Кокорин - гордость валуйского спорта. Как мы ездили к Кокорину и Мамаеву
Юрий Голышак при содействии Александра Рогулева совершил путешествие по маршруту Москва – Валуйки – Алексеевка – Воронеж – Москва. Первая часть - здесь,
Мы колесим по области от одного городка к другому. От остывших следов Александра Кокорина к следам будущим. В Валуйках он родился, жил и играл в футбол. В Алексеевке будет отбывать срок. Все закольцевалось на квадрате в 80 километров.
Кто там говорил, что портрет Кокорина сняли с какого-то стенда в Валуйках? Да ничего подобного!
Мы не только добрались до этого городка – но и отыскали ту доску.
– Фотографировать хотите? Да пожалуйста, – женщина-охранник не возражает. – Калиточку-то на себя потяните.
Вот он стенд – "гордость валуйского спорта". Саша Кокорин – самая первая карточка. Чуть пожухла, волнами пошла от дождей и снегов, зато сразу ясно: никто ее отсюда не выковыривал. Кокорин улыбается немного вымученно, будто стул уже побывал с его помощью на темени Пака. Футболка еще динамовская.
А на том самом школьном поле, где Кокорин гонял мяч, воткнута в клумбу табличка – "Я выбираю спорт". Это решение трезвое, рациональное. Подхожу, рассматриваю пристальнее – нет ли среди прочих изображений под надписью нашего Саши?
Эх, нет – велосипедист есть, хоккеист тоже. Представитель волейболистов. Кокорин отсутствует.
"Выпроваживай их"
Вот в школе нам не рады – сторожиха звонит завучу. Диалог слышен всему холлу.
– Здесь эти… Из Москвы! (шепотом, повернувшись к нам – "Вы откуда?")
– Из "Спорт-Экспресса".
– Из "Спорт-Экспресса", – повторяет в трубку.
Слышим ответ:
– Выпроваживай их. Скажи – "никаких комментариев".
– Никаких комментариев, – послушно произносит она. Вешает трубку и говорит тихим, печальнейшим голосом:
– В понедельник будет директор – вот и заезжайте. Может, что расскажет. Странные вы люди! Вот что сюда-то ехать?
– А куда же?
– В Шебекино! Здесь Кокорин учился до второго класса. Кто его помнит? А потом туда его вывезли. Подкидываю идею, можете благодарить.
Экспонат
В пригожей, отутюженной Белгородской области, где даже на проселочных дорогах выбоину не сыскать, музей на музее.
Дом-музей генерала Ватутина, сельский музей хутора Зварыкино. Даже в школе, куда нас не пустили, есть музей. Где наверняка хранятся тетрадки Кокорина.
Куда успеваем – туда заезжаем.
– Вам бы экспонат – тот самый стул, которым Кокорин…
Договаривать не надо – все понимают, о чем речь. Пожимают плечами. Но вдруг на одном лице искоркой мелькнет интерес, на другом. Склоняют голову хитровато:
– А где он?
Вдруг достанем сейчас из багажника, и оставим в дар. Поедут толпы со всей Руси глядеть на диковину. Щупать. Хоть щупать запрещено, но пусть. Не Эрмитаж.
Мы пожимаем плечами, правду говорить не хотим. Что стул-то уничтожен по решению суда. Сожгли.
Ржавые ворота
Там же, около стенда, нас направят правильным путем – мы собирались искать старую квартиру Кокориных на улице Щорса. А зря!
– Я и Светку знала, чудесная женщина, и сына ее, – рассказала нам милая гражданочка. – Мы рядом жили. На Котовского. Такая площадочка физкультурная у нас под окнами, Сашка на ней пропадал.
– Стоп. Какого Котовского? Вы уверены?
– Так сколько лет рядом провели! Котовского, 22. Кажется, на третьем этаже они жили.
Через пять минут мы были там. Валуйки – городок крохотный. Бродим кругами, дотрагиваемся до ржавых ворот, до наваренного куска железа между перекладиной и штангой. Сколько раз здесь маленький Саша спорил – был гол, нет? Настаивая на версии – был!
Валуйки считаются городом – но все вокруг, кажется, родственники. Как минимум, добрые знакомые. Разве в городе такое возможно? Вот курят на балконе два деда.
– Здорово, отцы!
В Москве "отцы" сверху пульнули бы бычком. Озлобились бы от фамильярности. А эти даже рады:
– Привет-привет.
– Здесь Кокорины-то жили?
– А где ж? Здесь! Во-о-н в том подъезде, на таком-то этаже. Около него кричали: "А Сашка выйдет?" До сих пор квартира их. Хорошие люди. Только зря вы эти ворота фотографировали, он здесь почти не играл. Вам к пятой школе надо, там старые ворота набок завалены. Вот по ним лупил.
