Статьи
Он один в истории трижды взял Олимпиаду, но дома в Москве его оставили без золота. Памяти величайшего советского легкоатлета
Голышак вспоминает
Я поражаюсь равнодушию. Отсутствию интереса. Короткой памяти.
Умер Виктор Санеев — человек из легенд. Звезда первого ряда из того еще, советского спорта. Когда до Олимпиад доезжали люди с феноменальным организмом и способностью выжимать из себя.
Артистическим языком говоря, Санеев — это «народный СССР». Не какой-нибудь «заслуженный». Таких, как Санеев, было немного. Не сверяясь с энциклопедиями, навскидку — Юрий Власов, Василий Алексеев, Валерий Брумель. Пожалуй, Попенченко. Карпов, Ященко, Скобликова, Латынина, Третьяк. Озорной гений Таль, который народу милее строгости Ботвинника.
Все это не просто великие чемпионы — к олимпийским медалям прилагался еще и образ. Что-то непередаваемое. У этих людей особенная тень.
Жаботинский выиграл, быть может, не меньше Власова — однако ж Юрий Петрович легенда на века. Богатырь номер один. Былины складывались про Власова. Детишки — да и взрослые — играли в него. Доехавший до Москвы Шварценеггер желал пожать руку Власову. Когда случилось — тряс долго, со значением. Чуть ссутулившись. А мог бы и поцеловать, склонившись на колени, — как целовала руку писателя Паустовского Марлен Дитрих...
Перехитривший Юрия Петровича на Олимпиаде в Токио Жаботинский остался большим чемпионом. Фигурой. Но не Власовым.
Укрась Госбанк СССР рубли отпечатанным лицом хоть Санеева, хоть Брумеля — никто в мире не удивился бы.
Да и зря не украсили, думаю. Лучше б Третьяк был на рублях — а не на канадском долларе. Как вышло на деле.
Из наших спортсменов русскую монетку украсил разве что Мальцев — да и то никчемную, коллекционную.
Официант
К чему я это все? А вот к чему.
Санеев умер — и казалось мне: вот! Вот сейчас родина вспомнит! Потянется мемуарный километраж. Опомнятся, всплакнут с экранов старики, узнает молодежь — какой был герой! Какая судьба! Снимут фильмы, выйдут полосы в газетах. Откопают в красногорском архиве бобины с пленками — и узнает сегодняшняя Москва, какой атлет здесь жил.
День прошел, другой. Мелькнули заметульки столь скупые на эмоции и объем, что лучше б их не было вовсе. Значительнее проводить великого чемпиона тишиной — чем этот бездушный, пластмассовый бубнеж: «трехкратный олимпийский чемпион скончался в Австралии, где жил последние...»
Тьфу! Вы хоть представляете, что это — трехкратный олимпийский чемпион? Это космос! Это невозможно представить!
А можете себе представить драму: этот могучий, добрый, обласканный человек оказывается согнут жизнью так, что бросает все. Уезжает на край света — в Австралию. Где его знать не знают. Некоторое время работает чуть ли не официантом. Или что-то вроде. Это ли не сюжет для фильма?
Наверное, не сюжет. Слишком литературно. Кто пролистнет сценарий, скажет — «не-е-т, не бывает... Чтоб трехкратный — и официантом?! Нет!»
Впрочем, официантом он не был. Сверяюсь с редкими интервью Санеева — не был!
Был разносчиком пиццы.
Кипиани
Санеев кажется фигурой настолько могучей, что сами спортсмены, участвовавшие в московской Олимпиаде, уверены годы спустя — это он был знаменосцем нашей делегации. Подводя под мысль основание:
— А знамя-то доверяли у нас нести только тем, в чьей победе не сомневались.
В Санееве, быть может, и не сомневались. Но знаменосцем стал значительный борец Балбошин. Случай уникальный — был знаменосцем на двух Олимпиадах, в 76-м и 80-м. Доехали к нему с коллегой Кружковым не так давно куда-то на московскую окраину, сели на крохотной кухоньке. Где и одному-то Балбошину тесно, сутулится. Рукопожатие у этого кряжистого деда и сейчас такое — косточки хрустнули, словно соленый огурец...
Но и без флага Советского Союза драма Санеева на московской Олимпиаде оказалась настолько яркой, выпуклой, что перекрыла прежние победы. Этой драме не нужны лишние штрихи.
Кто-то дозванивался в последние годы до его австралийского имения — великий Санеев отвечал дружелюбно. Чуть сдержанно.
