«Идеальный тренер для «Спартака» — Карпин». Вторая часть большого интервью Михаила Гершковича
В первой части большого интервью обозревателю «СЭ» председатель Объединения отечественных тренеров Михаил Гершкович рассказывал об Эдуарде Стрельцове и торпедовском периоде своей карьеры. Сегодня — о недолгом выступлении в сборной СССР и ярком ее моменте на одном из главных стадионов мира; о финале Кубка кубков-1972 и трех вариантах состава от Константина Бескова в день игры; о последнем на сегодня чемпионстве «Динамо» весной 1976 года; о разногласиях с Гавриилом Качалиным и Виктором Масловым; о знаменитом проклятии жены Александра Севидова; о работе с Олегом Романцевым в сборной России и о тренерской организации, которую Гершкович возглавляет.
На «Маракане» издевался над бразильцами
— В сборную вас в конце 60-х вызывали Михаил Якушин и Гавриил Качалин — тренеры, чьи звездные годы пришлись у первого на 40-е, у второго — на 50-е. Они были по-прежнему сильны или не так актуальны, как в прежние годы? — вопрос Гершковичу.
— Ну а почему нет? Они родились с разницей в несколько месяцев в конце 1910-го и начале 1911 годов. То есть в 68-м, когда Якушин пригласил меня в сборную, им было по 57 лет. То есть столько же, сколько сейчас Станиславу Черчесову!
— С тех пор дееспособный возраст для мужчин сместился лет на десять дальше.
— Просто мы были совсем юными, и Якушин с Качалиным нам казались дедами, а на самом деле были мужчинами в самом расцвете сил. В сборную меня впервые взял Якушин — на товарищескую игру с Австрией в Ленинграде через пару недель после финального турнира Евро-68 в Италии. Я и забил там, как и в следующей игре шведам в гостях. Но больше мы с зарубежными командами в том году не встречались, а в 69-м в сборную вернули Качалина, который работал до конца ЧМ-1970.
Якушин — гениальный тренер. Помню, как мне было приятно, когда он подарил мне книжку со своей доброй подписью. Я чувствовал, что он ко мне неплохо относился. А самого Михаила Иосифовича я боготворил. Он был для меня героем поездки «Динамо» по Англии в 1945 году, и жаль, что я очень мало времени работал с ним.
Гавриил Дмитриевич — такая же легенда, с ним сборная СССР одержала две самые выдающиеся победы, на Олимпиаде-56 и Кубке Европы-60. Но с ним у нас сложилось иначе. Может, я не совсем объективен, но считаю, что Качалин сделал ошибку, не взяв меня из-за одного нелепого случая на ЧМ-70 в Мексику.
— Что за случай?
— Немного повздорили с врачом сборной Олегом Белаковским. Это произошло в Мексике во время зимнего турне по Центральной и Южной Америке и было связано с тем, что у меня организм высокогорье не воспринимал. Я доктору надерзил и был не прав, что сразу понял, очень скоро пришел и извинился. И у Олега Марковича ко мне никаких вопросов не осталось, он при мне говорил Качалину: «Гавриил Дмитриевич, не надо, у нас все нормально». Тот мог закрыть на этот мелкий эпизод глаза, но решил меня зачехлить. Как говорится, на все воля божья. Качалину показалось, что я был не чуть-чуть, а сильно не прав. И хотя мне был всего 21 год и я удачно играл, от сборной он меня отцепил.
— Жаль, что ваша карьера в сборной получилась недолгой. Вы же даже на «Маракане» забили «Васко да Гаме», когда сборная СССР выиграла у знаменитого бразильского клуба — 1:0. В присутствии, по официальным данным, 86 тысяч человек!
— И здорово забил, обыграв соперника перед ударом. А народу, думаю, реально было намного больше. Потому что в те времена «Маракана» вмещала 200 тысяч, и на трибунах точно было больше чем полстадиона. И после гола я поймал такой кураж, что начал над бразильцами прямо на их арене немножко издеваться. В «очочко» совал мяч, гетришки, помню, спустил. Они за мной гонялись, пытались поймать, но не поймали. Как говорится, били, били, но не добили. Есть что вспомнить!
Действительно, жаль, что это было недолго. После истории с Белаковским Качалин относился ко мне с предубеждением, и потом это имело продолжение. В 73-м году играл за «Динамо», когда Гавриил Дмитриевич возглавил команду. В середине того года у меня была травма — коленные связки повредил. Потом восстановился, иногда выходил на замену. А в 74-м он перевел меня в дубль, снял с зарплаты игрока основного состава. У меня была низкая из возможных ставок — то ли 110, то ли 130 рублей. И я никуда дернуться не мог, поскольку служил в армии. Так весь сезон в дубле и провел.
