«Валя виноват только в том, что не спился, как многие, и в семье у него было все путем. Такое у нас не поощряется». Пронзительное интервью вдовы великого торпедовца Валентина Иванова
Сегодня Валентину Иванову, легендарному Козьмичу, исполнилось бы 86. Сказать, что этот человек — символ «Торпедо», значит не сказать ничего. 14 лет в основном составе, 11 из которых — с капитанской повязкой (с 21 года!). 24 сезона — в роли главного тренера. То есть почти четыре десятка лет за одну и ту же команду на передовой — вдумайтесь в эти цифры.
Причем с «Торпедо», далеко не самой влиятельной командой страны, Иванов дважды выиграл чемпионат СССР как игрок и еще раз — как главный тренер, а команда Виктора Маслова, сделавшая золотой дубль в 1960-м, считается одной из самых эстетских в истории советского футбола. И удалось это ровно 60 лет назад капитану Иванову без равновеликого партнера Эдуарда Стрельцова, уже два года находившегося в местах лишения свободы. Их игровое содружество, так рано и трагически разрушившееся, — одна из главных историй отечественного футбола. А спустя много лет Стрелец вернется, они объединятся — и в первый же сезон выиграют для автозаводцев еще один чемпионат...
А сколько Иванов сделал для сборной! Олимпийский чемпион 1956-го и победитель Кубка Европы 60-го — двух этих трофеев уже достаточно. Причем в полуфинале с Чехословакией забил два мяча, один из которых, после соло со своей половины поля, признан одним из красивейших голов в истории чемпионатов Европы. Кроме того, он лучший снайпер ЧМ-1962 (не в нашей команде, а вообще, с четырьмя голами разделивший титул с Гарринчей, Вава и еще тремя футболистами) и капитан серебряной сборной на ЧЕ-1964.
Великого футболиста, получившего «Рубиновый орден» УЕФА, не стало девять лет назад. Но, к счастью, жива-здорова его жена Лидия Гавриловна — тоже олимпийская чемпионка, даже двукратная, только по спортивной гимнастике. На обратном пути из Мельбурна-1956, где и она, и Иванов взяли золото, и сошлись их судьбы.
Эта семья считается образцовой в советском спорте. Они прожили вместе более полувека, и, когда я рассказал классику нашей спортивной журналистики Леониду Трахтенбергу, с кем беседовал, он тут же отреагировал: «Великая женщина! Именно благодаря ей Иванов не пошел по тому пути, который сгубил многих его друзей и одноклубников».
Лидия Гавриловна была счастлива поговорить о муже. Давно ее об этом никто не просил. О Стрельцове, тем более после сериала и фильма, говорят несравнимо больше.
И ощущается в этом перекосе серьезная доля несправедливости.
«Эта наша российская зараза, водка, столько хороших ребят уничтожила!»
— Почему так вышло? Откуда этот перекос? — интересуюсь у Лидии Гавриловны.
— Эдик был великолепным футболистом. Но так получилось, что в международном масштабе сыграл только на Олимпиаде в Мельбурне, где мы и познакомились. Конечно, это его беда, роковая ошибка, которую он сотворил по своей молодой жизни. Но я, как спортсменка, знаю: сослагательного наклонения в спорте нет и быть не может. Некоторые писали: Стрельцов — это Пеле. Если бы...
Все мы были бы чемпионами мира, если бы не температура, заболевшая нога, моча в голову. Нет в спорте никаких «если бы»! Выиграл, поставил рекорд, обеспечил — это факт. По тем или иным причинам не получилось — можно только мечтать и догадываться, получилось бы или нет.
Вы, писатели, можете любого поднять на щит и любого замазать, забыть. Основания думать, что Эдик поднялся бы до такого уровня, может, и были. Кто-то даже дописался до того, что Иванов без Стрельцова был бы никем. Вся история это опровергает! Валя отыграл без него шесть с половиной лет. Выиграл Кубок Европы, через четыре года стал его серебряным призером — и это уже считалось поражением. Представляете, какая была высота измерения успеха! Стал капитаном сборной и пробыл им четыре года. Так честно отпахал за «Торпедо» и страну...
Прекрасно помню: когда произошла эта беда, он переживал страшно. Валя больше кого-либо понимал, кого он потерял. О них же говорили только вместе: Иванов — Стрельцов, Стрельцов — Иванов. И в футболе, и в жизни. Они были неразлучны! После возвращения из Мельбурна, когда мы с Валей прониклись симпатией друг к другу, продолжали дружить, встречаться. Так на свидания он никогда не приходил один. Всегда с Эдиком. Многие даже не понимали, кто из них за мной ухаживает. Так и продолжалось до этой беды...
— Так почему же все-таки не вспоминают Валентина Козьмича, как Эдуарда Анатольевича, фильмов не снимают?
— Я знаю привычку, манеру нашего народа. Условно говоря, человек не набил морду жене — поэтому и не прославился. Если человек пострадал — его жалеют, воспевают. А Валентин прошел ровной дорогой. Прямо скажу: он был не дурак, поумнее многих. На поле вообще считался хитрецом, его так и называли — хитрый Кузьма. Все друзья-футболисты его Кузьмой называли.
