«Перед Сеулом подошел Лобановский: «Если сборную на Олимпиаду повезу я — станем чемпионом»
«Ветка сакуры»
Наконец-то я его отыскал — последнего живого министра союзного значения. Пригласил в редакцию.
89-летнего министра спорта СССР Николая Русака в Москве попробуй застань. То там, то здесь.
Голос в трубке глух, но любезен. Что рукопожатие, как прежде, могучее, узнаю чуть позже. Через недельку.
Кого-то мне Николай Иванович напомнил — и я успел, ухватил ускользающую нить воспоминаний. Ну конечно же — старики из «Правды»! Той «Правды», в которую пришел когда-то юным корреспондентом!
Это они водили меня по подземелью типографских цехов. Где сквозь клубы ядовитых паров в гаме проступали фигуры, выковыривающие шилом по буковке из свинцовой плиты. Выбрасывать из сверстанной уже заметки нужно было абзацами. Потому что букву или слово попробуй расковыряй. Сдвинув безболезненно все остальное.
Внезапные кончины в той типографии никого не удивляли — считаясь частью процесса.
Типографские работяги умирали тихо — упав вычерненной от краски грудью на этот свинец. Замечали покойника не сразу.
Старики-правдисты играли в шахматы с часами — как взрослые. Всякое заседание редколлегии стенографировали три партийные старухи. В тех сумеречных стенах отказываясь понимать, какие времена настали. Гнали мысль, что стенограммы не нужны ни стране, ни истории. Смотреть на все это было больно и странно. Но я смотрел во все глаза.
Мне достался в обезлюдевшей «Правде» кабинет Всеволода Овчинникова на шестом этаже. Того самого, легендарного — написавшего «Ветку сакуры».
Бумаги висели желтоватыми гроздьями из всех шкафов. Полагавшийся видному обозревателю телевизор работал ровно пять минут. Потом выключался сам собой.
Нет бы мне сохранить те черновики, сберечь для будущих музеев — так я брал брезгливо за краешек, стряхивал пыль годов. Для чего? А чтоб царапать на обратной стороне свои спортивные заметки. Возможно, я был идиот в медицинском смысле.
Немногое уцелело — на одной стороне листа исчеркано рукой покойного Овчинникова что-то машинописное, выцветшее. На другой — мое убогое творчество. Про «лыжню памяти» и конференцию ПФЛ, на которой снова не сняли Николая Толстых. Хоть очень старались.
Я спрашивал у ответсека, партийца с вековым стажем, где ордена «Правды», — и тот пожимал плечами с равнодушием:
— Стащил кто-то. Может, греки увезли.
Греки были новыми хозяевами той «Правды». Вроде и спасители — но какие-то странные. Себе на уме.
— Вот, возьми-ка, — давал мне в утешение ответсек какую-то брошюру. Я поворачивал обложкой к свету, щурился.
— Ого!
«Школа рабкора»...
Косыгин, Суслов, Язов
Я смотрю на Николая Ивановича Русака, последнего министра. Как сказали бы сегодня — «федерального значения». На душе моей светло.
Прожитое мне объяснило, какими славными, честными людьми были те старики из «Правды». Какой замечательный дед сейчас сидит напротив меня. Сжимает жилистые кулаки, досадуя на что-то.
Так же разжимает, оттаяв за секунду. Мерцает в разговоре то и дело слово «основательно». Выговаривается по-бурлацки, с тяжелым упором на первое «о». Он и сам крайне основательный, этот бывший министр.
Распахивает, торжествуя, какой-то альбом. Водит пальцем по фотографиям, выискивая себя:
— Вот! — глухо вскрикивает вдруг. — Это я с Родниной!
Я киваю. Роднина узнаваема, Николай Иванович тоже. А на соседней карточке Русака отыскать не могу:
— Вы где здесь? Кто вокруг?
— Да вот же! — смеется мой герой. — Это все — бывшие министры союзных республик. Вот сколько их осталось... Всего лишь!
Задумывается — и уточняет:
— Разных отраслей.
— Это все министры республиканские. А союзного значения — вы один? — заинтересовался я.
— Вот — Язов Дмитрий Тимофеевич. Бывший министр обороны СССР. Еще живой был. Мы с ним в те годы встречались на заседаниях. Очень достойный человек! Всю войну прошел, в голову получил тяжелое ранение. Среднеазиатским округом командовал. А это округ сложнейший!
Я кивал сочувствующе. Будто что-то в этом соображаю.
— Сложнейший! — повторил почти по слогам Русак. — В ЦК КПСС люди были проверенные. Язов — очень хороший человек! А Косыгин!
— Что Косыгин?
— Изумительный человек. Надо было видеть, как он, председатель Совета Министров, вел заседания. Культурно, вежливо, каждому давал высказаться... Кому-то надо защитить свои годовые планы? Пожалуйста! Работать хотелось.
— Про Косыгина ходил слух, будто это чудом уцелевший царевич Алексей.
— Да ну, чепуха. Не думаю.
— Это же Косыгин просил ваших спортсменов вести себя потише рядом с его дачей?
— Это Суслов!
— Тоже неплохо. Лично вас просил?
— Нет, звонил моему помощнику. У него дача была где-то в районе Ленинградского проспекта — а рядом база мотоциклистов. Они по субботам и воскресеньям днем тренируются. Михаил Андреевич привык спать — а тут заснуть не может! Сплошное «ж-ж-ж». Попросил — пусть делают паузу.
— Товарища Суслова огорчать нельзя. Большой строгости человек.
— Это вы мне рассказываете? 72-й год. Закончились Олимпийские игры в Мюнхене. Спорткомитет подвел итоги — и вопрос выносится на секретариат ЦК КПСС. Об итогах участия докладывает Павлов. Вел тот секретариат Михаил Андреевич Суслов.
— Меня от такого председателя судорогой свело бы на трибуне.
— А Павлов бодро: «Мы достойно встретили 50-летие образования СССР! Стали первыми в общекомандном зачете, по числу золотых медалей значительно опередили США, набрали столько-то очков...» Вдруг Суслов прерывает — и отрывисто, зло: «Товарищ Павлов! А почему футбольная команда так плохо выступила?! Заняла третье место». Забыли про 52 золотые медали — начали обсуждать футбольную команду! Вот тогда я понял: футбол стоит всех остальных видов спорта...
— В ЦК были такие, как Косыгин. Но ведь встречались и дремучие?
— Мне кажется — нет. Аппарат в ЦК был подобран очень серьезный! Но было интересное правило, негласное — в ЦК КПСС крайне редко брали из Западной Украины, Эстонии, Латвии и Литвы.
— Почему?
— Вот это вопрос!
— На который мы все знаем ответ.
— Значит, чувствовали, что настроения не те. Человек может вывернуть что угодно. Пельше был исключением. Даже до уровня инструкторов оттуда люди крайне редко добирались.
— Чувствовалось, что Закарпатье не вполне на стороне советской власти?
— Явно — нет. Но подспудно всегда ощущалось.
«Клуб министров»
Русак водит карандашиком словно указкой по снимкам прошлого века.
— Вот я с автоматом. А вот — Спартакиада освобожденных комсомольских работников Минской области.
Все это крайне занимательно.
Спотыкается на какой-то фамилии. Которую слышал, быть может, раз в жизни. Нервно постукивает грифельком по столу.
— Как же его, как же...
Я улыбаюсь.
Напоминаю о любимице из прошлого века, Приваловой. Вспоминает Николай Иванович не сразу. Повторяет по слогам:
— При-ва-ло-ва...
— Бегунья, — напоминаю я вполголоса.
— А! — вспоминает сразу. — Привалова! Ну да! С ней целая история вышла!
«Историю» я выслушаю чуть позже. А пока Русак снова вглядывается в карточку — и радостно нащупывает карандашом в толпе еще одного товарища. Чьи портреты висели когда-то по красным уголкам и ленинским комнатам.
— Вот Владимир Долгих!
— Ух ты! — я так счастлив, будто товарищ Долгих внезапно воскрес, всем нам улыбнулся, а кого-то даже потрепал по плечу.
— Долгих в нашем «клубе министров» председателем был. Жаль, на похороны его не попал. В Белоруссию уехал, на родину. Он же дважды Герой Соцтруда, орденов немыслимое количество. Но чтоб эти звездочки надел — я видел буквально один-два раза. Скромный!
— Я бы носил даже на пижаме.
— А наше поколение — не такое! Вот Долгих — секретарь ЦК. Скромный, доступный. При такой-то должности! Любому ветерану поможет. Это же он открыл знаменитое месторождение в Норильске! Все производство в Красноярском крае поднял. Оттуда и забрали в ЦК КПСС.
— Как увлекательно. Кто-то из старых товарищей еще жив?
— Мой зам по Спорткомитету — Володя Васин. Олимпийский чемпион по прыжкам в воду. А из ЦК все умерли. Последним, наверное, Борис Павлович Гончаров. Завсектором. Жив Рыжков Николай Иванович, бывший председатель Совета Министров СССР!
— Встречаетесь?
— На все совещания приходит обязательно. Общаемся. Он сейчас занят памятником на Курской дуге, курирует строительство.
— Ему лет-то почти сто.
— Скоро 94!
— Ого.
— Еле ходит. Помощник его всюду возит.
Как читал «Правду» товарищ Зимянин
О чем-то Николай Иванович подзабыл за давностью. Как критиковал Бескова, например — «несобранно говорит».
Сегодня про Бескова отзыв иной:
— У нас были великолепные отношения! «Несобранно говорит?» Ну что вы! Очень даже собранно!