С чего бы дозвонившиеся ни начинали говорить — а заканчивали одним: ведь подставили вас, Виктор Данилович, в 80-м?
Санеев усмехался — чего ждал, то и спросили. Ни опровергать, ни подтверждать версию не желал. Как-то мялся.
Вот точно с теми же мягкими, отстраненными интонациями реагировал на мои расспросы про олимпийскую боль 76-го Давид Кипиани. В сборную Лобановскому его навязали — Валерий Васильевич скрипнул зубами, но взял. А там уж, в Монреале, рассчитался Лобановский с ЦК — вытерев ноги о Дато. Который ни в чем не был виноват.
Не дал сыграть ни секунды. Даже в выигранном у Бразилии матче за 3-е место, при счете 2:0 — ну, выпусти! Позволь получить медаль!
Не дал.
В тот вечер бедняга Кипиани сидел на балконе и беззвучно плакал. Только плечи вздрагивали. Кто-то из приятелей по сборной утешал.
Ну не сюжет ли? Про все это я постаревшего Давида Давидовича однажды расспросил. А тот усмехнулся, отодвинул пепельницу. Даже приобнял меня:
— Друг мой!
Я обрадовался — вот сейчас будет рассказ.
Но вместо рассказа получил мудрость.
— Друг мой, кто должен был сыграть — тот сыграл...
Алексеев
Олимпиада-80 еще ждет своего летописца. Сколько драм, сколько трагедий!
Как упустила золото футбольная сборная. Какой ужас случился со знаменосцем Балбошиным. Рассказывал нам: «Пронес я флаг, в «Лужниках» на церемонии открытия Сергей Павлов склоняется у меня над ухом. Произнес: «Николай, выиграешь золото — получишь орден Ленина». Думаю: «Елки-палки! Что ж ты под руку-то говоришь?» Ну и сглазил Сергей Павлович. На следующий день во второй схватке рву ахилл. Просто на ровном месте! Хотел соперника перевести в партер, выставил правую ногу назад, услышал треск — и ЦИТО вместо ордена Ленина...»
Сумасшедшая история случилась с Василием Алексеевым. Самым сильным человеком на планете. Сокрушившим все мыслимые рекорды.
Доехали когда-то к нему в Шахты. Накануне звонили — Василий Иванович обрадовался как родненьким.
— Братцы! Да что ж это делается-то — москвичи обо мне вспомнили! Приезжайте, жду! Прямо сегодня приезжайте!
— Сегодня мы не в силах, — заметил Кружков, поправляя очки указательным пальцем. — Нас Христо Стоичков ждет.
Стоичкова, словно циркового медведя, как раз выписал на несколько дней в Ростов затейливый Юрий Белоус.
— Ну завтра так завтра, — выдохнул с печалью Алексеев.
Расстались друзьями. Какой все же милый человек, подумали мы. Скорей бы завтра.
Шарлатаны
Назавтра мы уже не были уверены, сам ли Василий Иванович с нами разговаривал.
Если и поздоровался — то через губу. Оглядел из-под косматых бровей так, что оторопь взяла.
Я протянул руку — она так и повисла в воздухе. Как написали бы прозаики 60-х, «бессильной плетью».
— Раз приехали — заходите... — зло выговорил Алексеев и отвернулся.
Взгляд Олимпиады Ивановны, супруги, тоже добра не обещал. Глядела, что и говорить, волком.
Скрывшись на кухне, выкрикнула оттуда:
— Бахилы, бахилы надевайте!
Корреспондент Кружков, надевший свежие носки в горох, помрачнел. Зря извел такую красоту. За бахилами-то не видно.
Впервые мы оказались в доме, где у порога короб с бахилами. Пока напяливали, Алексеев времени не терял. Слышим — зло предостерегает по телефону кого-то связываться с докторами. И с москвичами. А если доктор еще и москвич — все, пропащее дело. До смерти залечит.
— Упаси Господь с этими аферистами связываться! Конченые идиоты!
Мы вздрогнули и переглянулись. Будто речь про нас двоих.
— Я был в этой клинике!
Восклицательные знаки в речи Василия Ивановича становились все напористее.
— Через двадцать минут под задницу дали — так я быстрее самолета летел. А руководитель их — просто бандит!
— Много шарлатанов среди врачей? — попытался смягчить сердце штангиста я.
— Каждый второй! Если не из трех два! Два врача, оба пишут ядохимикаты. Противоречащие друг другу. Говорю: «Это не идет» — «Давай, жми...»
— Господи, — так и не отыскав по стенам икону, Кружков вкрадчиво перекрестился на телеграфный столб в окне.