Я с ним прожила 53 года, и, наверное, мне с дураком было бы неинтересно. Так же, как и ему. Все спрашивают: как вам столько удалось, и не с какой-то серостью, а с тем, кто был в самой высокой когорте? Замечательно! Он был до такой степени предан футболу, что мне надо было быть большой дурой, чтобы ревновать к нему, пытаться его с ним разлучить. Самой дикой глупостью с моей стороны было бы задать Вале вопрос: «Ты кого больше любишь — меня или футбол?»
— Не спрашивали — даже с досады, когда он вам мало внимания уделял?
— Такой дури у меня в голове никогда не было! Я понимала: лишить его футбола аналогично тому, что лишить жизни. Они все — Яшин, Стрельцов, Понедельник и другие — в этом плане по-хорошему ненормальные ребята. Футбол для них был всем. Я это сразу поняла и оставила футболу пальму первенства. Он — на первом месте, а дальше уже мы, и я совершенно с этим соглашалась. Валя был прекрасным мужем, отцом, дедом. Правнук, к сожалению, родился уже без него.
Футбол выжал его без остатка, но он не ушел намного раньше срока, как многие. В том числе и потому, что я многих отшила, извините за выражение. Каждый хотел до них дотронуться, выпить с ними! Эта наша российская зараза, водка, на моих глазах столько хороших ребят уничтожила! И не только в мире спорта. Повсюду многие погибали из-за этого зелья.
Эта роковая ошибка Эдика — только из-за водки. Валерка Воронин сгинул тоже из-за нее. А какой был красавец, футболист высочайшего полета, его признали во всей Европе. Семья развалилась, и он умер практически под забором — в подземном переходе. Жена у него умерла на лестничной клетке, работая уборщицей. Труп сына долго не могли опознать. Неужели это не может послужить уроком для всех следующих?! Ребята с таких высот падали из-за этой водки. Ну найдите в себе силу воли. И вы сами, и ваши друзья.
— Когда жизнь у Воронина уже покатилась по наклонной, он поутру сдавал пустые бутылки и усмехался: «Видел бы меня сейчас Бобби Чарльтон». Чудесный писатель Александр Нилин рассказывал — при нем было.
— Так от нас я Сашу спровадила. Чтобы мужа не споил. Говорила ему: «Ты сидишь на попе, а Вале надо бегать и прыгать!» Он-то здоровый, ему ничего, а им играть нужно, они в нагрузках себя изнашивали.
— Но книги-то у Нилина получились потрясающие — и о Стрельцове, и о Воронине. Лучше ничего про футбол, на мой взгляд, у нас не написано.
— И я с интересом прочитала, красиво очень! Сказала ему: «Саша, как так ты нацокал две книги об Эдике?! Он в жизни сказал максимум два предложения». Он улыбается. Все это — самоанализ самого Нилина. Я и фильмы о Стрельцове посмотрела с интересом. Только они были не об Эдике.
Все, что показано в кино, — полная фантазия. Хотя с задачей, которую, очевидно, поставил режиссер, — сделать интересный фильм на фоне какого-то супергероя — он справился. Но я себя все время мучительно одергивала, потому что-то и дело не хотела согласиться с ходом событий.
— Красивую сказку сняли.
— Именно так. Тот же Петров, конечно, великолепен, шикарный образ нарисовал, в который можно влюбиться. Но он абсолютно не Эдика сыграл! Ни в чем, начиная с внешних данных, не был похож на Стрельцова. Эдик был мощный, крупный. Валя по сравнению с ним — мелочь на сдачу. Вот он был ближе по телосложению к Петрову, только повыше.
— Иванова-то как в «Стрельцове» сыграли, одобряете?
— А это было какое-то мгновение. Два слова сказал — и все. Даже не хотела говорить об этом. Его там просто нет. Хотя на самом деле просто нельзя было представить их футбольные карьеры до заключения Эдика друг без друга. Их даже в газетах не разделяли, в анализах по разбору игр. Люди понимали, что нельзя их разделять. В сборную первым пригласили Валю, который на три года старше, но вскоре — и Стрельцова. Индивидуально они были сильны, но в связке — еще сильнее.
— Вот еще одна цитата Нилина, с которой наверняка согласитесь: «У Иванова правильно выстроенная жизнь. А ведь никто его не любил, как он того заслуживает. Может, еще и потому, что он был тренером, а тренер душит, давит...»
— Я была в двух ипостасях — жена игрока и жена тренера. Это были две разные жизни, но требовал жестко Валя всегда. Когда играл, видно, был очень вредным. Не любезничал, не боролся за то, чтобы о нем думали хорошо. Сам отдавался игре без остатка и того же требовал от партнеров. Наверняка не подыскивал добрых выражений, мог, наверное, и обидеть. Даже знаю, что обижал.
Когда уже тренером многого ждал от парня — мог его и унижать, и уничтожать. Я ему даже говорила: «Успокойся! Ты должен понимать, что не у всех есть такие возможности и данные, какими располагал ты сам! Они могут стараться, но никогда не сделают, как ты!» Никита Павлович Симонян, с которым они были очень дружны, как-то спросил его: «Валь, ну что ж ты не можешь сделать, чтобы твоя команда играла так же, как вы в 60-м году?» — «Никит, если бы у меня была пятерочка Ивановых в команде — сделал бы обязательно!»