Я-то помнил историю, как киевское «Динамо» отказалось платить «Совинтерспорту» с трансферов. Мой друг Николай Иванович Русак вызвал Галаева, руководившего «Совинтерспортом», и произнес примирительно:
— Не трогай это говно — оно вонять не будет.
Все это стерлось из памяти напрочь — и сегодняшний Русак удивляется совершенно искренне:
— Чтоб я такое сказал? Да никогда!
Сегодняшнего Русака интересуют странные вещи. Депутат ли Анатолий Карпов и какого созыва.
Я пожимаю плечами. Безусловно, депутат. Созывы не имею счастья отслеживать.
— Да кто его знает, — бросаю задумчиво, листая вопросы.
Опомнившись и встряхнувшись, ловлю искорку сердитого недоумения в глазах бывшего министра. Созывы — важнейшая вещь! Как можно оставаться равнодушным?
Мимоходом, желая расположить старика, я рассказывал про свое знакомство с Владимиром Семичастным, бывшим председателем КГБ. Как звонил время от времени Егору Лигачеву.
— С Лигачевым мы не общались, — довольно сухо отреагировал тот. — Вот с Зимяниным — да. Мой земляк. Михаил Васильевич был уникальный человек! Такой необычный!
— Это чем же?
— Приносят ему с утра «Правду», там передовица. Говорит мне: «Я сейчас одним взглядом скользну по заголовкам — потом слово в слово тебе перескажу каждую заметку...» Я подумал: что за фокус? Да ну, невозможно!
— Оказалось?
— Провел взглядом. Отдает мне газетку: «Следи!» Передовицу — почти дословно! Вот люди были!
Пенсия министра — 44 тысячи
— А что вам Карпов-то вспомнился? — интересуюсь я.
— Когда я стал замом министра Грамова, как раз мне поручил готовить матч Каспаров (признан в России иноагентом. — Прим. «СЭ») — Карпов. Общался с ними тесно.
— Кто вам симпатичнее — Каспаров или Карпов?
— Конечно, Карпов!
— Почему?
— Он хороший человек. С ним можно работать. А Каспаров... Как бы сказать... Слишком импульсивный. Но я нашел к нему ход. Как только начинал горячиться, выискивал какую-то проблему — я сразу заводил разговор про футбол. Каспаров тут же забывал обо всех бедах. Говорили и говорили!
— Карпов не горячился?
— Карпов очень спокойный. Никаких вопросов не выдвигал, спокойно готовился к любому матчу. Даже начальников никогда не использовал. Хотя мог бы.
— Какая пенсия у бывшего министра?
— 44 тысячи!
— Не разгуляешься.
— Учитывая, что семья есть... Три правнучки — а внучка не работает. Вот сегодня до обеда разбирался с квартплатой.
— Бронзовый бюст на родине вам не установили?
— Бронзовый бюст ставили дважды Героям Соцтруда — а я не был ни разу! У меня даже ордена Ленина нет ни одного!
— Как же так — при вашей-то биографии?
— Зато у меня два ордена «Знак Почета» и орден Дружбы народов. Все получено при советской власти. Я уже работал в ЦК КПСС. Я эти ордена не надевал ни разу!
— Как же так?
— Вот будут отмечать 100-летие ЦСКА — надо будет достать. Если пригласят. Я-то готов!
— Союз бы не развалился — еще лет десять шли бы до первой звездочки Героя?
— Кто ж знает... Но база подготовки спортсменов был заложена на столетия. Равных бы нам не было — вообще бы никому не уступали! Вот история: 92-й год, Олимпийские игры. Мы прошли на параде со знаменами союзных республик. А потом при победе наших спортсменов исполняли олимпийский гимн и поднимали олимпийский флаг. Так я сразу уходил из помещения — слезы на глазах стояли! Выдержать не мог этого позора!
Николай Иванович достает синеватый платок и прикладывает к глазам. Да я и сам расчувствовался, что уж.
— Когда разваливался Советский Союз, сразу повылезали всякие... — начинаю я.
Русак даже привстал, не дав договорить. Поднял палец:
— Вот! «Повылезали»! Точно!
— Люди вроде хоккейного вратаря Ирбе. Который рассказал, как ненавидит Советский Союз. Вспомнил, что дедушка воевал на стороне фашистов. Кто вас особенно таким удивил?
— Канцлер Германии меня сейчас удивляет, — внезапно вырулил в день сегодняшний министр. — Вот его поведение. У него как раз дедушка воевал в составе действующей немецкой армии против Советского Союза.
— Вы про Шольца?
— А про кого же? Вот его поступки — точно как мщение!
От «Чайки» — до метро
Сегодня Русак, несмотря на годы, ездит на метро. Собирался на метро и к нам в редакцию — но мы, конечно, прислали за Николаем Ивановичем редакционный фургончик.
— Сегодня метро — а когда-то, наверное, на «Чайке» ездили, — говорю я вдруг.
Хотя что мне с этой «Чайки»? Но вдруг спросилось. Русак усмехнулся:
— Мог бы ездить!
— Что помешало?
— Дали мне «Чайку». Как раз в Москву отец приехал подлечиться как участник обороны Брестской крепости. Вот на этом автомобиле его и возил — чтоб приятно было. Раз в жизни воспользовался служебным положением!
— Захотели бы — могли бы постоянно на этой «Чайке» ездить?
— Конечно. Почему бы нет? Но пересел обратно в свою «Волгу».
— Хоть с мигалкой?
— Да ну! К чему мне мигалка? Обычная служебная «Волга». У нас в Спорткомитете автомобильная база была приличная! Перед Олимпиадой в Сеуле южнокорейцы подарили несколько легковых машин. Я себе ни одной не взял.
— Ну и куда все ушло?
— Вот это детектив! Я по акту все передал следующему председателю Спорткомитета, уже российского. Новую автобазу, гостиницы, спортивные базы, экипировочный центр сборных команд... Бассейны были, сауны!
— Так-так.
— До сих пор не знают, кому досталось!
— Что за гостиница? «Спорт»?
— Конечно, «Спорт» на юго-западе. Это была наша собственность. Сейчас проезжаю это место — ее, оказывается, снесли! Взорвали! Уже строят черт знает что! Непонятное!
— Колосков свой партбилет до сих пор хранит в сейфе. Где ваш?
— С собой!
— Ой, покажите.
— Нет, дома лежит. На почетном месте. Вступил в партию еще в армейские годы, в 56-м. Это ж с ума сойти, какой стаж.
— Невероятно. Стаж-то все идет.
— Только взносы не плачу...
— Заграничные подарки в Москве приходилось сдавать?
— Разумеется. Но жалко никогда не было. То вазу подарят, то часы. Я в Москву вернусь — сразу приглашаю начальничка протокольного отдела. Сдаю ему. Может, кто-то носит сейчас мои часы. Я чист!
«Подхожу я к маршалу Жукову...»
— Кабинет у вас был в Кремле?
— Нет, на Лужнецкой. Сейчас в нем сидит президент Олимпийского комитета. Большой кабинет-то! Это все строили еще при Павлове, перед Олимпиадой 80-го. В этом кабинете успел посидеть сам Павлов, потом Грамов. После я заехал.
— Павлов — личность интересная.
— Вы в Олимпийском комитете бывали?
— Не раз, Николай Иванович.
— Бюст Павлова на первом этаже видели?
— Как раз недавно рассматривал.
— А как он появился? Настоял космонавт Алексей Леонов, продавил! Я был поражен такой заботой. Зауважал его после этого.
— Алексей Архипович — чудесный человек. А Гагарина вы знали?
— Мы знамя вместе несли!
— Куда, извиняюсь?
— Перед съездом комсомола был парад. Гагарин впереди со знаменем ЦК ВЛКСМ — а мы, два работника ЦК, его сопровождаем по бокам. Фотография сохранилась, найти б мне ее... Вообще-то космонавты часто приходили к Павлову, а я был его замом. У нас с Гагариным добрые сложились отношения. Со стороны казалось, Юра здоровенный. А он совсем маленький. Метр пятьдесят с чем-то, наверное.
— Каких людей вы видели — это ж надо. Еще маршалы Победы были бодры.
— Про маршала Жукова вам рассказать?
— Господи! Неужели общались?
— Служил я в армии, был помощником командира взвода разведки. Как раз министром обороны назначили Георгия Константиновича. Первым делом организовал учения для всех армий соцлагеря. Огромную армейскую группировку согнали в поселок Печи. Это даже не райцентр.
— Так.
— Рядом с нами — танковая армия. В это время узнаю, что Жуков как министр издал приказ о введении ежедневных занятий физподготовкой для рядового состава, офицеров, генералов... На учениях мой взвод помогал офицерам во время этой зарядки. Выглядело так: первым выходит сам Жуков. За ним офицеры.
— Маршал в майке?
— Ну да. Я набрался храбрости и подошел: «Товарищ маршал Советского Союза, я окончил физкультурный техникум. Но удивлен — почему вы первым делом ввели занятия по физподготовке?»
— Что Жуков?
— Усмехнулся: «Эх, молодой человек... Ты знаешь, сколько на войне погибло солдат и офицеров из-за слабой физической подготовки? Это важнее, чем вооружение!» Я Жукова зауважал после этого. Понял — этот мужик способен на многое.
— Сам он крепкий был дядька?
— О! Очень! Вы представьте картину: Жуков делает зарядку — а за ним стоят генералы с адмиралами, каждое движение повторяют...
— Картина будь здоров. В Кремле вы давно не были?
— В новой России вообще не был. Да и после утверждения председателем Спорткомитета бывал раза два-три. Вы думаете, в Кремле одно золото?
— Думаю.
— Что вы! Очень скромная была обстановка. Как в советском учреждении. Клеенчатые двери. Но как-то чисто и уютно.