— Да, да! — воскликнул Алексеев. — А вы что думали?!
Мы уж забыли, что думали. Листики с вопросами стали влажными в ладошках. Стоило сменить тему.
— Чикатило ведь ваш, шахтинский? — произнес я жизнерадостно.
— Да! — обрадовался вдруг Алексеев. — Наш парень!
Отравление
Чуть оттаяв, Василий Иванович приоткрыл краешек души:
— А Москву я вашу терпеть не могу. Видел ее в одном месте. Имейте в виду.
Мы молчали, ожидая продолжения. Молчал и Алексеев. Подтянув резной стул, уселся на него словно на коня. Оперся на спинку могучими руками и подбородком.
Пауза становилась гнетущей.
— Штангу давно не поднимали? — грустно, не своим голосом уточнил Кружков.
— Она так меня достала, что и во сне гоню от себя. А наяву поднимал на Олимпийских играх, где меня отравили. 80-й год, Москва. Это добавляет любви к вашему городу.
— Это что-то новенькое. Как это — отравили?
— Да очень просто. Налили, выпил — и готов. Дураком стал.
— Кто наливал?
— Свои же тренеры. Перед выходом на помост говорят: «Пей настойку на алтайских травах, эликсир бодрости». Выпил — и потерял рассудок, полным дураком стал. Думаю: «Куда я иду? Зачем это надо?» Будто в перевернутый бинокль смотрю, штангочка такая ма-а-хонькая... А в висках бьет — будто молотком.
— Не подняли?
— 120 кило поднять не смог — а до этого 165 рвал в стойке.
— Когда отпустило?
— Как раз к банкету, после соревнований. Когда водкой залил.
— Знаете человека, который виноват?
— Я вообще до правды полгода спустя дошел — да они, сволочи, специально это сделали. А делалось все для того, чтоб освободить дорогу моему напарнику по сборной СССР. Ему надо было медаль отдать. Я, между прочим, пахал по системе Николая Алексеевича Некрасова.
— Это что ж за система?
— «До усмерти работаем, до полусмерти пьем». Самая передовая технология. И методика жизни. Рекомендую, пригодится в Москве.
— Чемпионом в 80-м стал Султан Рахманов. Разговаривали с ним на эту тему?
— Общались мы часто и подолгу — но ни разу об этом не заговорили...
Рост
Если драма Алексеева стала известна годы спустя, да и то мимоходом, — то о истории с Санеевым говорил весь мир. Ему тоже свои же помешали стать четырехкратным.
На сочинской Олимпиаде поднимаемся с тем же Кружковым на лифте в пресс-центр. Вдруг видим — на эскалаторе соседнем, спускающемся, Юрий Рост!
Тот самый Юрий Рост, на которого мечтаю походить, когда подрасту. Тот самый Юрий Рост, на которого смотришь — и стареть не страшно. Второй человек после Ильи Ильфа, который пишет и фотографирует в равной степени гениально. Терпеть не могу это слово — но когда гениально, тогда гениально. Простите, Юрий Михайлович. Я искренен в своих нелепых восклицаниях.
За неделю до того один из нас посмотрел «Линию жизни» с Ростом. Другой — «Школу злословия» с ним же.
Ну как было не напроситься на интервью? Бежим по эскалатору вверх, перескакиваем на соседний, догоняем!
Сели в том же пресс-центре. Простывший Рост ослабил хватку алого шарфа. Снял очки, провел ладонью по лицу.
— Только не надо фотографировать меня без очков, — предупредил устало.
Я мог бы ответить, что и Раневская просила когда-то его самого:
— Не вздумайте фотографировать мои валенки в углу!
Разумеется, Юрий Михайлович щелкнул так, что валенки подъели край кадра. Став его украшением. Прелестная фотография — Раневская, Неелова и валенки.
Но я послушал. Без очков не стал.
После, кстати, присмотрелся, какой техникой работает Рост. Чьи фотографии — бриллианты ХХ века. Так слушайте! Старенький-старенький объектив 70-200 с произвольно выезжающими хоботом. Облупившийся по краям, словно дачный холодильник. Какой-то Canon даже не предпоследнего поколения. А предпредпоследнего. Мой был значительно свежее.
Тогда-то я и задумался: возможно, секрет успеха не в технике, не в объективах. Важнее другое.
...Проговорили целый вечер. Пожалуй, это был один из лучших «Разговоров по пятницам». Уж точно — один из самых приятных для нас. Говорили бы и дольше, но Рост захотел кушать и принять что-то от кашля.