Бредем и туда – точно, древние ворота завалены, лежат в сторонке. Вкопаны новые. Но нам милее те, ржавые.
– Из-за Кокорина вы здесь? – проходит мимо лысый мужичок. – Это брат его во всем виноват, Кокорин-младший. Эти только вступились. Вы откуда будете-то?
– Из Мытищ, – открываюсь.
– О, нас в Мытищи в баню возили! Служил в Свиблово!
Мы прощаемся с Валуйками. Записываем видео на краю дороги. Возле плаката, информирующего, что Валуйки – город чудес, слава земли русской. Толкуем о чем-то перед камерой, позади бегут, чешутся на ходу бараны.
– Это вы баранов моих фотографируете? Бесплатно нельзя!
Что ж, поговорим и с пастушкой.
– Да знаю я Кокорина! Вот с таких лет знаю!
Опускает руку все ниже и ниже.
– Они с сыном моим играли. Только сына в "Спартак" увезли, а Сашку куда-то еще. Сын сейчас в Калининграде детей тренирует, а Кокорин вот как попал. Но такой славный мальчишечка был! Все улыбался, улыбался.
Подумав, неожиданно закруглила:
– Вот и доулыбался.
До свидания, Валуйки. Бог даст, еще приедем. Поулыбаемся.
"Не убили же"
Что ж это за Алексеевка такая – где проведут наши герои ближайшие месяцы?
– Городок наш маленький, да удаленький, – рассказывают нам уже в гостинице. – Родина подсолнечного масла. Крепостной Бокарев за это вольную получил, случайно открыл. Майонез "Слобода" у нас делают. Вы здесь мусорную кучу не увидите! У нас не принято! Генсек КПСС Константин Черненко наш парень – построил элеватор и мост. Премьер-министр Дмитрий Медведев тоже отсюда. Он ледовый дворец выстроил. Родня его на нашем кладбище, прямо в центре города. Спросите в сторожке, вам укажут – Шапошниковы…
Все окажется правдой – только Черненко наутро обернется товарищем Кириленко. Тоже членом Политбюро.
Вслед нам будут кричать:
– Не Черненко, не Черненко!
– А кто ж? – обернулись мы.
– Кириленко!
Ах ты, елки-палки. Заедем и на погост – увидим, какое здесь все пригожее. Даже крестики на Белгородчине выкрашены все в синий цвет – как на подбор.
Здесь-то и расспросим простых людей, что там с Мамаевым и Кокориным. Вот бабка бредет среди могил. Видит нас, протягивает конфету.
– Кокорин у вас будет сидеть, – сообщаем невзначай.
– Да я телевизор смотрю… Раньше Денису, внуку, говорю – включи мне это и то. А теперь сама научилася. Это те, что убивали?
– Не убивали. В этом-то и фокус.
– Это к нам на зону прибыли? Или в Оскол? Там много зон. Наша-то за городом, где поезда идут. Ничего в этом дурного нету. Думаю, мало им дадут. Не убили же! Это товарищи ваши?
– Можно и так сказать.
– Что ж в Москве не сажают – а к нам везут?
– Чтоб родня не частила с визитами. Не избаловала.
– А… Понятно, понятно. Мало дадут. Не убили же.
И еще долго бабка охала вслед:
– Так не убили же!
Причитала с таким азартом, что высунулся гробовщик. Поправляя на ходу листочки пластмассового венка. Если у бабки во рту полтора зуба, у этого гражданина – какой-то бодрящий глаз сплав. Возможно, иридиевый.
– Так ждать, пока убьют? Если заработали – сажать!
Даже слегка притопнул – а за спиной что-то с грохотом сползло. Страшусь предположить, что. Громе гроба – нечему.
– Не тоскливо вам среди гробов-то?
– Так это пустые стоят. Ящики! Вот когда молодых туда закладывают – это жуть. Но кому-то работать надо.
Крестный ход
Пробудились мы рано – прослышав, что в Алексеевке пройдет крестный ход. Кто бы мог подумать, что он сведет нас с самыми важными людьми этого города.
Дали кружочек по городу – суббота, пусто. Четверти часа не прошло, едем снова – на каждом углу по полицейскому в каске и бронежилете. Все-таки везут Кокорина?! Нас провожают не самыми добродушными взглядами. Вот деревянная баба с караваем в руках – а вот притаился человек в каске. Автомат готов к работе.
Снимаем Алексеевку и военное положение украдкой. Готовы к погоне. Как в фильме "Выйти замуж за капитана". Когда на "Победе" фотографирующие удирали от председательского УАЗа.