«Приходят Кобзон и Понедельник...»
— Колосков руководил союзным футболом — потом стал российским. Вы могли остаться министром спорта России?
— Не было у меня таких планов.
— А если б пожелали?
— Я боялся — они меня уничтожат! Все знали мою позицию. Поэтому и остаться не стремился.
— Вас могли физически устранить?
— Да. Проще простого.
— Как вам удалось отбиться от Кобзона, который толкал других руководителей взамен Колоскова?
— Там не только о Колоскове был вопрос... Мне, откровенно говоря, не хотелось бы поднимать эту тему. Я же помню, как они ко мне явились!
— Кто?
— Кобзон и Понедельник. Кажется, был еще Кавазашвили. Начали говорить против Колоскова — «безобразие», «плохое управление», «надо менять руководство федерации»... В открытую давили!
— А дальше?
— Я сразу понял — их интересуют только деньги. Ну и посты. Руководить хочется! Поэтому очень холодно встретил эти предложения. Никаких шагов делать не собирался. Не футбол их интересовал!
— Понимали, что ситуация для вас лично довольно опасная?
— Прекрасно понимал. Но в эту коалицию вступать не стал. В 90-е начали растаскивать весь спорт — я не мог на это смотреть, тошно становилось! Поэтому когда мне предложили уйти на дипломатическую работу, сразу согласился. Только бы не соприкасаться с этим всем. Понял — добром тут не кончится! Мне было ужасно жалко потом Сыча. Его уничтожили. А он — нормальный, честный мужик. Никогда взяток не брал.
— Знакомы были?
— Конечно. Я в Баку из новостей узнал...
— Остались бы работать в Москве — могли повторить судьбу?
— Я этого не исключаю! Но сразу понял — люди рвутся наверх нездоровые. Волнуют их только власть и деньги. Бог меня отвел от войн с ними.
Павлов и машина Спасского
— Анонимки на вас наверняка писали. Хоть одну держали в руках?
— Да-а! Я еще в ЦК работал — приглашает меня завсектором. Смеется: «Доработался ты, Николай Иванович. Гляди, что пишут...»
— Так что?
— Анонимное письмо — «Русак ходит в баню».
— С девками?
— Да нет! Просто — «в баню»! Ха-ха! Все, больше мне в руки ничего не попадало.
— Мы с вами Павлова вспомнили, бывшего министра спорта СССР. Самая смешная история про него?
— Смешная, смешная... Была история — в Мехико идем по Олимпийской деревне. Видим: наши гребцы на байдарке и каноэ сидят, играют в карты. Во главе с Тимошининым. Павлов развел руками: «Да вы что?! Вместо того чтоб тренироваться, готовиться — вы какой-то ерундой...» Тимошинин поднял голову, усмехнулся: «Мы покажем, что такое ерунда! Выиграем!»
— Ну и?..
— Гребут в двойке с Сассом. У того уже силы заканчиваются — кричит: «Я не могу, все!» А Тимошинин шепчет сквозь зубы: «Саша, держись! Я тебя довезу!» Ну и довез — стали олимпийскими чемпионами...
— История не смешная — но прекрасная. В отставку Павлова отправили как-то странно — из-за развода.
— Совершенно верно. Была какая-то сотрудница международного управления в Спорткомитете. Павлов как-то с ней сошелся. Семью оставил.
— Так до конца жизни с ней и прожил?
— Да. Она его и хоронила на Кунцевском. Все министры съехались, олимпийские чемпионы!
— Советская власть всегда давала что-то взамен. Где работал Павлов после Спорткомитета?
— Отправили на дипломатическую работу. Сначала был послом в Монголии, потом в Бирме. Рак-то начался, думаю, еще в Москве, а Бирма его добила. Солнце! Даже до 65 не дожил. Руководитель был изумительный. Толковый! Если надо — мог матом покрыть. Но зла никогда долго не держал. Человек без второго дна.
— Говорите — «изумительный». А Борис Спасский рассказывал, как припарковал свой французский автомобиль у Спорткомитета на место Павлова. Тот увидел, озлобился — с того момента у шахматистов стали отбирать все заграничные призовые...
— Да ну! Что вы верите всяким сказкам?! Даже близко такого быть не могло, ха-ха...
— У вас-то здоровье как? Вижу, даже очки не достаете.
— Очки-то есть, вот они. Привез с Олимпийских игр в Барселоне — с тех пор не менял. 92-й год. А сердце вдруг схватило! Я не ожидал!
— Мне казалось, вы из камня сделаны, Николай Иванович. Могучий человек.
— Я тоже так думал! Но вот четыре года назад торопился на совещание ветеранов наших, бывших министров. Быстро-быстро шел к метро. Вдруг — пых! Что такое, думаю? Скорее в метро, хватаюсь за поручень. А следующая картинка — меня поднимают с пола.
— Потеряли сознание?
— Да. Упал! С тех пор сердечная аритмия.
— Что это было?
— Возрастное, скорее всего. Черт его знает! Главное — не инфаркт. Вот сейчас таблетки глотаю, какие-то мне назначили. Жить можно! Вообще-то здоровье отличное. Это все спорт! Я в детстве, мать рассказывала, пять раз переболел воспалением легких.
— Все выправилось?
— До сих пор делаю зарядку. Правда, уже не бегаю.
— Вот несчастье.
— На спортивную ходьбу перешел. Я в спорт верю!
— Глядя на вас, я и сам начинаю верить. Голова абсолютно светлая?
— Тут даже вопросов нет!
— Мне говорили — вы и ковид пережили.
— Да-а! (С гордостью.) Ко мне приехал врач, сделал анализ. Немедленно отправили в район Сокольников! Там какие-то армейские здания переоборудовали под больницу. Две недели пролежал.
— Заболевшего столетнего Зельдина положили в коридор больницы. Пока кто-то не узнал. Вы-то не в коридоре лежали?
— Да нет, обычная городская больница. Никаких спецпалат. Небольшая раскладушечка. Целый зал такой. В моей жизни вообще никогда не было ни спецпалат, ни мигалок, ни охраны.
«Вас просил зайти Гейдар Алиевич»
— Какой-то вы удивительный министр, Николай Иванович.
— Я вам больше скажу! Отправили меня, когда перестал быть министром, в зону грузино-абхазского конфликта. Потом возвращаюсь в Москву, понадобилась поликлиника. Я-то прежде лечился от Управления делами. Прихожу туда — моей карточки нет: «Вас исключили. Как работника МИДа...» Как будто я просился на войну в Абхазию!
— Не просились?
— Это меня министр Игорь Иванов попросил: «Съезди, Николай Иванович, помоги». Точно так же меня до этого в Азербайджан попросили съездить. Знаете почему?
— Почему?
— Потому что у самого посла и работников посольства не было настоящей связи с Гейдаром Алиевым, президентом Азербайджана. А у меня с ним отношения отличные!
— Откуда?
— Я еще в ЦК работал, в секторе физкультуры и спорта. Как-то приезжаю в Азербайджан. Речь шла о подборке и расстановке кадров в области спорта. Вдруг завотделом пропаганды говорит: «Вас просил зайти Гейдар Алиевич». — «Так я же только начал проверку, у меня никаких материалов нет!» — «Он очень просил». Прихожу.
— Как интересно.
— Прихожу. Тот с порога: «Слушайте, у меня министром спорта в республике сейчас работает генерал. Герой Советского Союза. Когда-то возглавлял МВД. Но уже возраст, оттуда убрали. Побыл в Совете Министров — и кинули на спорт. Чтоб навел порядок. А его там не воспринимают! Все ругают, издеваются над заслуженным человеком. Я сам его просил туда перейти — сейчас язык не поворачивается сказать, что снимаю. Вы сейчас с ним поедете по районам. Можете аккуратно поговорить — чтоб сам ушел?»
— Вот это задание.
— Неделю с генералом катались. Съездили даже на гребную базу в Мингечаур, это самая граница. Едем обратно в Баку, думаю — как же ему сказать-то? Вдруг поворачивается ко мне и произносит: «Николай Иванович, я завтра на работу не выйду. Поеду на старое место, в Совет Министров. Снова буду завотделом... Ну его, этот спорт...»
— Какая удача. А вы?
— Промолчал. Вдруг передумает? В понедельник заглядываю в его приемную: «А где министр?» — «Его нет. Говорят, пришел и сел на старое место...» С тех пор отношения с Алиевым и были великолепные! Полный контакт!
— Чудесная история.
— Алиев был одно время первым заместителем Рыжкова в Совете Министров. Меня стал курировать! Очень много готовили всяких постановлений. Как-то заболел — так приглашал меня прямо в больничную палату: «Давай посидим, поработаем над документами». Удивительной ответственности человек!
— Я прямо поражаюсь.
— Потом приезжаю в Азербайджан уже работать. Новый наш посол говорит: «Поехали со мной. Гейдар Алиевич накануне Нового года принимает всех послов». Ну, поехали. Стою рядом с послом. Алиев проходит вдоль ряда — каждому жмет руку. Мне ни слова не сказал.
— Может, что-то случилось?
— Проходит полчасика. Подходит ко мне охранник, на ухо: «Гейдар Алиевич просит подойти». Иду. Тот насупился: «Ты почему не докладываешь, что прибыл в Баку?!» — «Да столько работы, включился сразу, не успеваю...» — «Ну, запомни! Я буду знать про каждый твой шаг!»
— Любил вас?
— Было большое уважение. Я вообще не знаю ни одного партийного лидера, который вышел бы на трибуну и без единой бумажки говорил полтора часа. Не повторяясь.
— Только Фидель Кастро.