— Как в итоге с Качалиным все разрулили?
— Никак. В 74-м демобилизовался, после сезона хотел уже уходить из «Динамо», потому что перспективы не было никакой. Предложений было очень много. Но тут в конце года Качалина снимают и назначают Александра Севидова. Сан Саныч мне позвонил: «Давай договоримся. Знаю, что ты сезон не играл и хочешь уходить. Давай съездишь с нами на первый сбор, после чего все и решим. Если захочешь уйти — слова тебе поперек не скажу. Все будет так, как ты хочешь».
Поехал на сбор, потренировались — и я в основном составе во всех матчах. Так из «Динамо» и не ушел и правильно сделал. Севидов оказал мне доверие — и, насколько понимаю, я его доверие оправдал.
— Потом с Качалиным общались?
— Да, здоровались. Теплоты в отношениях, конечно, не было, но и друг от друга не отворачивались. Хотя и откровенного разговора больше никогда не случилось.
— Вы и еще с одним великим тренером не сработались — Виктором Масловым. При Деде и ушли из «Торпедо» в «Динамо» к Бескову.
— Дед был не прав в некоторых ситуациях. Кто-то нарушит режим — одних наказывает, других, любимцев своих, нет. Не со зла, но определенная несправедливость присутствовала. У меня уже был определенный авторитет после нескольких лет в «Торпедо», и я начал заступаться за ребят. В конце концов меня вызвали в партком ЗИЛа.
Там Маслов и сказал: «Чтобы в коллективе было нормально, кому-то из нас двоих нужно уйти. И уйти придется тебе». Я спорить не стал. А через два или три года, когда Дед уже работал в Ереване, мы с «Араратом» одновременно были на сборах в Гаграх. Иду на стадион, и ко мне подбегает какой-то парень, армянин, и просит зайти в автобус «Арарата», к Маслову. Захожу, Виктор Александрович сидит на заднем сиденье. Он меня обнял и говорит: «Прости, я был не прав, не держи зла». Да какое там зло... В жизни все бывает. Маслов был великим тренером и человеком. Где-то и я не сдержан был, перебирал.
В день финала Кубка кубков Бесков перемандражировал
— Бесков в очередной раз позвал вас в свою команду, когда вы уже ушли из «Торпедо». Или и до того приглашал?
— Приглашал. В 70-м году, после проигрыша золотого матча с ЦСКА в Ташкенте, «Динамо» поехало в турне по Европе на три матча — в Берлине, Швейцарии и Глазго. Тогда в таких поездках команды усиливались игроками других клубов, и Бесков взял меня. После чего и предложил к ним перейти. И когда возникла эта ситуация с Масловым, в 72-м я знал, где меня ждут.
— И сразу забили победный гол в четвертьфинале Кубка кубков в Белграде с «Црвеной Звездой».
— Да, вышел на замену минут за десять до конца и здорово пробил с левой ноги в «девятку». 2:1 выиграли, а дома сыграли вничью и прошли в полуфинал, а затем и в финал.
— Владимир Эштреков рассказывал в интервью, что в день финала с «Глазго Рейнджерс» на «Камп Ноу», проигранного 2:3, Бесков трижды (!) менял состав. В том числе и вас то вводил в него, то выводил. Что это было?
— Это правда — было три установки. Первая — после завтрака. Я в составе. Потом пообедали, и вдруг Константин Иванович сказал: «Есть изменения. Давайте соберемся». Перед тем как выезжали на стадион — третье собрание! И опять новый состав, в котором меня уже не было.
Меньше всего мог этого ожидать, поскольку был тогда в команде единственным здоровым центральным нападающим — Козлов и Кожемякин были травмированы. До этого все матчи играл. Но там что получилось? Долматов и Сабо были сыгранной парой центральных защитников, у них очень хорошо получалось вместе. Но под впечатлением от товарищеской игры с тем же «Рейнджерс» во время турне 70-го года Бесков все думал, как бы закрыть полузащитника Крэйга, который произвел тогда на него огромное впечатление. И в последний момент решил выдернуть Сабо налево в полузащиту, под него!
На его место в центре обороны поставил с Долматовым Владимира Долбоносова, который давно не играл. Это была ключевая ошибка. А Маховикова, который должен был играть левым полузащитником, он отправил в центр нападения вместо меня. В итоге этот Крэйг, которого Бесков называл выдающимся футболистом, тачку возил, вообще никакой был. А забивали нам как раз из-за несыгранности пары центральных защитников...
