Юрий Шальнов: "Меня похоронил Лобановский"
РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ
Мы не притрагивались к русскому хоккею много-много лет. Опомнились, услышав про скандал. Ведь есть же чудесные старики, под чьими коньками лед трещал. Чьи щеки горели от стужи на открытых катках.
Оказалось, почти нет. Умерли. Счастье наше, отыскался в Новых Черемушках бывший вратарь сборной СССР Юрий Шальнов, которому 1 февраля исполнилось 79. Двукратный чемпион мира, пятнадцать лет отыграл за "Динамо". И двадцать отработал там же начальником команды.
ЯШИН
Мы перебираем медали на ленте, а Шальнов пододвигает ближе фотографии.
– По такому морозу играли – это же кошмар! Вот снимок – Володька Савдунин в Архангельске бинт на лицо намотал. Не узнать! Больно перебирать эти карточки, сплошные покойники… Вот Женька Папугин, легенда русского хоккея, Толя Мельников, великий вратарь, Василий Дмитриевич Трофимов, которого еще игроком застал… А вот я с Володькой Перетуриным. Мы оба были в дубле футбольного "Динамо". Недавно прочитал в вашей газете репортаж – сразу позвонил ему.
– Вспомнил вас?
– А как же! Случай был – играем против "Спартака". Перетурин бежит, оказывается точно между мной и чужим нападающим. Ну и смяли его с двух сторон. Привели в чувство, он спрашивает: "Юр, с кем играем? Какой счет?" Утратил память!
– Вы, если справочникам верить, были дублером Яшина в футбольном "Динамо".
– Два года. Считался третьим вратарем. Первый – Лева Яшин, второй – Володя Беляев. А "третьих" – до черта, менялись постоянно. Меня-то похоронил Лобановский.
– Это как же?
– Он еще играл за дубль киевского "Динамо". Матч в Москве. За моими воротами Хомич стоял с фотоаппаратом. Так Лобановский три мяча забил, и все – с угловых!
– Господи. Срам какой.
– Вот именно! Тот самый "сухой лист" на мне отработал, которым вскоре прославился. За шиворот феноменально закидывал. Хомич мужичок язвительный, шептал сзади: "Да, Юрок, попал ты в историю, а я запечатлел…" После этого матча все у меня в футболе наперекосяк пошло. Хоть приглашали в "Торпедо", специально за мной Слава Метревели приезжал. Но я уже русским хоккеем заболел. В футболе мне сложновато – ноги тяжелые, не для таких прыжков.
– С 1959-го вы окончательно переключились на хоккей?
– До этого был матч с "Зенитом". Яшин заболел. В воротах – Беляев, я в запасе. Перед игрой примчался Володя Шмелев, массажист. Шустрый как веник! Рассказывает: "Достал необычайные таблетки. Пусть ребята выпьют – полетят! Энергетика будет!" Ни про какой допинг мы тогда не слышали.
– И что?
– После этих таблеток сонные все сделались. Еле-еле выиграли – 2:1. В раздевалке Якушин спрашивает Аркашку Николаева: "Ты что ж 90 минут простоял?!" А тот хохмач: "Все ждал, Михал Иосифович, что таблетка подействует. Думал – когда побегу-то?!"
– Якушин – человек жесткий?
– Очень! Настоящий барин. Но подкосила беда с сыном. Устроил Мишку в международный отдел Спорткомитета. У него первая командировка в Швецию – и остался. До сих пор под Стокгольмом живет. А в дочку Якушина, Наташу, я влюблен был! Красавица! Замуж вышла за Игоря Фролова, спартаковского вратаря. Работала где-то в Южной Америке, в посольстве. Так ее оттуда – фьють! В 24 часа отозвали в Союз. Мишка испортил всю карьеру и отцу, и сестре. За ним даже чекисты ездили в Швецию, пытались вернуть. Ничего не получилось, вырвался.
ЧИСЛЕНКО
– Еще кто из футболистов помнится?
– Численко. Я на год старше, но за юношей вместе играли. Он в одиночку разрывал всех. Потом на него Якушин глаз положил, взял в Гагры с футбольным "Динамо". Игорек пять сезонов в русский хоккей отыграл. В 1958-м в Свердловске проходила Спартакиада, сборную РСФСР доверили Владимиру Меньшикову, тренеру ЦСКА. Тот всех армейцев вызвал, а из "Динамо" – лишь Численко да меня. На игре с хозяевами столько зрителей собралось, что ее на полчаса задержали!