Мне даже Валька, сын, когда еще до судейства играл за «Торпедо», жаловался: «Мама, он там неудержимый. Даже не понимает, какой он жестокий». Рассказывал, что ему от папы несправедливо доставалось больше, чем кому-либо. Хлестал его подходяще. Вот такой был Козьмич. Но все это — только от беззаветного служения футболу!
А другие относились к футболу иначе. Многие возмущаются: что ж Валя, когда был тренером «Торпедо», одного убрал, другого? Да потому что они все деградировали, покатились! Шикарный Эдик, шикарный Валерка, шикарный Боря Батанов... Всех их давно нет из-за того, что не справились с этим зельем. Мы все жили на «Автозаводской», и однажды встретила Батанова, который долгий период был у Вальки вторым тренером. Воображаешь себе молодого человека — яркого, популярного, сильного. А тут идет с собачкой какой-то грустный, обшарпанный... Ахаю: «Боря, что с тобой?!»
Он понял мой вопрос. Видно было, что трезвый, стесняется. Ему стыдно было. У него же были прекрасная жена, с которой он развелся, и чудесная дочка, которая стала женой хоккеиста Игоря Ларионова. Легко говорить про терпение. Жить с пьяницей очень трудно. Все их беды не потому, что Иванов им что-то плохое сделал. Иванов виноват только в том, что сам не спился с ними на равных, воспитал двух прекрасных детей и все в семье у него путем. А такое у нас не поощряется.
— Вы упомянули Виктора Понедельника. Автор победного гола один остался жив из того состава, который выиграл в 1960-м Кубок Европы. Как у него дела?
— Дня три назад позвонила Арина, жена Вити. Я сразу напряглась: «Как дела?» — «Да нет, ничего, все так же». Он серьезно болен. Очень переживаю — у нас всегда были очень трогательные, теплые отношения. Попросила передать Вите привет. «Лид, я-то передам, но он не очень поймет». Как жаль. Такой интеллигентный, начитанный человек!
Мы были близко дружны с молодых лет. Они с Валей играли в разных командах, но в сборной в основном общались друг с другом. Понедельник очень чтил его как футболиста и вспоминал, какой гол он забил чехам в полуфинале Кубка Европы. Весь французский стадион вскочил! Такой международный урок всей Европе Иванов преподал...
«Отшагал 500 верст, чтобы увидеть Яшина»
— Стрельцов говорил: «Мы с Кузьмой как будто родились, чтобы вместе сыграть в футбол». Ваш муж думал так же?
— А как же! Сколько раз Валя мне говорил: «Я бегу с мячом и знаю: отдам куда-то пас — и там будет Эдик. И наоборот». Так они друг друга чувствовали. Спиной. Мне врезался в память один момент, когда Стрельцов уже вернулся из заключения.
— Расскажите же скорее.
— Однажды был матч на «Динамо», но Эдика еще не допускали до игр. Он сидел среди зрителей, а один корреспондент, который мне все это потом и рассказал, был рядом и смотрел на него. «Торпедо» с Валей выигрывало, его болельщики ликовали. А Эдик сидел очень сдержанно, даже мрачновато. Журналист говорил: «Я не понимал, в чем дело».
— Наверное, думал: «Почему я не там?» И, может, невольно завидовал — что вполне понятно, когда человеку не дают своим делом заниматься.
— Нет! В какой-то момент он произнес фразу, которая объяснила все. После очередного эпизода покачал головой: «Нет, не понимают они Кузьму». Он смотрел на поле и анализировал игру, от которой был столько лет отлучен. И все сразу увидел.
— А потом они снова объединились и в первый же сезон вместе выиграли чемпионат СССР... К Стрельцову и другим грустным темам еще успеем вернуться. А пока расскажите, как на Олимпиаде в Мельбурне с Валентином познакомились.
— Момент знакомства у нас был чуть раньше, в Ташкенте. Гимнасты были там на сборе, почти три месяца торчали. Наша спортивная наука предполагала, что климат Узбекистана приближен к климату Австралии, в чем она сильно ошибалась. И на пути в Мельбурн на три дня там остановилась футбольная сборная. Самолет был не слишком мощный, «Ту-104», и нужно было сделать пересадку. Из Ташкента они летели в Дели, а вслед за тем — в Мельбурн. И мы потом так же.
В санатории, где мы жили и куда распределили приезжих, на улице был открытый кинотеатр. И мы стояли с Полиной Астаховой без копейки денег в надежде как-то раздобыть билет. Ждали непонятно чего. Там и познакомились с ребятами-футболистами — Мишей Огоньковым и Володей Рыжкиным. Они нас в кино и провели, купили билетики по две копейки — у нас даже их не было.
А потом там же, в Ташкенте, был огромный спортивный праздник на стадионе «Пахтакор». Проводы на Олимпиаду. Там сосредоточилось много сборных СССР по разным видам спорта. Мы смотрели показательные выступления, которые завершались каким-то футболом. Но сборники были на трибунах. Рядом со мной сидела Галя Шамрай, чемпионка Игр 1952 года, жена спартаковца Анатолия Ильина (будущего автора золотого гола Олимпиады. — Прим. И.Р.). Она толкнула через ряд впереди сидящего парня, он повернулся. Говорит: «Валь, хочешь познакомлю тебя с девочкой?» А я сидела с косичками, с бантиками, была самой молодой в этой команде — 19 лет. Толкнула Галку в плечо: «Ты чего делаешь?» Мы тогда только представились: Лида — Валя. И разлетелись.