При 0:3 Бесков сделал замены, и все встало на свои места. Эштреков забил один ответный мяч, при втором мы с Маховиковым в «стеночку» сыграли — я подрезал, он забил. Были и еще моменты. Один раз я бил — вратарь вытащил из ближнего угла, в другой раз промахнулся...
Но потом толпа болельщиков «Рейнджерс» выскочила на поле и дала шотландцам передохнуть. Игру возобновили, но прежнего запала у нас уже не было. А такие колебания в дни важнейших матчей были Константину Ивановичу свойственны. Он перемандражировал.
— А почему домашние матчи четверть- и полуфинала играли не на «Динамо», а в Ташкенте и Львове? В марте еще понятно — поле не было готово. А в апреле?
— В апреле тогда в Москве тоже никто не играл. Первый матч в столице всегда проводился 2 мая.
— Бескова же в том же 72-м из «Динамо» и убрали?
— Да. У него бывали ситуации, когда он не находил общего языка то с футболистами, то с руководителями. Не могу сказать, что в той ситуации произошло, но, когда мы в 73-м приехали на первый сбор, его уже не было.
— Принято считать, что Бесков был величайшим постановщиком игры, но сложным человеком, из-за чего и выиграл намного меньше, чем мог бы.
— Конечно, это правда. Великий тренер, чувствовал игру и игроков как никто. Мог нащупать правильную футбольную нотку в человеке, в котором другие не видели ничего. Но человек был сложный, правда. Не признавал никаких авторитетов, не всегда мог найти компромисс во взаимоотношениях. Из-за этого много потерял. Бесков мог бы достичь большего, если бы умел грамотно влиять на микроклимат в коллективе. Но это не делает его менее великим тренером, и в прошлом ноябре я в день его столетия положил цветочки на его могилу. Невозможно переоценить, что Константин Иванович сделал для моего становления как футболиста.
К увольнению Яшина привела ревность динамовских функционеров. Он был слишком популярен
— Начальником команды в том «Динамо», куда вы пришли, был Лев Яшин. Каким он был?
— Никогда не старался лишний раз показать, кто он есть. За рубежом к нему был особенный интерес. Если с «Динамо» в какие-либо заграничные коммерческие поездки приезжал Яшин — оплата была одна, если нет — другая. При том что он уже не играл! Даже в Америке в 72-м году к нему было такое внимание, хотя там футбол был — и остается — далеко не главным видом спорта. В работу тренера Лев Иванович никогда не влезал. По-дружески похвалить — это да, а вот кому-то «напихать» — не дай бог, такого не было никогда.
— Яшина убрали из начальников команды после трагической гибели форварда Анатолия Кожемякина, который пытался вырваться из остановившегося между этажами лифта. Он-то там был при чем? Просто кто-то по советской традиции должен был ответить за инцидент?
— Думаю, да. Но есть у меня еще такое внутреннее ощущение, что не все приветствовали любовь болельщиков и всего Советского Союза к Яшину. Некоторые руководители к этой любви ревновали. Мол, они — большие начальники, а любят все равно Льва Ивановича.
Если перефразировать фразу Маяковского про партию и Ленина, «мы говорим «Яшин» — подразумеваем «Динамо», мы говорим «Динамо» — подразумеваем «Яшин». И этот несправедливый разрыв не мог не сказаться на развитии футбольного «Динамо». Лев Иванович очень переживал. Для него это большая травма. И то, что он пошел работать в федерацию футбола заместителем председателя по воспитательной работе, этих переживаний не компенсировало.
— Его вдова Валентина Тимофеевна говорила, что Льва Ивановича сильно третировал генерал Богданов, большой динамовский начальник. Хотя позже он признавался ей, что был не прав и ему недоброжелатели Яшина много неправильного в голову втемяшили.
— Богданов его и убрал. Хотя действительно в роли председателя центрального совета «Динамо» он потом сделал для спортсменов общества много хорошего. При нем они могли получать воинские звания, и это давало серьезную прибавку к зарплате, а потом и к пенсии. И динамовская промышленность была хороша развита: фабрики, заводы были на динамовском попечении, что позволяло обществу жить на самоокупаемости.
Не думаю, что Богданов лично плохо относился к Яшину, но вот была эта самая ревность. Яшин затмевал своей личностью функционеров «Динамо». Искали повод, чтобы Льва Ивановича убрать — и нашли в истории с Толей Кожемякиным. Ну и наказать, вы правы, кого-то надо было.
— Кожемякин был огромный талант?
— Да. Наверное, у него было бы большое будущее. Не всегда был, правда, в ладах с режимом. Не беру тот несчастный случай, который с ним произошел. Не думаю, что его можно связывать с какими-то нарушениями.
— Как в тот страшный день, когда его перерезало лифтом, все произошло?