– Почему?
– Уже нет свободных мест, проходы забиты – а народ идет и идет. Вот как популярен был русский хоккей! Рассаживались у бортиков прямо рядом с полем. Но судьи заявили, что не начнут матч, пока все хотя бы на метр не отодвинутся. А за моими воротами в валенках и тулупе сидел Георгий Юматов. Он в те дни снимался на свердловской киностудии.
– Общались?
– Мельком. Боевой мужик. С ним были в хороших отношениях Инга Артамонова и Зоя Холщевникова, с которыми я познакомился в Иркутске. Конькобежки там тренировались, а "Динамо" в ноябре приезжало на сборы. На Спартакиаде после матча Зоя с Ингой подошли к Меньшикову: "Володя, отпусти Шальнова с нами…" Тот обалдел: "Да вы что?! У него завтра игра!" А Юматова позже регулярно встречал в Москве, в доме, где жили динамовцы и сотрудники КГБ.
– Это к кому ж заглядывал?
– К Тамаре, медсестре. Была у него подруга. Там же поселили Артамонову с Геной Ворониным. Когда в 1966-м он зарезал Ингу, в адрес Московского городского совета "Динамо" суд вынес частное определение: как можно малознакомым людям выделять по комнате в одной квартире?! Фактически их свели. Расписались, вскоре начались скандалы…
– Говорят, Воронин ее приревновал.
– А сам-то что, святой? На меня Воронин всегда производил отталкивающее впечатление. Приспособленец. Ему было выгодно находиться рядом с Ингой. Красотка, сильнейшая конькобежка планеты. А он куда бегал? С постели на горшок.
– Мы про Численко не договорили.
– Игорек – больной парень. С детства проблемы с почками. Ему нельзя было пить. А он на шампанском сидел плотно. Когда приезжал в "Советскую", брал сразу ящик.
– Дома у него бывали?
– Конечно! Жил он на Кировской. Внизу стекольная мастерская, вывески делали. Едва Численко появляется, голосят: "Игорек, заходи!" Наливают. А он отказать не может. Из-за этого с Бесковым рассорился. Друзья его жалели, устроили озеленителем. Приходил ко мне на русский хоккей, когда я уже начальником команды в "Динамо" работал. Прозвище "Барон" мне Трофимов дал, а Игорь обращался "Барон Михалыч".
– Почему Барон?
– Читали "На дне" Горького? Был такой персонаж.
ПОЩЕЧИНА
– Трофимова звали "Чепец"?
– Мы – исключительно Василий Дмитриевич. Он в болшевской коммуне воспитывался, беспризорником был. Там носил какой-то чепчик. Вот и приклеилось – Чепец.
– С Бесковым, как и Численко, не очень ладил.
– Это к концу жизни разошлись. Прежде друзьями считались. Бесков его в 1964-м вторым тренером взял на Кубок Европы. И жены их дружили.
– Оксана Николаевна Трофимова – женщина суровая.
– О, да. В Филях болельщики что-то кричали – так она бегала по трибуне, срывала плакаты "Бей "Динамо"! Я не шучу. Когда мы стали чемпионами, в свердловском аэропорту махнули шампанского. Прилетаем в Москву, едем мимо трофимовского дома на Смоленской площади. Василий Дмитриевич говорит мне и Славке Соловьеву: "Зайдем! У меня хранится бутылка водки, еще сургучом запечатана. Ей лет тридцать. Вот сейчас и разопьем!"
Приходим – уже насторожило, что разуваться нас Оксана Николаевна заставила у лифта. Чтоб в коридоре не натоптали. Васю целует: "Какие вы молодцы, поздравляю!" Тут запах шампанского учуяла. Побагровела: "Да ты выпил?" – "Чуть-чуть". Как даст пощечину! Мы со Славкой обомлели. Тихонько: "Пошли-ка отсюда…" И бочком, бочком.
Как-то я в туристической группе должен был ехать на чемпионат мира в Швецию – внезапно отцепляют. Трофимов что-то лепечет – то ли Спорткомитет меня не пропустил, то ли ЦК. А мне судья Бочаров шепнул: "Да тебя в списках не было!" Оксана Николаевна настояла – чтоб я не ездил. Вот невзлюбила – и все. Почему – не знаю!