— Встретились уже олимпийскими чемпионами на теплоходе «Грузия», который почти три недели вез всю сборную СССР из Австралии во Владивосток?
— Нет, раньше. Еще до начала Игр. Валя еще не играл, жесткий график не начал действовать. Тогда в Олимпийской деревне было две территории — женская и мужская. Между ними — ограда, колючая проволока, солдаты с автоматами. К нам не то что посторонний — тренер не имел права зайти!
А все развлекательные места находились на мужской территории, и туда у нас доступ был. Интерклубы, кафе-мороженое. И танцы. Вдруг Валя меня приглашает танцевать. Помню, что он правильно слушал музыку. Обратила внимание, что танцует нормально, в такт мелодии, медведь ему на ухо не наступил.
Но наутро досталось обоим — мы потом увиделись и отчитались друг перед другом. Тренеры увидели эти танцы и начали: «Ты сюда приехала сосредотачиваться на подготовке!» Не то чтобы что-то серьезное — просто потрясли за косички и все. А Валя рассказывал: был у них начальник команды Мошкаркин, и на построении утром он сказал, если переводить на приличный язык: «Иванов, шаг вперед! Ты что здесь тратишь энергию на разную ерунду?! Ты должен с силами собраться!»
Зато уже возвращались, высоко подняв головы, в хорошем настроении. И футболисты выиграли, и мы. При этом гимнастов поселили в шикарных каютах, а футболистов — почему-то в трюме. В самом низу корабля. Все удивились — футбол же, элитный вид спорта. Но, видимо, решили, что их много, столько кают не найти, а разделять нельзя.
Впереди было двадцать дней интереснейшей жизни. Вадим Синявский каждое утро объявлял: сегодня день рождения у того-то. И мы все хулиганили. Нам дали по триста так называемых бон, которые можно было тратить. Только Иванов и другие футболисты у нас их отняли, сказали: «Мы вам конфетки и так будем приносить». А сами тратили их на более серьезные вещи.
— Догадываюсь, на какие.
— Там и так каждый день на стол в ресторане ставили по бутылке вина на нос! Вообще это было незабываемое путешествие, которое стало хрестоматийным. Валя с Эдиком летели в Мельбурн даже не мастерами спорта — это звание давали за попадание в тройку призеров чемпионата СССР, а «Торпедо» с ними только начинало подниматься. А обратно плыли уже заслуженными!
Когда спрашивают, где мы с Валей друг друга так поняли, почувствовали, ответ ясен — как раз там, на «Грузии». Двадцать суток на корабле, а потом еще восемь — поездом от Владивостока до Москвы. Никогда в обычной жизни нельзя обеспечить такую каждодневную встречу со своей симпатией. А тут — 24 часа рядом! Ограниченная аудитория, шикарная обстановка, два бассейна, рестораны, океан вокруг. Мы каждый день болтали без умолку. Узнали друг друга от и до.
Смеялись до упаду, когда проходили экватор, и на корабле был праздник Нептуна — и так называемое крещение. Под комментарий Синявского. Футболисты были в пиджаках и галстуках на голую шею. Борцы и штангисты размешали в ведрах мел, малярными щетками обмазывали ею каждую очередную «жертву», брали за руки — за ноги и швыряли ее в бассейн. Баскетболисту Круминьшу, за два метра ростом, пришлось сложиться, как перочинный ножик, чтобы в бассейн два на два-двадцать попасть. Полбассейна было на палубе!
А потом сели в поезд. Стоя в коридоре купейного вагона, просмотрели всю нашу огромную Россию. От Владивостока, нулевого столба, где мы фотографировались, до Москвы. Поезд останавливался не только на станциях, но и на полустанках — на полторы-две минуты. И везде — толпы народу. Люди хотели нас увидеть, пощупать. А мы — в летних макинтошах, легких пальто, а на улице конец декабря — начало января!
Нам передавали гостинцы, конфеты, торты и даже новогоднюю елку. Мы три раза в поезде встречали Новый год. Отъезжали — по дальневосточному времени, в пути — по сибирскому и московскому. В первом вагоне ехали футболисты, во втором был ресторан, в третьем — мы. Когда приезжаем куда-то, все кричат: «Покажите Яшина!»
На одной станции стоит дед. Борода — до колен. Седая-седая, а по краям — сосульки. Опять кричат, зовут футболистов. Мой тренер по гимнастике говорит: «Вот, держите футболистку, она вам сейчас приведет всех». Наши знали, что я с ребятами дружу, и стали так меня называть. Я с этим дедом поговорила. Он сказал, что отшагал пятьсот верст, чтобы увидеть Яшина. Представляете эту огромную любовь? Тогда еще не было так широко распространено телевидение. Никто ничего не видел — только слушали Синявского. И шли через леса, по снегу, ради минуты счастья.
А когда мы вернулись в Москву и вышли на Комсомольскую площадь... Она еще не была изрезана разными переходами, как сегодня. Просторная, необъятных размеров. Нас поразило, что она была черная. Потому что зима, все одеты в темное. Народищу — полным-полно, метра свободного не найти. Мы прибыли на вокзал после месячного путешествия из Австралии — и видим вот такое. Мы были горды, и народ за нас горд. Такое не забывается никогда.
— Не при вас на пароходе Никита Симонян пытался Стрельцову свою золотую олимпийскую медаль отдать?
