Мария Никулашкина из Санкт-Петербурга
В среду Южный сыграет в первом круге турнира в Санкт-Петербурге с Мирзой Башичем. Возможно, этот матч станет особенным для него. Накануне 36-летний игрок дал большое интервью "СЭ", в котором рассказал о карьере, дальнейших планах и своем видении современного тенниса.
– Есть ли у вас объяснение, почему турнир St. Petersburg Open стал для вас особенным и могли ли вы предполагать нечто подобное, когда впервые приехали сюда в 2000 году?
– Конечно, не предполагал, что этот турнир станет для меня настолько родным. Как и не предполагал, что я буду так долго играть здесь. Почему именно Санкт-Петербург? Из года в год складывались хорошие отношения с руководством соревнований. И с теми, кто делал турнир, проходивший в СКК, и с той командой, которая проводит его сейчас на "Сибур-Арене". Всегда была и есть особенная атмосфера теннисного праздника. И этот праздник создавали не только игроки, но еще и организаторы турниров, и, конечно, зрители. Меня всегда здесь потрясающе поддерживали. Не зависимо от того, хорошо я играл или плохо, проигрывал в первом круге или брал титул. Меня всегда принимали здесь.
– В какой момент вы пришли к решению, что надо заканчивать карьеру и именно сейчас?
– Шли к нему постепенно. Естественно, это не было так, что я сел и решил. Мысли ходили три года назад, два, год назад. Постоянно думал: "Сейчас или не сейчас? Что делать? Чем заниматься?" Понятно, что это постоянно сидело в голове. "Могу я или не могу?" – вот какой был главный вопрос. Не было внутри такого, что надо заканчивать, и все. Да, у меня были не очень хорошие результаты, да, я проигрывал. И все равно чувствовал, что у меня еще есть некий кураж, что я готов тренироваться, готов приезжать и играть – жить этой жизнью. Но со временем стало так, что тело мое присутствовало на турнирах, а голова была в других местах. Пока баланс сохранялся, и я понимал, что еще могу дать какой-то результат, продолжал играть. Но когда понял, что уже все, голова совсем в другом месте, а ты силой пытаешься заставить ее быть здесь, настроиться на какие-то тренировки и матчи, само собой все пришло к тому, что надо заканчивать.
– В другом месте – это с семьей, с подрастающими сыновьями?
– Да, я детей не вижу, жену не вижу. Где-то приехал на неделю, где-то они ко мне приехали, а потом опять разъехались. А потом я стал задумываться, должна ли семья продолжать жить моей жизнью или все же мне пора начинать жить жизнью детей? Ими надо заниматься, пора переключаться. Неправильно продолжать таскать их по турнирам. Все-таки уже школа началась. Мне разорваться тоже нереально. Результата тогда уже не будет. Так все само собой и получилось.
– Логичный в данной ситуации вопрос: какие планы на будущее?
– Есть планы сиюминутные, а есть долгосрочные, которые пока рано осуществлять. На данном этапе главное – это мое сотрудничество с теннисным центром в Новокузнецке. Он был построен в 2010 году. Сделано там все по высшему разряду. Как только он открылся, меня пригласили туда на мастер-класс. И сложилась такая традиция: я каждый год по окончании сезона ездил туда на несколько дней. Сейчас у меня времени станет больше. Постараюсь помочь ребятам, которых знаю с пяти-шести лет добиться результатов. Плюс есть академия тенниса в Австралии, в Голд-Косте, с которой мы сотрудничаем.
Есть еще один глобальный проект. Пока его дорабатываем. Он связан со здоровьем в детском спорте. К сожалению, мало кто знает и понимает, что такое травмы и откуда они берутся. Очень многие наши перспективные ребята сходят с дистанции в 14-15 лет именно по состоянию здоровья.
– Размышляя о завершении карьеры игрока, рассматривали вариант, что в жизни вообще не будет тенниса?
– Есть такой вариант, честно скажу. Просто он еще не созрел до конца. Я на полном серьезе рассматривал возможность полностью уйти из тенниса. Хотя понимаю, что полностью-то в любом случае не получится. Даже если займусь чем-то в другой сфере, о чем я очень серьезно думаю, Новокузнецкую теннисную школу я оставлять не хочу. Этот теннисный центр мне близок и дорог.