– Даже версии нет?
– Ей любой мелочи было достаточно. Моя вторая жена танцевала в ансамбле Моисеева. На гастролях закупала шмотье, мохер. Жили мы в "моисеевском" доме на улице Королева. Оксана Николаевна все время: "Юр, супруга не привезла для меня мохер?" Вечные подначки: "Шальнову ничего не надо, его жена обеспечивает…"
– Сколько у вас жен было?
– Четыре. Должен же я как-то оправдывать фамилию Шальнов? Ха!
– Кажется, Оксана Николаевна тепло относилась к Владимиру Янко.
– По-моему, она вообще никого не любила. А Янко – сволочь. Руки ему не подам!
– Почему?
– Двуличный человек! В лицо говорит одно, за спиной – другое. Он же был при мне в команде. Играл неплохо, но как закончил, начал поливать всех подряд. Все дерьмо, он – красавец. А про него что-то никто слова доброго не сказал. Самовлюбленный нарцисс!
Можно вспомнить, как при нем сборная СССР в 1989-м на чемпионате мира прокинула шведов мимо финала и помогла добраться туда финнам. Чтоб те потом Янко на работу взяли. Или эпизод в Сыктывкаре, где он "Строитель" тренировал. "Динамо" там еле-еле выиграло. Иду в судейскую протокол подписывать – вижу, Янко в коридоре толпу вокруг себя собрал. Включая первого секретаря обкома. Распинается: "Да у "Динамо" все куплено!" Я не выдержал, подошел: "Как же тебе, сучонок, не стыдно?! Сам в "Динамо" играл. Хоть кому-то мы платили?"
– Что-то ответил?
– Понятия не имею. Я повернулся и пошел. Вот с этого и началась наша "дружба".
– Действительно не платили?
– Я – никогда и никому. Один раз подарил судьям два динамовских костюма. Все. Кстати, со Скрынником, президентом федерации, тоже не здороваюсь.
– С ним-то почему?
– Приехал я в Швецию на Кубок мира. На стадионе заглянул в динамовский фургон. Меня узнали: "О, Юрий Михайлович, здравствуйте…" Угостили рюмочкой, бутербродом с икрой, и двинулся на трибуну. Вдруг подлетел Скрынник, сверкнул глазами: "Прошу вас сюда больше не заходить!" Мне, человеку, который 35 лет отдал "Динамо"! Послал его. Позже столкнулись в московском Спорткомитете. Он, как ни в чем не бывало, протянул руку. Я прошел мимо.
– Недавний скандал в Архангельске шокировал?
– Я не осуждаю тех, кто участвовал в демарше. Это крик души! Накипело! Как еще обратить внимание на проблемы русского хоккея? Он же за последние годы опустился ниже плинтуса!
– В 60-е договорняки были?
– При мне – только раз. Мы уже обеспечили чемпионство, матч в Куйбышеве с "Трудом" ничего не решает. Подходят ребята: "Давайте ничейку сгоняем. Вам все равно, а нам это очко принесет "мастеров спорта". В те годы – стимул! В концовке при счете 2:2 я умудрился пенку пустить. Наши помчались забивать, те падали, расступались… Главное, сравнять успели.
ЗВЕЗДЫ
– Кто для вас в русском хоккее игрок номер один?
– Из вратарей – Толя Мельников. Из полевых – Валера Маслов. Вот Коля Дураков бежал, как электричка. Никто не мог догнать. Трофимов на установке говорил Соловьеву: "Слава, из раздевалки Дураков выходит – хватай за майку и не отпускай ни на шаг…" Сережа Ломанов пахал как лошадь. Брал мяч от своих ворот и чесал вперед, накручивая по полкоманды. Техника и здоровье позволяли. Но подыграть было некому. Уникальность же Маслова в том, что на поле умел все. И бежал, и отдавал, и забивал. По пониманию игры ему нет равных.
– Янко нам рассказывал: "Сколько б мы ни тренировались, Маслов пришел из своего футбола, конечки нацепил – и лучший. Для нас он как Пеле был!"
