ФИГУРНОЕ КАТАНИЕ

СОБЕСЕДНИКИ Елены ВАЙЦЕХОВСКОЙ

Удивительно, но за свою достаточно длинную тренерскую карьеру Рафаэль Арутюнян не заработал ни одного официального титула. Заслуженным тренером страны не был признан даже в 2002 году, когда его ученик Александр Абт стал вице-чемпионом Европы. Возможно, помешала как раз приставка "вице", хотя многие до сих пор считают Абта победителем тех соревнований – настолько убедительным выглядело его катание.

Но воды тех баталий давно утекли. Арутюнян же наконец встретился со своей первой наградой: был удостоен звания тренера года. Правда, не в России. В Америке.

На мои поздравления отреагировал бесхитростно:

– Не думал, что дадут. Честно.

– Почему?

– Потому что в соперниках у меня там были очень неплохие тренеры – пять номинантов, включая Игоря Шпильбанда и Кори Адэ – наставника Джейсона Брауна. Наверное, свою роль сыграл тот факт, что мои спортсмены хорошо выступили не только на взрослом уровне, но и в юниорах.

С другой стороны, я и сам ни на что не рассчитывал. Никогда не был, как сейчас модно говорить, "в тусовке". Не искал должностей, связей. Поэтому, наверное, не имел никаких титулов ни в России, ни в Грузии, ни в Армении. Хотя в свое время в Армении мой спортсмен Исаак Мхитарян стал чемпионом СССР среди юниоров и поехал на первенство мира – небывалый для фигурного катания случай. Но в сборную команду меня тогда не взяли – посчитали, что слишком молодой. Мхитарян же, катаясь без тренера, стал на тех соревнованиях только шестым.

– От Эшли Вагнер, с которой вы стали работать два года назад, тоже ведь никто не ожидал, что она станет чемпионкой США, поднимется на подиум в финале "Гран-при" и завоюет золото в составе американской команды на World Team Trophy в Японии.

– Мне даже Скотт Хэмилтон (олимпийский чемпион 1984 года. – Прим. Е.В.) выразил по этому поводу свое восхищение. Признался, что не понимает, как я это сделал. Я даже рассмеялся. Мол, если Эшли прислали ко мне, чтобы нас обоих таким образом и похоронить, то не стоит удивляться тому, что мы начали столь активно сопротивляться.

В каком-то смысле это действительно уникальный случай: не так много спортсменов в этом возрасте способны прогрессировать. А Эшли прогрессирует.

Могу сказать, что отношение к русским тренерам в Америке понемногу меняется. Возможно, потому что американские спортсмены стали несколько "проваливаться". Например, не так давно меня пригласили провести семинар для тренеров парного катания – по прыжкам. Просто для того, чтобы тебя заметили, приходится постоянно пробиваться. С другой стороны, а где этого делать не надо?

Я почему-то часто вспоминаю, как в юности попал в ЦСКА и познакомился там с Михаилом Мамиашвили. Жили мы прямо в зале, потому что в гостинице не было мест. У нас с Мамиашвили кровати стояли рядом. Соответственно, мы довольно много разговаривали. Катался-то я в те времена за Грузию.

– С армянской фамилией?

– Это вообще отдельная история. Но я тем не менее двукратный чемпион Грузии. А Мамиашвили произвел на меня колоссальное впечатление – своей целеустремленностью и какой-то всепоглощающей добротой к окружающим. Сейчас с удовольствием читаю его интервью и могу сказать, что эта целеустремленность, нацеленность на результат никуда не делись. Столь же сильное впечатление в этом отношении на меня произвел Леонид Аркаев.

– Великий тренер, который уже много лет работает в Саранске с детьми и фактически отстранен от большой гимнастики?

– Вот такого в Америке не может произойти в принципе. Каким бы ты ни был, тут не могут тебя "зарезать" – лишить профессии.

– Но ведь есть достаточно много примеров, когда у российских тренеров отбирали учеников, стоило тем подняться на мало-мальски заметный уровень. Можно вспомнить, например, Александра Уряшева, у которого до сезона-2013 каталась Грейси Голд.

– Ну и что? Тренер должен уметь переживать такие вещи. Голд отдали не кому-то, а Фрэнку Кэроллу – видимо, посчитали, что это способно дать на Олимпиаде более мощный прогресс. Но это ведь не помешало нам с Эшли Вагнер опередить Грейси на чемпионате США? Хотя на такой поворот в Америке действительно никто не рассчитывал.

Когда я говорю, что тренера не могут "зарезать", имею в виду прежде всего то, что никто не может запретить человеку прийти на тот или иной каток и там работать. Своих катков и права распоряжаться ими, как душа пожелает, в Америке ни у кого нет.

– А как же каток, который построила в Лос-Анджелесе ваша бывшая подопечная пятикратная чемпионка мира Мишель Кван?