— В предыдущий день мы с ним вместе сыграли за дубль, и его пригласили на сбор с основным составом. Он не поехал, сказав, кажется, что у него травма. На свою беду. Потому что в день игры основы вошел в лифт, и все это случилось. Все страшно переживали.
Дубленка, шапка и фотоаппарат за последнее чемпионство «Динамо»
— Вы один из тех, кто весной 1976 года выиграл последнее на сегодня чемпионство московского «Динамо». Более того, в концовке того разбитого пополам сезона забили победный гол тбилисским одноклубникам, который очень многое для того золота сделал.
— Мы лидировали почти все время и боролись как раз с тбилисцами. Запомнилось, что играли в сильнейший дождь, стадион был почти полный, и в такую погоду никто не ушел с трибун.
— Было ли для вас то золото значимым или все-таки каким-то половинчатым?
— Если сложить весенний и осенний чемпионаты, то все равно мы были бы первыми. И значимость того чемпионства для нас была большой, потому что из нас золота никто и не брал. В тактическом плане то «Динамо» было передовой командой, и я считаю Севидова одним из лучших тактиков в тренерском цехе СССР.
— В чем это выражалось?
— Он был одним из первых тренеров в нашей истории, кто не только строил свою команду, но и очень серьезно подходил к анализу игры соперника. И тактику всегда выбирал, исходя из действий оппонента. Допустим, играли в начале сезона против киевского «Динамо» Лобановского, которое в тот момент представляло собой сборную СССР. Вся подготовка была заточена на то, чтобы мы не пускали киевских игроков во фланг, где они были особенно сильны, а заставляли их уходить в центр. Всегда говорят, что крайних защитников надо оттирать к бровке, а Севидов сказал делать наоборот.
А дело было в том, что у крайних защитников киевлян Трошкина и Матвиенко были отлично поставленные прострелы, и куча их партнеров бежала в штрафную, чтобы их замыкать. В результате изучения их игры Севидов сказал нам выдавливать Трошкина и Матвиенко в центр, где они терялись — второго варианта у них не было. И таких примеров можно привести много. Большинство тренеров тогда плясали только от себя, а оппонентам должного внимания не уделяли. И киевлян мы тогда обыграли.
— Как отмечали исключительное по тем временам летнее чемпионство?
— В последнем туре мы выиграли 1:0 у «Зенита» в Ленинграде и ехали на поезде в Москву. Почему-то запомнилось, что сели в поезд не на Московском вокзале, а на каком-то полустанке. И в поезде весело отметили победу. Потом было чествование, торжественное вручение медалей, приходил министр внутренних дел. Все было так же, как и в чемпионатах размером с полный сезон. Вручали ценные подарки.
— Какие?
— По фотоаппарату. А еще, помню, как раз генерал Богданов нас принимал и спрашивал: «Что бы вы хотели, чтобы вам подарили?» Я сказал: «Хорошо бы нам по дубленке и меховой шапке». — «Там же нужно памятную надпись сделать, а это невозможно!» — «Надпись, — говорю, — пусть будет на грамоте». Все меня поддержали. И действительно, на приеме нам вручили фотоаппараты, а потом мы поехали домой к Сан Санычу Севидову, которому привезли дубленки и шапки. И он нам их выдавал. Фотоаппарат, по-моему, у меня где-то даже сохранился. А шапку и дубленку честно сносил. Медаль — дома.
— Квартиру-то не дали?
— Квартиру я получил от «Торпедо».
— Если бы вам тогда сказали, что за следующие 45 лет «Динамо» ни разу не станет чемпионом, наверное, вы бы с ума сошли.
— Я бы просто покрутил пальцем у виска человеку, который такое сказал бы. Встречаемся с ребятами, которые делали историю «Динамо», — и переживаем и ждем с нетерпением, когда наконец бело-голубые станут чемпионами страны. Думаю, это все же произойдет.
— Даже несмотря на легендарное проклятие жены Севидова? Вы верите в него, кстати?
— То, что она после его увольнения это сказала, — правда. Это по динамовским кругам достаточно быстро разнеслось. В начале 79-го у нас было турне по Америке, где у Сан Саныча были какие-то друзья. Он с ними встретился, по возвращении на него донесли, и его убрали.
Для нас это был шок. Помню, как мы с вокзала выходили с Олегом Долматовым и обсуждали, как это все неправильно. Валера Газзаев тоже выступил против этого. Многие защищали Севидова, и тех, кто за него выступал, потихоньку принялись убирать. И начали с меня. Сначала перевели в дубль, я там забивал, но перед одним матчем тренер, хороший мужик, подошел и сказал: «Михаил, извини, но мне не велели тебя ставить». Тут я понял, что надо уходить. Перешел в «Локомотив», отыграл там второй круг и закончил.