— Не при мне, но я эту историю знаю. Потому что Эдик играл все матчи, но на финал поставили Никиту Павловича, а медалей было всего одиннадцать. Стрельцова не поставили, потому что Валя не мог играть, травмирован был. Это еще раз подчеркивает, что их двоих воспринимали как единое целое.
Оба в той ситуации повели себя очень порядочно. Симонян — что предложил, Стрельцов — что не взял. Эдик нормальный парень был, добряк! И правильно он ответил Никите Павловичу, что у него еще вся жизнь спортивная впереди и он свое еще выиграет. Не мог же он знать, что с ним будет. Но реакция у него была очень искренняя и честная.
«Отца он не принял, всегда оставался на стороне мамы»
— Наверняка ведь говорили с будущим мужем на том корабле о своих семьях. И что-то общее нашли.
— Конечно. Мы же все — послевоенные дети. Все росли в очень тяжелых условиях, бедно, трудно, и 1956 год, когда познакомились, — это было всего 11 лет после окончания страшной войны.
Ни у Вали, ни у меня не было отцов. Мой погиб на войне. Я ни разу в жизни не сказала: «Папа». У нас это была почти норма. Моя сборная страны по гимнастике так и называлась — «Безотцовщина». Латынина, Манина, Иванова, Муратова — да все. Мощная команда, которая десять лет никого на вершину не пускала, две Олимпиады «закрыла». Мы умели радоваться самым крохотным мелочам.
В случае Вали отец был жив, но война просто разлучила эту семью. Мама осталась с четырьмя детьми. А отец уехал в длительную командировку, и там у него появилась другая женщина. Так часто у вас, безвольных мужиков, происходит. И это закрепилось. Либо гордая мама не простила ему этого, либо он сам уже не вернулся. В общем, больше они не сошлись.
— Валентин когда-нибудь видел отца?
— Более того — и я видела. Мы уже жили вместе не один год, были женаты, и вдруг Валя говорит: «Ко мне приедет мой отец. Прими его». Я аж обалдела: «Как так?» А Валентина к тому же не было, он на сборах. И сказал ничего маме его не говорить. Я обалдела еще сильнее.
— Маме Иванова не сказали?
— Сказала. Ну как не спросить, не хочет ли она мужа своего бывшего увидеть? Но она не захотела. Так вот, заходит ко мне этот мужчина. Я растерялась, не знала, как и о чем с ним разговаривать. Он показался ни в чем не похожим на сына, точнее, наоборот. Какой-то совершенно чужой дядя. А жил он в городе Иваново, и Валя потом с ним в дни какой-то выездной игры в тех краях все-таки встретился. Выяснилось, что у его отца есть сын во второй семье и он тоже назвал его Валентином! То есть муж повстречался с родным братом по отцу, тоже Валентином Козьмичом Ивановым.
— Не начал он с ними после той встречи постоянно общаться?
— Нет. Валя не принял отца, он был на стороне матери. Да и до того, ни ручкой, ни пером, ни добрым словом этот Козьма не обнаруживался. Больше эти отношения не развивались.
— Как у Валентина сложились отношения с вашей мамой?
— Прекрасно. Мы всегда были благодарны моей маме за то, что она нам предоставляла возможность спокойно заниматься своими любимыми делами. Мы лихо, не задумываясь, уезжали на сборы, когда у нас было уже двое детей. Или после игры Валя возвращается поздновато, а моя мама его ждет, спать не ложится. Они сядут на кухне и пару часов проболтают. Он шутил, что не только жену нашел, но и тещу. У них было полное взаимопонимание и уважение. При том что мама была простая, неграмотная, обыкновенная наша женщина.
— А его мама хорошо вас приняла?
— Нормально. Всегда определенная ревность у женщины бывает, когда сын уходит жить к другой. Это воспринимается немножко как кража. Я же сама потом стала свекровью и знаю эти чувства. Так что повторяю: нормально. Но по складу нашей жизни она не так много оказывала помощи и внимания, как моя мама.
Но Валя всегда помогал и ей, и всей своей большой семье, которая очень нуждалась. Безумно любил сестру. Она, кстати, жива, ей 94 года. Ровесница Никиты Павловича! У нее две дочери, и он всем помог. Даже не говоря мне об этом, если честно. Потом из рассказов узнавала, как они благодарны Валентину: «Он нам помог институт окончить». Очень это ценю. Он просто хорошей, правильной поступью шел по жизни.
— Его старшие братья Владимир и Николай были болельщиками «Динамо». Они Валю первый раз на футбол и взяли.
— От них он и принял эту симпатию к «Динамо», которую пронес через всю жизнь. Потом братья болели за Вальку, конечно. Куда денешься! Но, если «Динамо» играло с кем угодно, кроме «Торпедо», они продолжали переживать за динамовцев.
Мы были воспитаны так и росли в таких условиях, что радовались каждой мелочи. Покупаем, допустим, холодильник по блату на заводе Лихачева. Он пробил — но занят на тренировках и сборах, поехать не может. Я куда-то гонюсь на другой конец города, стою в этой очереди с талончиками, получаю холодильник. Можете не верить, но мы испытывали от этого счастье!
Покупали все постепенно, создавали свой быт, уют в доме. Боже мой, какая я тогда дурочка была! Просто не у кого было учиться, в моей семье, когда росла, не было мужчины, папы. Абсолютно не знала, как сосуществовать рядом с мужчиной. Училась на ходу.