Там все закончилось хорошо. Почти свадьбой. Едва ли это наш вариант с коллегой Рогулевым. Так что скорее, скорее к собору. Там не обидят.
– Доброго вам дня! – кидается юродивый жать руку. – Дайте на пирожочек. Я человек больной.
Шарю по карманам – мелочи ноль. Не будет пирожочка.
– А мы крупными берем, – басят нищие со ступенек.
Разулыбался не только я – но, кажется, и соседствующий с церковью чугунный Владимир Ильич.
– Вы из Воронежа? – приметила чужаков в церковной толпе милая дама.
– Мы из Москвы…
Вот она, Вера Лунева, и познакомит нас со всей Алексеевкой. Дама в большом авторитете.
– Что это у вас полиции столько? Из-за Кокорина?
– Какого Кокорина?! У нас беда приключилась – парень перестрелял семью и скрылся. Для такого городка вообще немыслимое дело. Ищут.
– Найдут.
– А вот не знаю! У меня сына застрелили прямо во дворе. Вышел ночью, собачка залаяла – выстрелы с двух сторон. Никто никого за три года не нашел. А парень был кандидат в мастера спорта по рукопашному бою, так просто не уложишь. Он раскопки вел на Сторожевском полигоне, где штрафников гнали на убой. Фотографии показывал – это ужас какой-то… Думаю, с раскопками связано. Я святого Митрофана прошу – открой! Кто убил? Может, Митрофан вас и послал, чтоб что-то шевельнулось.
Ох, Господи. Вот это Алексеевка.
Святой Митрофан! Не так просто Алексеевка поклоняется именно ему!
Крестный ход, оказалось, посвящен столетию расстрела местного священника, ставшего архиепископом Астраханским и Царицынским. Это благодаря его речи в Думе вернулось в Россию патриаршество. Владыка Митрофан Краснопольский из Алексеевки, вот так новости. Теперь он святой – и по делу.
Съехалась родня святого отовсюду. Милые люди. Особенно – по женской линии. Но поговорил с нами правнук Игорь Ткачев, доцент из Воронежа. Сели в уголке.
– Владыка Митрофан организовал крестный ход, который был расстрелян. Ему предлагали спрятаться – ответил: "Не могу бросить паству". Вытащили чекисты на рассвете, полуодетого, как говорили – вырвали полбороды… Тело потом верующие выкупили, одели как положено. А вот где похоронили, неизвестно. До сих пор ищут. Может, время не пришло. Дед мой тоже окончил семинарию. Но стал замом наркома здравоохранения.
– Кокорин с Мамаевым будут сидеть в вашей колонии.
– Какая честь!
– Что посоветуете – как потомок святого?
– Что им посоветовать… Религия исправляет! Мой знакомый был виднейший юрист, председатель коллегии адвокатов Воронежа. Вдруг принял монашеский постриг с именем Силуан. Рассказывал мне: "Два года заключенный еще держится. Если больше – это уже не человек". Сколько им дали?
– Полтора года.
– Это на грани, ребята! Еще есть шанс спастись. Стать нормальными людьми. Но помогать им надо.
– Это как же?
– Единственный путь – приобщить их к религии. Не слушать ворье, среди которого окажутся. Хотя тюрьма воспитывает нелюдей, это факт известный. Если футболисты ваши прогнутся под этой системой – дело плохо.
Отец Максим
В крестном ходе мы поучаствовали. Проповедь выслушали. Я задумался о своем – пока не вздрогнул от слов батюшки:
– Мученический путь через страдания к царствию небесному…
Святой Митрофан, не про наших ли это героев?
– Кстати, отец Максим еще служит в церкви на зоне, – слышу рядом шепот Веры Ивановны, дай бог ей здоровья. – Он ученик моего сына. Поговорите с ним?
Конечно! Если человек собирается ходить к Кокорину и Мамаеву с наставлениями – как не поговорить?
Отец Максим Шамрай улыбается. Понимает, что привело нас в Алексеевку.
– Мы поддерживавшем людей духовно. Что сказать тем двум ребятам, которых привезут сюда? Честно – их здесь очень ждали!
– Это как же так?
– Да вот предполагали, что они здесь окажутся. Раз один из них валуйский – могут привезти в Алексеевку. Как видите, оказались правы. Мы отправляем священнослужителей в храм Георгия Победоносца на территории колонии. Когда на зоне находится такой известный человек – все, кто рядом, вольно или невольно стараются стать лучше. Дисциплина подтягивается. Но тот, кто не слышал, как закрываются за спиной эти двери, не поймет, как это ужасно…
– Но вы-то знаете.