— Может быть. Я же бывал на партийных активах в Азербайджане. Выступления Алиева там — это что-то! Никаких бумажек! Между прочим, когда я повез во времена СНГ сборную на Олимпиаду, ни один начальник нам не позвонил туда. Только Алиев!
— Любил спорт?
— Да! А когда его назначили заместителем Рыжкова в Совете Министров, как раз Алиеву поручили заниматься физкультурно-оздоровительными комплексами. Было особое постановление правительства — «будем строить спортзалы, бассейны...». Он курировал! Мне звонит, бывало: «Николай Иванович, снова задержки по строительству. Поехали по объектам...» Ну, поехали. Мотались вдвоем по всей Москве и области. Потом в Баку уже годы спустя меня спрашивает: «Как там наши ФОКи?»
— Лучший региональный руководитель — Алиев?
— Однозначно!
— А самый странный?
— Руководитель Белоруссии. Ученый! Как его?
— Шушкевич?
— Вот-вот, Шушкевич. Вообще ничего понять не мог из его высказываний. Какую он сторону занимает? Ну и наворотил, повел народ не туда. Вот Лукашенко оставался на своих позициях. Правильно действует и сейчас. Что укрепляет связи с Россией — молодец! Иначе его съедят!
«Грамов выступил перед депутатами — им не понравилось»
— Как сняли Сергея Павлова — мы разобрались. А предшественника своего Марата Грамова подсидели вы, получается?
— Ничего подобного!
— Рад слышать.
— Меня академик Амосов назначил. А как получилось? Тогда уже депутаты начали активно проявлять инициативу при утверждении министров. Возник вопрос по Грамову. Раз сходил, выступил перед депутатами — им не понравилось. Второй раз — та же история...
— Грамов косноязычный был?
— Да просто не специалист! Он вроде пединститут оканчивал. Мне вдруг звонок от зампреда Совета Министров. Женщина была, не помню фамилию...
— Бирюкова?
— О! Бирюкова! Какой вы молодец! Говорит: «Грамов не в состоянии сформулировать депутатам, чем вы там в Спорткомитете занимаетесь. Иди и расскажи!» Ну я и поехал. Как заместитель Грамова.
— Так при чем здесь великий академик?
— Встаю на трибуну, рассказываю. Сделали то-то, планируем то-то. Вдруг поднимается академик Амосов: «Товарищи депутаты! Зачем нам искать нового председателя? Вот же он, готовый!» А тогда быстро все делалось. Сразу голосование — и единогласно меня утвердили. Уезжал оттуда министром. Ха!
— Грамов обиделся на вас?
— Тяжело ему было... Болезненно, что и говорить. Но я-то здесь ни при чем! Не принимал никакого участия!
— Разговор с Грамовым состоялся?
— Разумеется. Вроде по-доброму расстались. Он в возрасте был, сразу ушел на пенсию.
— Претензий вам не предъявлял?
— Боже упаси. Никаких. Понимал же: у меня даже мысли не было подсиживать. Я даже в ЦК КПСС под его руководством работал.
— В Советском Союзе можно было выйти в министры без блата?
— Я в 51-м поступил в Гродненский техникум физической культуры. Сразу же избрали председателем совета коллектива физической культуры. Так от председателя в техникуме до министра спорта СССР я прошел, не имея ни одной мохнатой руки в Москве! Ни одного родственника!
— Вспоминают вас тепло.
— Вот вам история. Окончил с отличием техникум — мог поступить в любой институт. Но родители сказали: помоги молодым братьям, поработай. Стал учителем физкультуры в сельской местности. А там в школе ни одного спортивного сооружения! Даже волейбольной площадки нет!
— Как быть?
— Стал тренировать на воздухе. Сам впереди класса — и бегом! Придумал упражнения. Если дождь — разговариваем в классе о спорте. Однажды так увлекся — звонок прослушал. Пятиклассники овацию мне устроили!
— Прекрасная история.
— А она еще не закончена. Потом меня в армию призвали. Прихожу к военкомату с небольшой сумочкой. Ждем автобус. Смотрю — бегут мои ученики! В школе сорвали уроки!
— Что случилось?
— Меня в армию провожают! Я себя после этого зауважал. Думаю: значит, правильно я работал.
Коньяк академика Амосова
— Давайте тогда про Амосова. Он же с утра пробежит, вернется домой — а в шкафчике коньяк: хлоп рюмочку! Однажды пригласил соседа, знаменитого футболиста киевского «Динамо» Серебряникова — так тот у него весь графин уговорил. Больше в гости его академик не звал.
— Меня на коньяк Амосов не приглашал. Но вот академик Чазов, великий кардиолог, говорил: «Выпиваю каждый день 50 грамм коньяка. Запомни — тоже так делай!» Это мы на заседании Совмина рядом сидели. Прожил 92 года. Может, и прав, черт его знает.
— Не делаете?
— Нет!
— Почему?
— За сердечко боюсь. Я не такой уж святой, чуть-чуть могу. Но чтоб каждый день?!
Николай Иванович задумался, глядя сквозь меня и стены. Что-то припомнил — и почти воскликнул:
— Какие ж были люди! Какие умы! Эх!
Я немедленно отодвинул листы с вопросами, подпер щеку кулаком и приготовился слушать. Чуть направляя.
— Кто ж для вас самый-самый ум в спорте?
— Пожалуй, Сергей Павлов. Ну и Николай Романов. Он еще до войны был комсомольским вожаком, потом стал председателем Спорткомитета. Правда, как раз при нем создали Главное управление физической культуры Минздрава СССР. Потом решили — ход неудачный. Преобразовали в Центральный Совет Союзов спортивных обществ и организаций. А самого Романова заменили на Юрия Машина. Но Романов — это был потрясающий человек! Первый раз его снимали прямо на заседании Политбюро, еще Сталин был жив. 52-й год, неудачно выступили на Олимпиаде в Хельсинки.
— А среди спортсменов — самый яркий ум?
— Пожалуй, Виктор Маслов. Поднявший «Торпедо» и киевское «Динамо». Как-то мы за рюмкой просидели ночь.
— А говорите — почти не пили.
— Тот случай — исключение. Но я за Масловым в выпивке все равно угнаться не мог, это было нереально. Спорили о методике тренировки!
— О, это святое.
— Сидели на торпедовской базе в Мячково. Очень у него были любопытные мысли. Меня что подкупило? Невероятно внимательно слушал! Окончил несколько классов — но от природы потрясающий ум.
Привалова и президент Польши
— Мы Привалову вспоминали. Это ж вы, министр, ее открыли?
— Открыл-то не я — но я помог!
— Вот и расскажите.
— Мне позвонил заведующий кафедрой физического воспитания МГУ, бывший легкоатлет. Говорит: «Отбирается сборная СССР. Привалова не попала в состав. Ты, Николай Иванович, посмотри на нее, очень прошу! Я гарантирую — у нее будет очень хороший результат...»
— А вы?
— Вызываю Тер-Ованесяна, главного тренера. Говорю: «Тер-Ованесян, давай поверим нашему заведующему кафедрой. Возьми Привалову!» Он удивительно быстро согласился. Не ошиблись!
— Если б не вмешались — так и сгинула бы для большого спорта?
— Да! Пропала бы!
— Кто еще пропал бы без вашей помощи?
— Квасьневский. Президент Польши.
— Вот это уровень. Что за история?
— Я стал председателем комиссии по сотрудничеству с Польшей. Сразу подружился с их председателем Олимпийского комитета. Это и был Квасьневский! Однажды приезжаю на совещание представителей соцстран, Квасьневский меня видит — и навстречу: «Николай, наш премьер-министр будет всех встречать. Меня хотят снять с работы. Ты поговори, чтоб он этого не делал...» Я действительно его отстоял! Остался работать! Потом на 10 лет стал президентом Польши.
— В какие люди могли выйти спортивные руководители, однако.
— Как-то в Новой Зеландии встретил министра спорта. А тот оказался министром еще по нескольким направлениям! Самым неожиданным!
«Я стоял перед телевизором на коленях»
— Тренеров отстаивать приходилось?
— Бышовца как-то отстоял. Я и брал его в олимпийскую сборную!
— В Сеул сборную мог повезти другой тренер?
— Перед самой Олимпиадой начал давить Лобановский. Он как раз стал вторым на чемпионате Европы: «Слушай, Николай Иванович, я берусь сделать сборную олимпийским чемпионом...» — и так далее. Я выслушал и отвечаю: «Знаешь что? При всем уважении к тебе — ломать Бышовца мы не будем! Он довел сборную до Олимпиады — он и повезет в Сеул».
— Вы там были?
— Нет. Когда наши играли финальный матч, я оставался в Спорткомитете. Стоя перед телевизором на коленях. Умолял, чтоб мы стали чемпионами. Не отдал Бышовца — и угадал!
— Вам наверняка говорили: Бышовец — человек тяжелый.
— Мне показалось — наоборот. Мы с ним очень дружили. Вообще ни одного вопроса. Он действительно команду сделал. Второй тренер у него был толковый, из Дагестана. О-очень толковый!
— Не оказались бы вы таким крепким человеком — Лобановский додавил бы?
— Думаю, нет. Не додавил бы. Но я ему прямо сказал: «Валерий, ты свое дело сделал! Тебе большое спасибо. Дай молодым тренерам поработать, сделать команду».
— Знали, что они терпеть не могут друг друга — Бышовец и Лобановский?
— Нет. Я не вдавался в эти подробности. Оба из Киева!
— С Лобановским вы были на «ты»?
— Он мне говорил «вы». Я ему тоже «вы». Но иногда прорывалось «ты»...
Разные носки Малофеева
— Зато Малофеева перед чемпионатом мира-1986 отстоять могли. Но не стали.