«Свадьбу гуляли на базе в Мячкове. Основным блюдом были сосиски с зеленым горошком»
— Ухаживал Валентин Козьмич романтично?
— Да ну прямо! Какой-то особой лирики не было. Но один трогательный эпизод запомнила на всю жизнь. Когда мы ехали в поезде из Владивостока, Валя каждое утро шел из «футбольного» вагона в «гимнастический», заходил в наше купе и аккуратненько клал на мою верхнюю полку яблочко.
Это, конечно, не машины, которые сегодня футболисты любимым девушкам под окна ставят, — у меня даже велосипеда не стояло. Но яблочко это меня по-настоящему тронуло. У нас отношения очень чистые были. И по спортивной лестнице мы поднимались вместе. Одновременно выиграли Олимпиаду-1956, а в 1960-м он — Кубок Европы, а я стала двукратной олимпийской чемпионкой. Орден «Знак Почета» за Мельбурн и ему, и мне дали — видимо, чтобы не дрались за него (смеется).
Правда, Валя опередил меня в звании заслуженного мастера спорта. Мне после Мельбурна не присвоили, хотя могли. Но я слишком еще сопля морская была, маленькая для таких званий. Но все наши успехи мы делили пополам.
— Чем он вас обаял?
— Валя был страшный пижон, любил красиво одеваться. Помню, давно-давно давала интервью, еще в молодые годы. Спросили: почему вы выделили именно Иванова, за что он вам понравился? Я и сказала: «Одевался красиво!» Дурочка малолетняя была, а это заметила. Образцом в этом для него был Константин Иванович Бесков, тоже весь из себя пижон. Вообще все то «Торпедо» стильное было. Ни одной хламидомонады! Они, если выходили на стадион не играть, а смотреть, всегда были с иголочки одеты. Все до единого.
— Подарки ослепительные дарил?
— Начинается! Машины не дарил, кольца-браслеты не дарил, любовь и уважение — дарил! А это дороже всего того. И свадьба у нас в 1959 году была не в каком-нибудь крутом ресторане, а в Мячкове, на базе «Торпедо». Вы посмеетесь, но на ней основное блюдо было сосиски с зеленым горошком.
Не шиковали, это правда. В те годы мы только поднимали после войны свою страну — любимую, родную, незаменимую. И уж какие возможности у футболистов были где-нибудь остаться и зацепиться — с их-то талантом. Но это — не про Иванова и Стрельцова. Это были настоящие русские ребята, которые вышли из абсолютнейшей бедности и собою поднимали Россию.
— Когда началась Великая Отечественная, Валентину еще и семи не исполнилось. Он что-то про это время помнил?
— В эвакуацию мама с четырьмя детьми не уехала, они остались в Москве. Как и моя мама со мной и старшим братом. Мы жили в подвале. Ивановы — в одной комнате на пятерых. Валя рассказывал, что ел очистки, потому что больше нечего было. Иногда только с мешками садились на электричку и ехали на огороды в пригородах Москвы. Всем было тяжело. Вся столица так жила.
Спустя годы он уже начинал играть в «Торпедо», в основном составе, а семья по-прежнему жила в одной комнате. Мама, трое братьев, включая Валю, причем старший брат — с женой... Мест в комнате физически на всех не хватало. Валька все время спал на полу. Только когда уже начал играть, кто-то из старших братьев снисходительно говорил ему: «Ладно, ложись на диван, а я на полу посплю». Уважение к нему появилось!
— Квартиру дали за золото Мельбурна?
— Да, причем прямо сразу. Пока мы месяц ехали из Австралии обратно, им с Эдиком квартиры за олимпийскую победу в одном доме уже выделили. Я уже зашла в эту квартиру, которую он только что получил.
«Когда он пришел на гимнастику, позорнее я никогда не выступала!»
— Насколько гимнастическая карьера позволяла вам выбираться на футбол мужа?
— Не было у меня возможности по два часа на матче сидеть! И сил. Училась, тренировалась. Десять лет отпахала в сборной! В первые годы обычно приходила на стадион ближе к концу игры. «Торпедо» в это время почти всегда выигрывало. У кого-то, кто уходил с трибун раньше времени, спрашивала счет. А кто забил — даже не интересовалась. Потому что это точно были или Стрельцов, или Иванов, а чаще — оба. И попалась я именно на этом. Надо было разведку правильно провести!
Валя меня спрашивает: «Ну, ты смотрела игру?» — «Смотрела». — «И кто забил?» — «Ты и Эдик». — «А кто первый, кто второй?» Тут я и споткнулась, и выяснилось, что на большей части игры я не была. Но он стерпел.
— Сам он вашей гимнастикой интересовался?
— Когда он пришел, я позорно выступила! Мы еще не были женаты, это было мое девичье время. И однажды Валя появился на гимнастике. Это были соревнования не самого большого полета, какие-то профсоюзные. Я увидела, что он здесь. Все! Меня не стало! Упала с бревна, упала на опорном прыжке... Позорнее никогда не выступала, как лапша была. А он только улыбнулся. Никаких разборок.
Мы иногда обсуждали тренировки. Мне казалось, что футболисты очень мало работают. Мы часов по пять-шесть в день в зале проводили. А они — два часа на свежем воздухе, и тренировка окончена. Я все время его этим долбала. Как же так, мол, чем вы целый день занимаетесь — вот и пьете от безделья! Это я по-хулигански, конечно, говорила.