– Согласен. Играл бы рядом с Ломановым в "Енисее" такой хоккеист, это была бы фантастическая связка. Все, что требовалось бы от Сережи, – просто набрать скорость. А Валерка выкладывал бы мяч точнехонько под удар. Именно так бомбардиром "Динамо" стал Гоша Канарейкин. Раньше ведь назад не пасовали. Если идут в атаку, то уж до конца. А сейчас черт-те что придумали…
– В смысле?
– Нынче в моде шведская тягомотина. Мяч по пять минут катают, скрещивания, никакой остроты. Да если б при Трофимове кто-то заложил лишний вираж и вместо атаки вернул мяч в оборону, надолго бы сел в запас. Но мы почему-то от шведов взяли все самое дурное. Для чего в России такой хоккей насаждают? Только народ распугивают!
– Вы же Ломанова приглашали в московское "Динамо"?
– Дважды летал за ним в Красноярск. Первый раз, когда Сереже было лет двадцать. Поговорил с родителями. Отец сказал: "Если сын перейдет в "Динамо", меня тут же с работы уволят". А он на "Красмаше" был директором комбината питания.
– Хлебная должность.
– Еще бы! Мама, утирая слезы, напирала на другое: "Витя, старший сын уехал в хабаровский СКА, пьет. Младший в вашей Москве без присмотра тоже испортится…"
– Когда предприняли вторую попытку?
– Года через три. Приехал с ключами от московской квартиры. Но Ломанова в Красноярске держали крепко. Дали "Волгу", сделали делегатом съезда ЦК комсомола. Да и сам он никуда из "Енисея" не рвался.
– Мельников – гениальный вратарь?
– Да! Таких больше нет и не будет. Играл без отскока, все руками ловил. Завершив карьеру, каждое лето проводил сборы вратарей, делился секретами. Многие перенимали его манеру игры, появилось выражение – школа Мельникова. Если б Толя увидел нынешних голкиперов, перевернулся бы в гробу!
– Почему?
– Они не ловят мяч, а отбивают перед собой. Еще удара нет – а уже заваливаются на коленки. Как в шайбе. Там этот подход оправдан. Но не в русском хоккее. Наши по примеру шведов надевают высокие коньки, негнущиеся щитки. В этой форме стоять в воротах можно. Быстро сложиться и вытащить мяч внизу – нереально. А Мельников в низких коньках играл. Стачивал так, что иногда на тренировке ломались.
– "Ракушка" у вас была?
– Нет. В кальсоны стеганую вату подкладывал.
– Мячом попадали?
– Вот странно – ни разу! Зато в лицо – постоянно. Обиднее всего получилось в Хабаровске. Мячом в штангу зарядили, от нее в глаз – и в ворота. Бланш мне заклеили, и продолжил игру. Что о "ракушках" говорить? Шлемов-то не было, масок!
– В шапочках играли?
– Да. Я вообще не представлял – как в маске играть? Разок примерил, когда в фильме "Хоккеисты" снимался. Это ужас, не видно ничего! К шлему-то привыкал тяжело. Делали их в Риге. Приехали в Иркутск на товарищеский матч. Холодина за двадцать. Мне бьют, попадают в шлем – он лопается! Запасного нет. но башка у меня сработала! В гостинице отыскал патефонные иголки. Нагрел – ими и склеил тот, треснутый.
"МОСФИЛЬМ"
– Изломанный палец на руке – память о чем?
– Шурик Измоденов коньком наехал. С перчаткой разрезал. Зашили, но палец с того момента не сгибается. Я внучку пугал: "Будешь в носу ковыряться, у тебя такой же станет…" палец – ерунда. Бывало и больнее.
– Когда?
– На тренировке выкатываюсь под игрока, он бьет – точно мне в нос! В самый кончик!
– Нокаут?
– Нокдаун. Кровь остановили, наутро кросс в Новогорске. У меня кровавые пузыри из носа! Повезли в лужниковский диспансер. Начали ломать перегородку – а та срослась. Ну и плюнули на это. Годы спустя в поликлинике профессор гланды дочке осматривал и на меня покосился: "Что так дышишь?" Да вот, отвечаю, перегородка сместилась. Он дочке сказал – иди, погуляй, я с папой потолкую. Таким матом попер!
– За что?