— Это история тяжелая...
— Началось все с того, что перед самым чемпионатом мира команда СССР проводила сбор в Тбилиси. Вы поехали туда лично — и увиденное ужаснуло. Так что это было?
— Было поручение Грамова: «Съезди, Николай Иванович, на сбор. Посмотри, чем они там занимаются». А все почему?
— Почему?
— Потому что давление шло с Украины! От Лобановского!
— Чтоб Малофеева сняли — и Лобановский вез сборную на чемпионат мира?
— В той сборной двенадцать человек — из киевского «Динамо». Естественно, они за то, чтоб Лобановский стал главным тренером. Но это еще не вся команда. Сейчас скажу вам то, что никогда не говорил прежде. Я ведь прямо там, в Тбилиси, собрал ребят. Без тренеров. Спросил: «Говорите открыто, хочу узнать ваше мнение — кто должен быть главным тренером?»
— Результат?
— Все проголосовали за Лобановского! Вся сборная СССР!
— Ничего себе. Ни один минский парень не проголосовал за Малофеева? На том сборе вроде были Боровский, Кондратьев, Алейников, Гоцманов...
— Никто!
— Я потрясен.
— Вот и меня это потрясло! Думаю: как же такое может быть?! Ну как?
— Сборная начала Малофеева «плавить». Играла в «Лужниках» с финнами 0:0.
— Так до меня жалобы ребят и доходили! Вот вроде пустяк: Малофеев приходит на тренировку, а у него носки разного цвета! Ха! Им-то бросается в глаза — разве у Лобановского такое представишь?
— Говорили, мог Эдуард Васильевич желтый галстук надеть поверх спортивного костюма.
— Ну да. Были такие эпизоды.
— Говорили, припасен у Эдуарда Васильевича был еще один козырь — закладывал за воротник будь здоров. Не смущаясь присутствия футболистов.
— Я ни разу не видел его под мухой! Ни разу!
— Вот же злые языки.
— Я часто бывал в Коломне, там гребцы готовились. Эдик оттуда родом. Ни один человек мне не сказал, что Малофеев выпивает.
— Еще говорили — в 82-м году привел в минское «Динамо» какого-то колдуна. Так вышли в чемпионы.
— Не слышал! Может, это про Михаила Цейтина речь, бывшего акробата? Это было! Преподаватель института физкультуры, удивительный человек. Умер не так давно почти в 100 лет. Он проводил занятия с футболистами, я знаю.
— Как шло?
— Особенно на батутах — великолепно! Кстати, это потрясающее восстановление после тяжелых нагрузок. Вот чем занимался Цейтин.
— Может, и стихи вам Эдуард Васильевич не читал? Божественные песни не исполнял, дополняя чечеткой?
— Ни разу в жизни. Когда я приезжал к нему на тренировки — таких эксцессов не было.
— Как вы объявляли Малофееву, что отстраняете от сборной — и на чемпионат мира повезет другой тренер?
— Я приехал в Москву — и доложил Грамову: так и так. Лобановский приступил безболезненно.
— Эдуарду Васильевичу вы объявляли об отставке?
— Нет. Кто-то другой сказал. Хотя мне все время какие-то сказки про это рассказывают. Что-то придумывают — и мусолят.
— Вам Малофеев время спустя обиду не высказывал?
— Ни-ког-да!
— Вы вообще встречались?
— Да и сейчас встречаемся, когда приезжаю в Минск. Захожу в детскую спортивную школу, где он до сих пор работает. Очень бодрый человек! Никаких претензий мне не высказывал.
— В 86-м с ним больше не общались?
— Нет. Вообще, вы знаете, почему мне пришлось заниматься в 86-м году футболом?
— Почему же?
— До этого от Государственного комитета занимался футболом и хоккеем генерал Сысоев. Грамов меня вызывает и говорит: «Слушай, не получается у него. Нет контакта ни с футболистами, ни с хоккеистами. Вот я тебе передаю это дело — ты и занимайся». Я начал!
«Больше тренируешься — лучше играешь»
— Вам этого хотелось?
— Я понимал, как будет трудно. На подходе чемпионат мира — а результаты так себе. Тренеры — сами бывшие футболисты. Считали, что все знают. А надо было менять тренировочный режим.
— Главная проблема?
— Отсутствие взрывной скорости у футболистов. Быстроты мышления. Блохин сошел, а второго не было. Отчасти напоминал, может, Беланов. В хоккее — Балдерис из Риги. Мгновенное мышление! Я таких хоккеистов больше не видел! А все почему?
— Почему, Николай Иванович?
— Потому что футболисты мало тренировались! Просто-напросто!
— Мало?!
— Когда пришел в ЦК КПСС, мне сразу поручили: «Отдельно займись футболом». А я чувствовал, почему нет результата. Даже знал. Решил начать с подготовки резерва. Пригласил трех-четырех директоров детских спортшкол по футболу. Заставил их — чтоб давали не меньше двух тренировок в день!
— Ну и какие были отзывы?
— Первый отзыв — от Лобановского. Развел руками: «Николай Иванович, теперь дети тренируются больше, чем мы в «Динамо»!» Прошло года три — во всех возрастных категориях юноши и молодежные сборные СССР стали чемпионами. Или призерами. Вот и все! Сейчас говорят: «В футболе своя специфика, надо понимать...» Да нет никакой «специфики»! Тренировочный процесс — он везде один и тот же!
— Больше тренируешься — лучше играешь. Просто и хорошо.
— Я вот думал: а что будет, если выучить их тренироваться по девять часов в день? У Григоровича-то в балете столько работали!
— Представляю реакцию футболистов.
— Вот вопрос...
«Никакого допинга у Лобановского не было»
— Мы отвлеклись от яркой темы. Малофеев, кажется, гарантировал, что сборная под его руководством вернется из Мексики с медалями.
— Мне он ничего такого не говорил.
— Сказал бы — это не подействовало бы?
— Да о чем вы говорите?! Нет, конечно! Думаю, в Москве уже многое было решено и согласовано. Но когда сами футболисты выступили против — это главный знак!
— Допустим, приехали вы на этот сбор в Тбилиси. Сигнализирует в Москву: «Все хорошо, я доволен». Тогда сборную повез бы Малофеев?
— Если бы футболисты выступили против Лобановского — тогда да.
— Кто сообщал Лобановскому, что теперь он — главный тренер сборной?
— Вот это делал я. Звонил ему в Киев.
— Чувствовалось, что Валерий Васильевич готов к такому повороту? Работа проведена?
— Вот как вам сказать... Лобановский — фигура непростая! Например, не имел физкультурного образования. Он практик. Много работал над собой. Но ему поначалу очень здорово помог Базилевич — тот был отличный методист, просто замечательный! Знал методику подготовки по всем игровым видам спорта. Это он все время подталкивал Лобановского!
— Кто-то из журналистов вашей поры мне говорил: «Базилевич как тренер сильнее Лобановского».
— Так и есть. По знаниям Базилевич сильнее. Но он не лидер. А Лобановский — лидер. Это все перевешивает!
— Тренировки в Киеве были яркие?
— Там были такие тренировки, что я отпрашивался у завсектором ЦК Гончарова, приезжал в Киев и садился у поля. Изучал, смотрел и записывал. Это было что-то потрясающее!
— Что удивляло?
— Нагрузки просто огромные.
— Все как вы любите.
— Тренировка утром, днем и вечером. Какая бы ни закончилась игра — тренировочная или официальная, — Лобановский по домам никого не распускал. Все отправлялись в баню, снимали напряжение мышц. Этого никто не делал!
— Странно.
— Я когда еще был начальником Управления водных видов спорта, с баней вышла история. Сборная СССР тренировалась в Абхазии. Главный тренер Силаев мне жалуется: «Выходим на воду и очень много времени тратим на то, чтоб размяться. Только потом приступаем к основной тренировке». Я и придумал: «А давай на берегу поставим баню!»
— Для чего?
— Будут греться в бане — потом сразу приступать к занятию. Силаев задумался: «А давай попробуем!» Купили в Эстонии деревянный сруб, поставили на берегу водохранилища. Все! С тех пор ни минуты не теряли!
— От перегрузок Лобановского у Павла Яковенко мышца лопнула прямо во время тренировки. Вам никогда не казалось, что идет перебор?
— Нет. Видели бы вы, как тренировались лыжники, какие объемы давали. Гандболисты. В разы больше! Гандбольный тренер Евтушенко вообще специалист был в области физподготовки.
— До вас доходили слухи, что Лобановский использует всякую химию — с помощью доктора Зеленцова?
— Да ну, ерунда все это. Если вы о допинге — ничего там не было. Лобановский — очень хороший человек! Честный, добросовестный! Вся спортивная наука его ассистентами отслеживалась. Говорят, что скорость развивается с 7 до 12 лет. Потом — уже с трудом. По грошам. А у взрослых и пытаться не стоит. Но Лобановский говорит: «А вдруг возможно развить?» Привлек тренера по развитию скоростных возможностей футболистов, двукратного олимпийского чемпиона Борзова!
— Не получилось.
— Зато попробовал!
Интуиция
— Лично для вас — главный недостаток Лобановского?
— Знаний бы ему добавить в области физкультуры. Очень чувствовался недостаток.
— Выпивали с ним хоть раз?
— Да! Чемпионат Европы 1988 года. Первые игры хорошо прошли. Лобановский меня встречает на стадионе — и вдруг говорит: «Николай Иванович, давай по рюмочке?» Зашли в раздевалку, Лобановский оглянулся — никого нет. Достал коньяк, пригубили. Хороший мужик.
— На чемпионате мира в Мексике вы были?
