надо". Все прошло, бабка возвращается: "Я вас хочу отблагодарить. Вот вам на пиво". Бутылка тогда стоила 28 копеек – она ровно 28 и отсчитала. Высыпала на стол мелочь.
– А вы?
– Нет, отвечаю, я столько денег не возьму. Она глаза вытаращила: "А почему?" – "Слишком много…" Другая бабка приходит, фамилию мою забыла – спрашивает: "Где здесь Чингачгук?" Как раз фильм о нем шел. Я за столом сидел. Поднялся, а рост у меня помните какой. Бабка снизу смотрит – сама чуть богу душу не отдала. Я, говорю, Чингачгук…
– Не в нищете ж вы жили, Юрий Георгиевич?
– Ну ладно, рассказываю… Отправили меня по блату в спецтрест бытового обслуживания. Там сидит полковник: "Чего явился?" – "Желаю поработать на вашем поприще. Хоть копателем". Полковник так взглянул на меня: "Копа-а-телем? Это серьезная работа! Наверное, у нас ничего не выйдет…" Что ж сделаешь, отвечаю. Не выйдет, так не выйдет. А этот продолжает: "Будешь служить смотрителем. Заработок – 70 рублей".
– Что-то маловато.
– Я прямо подскочил: "Не-не, за такие деньги я работать не стану". Смешно же! Ни на что не хватит! Иду к дверям – а полковник раздраженно: "Вернись и сядь! 70 рублей в день".
– Господи.
– Я дыхание перевел, выдавил: "За такие деньги – с удовольствием…" Вот так получали в похоронном бюро. Отправили меня тогда на Хованское кладбище. А там – кошмар! Мороз! Люди стояли, ждали, пока могилу выкопают. Долбили по сантиметру, газовыми баллонами землю отогревали. А та как камень. На метр пятьдесят вглубь все промерзло.
– Справлялись?
– Как-то справлялись! В день по 150 процессий. Представляете, сколько насмотрелся?
– Зато через полгода на "Волге" ездили?
– Нет, у меня "Москвич" был 407-й. Потом голубой "Мерседес" появился. Прекрасный автомобиль, специально за ним в Германию ездил. Пробег крошечный. Массажист "Торпедо" Сашка Петров все на него засматривался – наконец решился: "Юрка, продай машину". Да бери, отвечаю. Жалко, что ли? Капитоныч не поверил: "Ты серьезно?!" Повторяю – забирай. Отдал ему в рассрочку. Долго на нем ездил. Так сдружились, что и сейчас каждый день созваниваемся. Он теперь администратор команды. Все новости мне рассказывает.
