Придумать альтернативу ВАДА крайне сложно. Кто-то должен делать спорт чистым и не позволять спортсменам получать несправедливое преимущество. Однако вопросов к тому, как это делать, всегда возникает очень много. «СЭ» рассказывает две истории, которые ставят дилемму ребром.
Британская газета Mail Sport на днях опубликовала материал, в котором утверждается, что антидопинговые власти в лице ВАДА невольно помогают избежать ответственности последователям известного американского врача Альберто Салазара, которого в 2019 году дисквалифицировали на четыре года за допинговые нарушения. Он был в том числе тренером одного из известнейших бегунов планеты британца Мо Фара, однако в отношении этого и других звездных подопечных доказательств не нашлось. Тем не менее имя Салазар в легкой атлетике очень известно — это один из выдающихся наставников в США. По крайней мере был.
«Борцы с допингом уничтожают важную информацию, которая помогла поймать Альберто Салазара», претенциозно начинает издание. Речь идет о персональных данных десятков тысяч спортсменов. Удаляется информация о местонахождении, которую спортсмены забивают в системе ADAMS, и определенных медицинских данных по истечении 12 месяцев.
Практика была введена в 2021 году. Как утверждается, на основании перепроверки данных дисквалифицированы кениец Уилсон Кипсанг Кипротич, победитель Лондонского марафона, и американец Рэндольф Росс, завоевавший золото в эстафете 4х400 метров на Олимпийских играх в Токио. Напомним, что не всегда речь может идти о допинге — достаточно трех «флажков» в системе, которые можно получить за то, что ты не находился в указанном месте в указанный час в системе и не был доступен для допинг-офицеров.
Уничтожения данных требуют европейские законы о неприкосновенности частной жизни, однако активисты утверждают, что ВАДА их интерпретирует излишне буквально. Более того, небезызвестный директор USADA Трэвис Тайгарт заявил, что его организация не смогла бы применить санкции к Салазару в соответствии с новыми ограничениями.
— Мы считаем, что новое правило является чрезмерно ограничительным толкованием закона о защите данных. Мы потеряли бы ценные доказательства, которые помогли разоблачить нарушения антидопинговых правил в отношении тренера Салазара и врача Джеффри Брауна, если бы действовало действующее правило уничтожения, — сказал Тайгарт.
Его поддерживает врач Яннис Питсиладис, чьи исследования финансирует ВАДА: «Я считаю, что хранение данных в течение как минимум 10 лет соответствовало бы Кодексу ВАДА, который разрешает хранение образцов в течение 10 лет, и имеет жизненно важное значение для борьбы с допингом». В то же время, говорят юристы, в законе есть положение о том, что хранить информацию можно «до тех пор, пока это необходимо для целей хранения».
Вопросов действительно много. Например, в отчете британского парламента говорилось о доказательствах того, что известнейший велогонщик Брэдли Уиггинс, получивший звание сэра, добивался разрешения на прием триамцинолона для улучшения своих результатов, а не для лечения астмы, как настаивал британец. И это даже помогло ему выиграть «Тур де Франс»-2012. Сам Уиггинс опроверг это обвинение, но проверить его не представляется возможным из-за уничтожения электронных данных. И далее, видимо, потенциальные нарушители получат больше возможностей для махинаций. С другой стороны, неприкосновенность частной жизни, возможно, еще более важная ценность.
Для понимания ситуации в антидопинговом движении — ВАДА одновременно критикуют за излишнюю жесткость. Накануне чемпионата мира по легкой атлетике в Washington Post вышла огромная статья, почти повесть о Шелби Хулихэн, которая отбывает дисквалификацию за обнаружение в ее пробе нандролона. Однако очень похоже, что он попал в организм из-за употребления в пищу буррито со свининой в кафе.
В таких случаях спортсменов могут освободить от ответственности — как было, к примеру, с нашим барьеристом Сергеем Шубенковым, который «заразился» допингом через лекарство ребенка. Но Хулихэн дошла до Спортивного арбитражного суда в Лозанне, и тот подтвердил вердикт — четырехлетнюю дисквалификацию. Так что теперь Шелби «на берегу озера с макбуком, а не на беговой дорожке в Будапеште».
— Хулихэн едва сводила концы с концами, сдавая свою квартиру в аренду, работая курьером и присматривая за кошками. По ее оценкам, запрет соревноваться обошелся ей примерно в 1,8 миллиона долларов призовых, рекламных сделок и спонсорских бонусов. Потерянные деньги, по ее словам, меркнут по сравнению с болью от того, что она никогда не узнает, чего могла бы достичь в возрасте от 28 до 32 лет. У нее семь татуировок. Надпись на ее правой руке гласит: «Проблема в том, что ты думаешь, что у тебя есть время», — пишет автор.
И замечает важную вещь — новые технологии в химии позволили сделать тесты очень чувствительными. Теперь находится даже минимальная доза препарата. Но одновременно они сделали поток виновных гораздо больше, и отсеять реальных допингеров от случайно пострадавших почти невозможно.
Хулихэн должна была сама доказать невиновность — таковы правила антидопинговых дел, но не смогла убедить судей, что причиной был тот самый буррито. Проверить мясо месячной давности нереально, хотя некоторые врачи ее поддержали в суде научными исследованиями. Она могла бы признать вину и пропустить три, а не четыре года — и поехать на Олимпиаду в Париж. Но не стала. Как в свое время не стала применять кроссовки с карбоновой вставкой в подошве, а бегала в старой обуви.
И в то же время философски замечено в концовке статьи, сама Хулихэн не доверяла бы другому спортсмену, который бы рассказывал такую же историю о заражении:
— Честно говоря, я бы, наверное, им не поверила. То, как, по-моему, была устроена система, оказалось совсем не тем, чем она является на самом деле, поэтому было так трудно все принять. Я верила, что если тебя забанили, то на это должна быть причина. Пока я не прошла через весь процесс и не увидела, как все решалось. Теперь я вообще не доверяю этой системе, — говорит Хулихэн.
Всю эту противоречивость системы нам нужно иметь в виду, когда совсем скоро будет оглашен вердикт по делу российской фигуристки Камилы Валиевой. Может быть, всей правды мы не только не узнаем, как принято говорить, а правды в принципе нет в природе.