– Мне знакомо удовлетворение от того, что ты вышел из этих стен. Но провел там час! А люди задерживаются на годы. Эти ребята – великие спортсмены. Надеюсь, дух их не сломлен.
– Они выйдут лучшими людьми, чем зашли туда?
– Вряд ли!
– Печально.
– Но я уверен – многое вынесут оттуда. Я со многими беседовал перед освобождением. Это уже не те люди, которые зашли в колонию.
– Администрация не препятствует службам?
– Что вы! Наоборот. Там есть воскресная школа. Совершаем молебны, литургии. Скажу им: раз попали в такую ситуацию – надо с наибольшей пользой из нее выйти. Есть время подумать над своей жизнью. Мы суетимся, тратим время на хлопоты. Но потом настигает беда – и все это замирает. Выясняется, что это не совсем та дорога, которой нужно идти. Сейчас парни поймут, кто настоящие друзья, где именно сбились с правильного пути…
– Кто-то исправляется.
– У нас многие осужденные из Московской области. Один сидел по жесткой статье. Кажется, разбой. Пришел ко мне в храм, озирается: "Никогда в церкви не был". Но общение со священниками изменило его настолько! Потом встречаемся в Москве – не узнал его! Вообще другой человек. Не подумаешь, что сидел. Вот он не озлобился, не закрылся. Пересмотрел свою жизнь.
– Есть не самая популярная книжка, которую стоит прочитать братьям Кокориным и Мамаеву? Не считая Библии?
– Библию-то читать… Вряд ли она может понравиться. Есть книга, которая особенно близка моему сердцу – "Непознанный мир веры". Собраны свидетельства о чудесах православия, о жизни. Как людей верующих, таки неверующих. Свидетельства тех, кто были с ними в последние минуты. Вот эта книга может многому научить! Жизнь наполнена чудесами. Каждый день с ними встречаемся. Главное – заметить.
– Сегодня у вас было чудо?
– А посмотрите – съехались родственники священномученика Митрофана. Связь церкви земной и церкви небесной не прерывается. Он на небесах – а родственники здесь, у его иконы. Молятся друг о друге. Я чувствую его помощь! Приходит, когда особенно нужна!
– Есть случаи реальной помощи?
– Вот личный случай – пару лет назад мы расписывали один придел, нужно рассчитается с иконописцем. В день иконы Владимирской божьей матери. Мне нужно было отдать приличную сумму. Взять негде. Надеялся где-то перехватить – не вышло… Отслужил молебен владыке Митрофану, вдруг подходит ко мне обычная бабушка, протягивает сверточек: "Брат просил помолиться, у него проблемы". Дает мне денежку – ровно столько, сколько было нужно. Копейка в копейку. Знать никак не могла. Это ли не чудо?
Провожают нас из церкви кульком пирожков. Вера Ивановна, вы святая женщина.
Тусклый свет в глазах мерцает
Может, и Кокорины с Мамаевым узнают, что такое чудо. А мы в поисках чудес колесим по Алексеевке дальше – пробуя все на пути. Даже черный бургер "Челентано". Который едва не свернет нашу командировку досрочно.
Ну а вечер встретим… Конечно же, в лучшем заведении города – "Маэстро"! Летняя веранда!
– 50 рублей с человека за музыку, – подскакивает официант.
Музыка в самом деле бьет откуда-то снизу. Строк не разобрать, только отдельные слова:
– Это ночью, этой ночью… Тусклый свет в глазах мерцает… (неразборчиво, неразборчиво, неразборчиво).
– Я закрою уши, – предлагаю.
– Никак нельзя.
– Дам сто – чтоб музыки не было.
– Не годится.
Эх! Чем бы ни начиналась всякая песня в этом "Маэстро" – под конец стечет в лезгинку. А кто-то горячий будет подсвистывать со стороны набережной.
Кажется, все лучшие люди города здесь – за исключением Веры Ивановны и отца Максима. Наверняка заглядывал и Кокорин. Возил приятелей детства (тех, что не закрепились в "Спартаке") из Валуек на своем "Гелентвагене" за большие миллионы.
Смотрю на круглую луну – и понимаю, что вот сейчас где-то неподалеку глазеет на нее и Кокорин. Через решетку. Какая печаль… Пусть забор его не так высок, как в "Черном Дельфине", ну так и Кокорин – не Вася Корж.
На следующее утро мы узнаем, что лучше уложить в коробку с передачей для Кокорина и Мамаева. Люди, знающие колонию изнутри, расскажут нам, как лязгает засов за спиной в камере.
Зазвонит мой телефон – услышав мелодию из "Крестного отца", алексеевцы оживятся:
– Вот-вот! Очень вовремя!