– Вы начали играть еще во времена Сампраса и Агасси и выступали в эпоху Федерера и Надаля. Как за это время менялся сам теннис и отношение к нему?
– Теннис поменялся кардинально, я считаю. Просто посмотрите на команды Федерера, Джоковича и Надаля. С ними ездят по пять-семь человек обслуживающего персонала. Во времена Сампраса и Агасси мог быть максимум тренер по ОФП и физиотерапевт. Часто это был один и тот же человек. Плюс скорости стали совсем другие. Теннис продолжает меняться, и я бы еще многое изменил.
Но все-таки, в моем понимании, теннис в последнее время начал деградировать. Я имею в виду не качество игры – оно только повышается. Ребята играют все лучше и лучше – без вопросов. Я говорю о том, что интерес теряет публика. Теннис как продукт уже нельзя сравнивать с тем лучшим, что есть в спортивной сфере. Хотя я считаю, что теннис по своей значимости должен конкурировать с НХЛ, НБА и им подобными.
– И реформы, которые предлагаются, не помогают?
– А глобальных реформ я не вижу. Мы ходим по кругу. Никто ничего особо нового не предлагает. Да, пытаются реформировать Кубок Дэвиса, организовать Кубок мира. Но, если мы хотим, чтобы теннис как продукт начал продаваться, нужно менять все глобально, снизу доверху. А все, что сейчас происходит, та возня, что идет между ITF, ATP и WTA, где каждый тянет одеяло на себя, негативно сказывается на теннисе в целом.
Теннис держится на некоторых энтузиастах. St. Petersburg Open – это чистый энтузиазм организаторов. Возьмем турнир в Москве... Не в обиду будет сказано, я не вижу интереса, хотя общаюсь с самыми разными любителями тенниса. Знаю, что они говорят. Да, "Большие шлемы" держатся на уровне. Но это все-таки события с большой буквы. А после отдельных турниров категории "250", не буду говорить конкретно каких, у меня был долгий диалог с ATP, я сказал: "Ребята, лучше уж вообще не проводите турниры, чем делать это таким образом". Если кто-то придет посмотреть на это все, едва ли он захочет, чтобы теннис стал частью его жизни или жизни его детей.
– Вы завершаете карьеру. На кого, скажем так, оставляете теннис? Какого вы мнения о молодых игроках?
– Все уходят. Нет никого вечного. Нам постоянно говорили: "Вот вы уйдете, и никого нет". А у нас есть Хачанов, Медведев, Рублев – совсем молодые ребята, которые только зашли в тур. Это только в России. И в мире, сами видите, есть игроки после Федерера, Надаля и Маррэя. Тот же Тим. Есть совсем юные как Саша Зверев и Денис Шаповалов. Другие ребята тоже будут появляться. Сменяемость никто не отменял.
– Подводя итог карьере, можете выделить какие-то основные ее события?
– Я как-то об этом не думал, не анализировал. Конечно, выделю тот матч Кубка Дэвиса в 2002 году. Он стоит и, наверное, всю жизнь будет стоять особняком. Матч против Надаля в 2006 году на US Open. Это был мой первый полуфинал турнира "Большого шлема", причем совершенно неожиданный. Это была действительно сенсация. На том же турнире я обыграл Робредо, с Налбандяном играл... Можно очень много матчей перечислить... А выделять пики я пока, наверное, не готов.
– Возвращаясь к финалу Кубка Дэвиса 2002 года. Те впечатления до сих пор живы?
– Живы, конечно. Тогда для меня был очень тяжелый этап в жизни. Папа умер в конце сентября. И первое время – конец 2002 года, 2003-й – нужно было как-то пережить. Первое время были эмоции, адреналин. Играешь и понимаешь – почему и ради кого нужно продолжать, зачем все это нужно. Настраивал себя, что папа, можно сказать, отдал жизнь, чтобы мы с братом могли играть в теннис. Эти "должен" и "надо" подхлестывали и придавали дополнительных сил. Но это не могло продолжаться вечно. После Australian Open я начал катиться вниз – полностью опустошенный, без эмоций. Весь 2003-й год был тяжелым.
– За счет чего получилось выбраться?