А беседа наша — словно колода из великих имен.
— Мне дороги несколько спортивных фотографий — прыжок в Барселоне, баскетболисты в Мюнхене. Разумеется, великий легкоатлет Виктор Санеев на московской Олимпиаде. Напечатай эту фотографию без текста — она потеряется. Как и текст без нее. Там потрясающая улыбка. В послевоенной культуре таких улыбок было две. У Джульетты Мазины в картине Феллини «Дорога». И у Санеева в 80-м. Только у Мазины улыбка, открывающая надежду. А здесь — закрывающая спортивную жизнь. У Вити просто отняли четвертое олимпийское золото в тройном прыжке!
— В Москве его засудили?
— Я снимал эти соревнования. На моем фотоаппарате видно, что Санеев в финальной попытке прыгнул дальше всех — 17 метров 24 сантиметра. Но еще раньше наши судьи натянули чемпионский результат молодому эстонцу Яаку Уудмяэ — 17,35.
— К чему?
— Перестраховались! Боялись упустить для страны золотую медаль. Вот за это я не люблю московскую Олимпиаду. Когда выяснилось про бойкот со стороны США, Канады, ФРГ, стало понятно, что мы наберем кучу медалей. Ну и зачем ловчить? Был ведь еще эпизод с поляком Владиславом Козакевичем. Помните?
— Смутно.
— Если он не берет высоту, олимпийским чемпионом в прыжках с шестом становится Константин Волков. Поляк разбегается — арбитры поднимают красный флажок. Следующая попытка — начинают ни с того ни с сего двигать стойку. Позор! Но Козакевич не дрогнул, успешно перемахнул через планку. Потом согнул руку в локте, показав известный жест. Фото облетело весь мир.
— Санеев-то все понимал?
— Разумеется! Любой профессионал знает, что реально, а что — нет. Эстонец сроду не прыгал так далеко. 17,35 — его личный рекорд, к которому он не приближался ни до ни после. А Вите я подарил свою книгу с этой фотографией. Там я все описал. Но в наших разговорах к теме Олимпиады-80 он никогда не возвращался. В мире спорта Санеев для меня вообще эталон такта и достоинства.
— Он давно работает в Австралии. Гостили у него?
— Не довелось. Витя живет там, где его любят. Открыл свою школу, учит детей прыжкам. А родился он в Сухуми, со временем перебрался в Тбилиси. Вот, кстати, история. У меня есть друг Гоги Харабадзе. Исключительный человек. Актер, писатель, озвучил текст Ветхого и Нового Заветов. Для этого ему понадобилось 50 компакт-дисков! Представляете, какая работа?! Гоги мне как брат. Я храню ключи от его квартиры, он — от моей. В августе 2008-го прислал мне письмо: «Никогда не думал, что твои самолеты будут бомбить мой дом...»
А в 80-е в Тбилиси пришли с ним на баскетбол. Видим, что охранник не пускает Санеева на трибуну. Витя — скромный, скандалить в жизни не станет. Уже развернулся, готов уйти. Тут Гоги вскочил и закричал на весь зал: «Как можно не пустить самого великого спортсмена, который родился в Грузии?! Это же Санеев, четырехкратный олимпийский чемпион!»
— Оговорился?
— Нет. Мы с Гоги называем Санеева только так — четырехкратный! Болельщики встали, зааплодировали. Он к нам подсел, опустил голову и тихо сказал: «Гоги, хочешь, чтоб я заплакал?»
**
Многое можно прибавить. Еще о многом рассказать. Но я не буду.
Спокойного сна, Виктор Данилович. Великий спортсмен ХХ века.
Другие материалы рубрики «Голышак вспоминает»:
«В день гибели Виталика видела плохой сон». Роковой обрыв героя грузинского футбола Дараселии //
На этом легендарном московском стадионе били «Манчестер», «Севилью» и «Монако». Сейчас его крушат экскаваторы //
Русский Винни Джонс. Уникальный защитник «Локомотива» и «Спартака» — таких сейчас уже не делают //
«Играли так, что «Динамо» умоляло нас на ничью. В Киеве!» Не стало автора главной сенсации советского футбола //
«Это была гражданская казнь!» Гениальный шахматист чуть не стал врагом народа в СССР из-за 0:6 от великого Фишера //
«Трупов на Эвересте много. Тела превращаются в мумии, усыхают от солнца». Истории о самом известном путешественнике России //
«Положили бомбу в 131-й ЗИЛ — вывезли за город и взорвали...» Невероятные истории про русский футбол 90-х