– "Ты обалдел? Через пять лет астма будет! Срочно на операцию!" Хирург – дама, полковник медицинской службы. Что-то отрезала – и начались чудовищные головные боли. До слез. Провалялся в больнице МВД вместо двух дней три недели.
– Самый лютый мороз, при котором играли?
– 1956 год, Архангельск. Минус 27, да с ветром. Лед трещал, разламывался. Но знаете, что характерно?
– Что?
– Стадион был полный! Люди на деревьях сидели! В те времена почти во всех городах матчи проходили при аншлаге. Даже на "Динамо" пару раз в год заливали лед на главной арене – и две центральные трибуны были битком! Народ обычно подтягивался часа за полтора до игры. У каждого в руке портфель, там шкалик, закуска. Атмосфера дружелюбная, никаких драк. А сейчас? Что на футбол, что на хоккей приходят фанатики, у которых один интерес. Поорать, похулиганить, да кому-нибудь морду набить…
– Вы про фильм "Хоккеисты" упомянули. Туда как занесло?
– Приехала к нам на "Динамо" женщина, ассистент режиссера. Меня выбрала. Еще Шилова из шайбы привлекли, Мотовилова, Сакеева, несколько ребят из "Химика". Чудесные артисты снимались. Георгий Жженов вроде как Чернышева играл, Николай Рыбников – Тарасова. В главной роли – Вячеслав Шалевич.
– Хорошее кино?
– Туфта. Начинал один режиссер – Рафаил Гольдин, а заканчивал другой – Владимир Басов. Все, что отсняли, перелопатил, переклеил.
– Вам-то гонорар заплатили?
– По десять рублей за съемочный день. Видели забор на "Мосфильме"?
– До небес. Как у военной части.
– Директор картины понимал, с кем дело имеет. Запретил во время съемок нас через проходную выпускать. Так мы за вином через этот забор лазили!
ЛУНАТИК
– Почему Мельникова Совой прозвали?
– У него веко дергалось. Нервный тик.
– Как же играл?!
– Сам поражаюсь. С Толей много историй связано. Он был помешан на приметах. Накануне матча шнурки гладил. Перчатки вазелином смазывал. Под вратарский свитер надевал одну и ту же жилетку. Выглядела она к концу карьеры живописно. Промасленная, полуистлевшая, в заплатках. Да еще слонцем и абрикешем провоняла.
– Чем-чем?
– Это самодельные растирки, которые в мороз использовали. Ох, и смердящие! На турнире в Швеции меня с Мельниковым поселили. За день до вылета накупили тряпье, подарки. Он еле-еле закрыл свой чемодан. Жилетка не влезла. Уложил в пакетик, кинул в угол: "Придется оставить…" В аэропорту рассказываю ребятам: "Представляете, Толя наконец-то выкинул жилетку!" В следующую секунду подбегает взмыленный швед: "Кто в отеле пакет забыл?" Так и доиграл в этой жилетке до 41 года.
– Интересные соседи у вас были.
– Страшнее всего было жить с Валей Атаманычевым, знаменитым нападающим свердловского СКА. Он лунатик. Как-то на чемпионате мира в номер к нему подселили. Ночью просыпаюсь от шороха – Атаманычев по комнате бродит. Затем улегся, засопел. А я до утра глаз не сомкнул. Мало ли что у человека на уме в таком состоянии…
– С Мельниковым общались до последних дней?
– Да. Зимой 1999-го я загремел в больницу. Позвонил Толя, пригласил в Сыктывкар на финал "Плетеного мяча". Узнав о моих проблемах с сердцем, сказал: "Поправляйся. Вернусь – увидимся". Там и умер. Прямо в гостинице – разрыв аорты. Хотя всегда фанатично следил за здоровьем! Утро начинал с зарядки, почти не пил, курил очень мало. Когда в "Динамо" играли, покупал перед сезоном пачку сигарет и хранил у меня: "Если после матча захочется курнуть, выдавай по одной".
– Вы с этой привычкой не расстались?
– Первая сигарета с утра – такой кайф! Ее не будет – и просыпаться незачем. Даже врачи говорят, что теперь поздно бросать. Стаж-то – 74 года!
– С пяти лет?!
– Ну да. Во время войны заглушали голод. С пацанами подбирали окурки, потрошили на чердаке в ящик из-под снарядов. Высушенный табак по совету старших товарищей разбавляли дубовыми листьями. Накуримся – и до блевотины…
– Где сигареты, там и пол-литра.