— Был. От Бельгии было ужасное поражение, необъяснимое. Но Лобановский чувствовал, что проиграем.
— Вот это да. Вы-то откуда знаете?
— А случай был. Едем на игру с бельгийцами. Я в автобусе сборной СССР. Вдруг прямо перед нами шлагбаум опускается, железнодорожные пути. Стоим и стоим. Я сижу спокойно, а Лобановский ерзает: «Надо ехать, надо ехать! Опоздаем!» Куда ехать-то? Дорога закрыта!
— Можно как в «Месте встречи». Со словами «береженого Бог бережет» ломать шлагбаум.
— Если только так. А Лобановский — переводчику: «Скажи водителю — здесь есть другой путь, в объезд. Пусть разворачивает. Мы опаздываем!» Ну, обратно так обратно. Лобановский вдруг поворачивается ко мне — и спокойно: «Все, проиграем. Мы вернулись. Примета!» Ха! Мне-то смешно — кому там проигрывать? А вон как вышло...
— Доктор Мышалов мне рассказывал — после поражения от Бельгии Лобановский упал в обморок прямо на скамейке. Уперся в его, доктора, плечо.
— Не слышал. А в 88-м году...
— Тоже были «знаки»?
— Вышла сборная СССР в финал, идем с Лобановским по городу. Вдруг навстречу наши футболисты! Бредут так вразвалочку, на лицах блаженство. Лобановский снова старую песню: «Все, завтра проиграем. Расслабились». Снова в точку — проиграли!
— Ну, гуляли. Что такого-то?
— Перед финалом уже совершенно другое настроение. Мы перед тем матчем еще и переехали с футбольной базы куда-то в центр. Поселили ребят в гостинице. Пожалуйста, весь город перед ними.
— 90-й год. Чемпионат мира в Италии. Наша сборная во главе с Лобановским взбунтовалась из-за недовыплаченных премиальных. Отказывалась уезжать из Чокко. Вы как министр что по этому поводу думали?
— 90-й год? Отказывались уезжать? Впервые об этом слышу. Что-то мне не очень верится в эту историю.
— Говорят, Лобановский в обход вас нашел дорогу к Лигачеву. Обсуждал денежные вопросы.
— Да бросьте... Никогда он не был у Лигачева!
— Но тема была модная — не делиться гонорарами с государством. Каспаров (признан в России иноагентом. — Прим. «СЭ»), Фетисов совершенно не хотели что-то отдавать «Совинтерспорту»...
— Все эти ситуации возникли при премьер-министре Рыжкове. Года два длилось, не больше. Не существовало никакого постановления правительства, как забирать у спортсменов часть гонорара. Рыжков мне так и сказал: «Ты сам договорись с ребятами, какую сумму они могут оставлять в Советском Союзе». Мы и договаривались полюбовно.
«Ну что, старик? Начинаются завалы?»
— Главная команда в моей жизни — киевское «Динамо» 1986 года. А в вашей?
— Сборная по гребле на байдарках и каноэ. С главным тренером Силаевым. 1972 год, Мюнхен!
— Удивительная?
— Потрясающая! Первый заезд на каноэ. Дают старт. От нас спортсмен из Днепропетровска. Идет первым! Вдруг на финише сдает — и приходит пятым или шестым. Сижу на втором канале, на противоположной стороне от старта. Я начальник управления. Мимо проходит мой зам — Виталий Смирнов. Невесело: «Ну что, старик? Начинаются завалы?» А у меня и так кошки скребут! Думаю: «Ё... Неужели проиграем Олимпиаду?!»
— Ну и чем дело закончилось?
— Следующие шесть заездов — везде выигрываем золото!
— Самый яркий персонаж в той команде?
— Малышев в одиночке. Вроде и данных для гребца не было — а выигрывал в одни ворота! Скромнейший человек!
«Так я их в забой спустил, в шахту!»
— Самый тяжелый в вашей жизни разговор с тренером?
— Тяжело разговаривать с тренером, который ленится. Дает плохой комплекс упражнений. Вот это действительно проблема. Перед Олимпийскими играми 72-го года приезжаю на базу в Цахкадзор. Там тренировалась сборная по парусному спорту. Сижу поодаль — они занимаются общей физической подготовкой. Смотрю и думаю: «Бог ты мой! Как же тренер придумал такую херню?»
— Ну и что было с этим тренером?
— Я не выдержал, поднялся. Говорю ему: «Садись-ка на скамейку. Я сам проведу занятие!»
— Вы кем были?
— Начальником Управления водных видов спорта. Ту тренировку, которую дал, спортсмены до сих пор вспоминают! Хорошая нагрузка! Вроде самые обычные упражнения — но как раз те, которые развивают качества, нужные яхтсмену: силовую подготовку, чутье на ветер...
— В ваше-то время тренер значил гораздо больше.
— При Павлове мы начальников спортивных управлений, главных тренеров сборных приглашали каждый месяц. Трое-четверо рассказывают, как строят тренировочный процесс. Остальные слушают. Это было настолько полезно! А сейчас — ни одного семинара...
— Кого на этих семинарах был особенный кайф слушать?
— Думаю, Тарасова. В футболе — Лобановского. Тоже приходил. Сергея Вайцеховского. Его я сделал тренером сборной! Водные виды неудачно выступили в том же 72-м году на Олимпиаде. Я вынужден был сместить тренера. К тому моменту я на Вайцеховского уже обратил внимание.
— Где?
— Выступал перед нами. Я понял — интересно мыслит. Не ошибся в нем!
— В какой момент поняли?
— Вскоре приезжаю на тренировочный сбор в Донецк, Вайцеховский мне говорит: «Я даю большие нагрузки — а это мало кому нравится. Так я их в забой спустил, в шахту! Там ниша — сантиметров шестьдесят. Каска, фонарь — и вперед. Надо проползти метров двадцать, пока не попадешь в штрек...»
— Проняло?
— Вылезли обратно бледные. С этого дня тренировались совсем иначе!
— В какого тренера вы вообще не верили — а он поднялся?
— В того же Вайцеховского, пожалуй...
— Сразили вы меня этим ответом.
— Вот как объяснить этот феномен? Он фактически сделал новое плавание! В 72-м году мы не завоевали ни одной золотой медали. Только серебряные и бронзовые. А он добился — к следующей Олимпиаде мы уже были золотые! В 80-м году — тоже!
— Чья душа из мира спорта так и осталась для вас потемками? Не разгадали.
— Карполь! Он мой земляк, тоже из Белоруссии. Там и встречаемся время от времени. Человек окончил политехнический институт. Моментально перестроился, забыл свое техническое образование. Та же история, что у Вайцеховского: пришел в волейбол — и сделал его другим! За счет чего?! Я не могу понять. Был у него на тренировках. Все равно не понял.
— Карполь ненамного моложе вас — и до сих пор при делах. Вы могли бы?
— Почему нет? Знания-то остались. Интерес тоже. Конспекты за целую жизнь лежат, я всегда записывал. Запас у организма спортсмена огромный!
— Где-то я читал — человек использует возможности своего мозга на три процента.
— Думаю, так и есть. А спортсмен использует физические возможности процентов на двадцать. Не больше.
«Никто столько не работал, сколько Кулакова»
— Среди тренеров — грубиян номер один?
— Совсем уж грубиянов не было. А жестче всех разговаривал Блюменталь, главный тренер по водному поло. Во время игры мог высказаться будь здоров! Но тоже знал, на кого можно. Вот на капитана сборной СССР Осипова, выступавшего на трех Олимпиадах, не выругался ни разу.
— Виктор Тихонов, говорят, мог дойти до рукоприкладства. Досталось и Балдерису, и Могильному.
— В жизни не поверю.
— Ваш Тихонов — другой?
— Тихонов к спортсменам относился тепло, помогал во всем. Сборная при нем выступала лучше, чем при Тарасове и Чернышеве. Хоккеистов нагружал будь здоров. А себя — больше всех.
— Вы о чем?
— Вечером заканчивается игра — наутро разбор. Тихонов ночь не спал, анализировал, крутил эту запись туда-сюда! Весь блокнотик исписан! На разборе точно и четко по каждой ошибке. По каждому хоккеисту. Я поражался: когда он спит?!
— С Гомельским у вас тоже отношения сложились?
— Гомельский часто бывал у нас, в отделе пропаганды ЦК КПСС. Но у него какие-то особые отношения сложились с заведующим отделом Тяжельниковым. Даже приглашал Тяжельникова на тренировки!
— Всемогущий Тяжельников, руководитель советского комсомола, собирался и ехал?
— Обычно звонил мне: «Давай поезжай в Новогорск, посиди на тренировке». Ха! Я еду, сижу и смотрю. Обозначал участие отдела пропаганды во всей этой работе.
— В самом низу встречали потрясающих тренеров?
— У меня в физкультурном техникуме был тренер по баскетболу — Анатолий Марцинкевич. Подготовил меня — председателя Спорткомитета СССР, и олимпийского чемпиона Ваню Едешко!
— Кто был особенный фантазер в смысле упражнений?
— Тренер сборной СССР по легкой атлетике Владимир Попов книжку издал — три с половиной тысячи упражнений!
— Вот это коллекция.
— А сегодня этих упражнений около пяти тысяч. Какой объем работы, а?
— Пахать — не перепахать. Я-то думал, никто не фантазировал так, как Анатолий Тарасов. Тот мог дать бадминтон на льду.
— Я бывал на тренировках Тарасова. Видел хоккеистов, которые шли на обед после занятия. Шаркали ногами. Там объем был очень серьезный! Но с женскими лыжами не сравнить. Вот те тренировались так тренировались!
— Что ж это было?