Но, кстати, Сан Саныч же потом вернулся в «Динамо» и даже выиграл Кубок СССР в середине 80-х. Так что по идее проклятие жены должно было быть снято. Но чемпионами с тех пор динамовцы так и не стали. Хочешь — верь, хочешь — не верь.
— Еще при Севидове зимой вы обыграли 3:0 на Кубок «Спартак», который потом стал чемпионом. Евгений Ловчев, как раз тогда перешедший из «Спартака» в «Динамо», вспоминал, что вы с ним на следующий день после кубковой победы выступали перед зэками.
— Да, в колонии строгого режима. Жутковато было, честно говоря. Пока шли, обратили внимание на плакаты. На одном была мама с ребенком и надпись: «Папа, мы тебя ждем». После выступления нам подарили уникальные шахматы, ручной работы, сделанные заключенными. Они у меня даже сохранились где-то.
Мы выступали, отвечали на вопросы. Среди сидевших было много спартаковских болельщиков. Кто-то из них спросил Серафимыча: «Как же так? Ты, спартаковец, и перешел в «Динамо»?!» Он ответил: «Ну вы же здесь тоже не по своей воле. В жизни все бывает!»
— Почему всего в 31 решили закончить?
— Тогда был очень серьезный подход к нагрузкам. Было какое-то очень большое напряжение, тренировки меня выматывали, на матчи не хватало свежести и сил, игра перестала приносить удовольствие. Просто не хватало энергии. Я начал играть в высшей лиге в 17 лет, все время надо было что-то доказывать. Видимо, ресурсы организма исчерпались.
Когда я закончил играть, еще не раз просыпался посреди ночи с мыслью: «Опять сегодня на тренировку ехать». И только после этого понимал, что уже закончил карьеру. Конечно, мог бы еще года три-четыре поиграть, но вот такое было у меня тогда психологическое состояние. Поступало довольно много предложений, но мое решение было окончательным. Да и из Москвы не хотелось уже уезжать.
Уход Романцева в 50 лет из тренерской профессии — трагедия
— Что делали дальше?
— Сначала вернулся на ЗИЛ, в автосборочный корпус, проработал на заводе два года помощником начальника корпуса по оборонно-массовой спортивной работе. А в 82-м поступил в недавно открывшуюся ВШТ, во второй поток. Очное обучение, стипендия 300 рублей. Два года учились на постоянной основе, получили фундаментальные, хорошие знания в области физиологии, психологии, биомеханики, педагогики.
Думаю, и сейчас такой подход к обучению не был бы лишним для образования нынешнего поколения тренеров. Может, два года — это сейчас и много, учитывая, что в советское время была кафедра научного коммунизма, которая «съедала» очень много времени. А это и история партии, и философия, и политэкономия, и научный коммунизм. Мы по ним и экзамены сдавали. Если это все отбросить, то год как раз подошел бы. Именно так — в очной форме — было бы самым правильным сегодня. Это была учеба с отрывом от производства, мы не должны были в это время работать. Нашей задачей было сконцентрироваться на получении знаний по всем направлениям.
— Дальше вы работали в «Динамо» — тренером, начальником команды. Врач Александр Ярдошвили рассказывал, что весь СССР гонялся за Игорем Добровольским и Игорем Колывановым и именно благодаря вам они оказались у бело-голубых.
— Помню, что большим спросом пользовались Добровольский и Андрей Пятницкий. Их хотели забрать на службу в армию и «Динамо», и ЦСКА. Я поехал в Шереметьево встречать юношескую сборную, прилетавшую из-за границы, привез Добровольского в «Динамо», мы поговорили. Потом в процесс включились серьезные люди наверху, и было решено, что двух больших талантов два клуба разделят между собой. В результате Пятницкий пошел в ЦСКА, а Добровольский — в «Динамо». Колыванов — да, это была чисто моя работа.
— Почему ушли из штаба «Динамо» при Эдуарде Малофееве?
— Мы проиграли ростовскому СКА — 3:4, хотя после первого тайма вели — 3:0. На следующий день был разбор полетов. Как раз был день рождения у моей жены, и в «Динамо» мне сделали подарок в виде увольнения. Нас с Иваном Мозером убрали, а Малофеев остался. Он за нас не заступился.
Потом, работая в московском совете «Динамо», я заболел желтухой и тяжело ее перенес. Когда выздоровел, мне два года нельзя было заниматься активной деятельностью, связанной с большой двигательной активностью, и это время работал в центральном совете «Динамо».
— Как в конце 90-х сошлись с Олегом Романцевым и стали его помощником в сборной России на три года?