– На 7 ноября мы, 14-летние, взяли чекушку. На троих разлили. Еще был ликер "Бенедиктин". Пробовали?
– Бог миловал.
– Зелененький такой. Добавили мы этого "Бенедиктина" грамм по двести. Ребята меня до двери дотащили, прислонили к стенке. Нажали звонок – и деру. С того дня при слове "водка" мне плохо становилось, сразу в туалет бежал.
– Долго?
– До 35 лет. Ни грамма не выпил!
КЕРОСИНЩИК
– У кого в русском хоккее был самый мощный удар?
– В каждой команде умельцев хватало. Папугин, Дураков, Володя Башан… Ну и Толя Вязанкин, конечно. Страшный ударник! К счастью, из десяти ударов в рамку попадали два-три. Как-то на тренировке в Сокольниках выскочил к воротам и с такой силой засадил по мячу, что расколотил циферблат под потолком! Когда играть закончил, устроился в метро машинистом. Я узнал – не поверил. Подумал: "В подземку теперь ни ногой!"
– Что так?
– Да какой из Толика машинист? Он же керосинщик! Позже встретились, успокоил: "Я всегда в резерве…" У Вязанкина было все, чтоб стать великим игроком. Резкий, быстрый, забивной. Ножищи – как у слона. Больше не видел хоккеиста, который бы мог на сумасшедшей скорости затормозить и бежать в другую сторону. Но с алкоголем беда. Помню, отыграли в Курске, он после матча исчез, в Москву вернулись без него. Объявился через пару дней. Черный, заросший. Говорит Трофимову: "Василий Дмитриевич, простите. Честное слово, не пил…" А от самого разит! Хотя в надежде заглушить перегар рот прополоскал абрикешем. Есть у меня еще история на эту тему. Не возражаете?
– Рассказывайте скорее.
– В Свердловске возле гостиницы был гастроном. Идем мимо с Сашей Лупповым и Славой Соловьевым, из дверей выходит алкаш. В трясущихся руках водка с пробкой-"бескозыркой". Народу вокруг полно, но он озирается и протягивает бутылку Луппову: "Помоги!"
– А тот?
– Открыл. Мы со Славкой заржали: "Что ж из толпы именно тебя выбрал?" Саша усмехнулся: "Увидел родственную душу".
– В "Динамо" 60-х было два невыездных – Луппов и Вологжанников. Почему?
– Луппов учился в МАИ. На первом курсе выпустили за границу, а уже со второго кислород перекрыли. После института оформили на секретный военный завод. Расположен где-то на Преображенке, далеко-далеко под землей. Жалко парня. Игрок-то классный, но из-за того, что невыездной, в сборную не брали. Тренеры говорили: "Смысл Луппова приглашать, если на чемпионате мира не сыграет?" Свою единственную золотую медаль получил в 1965-м, когда турнир проходил в Советском Союзе. Как и Алик Вологжанников. Его из-за проблем с режимом заворачивали.
– Он же покончил с собой.
– В 36 лет шагнул из окна. Семейная жизнь не сложилась… Я сам почти два года был невыездным.
– Где прокололись?
– 1958 год, первая поездка с "Динамо" в Финляндию. Я еще в армии служил. Приехал в часть, командир роты спрашивает: "Ну как там в Финляндии? Понравилось?" – "Да, все хорошо". Я и представить не мог, что он телегу накатает: "Рядовой Шальнов, побывав за рубежом, хвалил капиталистический строй…" Спас меня отец.
– Каким образом?
– Записался на прием к Щетневу, тот в ЦК отвечал за выезд спортсменов и артистов. Поговорил с ним, и я получил разрешение. Команда уже была в Швеции. Меня вызвали в Спорткомитет, вручили загранпаспорт и билет в Стокгольм. Утром зашел в самолет – там всего два пассажира, какие-то иностранцы. Из-за непогоды сели в Копенгагене.
– Это поворот.
– На ночь устроили в гостиницу. Думаю – пойду по городу прогуляюсь. Когда еще сюда попаду? Но на мою папаху и ратиновое пальто с накладными карманами датчане таращились так, что перепугался – и бегом в номер. В Стокгольме встретил человек из посольства. Вместо обеда предложил кино посмотреть.