— 50 километров ежедневно. Вот вы не старый человек — попробуйте, сделайте!
— А попробую.
— Я еще учился в техникуме — как-то рискнул пройти 50 километров на лыжах. Подошел к городу Гродно — снял лыжи, сделал шаг и носом зарылся в снег! Силы кончились!
— Так и лежали? Страна могла потерять будущего министра?
— Подбежали ребята, дали бутылку хлебного кваса. Какую-то печенюшку. Чуть оправился — дошел до дома.
— Кто из тех женщин поражал выносливостью?
— Резцова много тренировалась, но не она. Была лыжница из Удмуртии. Как же ее... Кулакова! Это было что-то — никто столько не работал!
— До сих пор?
— До сих пор ни у кого таких объемов нет.
Курловича взяли на канадской таможне
— В советском спорте хватало скандалов. Это же при вас советских штангистов прихватили на канадской таможне с допингом?
— Было! Что скрывать? Попались прямо во время досмотра. Действительно, везли анаболические стероиды. Причем не для себя — на продажу. Мы их всех дисквалифицировали.
— Знаменитый Курлович среди них был?
— Был Саша, был... Остальные фамилии называть не буду, они живы все. Сами, может, и не употребляли! Но вот проявили слабость!
— Помните, как впервые столкнулись с допингом?
— Все пошло от американцев!
— Что вы говорите. Вот так новость.
— Я вам ручаюсь. Первыми начали применять. А нам продавали для повышения веса коров. Закупало Министерство сельского хозяйства. Кто-то из тяжелой атлетики подсуетился, взял это дело. Но у нас случаи были очень редкие! Строго наказывали — многие на этом закончили!
— Василия Алексеева эта тема коснулась, как думаете?
— Не был замечен ни разу. Брали пробы регулярно — ничего не показывало!
— В 80-м году с ним на Олимпиаде произошла странная история — вообще ничего поднять не смог. Как мне говорил — «отравили свои же».
— Не знаю. Но Алексеев всегда оставался в одном весе. А вот Курлович меня поразил! Лет пять назад приезжаю в Гродно, собрались ребята-спортсмены. Приходит Курлович — я не узнал! Сошел весь лишний вес, худенький, стройный парень!
— Вас узнал?
— Еще б не узнал. Я его когда-то реабилитировал после дисквалификации. Так помог...
— Знали, на какой поток допинговые истории поставлены в ГДР?
— Знаете... Догадывались!
— Говорилось об этом?
— Открыто — нет. Но подспудно мы понимали. Когда я только пришел в Спорткомитет, мы проиграли Олимпиаду в Мехико. Павлов собрал несколько человек — меня, Попова, главного тренера по легкой атлетике, своего зама Колесова... Отправил в ГДР изучать опыт. Сам тоже поехал. Десять дней там пробыли.
— Представляю, чему вас там могли научить.
— Меня что поразило? Просыпаюсь в пять утра. А в половине шестого немецкие гребцы уже на воде!
— Вот это самоотдача.
— Уже в то время проводили по три тренировки в день! Я понял, почему им равных нет. Мы тогда многое переняли в ритме работы.
— Уже в 60-е они сидели на допинге?
— По моим ощущениям, это началось позже. Тогда-то мы с Колесовым были в комиссии по сотрудничеству с ГДР. Разговаривали с немцами. Те хоть бы словом обмолвились, что знают что-то про анаболические стероиды! Ни разу! А разговоры, казалось, были хорошие, прямые, честные. Ничего от нас не скрывалось. Что в ГДР больше тренировались — это очевидно.
«Корбут была ветреная девчонка»
— Еще какие скандалы из той поры сразу вспоминаются?
— С Онищенко этим история!
— А, 76-й год. Это главный скандал в истории советского спорта — молодежь прочитает и удивится. Пятиборец Борис Онищенко соорудил особую рапиру: давала сигнал об уколе, которого не случилось. Был разоблачен прямо на Олимпиаде в Монреале.
— Представляете, какого уровня мошенник? Но талантливый человек! Это ж надо до такого додуматься! Он живой до сих пор. Насколько знаю, стал довольно серьезным бизнесменом этот Боря. Где-то на Украине.
— Олимпийские чемпионки Нина Пономарева, Галина Зыбина рассказывали — за женскую сборную в метании ядра выставляли мужчин. Даже фамилии называли — например «сестры» Пресс...
— Был же гендерный контроль!
— Вот как он появился — так с этим делом и покончили.
— Нет-нет, я не верю. Какая-то выдумка. Вот еще история — обидно мне было за Санеева на московской Олимпиаде.
— Когда-то наши же что-то намутили с подсчетом — и в чемпионы вывели эстонца?
— Один сантиметр!
— Вы уже тогда все знали?
— Конечно, знал. С самим Санеевым был прекрасно знаком. Часто приезжал на сборы в Сухуми, а он оттуда родом. Видел, как он работает.
— Ну и как работают трехкратные олимпийские чемпионы?
— Вот это интересно — мне показалось, Санеев тренируется совсем недолго. Но по нагрузкам — что-то колоссальное! Талантище необыкновенный. Конечно, он заслуживал стать в 1980-м четырехкратным. Но судьи своего же обидели.
— Ставший чемпионом эстонец после пропал для спорта.
— Совершенно верно. А Санеев где-то в Австралии?
— Умер год назад.
— Надо же... Не знал...
— Спортсмен, вызывавший особенное ваше восхищение?
— Советский Союз — единственная страна, в которой три инвалида войны стали олимпийскими чемпионами. Инвалиды — не просто участники!
— Это кто?
— Шутков — парусный спорт. Московский динамовец и какой-то эстонец в борьбе. Так вот этот Шутков — невероятно любопытная личность! Малограмотный человек, до 1942 года был трактористом. Но до беспамятства любил свою яхту и спорт. К яхте вообще относился как к женщине. Стал олимпийским чемпионом по парусному спорту в Риме.
— Печальная старость у таких людей. Когда никаких тебе яхт.
— Он до последнего дня работал водителем в сборной СССР по парусному спорту. Как мог, тренировал, помогал. Не мог расстаться с парусом.
— Я вспомнил еще один скандал. Великая гимнастка Корбут десятилетия спустя обвинила своего тренера Кныша в изнасиловании.
— (Отрезает.) Нет! Я не верю, что такое могло быть!
— Почему?
— Потому что знаю в Гродно всех. Тренеры там великолепные. Кныша знал отлично — он старше меня на один курс! Это отличный специалист, очень думающий. А все эти россказни — даже представить невозможно, что он такое делал...
— Корбут — что за девушка?
— Как в деревнях говорят — ветреная! Больше и сказать нечего!
— Емко вы.
— Хоть гимнастка талантливая. Кныш придумал для нее такие сложные упражнения, что и сейчас мало кто повторит.
— Когда Корбут выходила замуж за Борткевича из «Песняров» — верили в этот брак?
— Нет! Не очень устойчивая девчонка!
«Мы, Герои Советского Союза, только на «ты». Запрещено на «вы»...»
— Говорили, Леонида Ильича вполне мог сменить первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Петр Машеров. Но вдруг — странная гибель. Вы же из этих мест, Машерова знали?
— Прекрасно знал! Сколько раз встречались в Минске!
— Ну и что за человек?
— Святой!
— Ну и ну.
— Я вам как на духу говорю — святой. Помню случай: председателем белорусского Спорткомитета был Ливенцев, Герой Советского Союза. Бывший партизан. Приезжаю туда в командировку — а у Ливенцева вопрос никак не решался по зимней базе в Раубичах. Хотели строить — а землю им не дают!
— Безобразие.
— Захожу к нему, он как раз телефонную трубку в руках держит: «Подожди. Сейчас позвоню кому надо, надо решить один момент...» Все зависело от слова Машерова. Слушаю и цепенею — с первым лицом он говорит как с приятелем: «Слушай, Петя, не могу договориться с Госпланом по строительству базы. Ты уж им скажи, чтоб не мешали, а?..»
— Вот это да.
— Разговор заканчивается — а меня словно к стулу приклеили. Потом выдавливаю: «Виктор Ильич, это вот так ты с Машеровым говоришь? На «ты»?!» Тот усмехнулся: «Мы, Герои Советского Союза, только на «ты». Запрещено на «вы»...»
— Помните, как узнали про его гибель?
— Отдыхал в Сухуми. Обкомовские работники мне сказали. Погиб он на трассе в сторону Борисова, около городка Смолевичи. Ехал в какой-то колхоз на совещание. Я все на это место хочу заглянуть. А на Восточное кладбище к Петру Мироновичу отправился первым делом, как только оказался в Минске. Цветы положил.
— Верите, что та авария — случайность?
— Кто его знает... Там же грузовик, полный картошки, оказался на пути у машеровской «Чайки». Но у Петра Мироновича водитель был уже в возрасте. Может, «поплыл».
«Алейников очень себя берег»
— За минским «Динамо» вы следили особенно пристально — как за земляками?
— Еще бы! Вот Алейников. Талантливый был футболист. Но мало тренировался. Очень себя берег. Вы про мой штрих в биографии знаете? Я ведь был начальником футбольной команды «Динамо» Минск!
— Впервые слышу. «Википедия» о таком молчит.
— Несколько часов проработал.
— А, тогда еще ничего. Тоже берегли себя — как Алейников?