— Когда я возглавлял молодежную сборную, а Романцев — «Спартак», у нас было много спартаковцев. А я всегда встречался с клубными тренерами, откуда к нам приходили игроки. Несколько раз ездил в Тарасовку, долго беседовали и сошлись по многим вопросам — и профессиональным, и человеческим. Когда Олег Иванович возглавил первую сборную, а я продолжал работать в молодежке, контакт тоже был отличным.
И в сборной очень дружно работали вместе. Он совмещал работу в клубе и в сборной, поэтому я был на хозяйстве в национальной команде и проделывал много подготовительных вещей для качественной работы на сборах. Все эти годы поддерживаем дружбу. Олег Иванович — член бюро нашего тренерского объединения. Как только узнал о его инфаркте — позвонил. Советовал не торопиться, побыть под присмотром врачей. Дай бог ему здоровья!
— Считаю большой бедой для нашего футбола, что Романцев фактически в 50 лет ушел из профессии. Согласны? И есть ли у вас объяснение, почему это произошло?
— То, что его уход из практической деятельности — большая потеря для тренерского цеха, даже не обсуждается. Можно сказать — трагедия. Почему это произошло — точно скажет только сам Олег Иванович. Но мне кажется, это стало результатом трех его попыток поработать с новыми руководителями клубов — в «Спартаке», «Сатурне» и «Динамо».
Романцев понял, что больше нет прежней системы, когда он совмещал должности президента и главного тренера, принимал все решения, держал руку на пульсе и от него зависело все. Он был свободен в подборе игроков, местах проведения сборов, вообще в массе вещей, которые главные тренеры сегодня не определяют. В новых условиях он не захотел ввязываться в борьбу, тратить лишние нервы. У любого суперталантливого человека есть специфика отношения ко всему, что происходит вокруг. Сейчас-то уже вряд ли, а вот если бы лет десять назад была сделана попытка вернуть его в «Спартак» — думаю, он мог бы согласиться.
— Был ли момент за годы работы с Романцевым, когда он вас потряс?
— Особняком для меня стоит отборочный матч Евро-2000 во Франции, когда мы обыграли действующих чемпионов мира на «Стад де Франс» — 3:2. Его установка была абсолютно гениальной. Не могу ее сейчас точно процитировать, но в тех словах было столько энергетики, что я сразу почувствовал: мы выиграем. Эта энергетика проникла в ребят, произвела на них большое впечатление. Думаю, если самого Романцева сейчас спросить, что он говорил, то Олег Иванович и не вспомнит. А тогда он был в таком ударе!
— Вы четыре года возглавляли молодежку и до Михаила Галактионова были единственным тренером, который в российские годы выиграл матч в финальном турнире. Назовите фамилии самых талантливых ее игроков, которые не смогли раскрыться так, как обещал их талант.
— Леша Бахарев и Саша Беркетов. А в том финальном турнире 1998 года было очень обидно проиграть в плей-офф Испании, пропустив решающий мяч на последних минутах. Против соперника, у которого 70% игроков потом попало в национальную сборную, мы играли очень достойно, не использовали много моментов. Испанцы потом стали чемпионами, а мы выиграли у хозяев-румын в матче за седьмое место.
Хотел бы посмотреть, как Спаллетти или Виллаш-Боаш работали бы в Перми и Уфе
— Вас в 2019 году включили в консультативный совет «Динамо» вместе с Сергеем Степашиным и Львом Лещенко. Консультируются?
— За это время мы раза четыре, наверное, собирались. Приходили руководители футбольного клуба во главе с Юрием Соловьевым. Они делали доклады о том, что происходит в команде, рассказывали о планах на будущее, выслушивали нас. Сказать, что мы встречаемся часто и это как-то влияет на процессы, не могу. Но уважение нам оказывают. Также дали билет на все игры сезона в виповскую ложу. Встречаемся с руководством и там.
— Вы, мягко говоря, небольшой поклонник иностранных тренеров, а в «Динамо» сейчас как раз такой и работает. То есть нельзя сказать, что в этом плане вас слушают.
— Всегда придерживался мнения, что тренер должен знать язык и традиции. Дело в том, что секретов в тренировочном процессе сейчас практически нет. А вот умение создать коллектив и управлять им — это идет через знание психологии и душ людей, с которыми ты работаешь. Но сейчас, слава богу, у «Динамо» есть какой-то всплеск. Посмотрим, как все будет развиваться, но Шварцу надо обязательно учить язык.
— Гусу Хиддинку в свое время удалось блистательно воздействовать на психологию игроков сборной России, в корне ее изменить, хотя по-русски он так и не заговорил.