– Где?
– В посольстве: "Вчера новую картину прислали. "Жажда", про войну…" Полдня там болтался, никто стакан воды не налил. Вечером отвезли на вокзал. Проводить меня приехал президент шведской федерации хоккея с мячом Понтус Веден с переводчицей. Протянул сто крон: "Поужинаешь в вагоне-ресторане. Официанта я предупредил, придет за тобой".
– Здорово.
– А я в уме прикидываю: сто крон – это ж ни с какими суточными не сравнить! Целое состояние! Хватит на брюки, кофточку и ботинки. Появляется официант, я ни в какую: "Нет! Не пойду!" Он чуть ли не за руку тащит – я упираюсь. Так и не поужинал. От Стокгольма до Несшё, где был турнир, километров триста. Когда из поезда выходил, от голода качало.
ДАРМОЕДЫ
– Играл в московском "Динамо" ярчайший персонаж – Евгений Флейшер. Жил в общаге на стадионе. Говорят, когда напивался, снимал штаны, в открытое окно выставлял голый зад и кричал: "Никуда не уйду, пока комнату не дадите!"
– Да Женька не пил! Но мог и в трезвом виде такое выкинуть. Как-то в Красноярске пригласили девчат в гостиницу. Вдруг стук в дверь. Открываем – Женька в номер вползает. Голый, из задницы дымящаяся папироса торчит. Девчонки визжали на весь этаж!
– Прекрасная история.
– Вот в Казани, где Флейшнер тренером работал, уже мог махнуть. Однажды звонит: "Барон Михалыч, я в "Метрополе". Жду в номере в 15.00". Приехал, обнялись. Он поднимает трубку: "Девочки, завозите!" Официантки вкатывают тележку – а там чего только нет. Это была наша последняя встреча. Вскоре Женька разбился на машине. Под Электросталью на обледенелой дороге улетел с моста.
– У Леонида Палладия, пятикратного чемпиона мира, тоже трагическая судьба.
– В 1979-м в ресторане "Варшава" отмечал день рождения сестры. Повздорил с двумя парнями, которые сидели за соседним столиком. Те ушли. Ближе к закрытию ресторана вернулись с ножом и воткнули Лене прямо в сердце.
– Поймали?
– На следующий день. Выяснилось – наркоманы. Убийцу приговорили к высшей мере, подельнику влепили десять лет. А Ирина, жена Лени, замуж больше не вышла, работала врачом в диспансере "Динамо", одна воспитывала двоих детей.
– Хороший был игрок?
– Красавец! Невероятно самоотверженный, бесстрашный. Архангельские – они все такие. Вот и Гоша Канарейкин, лучший друг Палладия, никого не боялся. Хотя били нещадно. Помню, в Швеции двинули так, что вылетел за пределы поля и головой воткнулся в сугроб. За ноги вытаскивали.
– Какие были грубые приемы в ваше время?
– На полном ходу поймать на бедро. Отправить в неуправляемый полет. Был у нас защитник Смирнов, тот клюшкой наотмашь бил. Будто саблей.
– Драки на льду случались?
– Я ни разу не участвовал – но бывали заварушки! В Алма-Ате москвичей недолюбливали: "Вы, дармоеды…" Мол, в Москве все есть, а там – ничего. Архангельск в этом плане не отставал: "У нас что? Треска да водка!" Их так и звали – "трескоеды". Один болельщик все на меня лез, когда с поля уходили. Ну я за ухо его схватил. Оторвал!
– Жестокий вы человек.
– У шапки ухо, не у мужика… А хоккеисты между собой редко дрались. Разве что в Швеции был момент. 1969 год, чемпионат мира. Счет 4:2, навес – иду на этот мяч. А швед Сэдвалл на меня несется и притормаживать не собирается. Ну и дал ему на встречном движении в лоб.
– Кулаком?
– Да. Не клюшкой же его лупить! На 10 минут удалили. Защитник отправился за меня сидеть, а я ужом вился в воротах. Лишь бы не пропустить, а то потом Трофимов добавит. Газеты шведские мою фотографию в половину полосы напечатали – вот, дескать, главный советский бандит…
– Сохранилась?