– Так ведь сама она, когда там тренировалась, каталась с восьми утра до часу дня. А потом лед забирали хоккеисты. На этот счет существуют жесткие законы бизнеса. Хоккей – это 700 долларов в час. Поэтому отец Кван, распоряжавшийся катком, не предоставлял Мишель абсолютно никаких привилегий. Даже когда она готовилась к Олимпийским играм.

Я же до сих пор помню, как мне закрыли вход на все профсоюзные катки из-за конфликта с одним из ведущих тренеров. Мои спортсмены начали тогда довольно серьезно "покусывать" его учеников, и он просто меня спровоцировал – оскорбил, упомянув в ругательстве мою мать. Вы, думаю, понимаете, что это такое для человека, выросшего в Грузии. Я был просто обязан его ударить. Это в крови у каждого грузина. Еще в детстве, помню, если во дворе кто-то хотел подраться, достаточно было произнести эти слова вслух. Не важно, какого возраста и какой весовой категории твой оппонент – ты был обязан в подобном случае дать ему в морду. Иначе тебя стал бы презирать весь двор.

А тогда я какое-то время помыкался без работы, до тех пор пока меня не приютили в "Динамо". Потом, понятное дело, все сгладилось.

– Тренерский семинар в Миннесоте, на который вы были приглашены, посвящался только парному катанию?

– Нет. Это большое мероприятие, ежегодно организующееся Ассоциацией фигурного катания США. И в его же рамках проводится награждение лауреатов года. Вручают призы лучшему тренеру, хореографу, отмечают лучшие программы, все проходит очень торжественно. И никто заранее не знает имен лауреатов. Я, например, совершенно не был готов услышать свое имя. Удивился и тому, что лучшим хореографом был назван специалист, работающий с Кори и Брауном. Хотя назвать лучшего в этой категории всегда сложно. Вкусы-то у всех разные.

– А что лично вы вкладываете в понятие "сильный хореограф"?

– Это прежде всего специалист, который из года в год не опускается ниже определенного уровня и постоянно придумывает что-то новое. Есть ведь программы, которые смотришь не отрывая глаз. Мне нравится, как работает Том Диксон в Колорадо-Спрингс, Шэ-Линн Бурн. Хорошим хореографом становится Джеффри Баттл. Считаю, что совершенно не случайно под Олимпийские игры в Сочи трехкратный чемпион мира Патрик Чан оставил короткие программы предыдущего года, которые ему ставил Баттл. Да и Юдзуру Ханю выиграл олимпиаду с короткой программой авторства Джеффри.

Баттл потрясающе слышит музыку, знает, как с ней обращаться. И он очень хорош в направлениях – знает, куда прыгать. Я в свое время очень много с ним этим занимался. И считаю, что в золотой медали Баттла на чемпионате мира в 2008 году есть достаточно большой процент моего труда. Он ведь до того, как мы начали вместе работать, никогда не был сильным прыгуном. А на том чемпионате не упал только потому, что мы с ним сделали все прыжки в правильном направлении.

– Расшифруйте хотя бы в общих чертах про направления.

– В каждом прыжке есть три основные составляющие. Это направление, позиция и ритм. Если человек ошибается в направлении, это искажает позицию и меняет ритм. Все просто. Примерно как бросить человека в воду с вышки по неудобной для него траектории – чтобы вам было понятнее. И потребовать, чтобы он безошибочно выполнил всю комбинацию вращений.

Все это придумал, конечно же, не я. Еще Станислав Жук, помню, говорил ученикам на тренировках, не вдаваясь в детальные объяснения: "Едешь вон туда и прыгаешь там". Если спортсмен отклонялся от указанного направления хотя бы на метр, Жук мог вообще выгнать за это со льда. Когда Станислав Алексеевич начинал мне рассказывать о каких-то тонкостях тренерской работы, я, признаться, не понимал и половины, хотя в то время у меня уже были неплохие спортсмены, выигрывавшие юниорские соревнования. Сейчас думаю: мог спросить – и не спрашивал. Ну не дурак?

– Вы уже достаточно много лет работаете в связке с Надеждой Канаевой. Это необходимость или своего рода тренерская благотворительность, помощь соотечественнице?

– В одиночку в спорте давно уже никто не работает. Надя действительно очень много мне помогает. У нее достаточно непростая судьба: в 14 лет она потеряла маму, а после того, как отец повторно женился, ей стало попросту негде жить. Какое-то время она жила у Лены Водорезовой, у Ольги Марковой, работала в ЦСКА – в том числе и со Станиславом Жуком, потом приехала в США. Причем сразу попала в Лейк-Эрроухед, где всегда были хорошие спортсмены – и Мишель Кван, и Мао Асада, и Джеффри Баттл. Надя сразу стала помогать всем. Эта помощь оказалась настолько эффективной, что до сих пор к ней присылают своих спортсменов многие американские тренеры. Мне кажется, что она давно созрела для того, чтобы работать самостоятельно. Вообще считаю, что молодых тренеров надо выпихивать в самостоятельную жизнь.