— Из всех тренеров из-за рубежа, которые у нас работали, лучшие впечатления у меня остались именно от Хиддинка. Если бы он знал язык, его результаты вообще были бы сумасшедшими. Но и так рядом с ним работали два уважаемых в российском футболе человека, через которых он и мог воздействовать на игроков, — Александр Бородюк и Игорь Корнеев. Также Хиддинка отличает то, что он с первого дня думал не только о результате сборной, но и о развитии футбола в нашей стране. Знаю это, так как мы несколько раз встречались. И пусть в его докладах были спорные вещи, но он в этом плане разработал целую программу. Больше никто из тренеров-иностранцев так не делал. Если говорить о них, то кто у нас достиг успеха, кроме Гуса?
— Дик Адвокат, Лучано Спаллетти, Андре Виллаш-Боаш, Массимо Каррера становились чемпионами России.
— Кроме Карреры, они все работали в одном клубе — «Зените», где лучшие финансовые условия, лучшая инфраструктура, лучшие игроки. Хотел бы посмотреть, как бы они работали в условной Перми или Уфе. Как приехали бы и за счет своего мастерства подняли команды на новый уровень. Но такого же нет. Я не против иностранных тренеров, но если мы их приглашаем, то они должны быть уровня Хиддинка. А у нас за все время было порядка сорока тренеров из-за рубежа. Многих из них непонятно откуда и зачем сюда приглашали.
— В свое время вы поспособствовали введению налога на иностранных тренеров. Говорят, хотели его реанимировать?
— Считаю, что это было благое дело — именно из-за обилия в тот период тренеров, которые ничего собой не представляли. Я занимался этим вопросом, согласовывал его. Получил поддержку региональных лидеров нашего футбола, переговорил с ведущими членами исполкома. Идеология была такая: если приедет хороший специалист, его контракт стоит дорого. И заплатить 10 миллионов рублей для клуба, который пошел на такие расходы, — это мизер. Мы это приняли, и в РПЛ клубы платили 10 миллионов, в ФНЛ — пять.
Было некое недопонимание, куда пойдут эти деньги. Кто-то заявлял, что они пойдут в карман Объединению тренеров, но мы не получали из этой суммы ни копейки! Был открыт специальный счет для поступления этих средств, и все они шли на развитие детско-юношеского футбола. На них были выпущены пособия для детских тренеров, проведено много семинаров. Наши юношеские сборные отправлялись в разные поездки (в том числе сборная Дмитрия Хомухи — на юношеский чемпионат мира) — деньги шли на поездки не самих сборных (за них платит РФС), а детских тренеров игроков, попавших в эти команды.
Но, когда Виталий Мутко во второй раз пришел в РФС, первое, что он сделал, — отменил этот налог. Почему-то для него это стало первостепенным делом. Но считаю, что налог на иностранных тренеров пусть немного, но сыграл положительную роль. Пока он был, бедные клубы перестали приглашать неподобающих специалистов из-за рубежа, и многие наши тренеры получили рабочие места. Это борьба за наш рынок труда. Звучит немного грубовато, но у нас же на иномарки есть дополнительный налог.
— Вот только, Михаил Данилович, это не делает «Жигули» лучше.
— Понимаю это. И тем не менее зачем небогатым командам приглашать иностранных специалистов, которые, грубо говоря, не лучше «Жигулей»? Если вы хотите «Мерседес» — значит, у вас есть деньги, чтобы заплатить налог и помочь развиваться нашему тренерскому корпусу. «Мерседес» кому нужен? Командам, которые ставят самые высокие задачи, играют в Европе, где необходим серьезный тренерский опыт. Вполне оправданно, что «Зенит» приглашал иностранцев. Он за них платил, и никто этим не возмущался.
Единственным исключением был Сергей Галицкий. Там было недопонимание. Но мы с ним поговорили, и все встало на свои места. Кстати, в «Краснодаре» давно уже главными тренерами работают только российские специалисты. И вообще, сегодня в нашем футболе не такое большое количество тренеров-иностранцев. И не только потому, что денег стало меньше, но и потому, что клубы стали задумываться об эффективности их работы.
— Как вы вообще возглавили Объединение тренеров? Как оно появилось?
— В 2006 году первая наша группа, тренерская элита страны, получала международные лицензии Pro. После этого был банкет, на котором зашел разговор о том, что тренерские объединения есть в самых разных странах, а у нас — нет. Кто-то предложил: «А давайте и мы объединимся». Я тоже сказал, что это очень важно для всех нас. У меня в тот момент не было команды, я был в свободном плавании, работал с Назаром Петросяном на стадионе «Труд» в клубе «Ника». И тренеры поручили мне заниматься организацией нового объединения.