– Хотел газету с собой взять. Побоялся. Вот такие мы были затравленные. После победы Мальцев, посол, закатил роскошный банкет. Наутро прием в торгпредстве у Юрочки Брежнева, сына Леонида Ильича. Думаем – оттуда вообще всех выносить будут. А нас даже чаем не угостили! Рассадили вдоль стены – сидите и слушайте.
– На шведские банкеты попадали?
– В Уппсале нашу делегацию принимали, в замке. Был в Швеции хоккеист Лейф Фредблад. Славился трюком – ему с углового набрасывали, он с лета мячик феноменально ловил. Так заряжал, что поймать ноль шансов. Как ракеткой. Подходит на банкете к нашему послу: "Хочу Шальнова и Соловьева пригласить в гости. Завтра к гостинице подвезу, когда автобус подадут". Мальцев рукой махнул – да забирай! Тот радостный к нам бежит – а наперегонки с ним чекист: "Е! Я вам поеду…"
– Эх.
– Я покраснел весь, задница мокрая от стыда. Фредблад посмотрел, ухмыльнулся и махнул рукой. Больше мы его не видели. Годы спустя он другим прославился – открыл стоматологические клиники по всей Швеции. Всем нашим хоккеистам, которые там играли, бесплатно зубы вставил. А с чекистами в каждой поездке были истории.
– Например?
– В той же Швеции ужинаем в гостинице. Рядом народ отплясывает. Неожиданно подскакивают две девицы, меня и Соловьева тянут танцевать. Славка с испугу на немецкий перешел, жестами показывает – не готовы. Те, обескураженные, отошли, а к нам подлетает зам руководителя делегации, из КГБ, разумеется: "Товарищи, правильно себя вели! Молодцы!"
– "Заслуженного" вам когда присвоили?
– В русском хоккее ЗМС давали после двух побед на чемпионате мира. Если играл в основном составе. В 1969-м я как раз стал двукратным – единственным из той команды. Остальные либо уже были "заслуженными", либо получили позже. А тогда в самолете по пути из Стокгольма в Москву вышел командир корабля, громко объявил: "Только что поступила телефонограмма из Спорткомитета СССР за подписью Сергея Павлова. Юрию Шальнову присвоено звание "Заслуженный мастер спорта"! Я разрыдался!
"ЖИГУЛИ"
– Машину водите до сих пор?
– Да. С 1970 года! Только начали "Жигули" выпускать – нам позволили без очереди купить за победу на чемпионате мира. Дали премию 4 тысячи, а машина стоила четыре с половиной. Как-то ехал с дачи, дочка рядом. Внезапно со встречной полосы вылетел автомобиль, отшкурил мне весь бок. Но я вырулить вправо успел – и в канаву полную воды.
– Радости мало.
– Эта вода нас спасла – чуть дальше бетонная плита, опора моста. В нее бы врезался. В той машине сидел пьяный гаишник. Хотел на меня все повесить, будто я виноват. Но на хоккее в Красногорске свели с прокурором области. Сразу решилось: суд, мне полная компенсация.
Я за рулем всю Скандинавию объездил. Не зная никакого языка, кроме матерного. Каждый год на "Жигулях" – в Юсдаль, на Кубок мира!
– Пейзажи удивительные?
– Красивее средней Финляндии с ее озерами нет ничего. Я в эту страну влюбился. Хотя Норвегия еще лучше. Из Осло рванул в Берген через 36-километровый тоннель. Одна полоса туда, одна – сюда. Мы с женой проехали и думаем: вот случится что в этом тоннеле с нашими "Жигулями" – всю Норвегию парализует… А фьорды какие! Приезжаем в городок Восс, селимся в деревянную избу. Нам говорят: "Вы первые люди из СССР, которые сюда добрались".
– Невероятно.
– Знаете, что меня в Скандинавии поражает? Комаров нет! Границу пересекаешь – все, заканчиваются. Мух тоже нет. Я посмотрел, как там с мусором обращаются, закапывают далеко-далеко в лесу. Поэтому никакой грязи. Летом на машине снова в те края собираемся. Давно понял – деньги надо тратить на путешествия!
– Здоровье не подводит?
– Пока держусь. Кардиостимулятор вшили. После третьей стадии рака – прямая кишка американская. Сейчас хрусталик в глаз импортный вставят – вообще американец буду, можно гринкарту просить…