— Я вам расскажу! Я работал завотделом спортивной и оборонно-массовой работы в Минском горкоме комсомола. Звонит нам в горком тот самый Ливинцев, бывший партизан, Герой Советского Союза. Председатель Спорткомитета Белоруссии. Говорит: «Порекомендуйте кого-нибудь начальником футбольной команды «Динамо»!» Вот меня и вызвали: «У тебя возраст подходит, с комсомолом скоро придется прощаться. Иди начальником команды!» Зашел к Ливенцеву, тот руку мне жмет: «Кого ни назначим — все неудачно. А у тебя образование. Вот подписываю приказ — иди и занимайся». Я с этой бумагой еду в Стайки на базу. А до этого решил заглянуть в обком комсомола к друзьям.
— Видимо, что-то это переменило в вашей судьбе?
— Там с порога: «Тебя обыскался первый секретарь!» А уж он ошарашил — меня утвердила Москва инструктором в ЦК ВЛКСМ. Я стою, понять ничего не могу. Как быть-то? А секретарь смеется: «Уходи с должности начальника команды. Москва раньше запрос прислала...»
«Немцы не страшные. Ужас — это полицаи из Западной Украины и Латвии»
— Мы все о спорте да о спорте — а упустили любопытный момент. Говорите, отец встретил войну в Брестской крепости — но выжил?
— Да. Я в Белоруссии до сих пор все лето провожу. Уезжаю в конце апреля — и до конца сентября. Сохранилась родительская изба в деревне Домашковичи. В войну это были самые партизанские места! Всем владели партизаны!
— Оттуда отправлялись на задания?
— Ну да, совершали боевые вылазки в районные центры. Я с матерью и дедушкой бежал на озеро Палик. Знаменитое озеро недалеко от Борисова!
— Можно было укрыться?
— В том-то и дело — кругом непролазная топь. Утонуть проще простого. Наши-то старики знали тропы. А в центре озера — островок радости. Сухо, хорошо. Сосны растут. Немцы пробраться не могли — так снарядами пилили это место. Но не долетали! Уходили в топь — и не взрывались!
— Живых фашистов вы видели?
— Как вас.
— Ну и как вам немцы?
— Немцы-то, в принципе, не страшные. Среди них было много толковых парней. Нас, детей, даже оберегали. Ужас — это полицаи из Западной Украины и Латвии! Это они сожгли деревню Хатынь с людьми!
— Где один старик остался в живых?
— Да! Старик и два пацана. Со мной после войны учились в школе ребята, тоже чудом спаслись. Другую деревню точно так же сжигали. Когда крыша прогорела — их родители вытолкали, выбросили через горящую дыру. Через рожь убежали. А в детских домах сколько было таких ребят! О-очень много!
— Вы все это видели?
— Конечно. Самое ужасное, что я видел, — повешение так называемых партизан и подпольщиков.
— Как это было?
— Всех согнали в районный центр. Вешали партизан на телеграфных столбах. Толпу не распускали, заставляли смотреть. А кто там был-то? Дети, женщины и старики. Самое главное — эти трупы не разрешалось снимать.
— Висели месяцами?
— Ровно месяц. Потом сдергивали, когда вонь становилась несусветной. Вот эта картина у меня до сих пор перед глазами. Такое устраивалось часто.
— Как спаслись вы — понятно. А как отец?
— Он лежал за пулеметом в Брестской крепости до последнего момента. Потом немец незаметно пролез — бросил гранату. Отец потерял зрение.
— Но выжил?
— Да. Сначала отправили в польский концлагерь, потом перебросили на границу с Францией. В 44-м освободили американские войска.
— До конца жизни оставался слепым?
— Нет, советский врач сделал операцию в Польше, потихоньку зрение стало возвращаться. Потом у меня с отцом была удивительная встреча. Уже после его кончины.
— ???
— Я уже вернулся из абхазской командировки. Был в федерации хоккея с мячом президент — Альберт Поморцев. Говорит: «Поддержи меня, помоги разобраться». Чем-то я помог — а он приносит альбом. Я, говорит, издал вот эту книжку о развитии хоккея, пусть у тебя будет экземпляр. Начинаю листать — вдруг с фотографии мой отец смотрит!
— Вот это да.
— Ни у меня такой фотографии нет, ни у родственников. Я вскочил: «Альберт, откуда?!» — «Привез журналист из Мурманска, я и поставил». Так я встретился с отцом годы спустя!
— Что-то про концлагерь рассказывал?
— Почти ничего. Работали на военном заводе. Был у него приятель из Барвихи, общались до последнего дня. Ездили друг к другу каждый год. Мы с мамой тоже могли оказаться в Бресте в первый день войны!
— Как избежали?
— За три дня до начала войны командование издало приказ — всех членов семей отправить вглубь территории Советского Союза. А так-то жили в офицерских домах прямо рядом с крепостью! Мы, пацаны, бегали по залам кинотеатра. Где фильм интереснее — там садились. Прошло время, я уже в Борисове служил в армии. Вдруг начали искать защитников Брестской крепости.
— Кто?
— Писатель Сергей Смирнов объезжал всех выживших. Собирался заглянуть в нашу часть. Вызывает меня командир: «Русак! У тебя отец — защитник Брестской крепости? Писатель интересуется...» Да, отвечаю. Через день появляется сам Смирнов. Подходит ко мне: «Где отец? Жив?» — «Конечно! Живет буквально в 50 километрах отсюда...» Отправился к нему, долго разговаривали. Все записал. Потом в книжке использовал.
«Я бы вступил в ГКЧП»
— Лично вы поняли, что Советский Союз распадется еще до того, как стало горячо?
— Я почувствовал, что у партии нет лидера. Ни руля, ни ветрил. Никто на себя ответственность брать не хочет. Непонятно, почему не действовали вооруженные силы. Да и вообще — силовые структуры. В той-то ситуации надо было!
— Вы были на стороне ГКЧП?
— Разумеется.
— Кого-то из них знали лично?
— Близко — только Бориса Пуго. Когда-то оказался в Латвии, председатель местного Спорткомитета меня с Пуго познакомил. Очень достойный человек. Волевой такой!
— Пригласили бы вас примкнуть к ГКЧП — согласились бы?
— Даже без раздумий. Там собрались честные люди.
— Рейган говорил: «Когда я увидел на Горбачеве французский костюм и часы Rado Manhattan, я понял — он продаст нам все». Когда вы все поняли про Горбачева?
— Да по первым заседаниям, которые вел пришедший к власти Горбачев, понял не только я!
— Что это было?
— Мы переглядывались. Никто не мог понять: о чем он говорит? Называет это перестройкой — а что такое перестройка? Казалось, он сам не понимает!
— Вы поняли — ничего путного не будет?
— Вот именно! Поэтому дальнейшие события меня не очень удивили. Сейчас-то многие говорят: какую ж мы глупость сделали, что развалили Советский Союз... Ошибка наших руководителей! Граждане-то при голосовании высказались за сохранение!
— Реально было сохранить?
— Можно было. Если б появился руководитель вроде Сергея Павлова. Думаю, был бы он жив — не допустил развала! Лидер по натуре!
— Когда увидели Ельцина в первый раз?
— Не буду рассказывать про этот эпизод. Мне неприятно. Мы с Ельциным встречались. Думаю, он ошибся — это не его должность!
— Президентство?
— Да.
— Печальная история.
— Нельзя ему было становиться первым лицом. А я свой долг выполнил с честью. Когда объявили о ликвидации Советского Союза, собрал всех работников Спорткомитета. Произнес: «Я остаюсь и буду готовить команду к зимним и летним Олимпийским играм. Вот как закончится летняя Олимпиада — помогу вам трудоустроиться. Кто со мной?»
— Все остались?
— Все до единого! Ни один не ушел!
— Премиальные-то на две Олимпиады нашлись?
— Были. Но копеечные. Не знаю насчет валюты, ей ведали Владимир Коваль с Виталием Смирновым. Но у нас был доход «Спортлото». От государства не получали ни копейки!
— Коваль годы спустя написал любопытную книжку — «Записки олимпийского казначея». А со Смирновым вы всегда ладили?
— А как же? Я был начальником Управления водных видов спорта, а Смирнов у меня президентом федерации водного поло. Только потом ушел на партийную работу.
Груз 200
— Вы прошли абхазскую войну. Как называлась должность?
— Политический советник российских вооруженных сил.
— Читал — подбивали ваш вертолет.
— Было. Мы с командующим всегда летали с так называемыми ложными целями. Командовал группировкой генерал, а начальником штаба был брат певицы Бабкиной. Каждый раз меняли маршрут. Боялись — могут сбить!
— Самая ужасная картина, которую видели в Абхазии своими глазами?
— Как-то хоронили разом пять молодых ребят. Гибли или на подрывах, или от снайперов. Эти пятеро попали на мину.
— Много было мин?
— До сих пор там полно. До сегодняшнего дня в районе наших баз ничего не разминировали! Мы привезли особую машину, она что-то убрала. Но куда-то не добралась. Хорошо, если эти мины сегодня на козу сработают. А могут и на человека.
— Насмотрелись вы.
— Я контролировал отправку груза 200. Бывало, говорю какие-то прощальные слова, прерываюсь — горло перехватывает, в глазах слезы... Это очень тяжело! Молодые ребята!
— Самому случалось пройти по грани?
— Уезжать мне надо было через Тбилиси. Оттуда самолет на Москву. Попытался проехать там, где обычно общались с противоположной стороной. Вдруг меня предупреждают: «Там на заставе пьяные грузины — всех вас перестреляют! Не надо туда соваться!»
— Это городок Гали, наверное?
— Да, Гали. Спрашиваю: «А как выбираться-то? Где выезд из селения?» Отвечают: попробуй лесом. Там есть тропа. Но может быть заминирована, не каждый день проверяем. Решай сам!
— Зная вас — решились?
— Решился!
— Без эксцессов?
— Сижу же перед вами. Добрался до посольства. Но риск был серьезный.