Когда начал изучать вопрос, как это все сделать, стало понятно, что для упрощенной процедуры регистрации надо, чтобы не было большого количества учредителей, и лучше, чтобы ими были не организации, а физические лица. В результате учредителями стали четверо — Валерий Газзаев, Гаджи Гаджиев, Юрий Семин и я. 9 февраля этого года Объединению отечественных тренеров исполнилось 15 лет.
— В «Нике», о которой вы сказали, начинал 18-летний Денис Глушаков. Каким тогда был будущий капитан «Спартака»?
— С поля не уходил! Сначала с нами тренировался, потом играл со всеми подряд. Фанатично относился к футболу и поэтому прогрессировал. В этом была большая заслуга президента «Ники» Назара Петросяна, который руководил этим процессом. Участвовал в нем и Романцев. В «Нике» были и другие способные ребята, но успеха добился именно Глушаков благодаря своему футбольному фанатизму.
Карпин набил себе шишек и превратился в хорошую боевую единицу
— В России вообще очень низка культура уважения к тренерской работе. Все эти сплошные «физруки»... Меня удивляет, когда это говорят не только диванные эксперты. И когда некоторые бывшие профессионалы вроде Романа Широкова заявляют в прессе такое: «Чего достиг «Локомотив» с Семиным?»
— Тут, на мой взгляд, все просто. Некоторые люди, чтобы о них помнили, говорят какие-то гадости или заведомо эпатажные вещи. Они мыслят так: если высказывать что-то действительно серьезное и глубокое, то будет не так эффектно и никто не обратит на это внимания. Есть такой род людей, которые рвутся к тому, чтобы их слова мусолили в прессе. Как говорится, любое упоминание в СМИ, кроме некролога, — это реклама.
Может, Широков сказал это от невостребованности после той известной истории, в которой он сам виноват и которая его не красит. Не хочу его ни осуждать, ни защищать, но история была. Сказал — и бог с ним. А Семин — выдающийся российский специалист, который многого добился и в прошлом, и совсем недавно. Причем не только в «Локомотиве». Это аксиома. И если кто-то заявляет обратное, не приводя при этом никаких внятных аргументов, то думаю, что на это просто не надо обращать внимание. Тогда, может, Роман побыстрее придет в себя.
— «Спартак» вроде бы вновь задумывается об иностранце в случае ухода Доменико Тедеско. А вы как считаете — если немец покинет клуб, кто бы подошел красно-белым в год столетия, когда его руководство ставит четкую задачу взять золотые медали?
— Считаю, что идеальная личность для «Спартака» — это Валерий Карпин. И в 2014 году в клубе сделали большую ошибку, что его убрали. Это когда он только пришел, то не имел никакого тренерского опыта.
— И, помню, возмутил тренеров со стажем, заявив, что учеба на тренера вообще ничего не дает.
— Да, были такие слова. Но потом, когда он все-таки прошел курс обучения, то заявил уже обратное. Тогда по инициативе нашего объединения была создана специальная группа. Мы обратились в УЕФА, чтобы для людей, которые ярко проявили себя в футболе, можно было сделать исключение и они сразу могли бы сдавать на категории А и Pro, перепрыгнув лицензии более низких категорий. В их числе был и Карпин.
Получить любые знания — этого мало, надо еще потом пройти определенный практический путь. Позже он показал себя человеком, который может держать удар и делать правильные выводы. Валерий набил себе шишек и превратился в хорошую боевую единицу, приобрел серьезный опыт в командах самого разного уровня. Но я уверен, что, если бы все это время он никуда не уходил из «Спартака», вдолгую результаты команды были бы на более высоком и стабильном уровне.
— Знаю, что в прошлом году вы перенесли коронавирус. Сложно прошло?
— Три дня у меня была температура, когда позвонил приятель, который только вышел из больницы. Объяснил ему ситуацию и услышал: «Пока не поздно, езжай в клинику и сделай КТ». Поехал в 52-ю больницу, и там мне сказали, что уже 25% поражения легких. Сразу положили в палату и неделю лечили, проверяя и сердце, и сосуды. Через неделю выписали, снабдив лекарствами, которые надо было пить еще семь дней. Еще три недели пробыл дома на изоляции. Контролировали серьезно: каждый день звонили по два раза, спрашивали, как себя чувствую, какая температура.
В общем, успели поймать вовремя. Но самое поразительное, что не образовалось антител. Такое, оказывается, тоже бывает. Поэтому собираюсь сделать прививку — мне только сказали, что надо, чтобы после болезни прошло определенное время. Надеюсь, что все будет хорошо, и всем читателям «СЭ» желаю беречь себя!