– Все идет волнообразно. Ни один игрок не может держать планку на самом высоком уровне всю жизнь. У кого-то меньше спадов, у кого-то больше. В тот момент рядом со мной была команда и семья. Мы все занимались одним делом, все продолжали работать и потихонечку, как это не раз бывало, из этой ямы начали выбираться.
– Вы долгое время были одним из самых стабильных игроков в туре. За счет чего вам это удавалось?
– Мы даже с Борисом Львовичем (Собкиным, многолетним тренером Южного. – Прим. "СЭ") эту тему обсуждали. Считаю, что это стало возможным за счет организации тренировочного процесса и профессионализма. Я понимал, что если я хочу играть на уровне, то вся моя жизнь должна быть подчинена теннису. Так оно и было: все вокруг подстраивались и вписывались именно в эту модель. В теннисе, чтобы показывать высокие результаты, нужно многим жертвовать. Организация у нас была на высшем уровне: мы четко понимали, когда мы тренируемся, когда играем, что мы делаем на тренировках, когда отдыхаем, когда заряжаемся и так далее. Считаю, что моя карьера получилась такой длинной именно благодаря этой грамотной организации тренировочного процесса.
– То, что вы на протяжении всей карьеры работали с одним российским тренером и базировались в России – это уникальная по нынешним временам ситуация?
– Не только по нынешним временам. Это вообще исключение из правил. Я бы сказал, для того, чтобы продержаться так долго с одним тренером, этот тренер должен быть таким, как Борис Львович – мудрым. Даже если ты работаешь с одним наставником, это вовсе не значит, что находишься в замкнутом пространстве. Мы очень много общались с другими тренерами и другими игроками в туре и не только, консультировались с другими специалистами и по одиночке, и совместно, и всегда приходили к какому-то общему знаменателю.
А что касается тренировочного процесса в России, он возможен, я считаю. Хотя в современных теннисных реалиях это, скорее, минус, чем плюс. Много сил и времени надо тратить на переезды. Но ощущать это я начал только сейчас, ближе к концу карьеры.
– Вы дважды играли в полуфинале турниров "Большого шлема". Было ли ощущение, что можно взять титул?
– Между полуфиналом и победой большая разница. В моем поколении было немало теннисистов, игравших в полуфиналах и финалах не два, а множество раз, но так и не взявших "Шлем". Наше счастье или даже больше сожаление, что мы выступали в то время, когда играют одни из лучших теннисистов в истории. Когда один человек 11 раз выигрывает Roland Garros, а другой выигрывает семь или восемь Уимблдонов и делят между собой все "Шлемы"...
– В этом году, приезжая на Уимблдон или US Open и уже понимая, что вы завершаете карьеру, испытывали ли какое-то чувство грусти?
– Нет. И до сих пор не испытываю. Во-первых, у меня ничего в жизни пока не поменялось. Играть я не закончил. Знаю, что это мой последний турнир, но ритм жизни пока не поменялся. График остается точно таким же, как прежде. Я выступил на US Open, поехал в Испанию позанимался с доктором, приехал потренироваться в Москву, перебрался в Санкт-Петербург, готовился к турниру. Та же самая рутина. Сожалений о том, что это последний Уимблдон, US Open, St. Petersburg Open, нет. В принципе, я имею возможность просто взять и поехать туда.
– Многим запомнится ваш жест, которым вы благодарили публику после матча. Как он появился?
– Я очень хорошо помню тот момент. Это было на US Open. Мы играли с Давидом Налбандяном поздний матч еще на старом корте Луи Армстронга. Я победил в пяти сетах, где-то мне чуть-чуть повезло. Там оставалось не так много зрителей, но были и русские. Хорошо поддерживали. Тогда я впервые поприветствовал публику таким образом. Правда, без ракетки. Уже потом прочитал в интернете, что к пустой голове руку не прикладывают. И решил прикладывать ракетку, раз уж она всегда со мной.
– Теперь его отчасти перенял Артем Дзюба.
– Перешел по наследству, можно сказать.
Михаил Южный
Родился 25 июня 1982 года в Москве.
В АТР-туре выступает с 1999 года. На турнирах АТР завоевал 10 титулов в одиночном разряде. Высшее место в рейтинге - 8-е (январь 2008 года).
За карьеру заработал 14 244 370 долларов.
Победитель Кубка Дэвиса (2002, 2006).