А он, наслушавшись всего этого, стал появляться у меня в зале и терпел эти мои тренировки. Думал. И потом, когда в очередной раз услышал от меня про тренировки, ответил: «Вот подходишь ты к брусьям. Минуту повращаешься, комбинацию сделаешь, — а потом на скамеечку, и с девчонками ля-ля тополя. Вас там четыре-пять сидит, и вы ждете следующего подхода. А у меня вздоха свободного нет. Я вышел, все время бегаю, никогда не присаживаюсь. Абсолютно разные виды спорта по интенсивности тренировочного процесса! Нельзя их сравнивать!»
Я немножко притихла. Но заметила, что он намотал на ус. Потом, когда он уже стал тренером, был период начала двухразовых тренировок, мощные зарядки. И заметила, что Валя охотно прибавляет нагрузки. Сама в футболе не разбираюсь и никогда в этот процесс не лезла. И отказывалась от интервью, когда меня кто-то просил прокомментировать игру. «Вы же смотрели!» — «Смотрела». — «А другая жена согласилась говорить». — «Может, она разбирается, а я — нет. Безумно счастлива, что выиграли, но как именно — это не мое дело».
— Как дома вы Валентина называли, а он — вас?
— Не скажу. Не хочу, чтобы были какие-то ухмылки. Очень нежно. У нас никогда не было никакой ревности. Даже некогда было этой ерундой заниматься! Всегда верили друг другу. Я и детям, и внукам до сих пор объясняю: если у вас нет доверия к близкому человеку — ничего не получится. Не важно, как он или она далеко — на сборе, в командировке, в другом городе или у соседей. Изменить человеку можно где угодно. Но хочу на сто процентов сказать, что у нас этого не было.
Я видела, что на него посматривают засранки всякие. И на меня парни посматривали. Но как-то мы умели во всей этой бурной жизни, молодой-красивой, интересной и очень заметной для широкой общественности, выходить оттуда, приходить друг к другу — и испытывать счастье.
Мы никогда не хвалились, у кого медалей больше, у кого еще что-то лучше, и никогда не пытались заставлять друг друга жить так, как хочет второй. Мы шли параллельно. Я занималась своим любимым делом, он — своим. Я находила в этом шикарную гармонию.
Когда встречались дома, никогда не задумывались и не делили, кто должен что-то делать. Кто — мусор выносить, кто — готовить. Валя раньше освобождался — он сам готовил, и делал это чудно. Вообще так уютно дома было!
— Учитывая, что Иванов работал на ЗИЛе еще до игры за «Торпедо», — для него не было проблемы дома вбить гвоздь, еще что-то руками сделать?
— Ничего этого он не умел делать, абсолютно! Официально считалось, что в СССР нет профессионального спорта. Но все мы, как только попадали в сборные, сразу ставились на государственные стипендии. И хорошие, не слабые. При этом футболисты команд мастеров где-то числились по рабочей или еще какой-то специальности.
Так что он только номинально был зачислен на ЗИЛ слесарем. Или электриком какого-то там разряда. Да он не знал, как лампочку вкрутить и пробки заменить! А вы говорите — гвоздь. Да это смешно. Зато все остальное для семьи делал полностью.
— На все решающие матчи Валентина ходили?
— Сейчас вообще не смотрю футбол. Наверное, потому что тогда сильно им наелась. Или на стадионе, или по телевизору переживала одинаково сильно. Допустим, «Торпедо» забивает минуте на 15 — 17-й. Гол застает меня в какой-то точке комнаты, где я стою. Так я больше с этой точки до конца матча не сойду! Вот такая суеверная была. Уставала, изматывалась — но с места не сходила.
Потом, к сожалению или к счастью, сын пошел в футбол. И в какой-то момент на семейном совете я сказала: «Прекратите. Мне достаточно одного футболиста, второго не переживу». И он перешел в судейство.
— Тоже не фунт изюму.
— Да если бы я понимала, что такое судья в футболе, то никогда бы ему не посоветовала! А я еще с Вячеславом Колосковым поговорила, и Вячеслав Иванович сказал — пусть идет, он грамотный парень, знает, что такое футбол. И сын с самого начального звена дошел до звания лучшего нашего судьи.
«Когда проигрывал — даже ключ в замочную скважину не так вставлял»
— А у Валентина Козьмича примет много было?
— Как-то говорил в день игры: «О, дождь. Это хорошо». Когда им под автобус, когда «Торпедо» ехало на игру, дождь лил, он положительно к этому относился. А когда еще сам играл — форма спортивная.
— Что — форма?
— Тогда же все было не как сегодня, когда за игроками ухаживают, приносят форму на блюдечке с голубой каемочкой. Мы у себя в домах все стирали. Как-то раз погладила ему трусы футбольные перед игрой, и Валя забил пару мячей. И говорит: «Лида, в следующий раз обязательно опять погладь мне трусы!»
Как-то раз погладила, но трусы почему-то остались дома. Звонит: «Подвези на стадион!» Играли на «Динамо». Мчусь на такси. Перед стадионом остановил милиционер, не пускает. Хотя я — динамовка, на тренировки в обычные дни ходила туда, зал гимнастический был под трибунами стадиона. Когда с ребятами еще не была знакома, в дни матчей ругалась — что это за спорт, почему нас ограничивают?
