«Бы»... Ком в горле. Он не дожил до юбилея меньше года. Сколько сегодня было бы теплых слов, сказанных Санычу лично, а не в память о нем...

Та страшная новость как ножом полоснула. Той саблей, которую вам, Саныч, вручили в день 55-летия обожаемого вами Федора Черенкова и которая в ваших руках смотрелась так органично.

И кровоточит до сих пор. Невозможно было в ту новость поверить — особенно спустя несколько дней после матча ветеранов «Спартака» с «Зенитом» в Питере, когда Жора, как все его между собой называли, как ни в чем не бывало сидел с Олегом Ивановичем на скамейке «Петровского». Как в 96-м, на золотом матче с «Аланией», который не забудет ни один спартаковский болельщик, которому посчастливилось его видеть.

Игорь Рабинер и Георгий Ярцев.

Андрей Петрович Старостин в своем аристократическом стиле называл его — Жорж. Но нет, все-таки — Жора, только Жора. Образ — эмоциональный, с огненным взглядом, чуждый хитрости и расчету, близкий простым болельщикам — с именем Жорж монтировался не очень.

При этом словарный запас у Ярцева был богатейший — заслушаешься. Говорил — как книги писал. В интервью ни одной буквы в устном вроде бы строе речи, очень отличном у большинства от письменного, править не надо было.

«В 25 лет получил тяжелую травму в ЦСКА, нервный срыв — и выкурил первую сигарету...» Истории о Георгии Ярцеве

Его голос, слова, интонация до сих пор у меня в ушах. Они неповторимы. С ним несложно было поссориться, он был как спичка, зажигался в мгновение, заводился с полоборота. Но и помириться было так же легко, потому что злопамятным он точно не был, отходил быстро. Я ругал его во время и после Евро-2004, считал, что он сильно переборщил с изгнанием что-то там неосторожное, но далеко не запредельное брякнувшего испанским журналистам Мостового, был чересчур взвинчен (что за ним периодически наблюдалось). Какое-то время он дулся, но потом где-то встретились или созвонились, пара слов — и обиду как рукой сняло. Подкалывал, конечно, но весело и по-товарищески.

Ярцев был спринтером по натуре. Я с трудом представляю его играющим где-то двадцать лет, как Игорь Акинфеев, или работающим, как Юрий Семин. У каждого — свой ритм. В «Спартаке» Жора играл четыре года — зато как! А тренировал Саныч вообще один — зато как! И Уэльс, который был через два месяца после его прихода в сборную...

Сергей Колганов

Его приход в «Спартак» из Костромы, из второй лиги, в 29 лет, диалог с Бесковым: «Вы знаете, сколько мне?» — «Знаю. Ты опоздал ко мне на десять лет. Но не все еще потеряно» (последнюю фразу могу по словам переврать, но по смыслу — точно нет), стали каноническими. А не было бы того алогичного, казалось бы, перехода, в котором вся суть тренерского дара Бескова, то, может, не было бы ни 79-го, ни 96-го. Двух великих лет для «Спартака» и его истории.

У Ярцева были свои словесные клише, которые он повторял не в одном интервью, но тоже собственные, фирменные. Никто бы больше так не сказал. «Команда была как сжатый кулак, а не как растопыренные пальцы», «Пост главного тренера — это раскаленная сковорода»...

Какой он был порывистый, как резко все говорил и делал, так и умер — в одно мгновение.

И для меня символично, что последний раз все видели его на «Петровском». Там, где был, наверное, главный в его жизни триумф. И где он в 96-м взлетал с рук игроков в ноябрьское небо.

А в 2022-м, через несколько дней после возвращения на «Петровский» — взлетел и больше никогда не вернется. Но из людской памяти он не исчезнет никогда. Потому что память о себе он оставил яркую, созвучную своей фамилии.

Помним, Георгий Александрович. И любим. К кому-то из футбольных людей подходит слово «уважение». К вам — любовь...