Для себя же я решил: если Надя действительно через какое-то время захочет работать одна, я обязательно возьму к себе в помощники трех или четырех молодых тренеров, буду их учить. Тем более что сейчас мне предлагают уехать из Лейк-Эрроухеда в другое место, где будет больше своего льда. Так что обеспечить людей работой я сумею.

– Речь идет о российских тренерах?

– Не только. Но российских взял бы с удовольствием. Это совершенно иной уровень базового мастерства.

– Как давно вы почувствовали в себе желание работать с тренерами, а не со спортсменами?

– Не скажу точно, когда это произошло, но действительно почувствовал такую потребность. Видимо, приходит время, когда ты понимаешь, что работать со спортсменами становится уже не так интересно, как раньше. Было время, я не спал ночами. Просыпался, вставал перед зеркалом и проверял позиции, пытаясь понять, как все это может работать на льду. Если бы кто меня тогда увидел, наверняка решил бы, что я сумасшедший. Выходные я ненавидел, потому что прекращался процесс познания. Ждал понедельника так, как большинство людей ждут субботу и воскресенье.

Сейчас могу уже признаться, но был период, когда в моей группе те спортсмены, которых я толком не тренировал, катались лучше и увереннее, нежели те, с кем я возился чуть ли не круглосуточно. Меня это дико бесило. И вот эта дверка в настоящую тренерскую жизнь открывалась очень медленно. А когда открылась, то понял, что все самое интересное я уже прошел. Поэтому, наверное, и хочется делиться знаниями. Да и потом, сколько лет я еще смогу активно работать на льду? Максимум два олимпийских цикла. В 2022 году мне будет 65. И что потом?

– Продолжает же работать на льду в свои восемьдесят Джон Никс, передавший вам Вагнер?

– О-о-о! Никс – это вообще отдельная история. Я всегда к нему приезжаю, когда удается выкроить время. Люблю "дедов", которые уже сделали результат. Они такие мудрые, спокойные. Знают цену успеху, цену самим себе. Мне всегда льстит, когда Никс, видя меня на своем катке, останавливает тренировку и подходит со мной поздороваться.

– Работу тренера со спортсменом часто называют неблагодарной. Не боитесь, что столь же неблагодарной может оказаться работа с коллегами?

– Это не сильно меня беспокоит. Я ведь не для кого-то хочу это делать, а прежде всего для себя. Знаю, что получу от этого удовольствие и заведомо не жду ни от кого благодарности. Это же действительно огромное удовольствие – видеть, как у людей вдруг начинает получаться то, что раньше не получалось.

– Как думаете, каким получится сейчас возвращение в спорт вашей бывшей ученицы Мао Асады?

– Она правильно делает, как мне кажется, что возвращается. Ей нет замены в Японии. По крайней мере я не вижу ни одной японской фигуристки, которую отличала бы похожая стать, порода. Которая по своему "калибру" могла бы встать рядом. К тому же Мао уже не просто девочка с хорошей техникой. Она взрослая, сложившаяся личность. Не так давно Асада сказала в интервью, что успела понять, что такое жизнь вне спорта, сколько в этой жизни всего интересного. И теперь мне очень интересно увидеть, что из этого нового опыта Мао сумеет принести на лед. Изменится ли в плане эмоций, хореографии. Все-таки при всех своих титулах она всегда была достаточно зажатой на льду. Раскрывалась в своем катании процентов на тридцать, не более.

– В серии "Гран-при" на турнире в Японии Мао как раз встретится с Вагнер. Распределением своих спортсменов по этапам вы довольны?

– Я всегда относился к таким вещам просто: если у спортсмена есть серьезные амбиции, ему должно быть безразлично, кто именно оказывается в соперниках. Помните, как во взрослое катание пришел 15-летний Женя Плющенко? Пришел – и всех разорвал.

Пытаться избегать борьбы в спорте бессмысленно: все равно ты рано или поздно со всеми встретишься. Поэтому я никогда не озадачиваюсь на тему жеребьевок. Ну да, кому-то в силу расстановки по этапам бывает проще пробиться в финальную шестерку. Но для меня никогда не было самоцелью попасть в финал. Гораздо интереснее, чтобы мои спортсмены могли в этом финале бороться. И не думали о том, дадут им что-то или нет. А приходили и брали.

Хотелось бы, конечно, иметь больше льда. Большинство фигуристов далеко не так профессиональны, как была в свое время Мишель Кван. Никогда не нужно было следить, как и что она делает. Остальных же приходится в этом отношении отслеживать. А как отслеживать, если лед заканчивается в два часа дня и после этого времени все спортсмены предоставлены сами себе?

– Неужели лучшему тренеру страны не полагается больше льда?

– Разве что в стакане с виски.