Так вот — не пускают. Но у меня были очень честные глаза. И я правду сказала милиционеру: «Понимаете, если я сейчас не передам трусы Иванову, то команда проиграет!» Тот выслушал и говорит: «Проезжайте». Успела передать, и команда выиграла. На всю жизнь в память отложилось! Он был замечательным человеком. Потрясающе ответственно относился к делу. А дело у него называлось — футбол.
— А как вы негативные эмоции ему дома снимали?
— Он переживал как никто. Что бы вы ни написали, уважаемые корреспонденты, что творится на душе у самого спортсмена — это невероятно и не сравнимо ни с чем. И эта боль не вылетает назавтра. Она очень долго носится внутри себя. Дома мы пытались освободить его от этого горя. Именно так — меньше чем горе поражение не расценивалось.
Первую или одну из первых игр в роли тренера он проиграл «Динамо». Он эту команду любил, всю жизнь с детства болел за нее ,но тогда переживания были страшные. Такой максималист — не мог проигрывать никому и ни в чем. Здорово играл в шахматы, до последней фигуры дойдет — но ни за что не сдастся!
А тут проигрывает. Надо же это тоже глотать! Я даже почувствовала, что он ключ в замочную скважину как-то не так вставляет. У нас еще маленькие дети были. И я быстро подсовываю их ему, они встречают Валю у порога. И он тает, у него выражение лица на глазах меняется. Я думала — как бы ему это адское напряжение снять побыстрее. Это был правильный путь. Наверное, потому что сама была спортсменкой и мне было понятно, что он чувствует. А тренером — это еще вдвое сильнее.
Он с детьми сам превращался в ребенка. Валялся, катался по полу. Валентин дома и в футбольной обстановке — два абсолютно разных человека. Здесь он был теплый, уютный, внимательный, любящий и любимый — что он понимал. Дома он растворялся в полной благодати.
Не нуждалась я ни в ком другом! Не интересовало меня ничто другое, как он, входящий в дом. Улыбнется, обнимет, расцелует всех... Всем говорю: «Я счастливая женщина». Что еще надо? Конечно, просто так ничего не будет. Надо строить свою семью. Разлететься ничего не стоит, и мы видим тому миллион примеров. А вот сохранить семью — это работа, даже искусство. Оставаться интересными друг для друга — это прежде всего работа над собой.
Я продолжала работать. Вышла замуж, родила сына — и вскоре начала работать тренером сборной страны. А потом и судьей, и комментатором. Конечно, не все успевала. Он дублировал, помогал. И ждал. Ждал, когда я приду, что расскажу. У нас все время был обмен впечатлениями.
А многие другие встречали своего ненаглядного мужа, не выходя из дома. В халате, не успев причесаться, с жареной картошечкой, с протянутой сковородочкой. И так месяц, год, два. Говорить становится не о чем. Он терпит такую лахудру дома, а потом обнаруживает, что вокруг женщины гораздо интереснее, которые убраны, причесаны, кокетливо с собой обходятся. Девчонки, наматывайте на ус: сохраняйте интерес мужа к себе!
— У вас когда-нибудь были серьезные конфликты?
— Очень серьезных — нет. И он, и я были так заняты своей активной жизнью, работой, что все бурные эмоции выплескивались там, а дома было не до конфликтов. А вот когда начала бездельничать, официально вышла на пенсию... Это сегодня понимаю, что 55 лет — начало жизни. А тогда начала приглядываться — что это за секретарша, которая звонит? Ерундой какой-то принялась заниматься. Нет, это не надо — унижать ревностью и его, и себя.
— А как все было после матчей, когда он играл?
— Мы располагали одной из первых квартир среди футболистов. Жили в доме на «Автозаводской» на втором этаже, а Стрельцов — на шестом. Пока не случилась эта беда... Уже позже всегда собирали команду после окончания игры у нас в квартире. Ребята же не лягут сразу спать. Им надо все разобрать, наговорить друг другу гадостей, высказать хорошее и плохое. «А ты помнишь, как не отдал...», «Я был слева открыт, а ты дал не в ту сторону...» Так здорово обсуждали!
А мы с девчонками — в сторонке от них. Работник из меня был неплохой. Я собирала жен и девушек игроков. Мы быстренько накрывали стол, и все это было так красиво и правильно! Потому что они должны были высказаться, выговориться. И лучше, чтобы это было у нас и они не бежали бы по всяким-разным никчемным направлениям. Куда однажды, к сожалению, ушел Эдик...
Во второй части беседы с Лидией Ивановой:
— где правда в истории ареста Эдуарда Стрельцова;
— звали ли Иванова и Стрельцова в другие клубы и как звезды «Торпедо» на это реагировали;
— почему в их отношениях после выхода Стрельцова из лагеря произошло охлаждение;
— как Валентин Козьмич выгонял из раздевалки секретаря парткома ЗИЛа;
— кто из больших советских тренеров стал для него отцом, а кто сократил карьеру;
— как в 1991 году ей позвонили с угрозами расправы, если Иванов вернется в «Торпедо»;
— как Иванов в «Асмарале» открыл юного Семака;
— как тяжело умирал Иванов и кто «пробил» ему могилу на центральной аллее Ваганькова.
