– Давайте начнем с оперативных вопросов по Евро-2020, до старта уже меньше года. Наконец-то приняли закон, на чемпионат Европы в Санкт-Петербурге можно будет попасть без виз...
– Фактически речь идет о внесении поправок в уже существующий 108-й, "футбольный" закон, который был принят перед чемпионатом мира. В него внесли технические изменения в контексте Евро, чтобы распространить его еще на один турнир.
– Есть какие-то существенные изменения?
– Нет, все то же самое. Алкоголь на стадионах, безопасность, "Паспорт болельщика"… Существенных изменений в законе нет.
– Раньше вы говорили, что другие города интересуются этой темой – "Паспорта болельщика". Но никто Fan ID вводить так и не стал?
– Действительно, все смотрели очень внимательно, всем понравилось. Но на вооружение ни один город брать не стал просто из-за отсутствия времени на подготовку. У нашей страны есть опыт, а в других странах надо начинать с чистого листа. Для нас "Паспорт болельщика" важен тем, что с помощью него мы осуществляем безвизовый въезд гостей Евро. Это очень важно, потому что является нашим обещанием на стадии заявки.
– Если сборная России выйдет в плей-офф Евро, то будет играть в Бильбао, Амстердаме, Бухаресте или Глазго. Упрощенного въезда или вообще безвизового въезда для наших болельщиков не будет?
– Мы пытаемся до сих пор это обсуждать, но, откровенно говоря, шансы на это небольшие. Я рекомендовал бы нашим болельщикам заблаговременно озаботиться получением визы. Уверен, что посольства стран будут уведомлены, и те предусмотрят какую-то отдельную процедуру для болельщиков с билетами, УЕФА какие-то усилия приложит. Но все это будет касаться упрощения процедуры получения визы. Но отмены виз, уверен, не будет.
– Исполнительный директор УЕФА Мартин Каллен сообщил, что в Петербурге создадут не только фан-зону на Конюшенной площади, но и "фан-деревню". Где она может быть?
– На сегодня одобрена только одна фан-зона в Санкт-Петербурге на Конюшенной площади. Да, есть инициатива УЕФА сделать по две, по сути, фан-зоны в каждом городе Евро-2020, Петербург – не исключение. Мы ведем диалог с городом, где располагать вторую, сейчас эта инициатива УЕФА в проработке.
– Скандал с отказом Мхитаряна приехать на финал Лиги Европы может как-то сказаться на матчах Евро в Баку?
– Мне кажется, эта история слишком раздута, причем обеими сторонами. К футболу она имеет мало отношения. Одна сторона заявляет: Мхитаряну отказали в визе, другая – напротив, что никто ему не отказывал и, наоборот, обещали ему обеспечить полную безопасность. Попытки политизировать матч – не новая история. Если бы он поехал, то ничего не случилось бы. Конечно, для коллег из Баку это хороший опыт.
– Вы были там? Говорят, было очень много пустых мест.
– Был, и в целом организация не вызвала каких-то серьезных нареканий. Пустые места были в самом начале, по ходу матча они заполнились. В начале второго тайма пустых мест практически не осталось – пустоты были только на гостевом секторе "Арсенала". В любом случае: билеты продавал УЕФА, и все билеты раскупили. Какие претензии к организаторам? Они сделали все, что от них зависело.
– УЕФА тоже остался доволен организацией финала?
– Я ни одного негативного отзыва не слышал – только благодарность.
– Цены на билеты Евро-2020 вышли дорогими, никакой четвертой категории, так называемый "кластер А". Думаете, это все из-за сумасшедшей посещаемости чемпионата мира?
– Не совсем согласен – сравнительный анализ цен показывает, что билеты третьей категории на матчи группового этапа Евро значительно дешевле, чем на ЧМ-2018, а вторая и первая вполне сопоставимы с ценами первенства мира. На матчи четвертьфинала и вовсе дешевле. Что касается определения России в "кластер А", то я уже говорил, что теперь нас оценивают, как зрелый футбольный рынок в плане покупательной способности. Посещаемость матчей ЧМ действительно поразила: каждая арена была забита до отказа, 98% заполненных трибун. Никакой программы "Зритель", как писал кто-то из ваших коллег, конечно же не было. Все это домыслы. Она просто была не нужна: у нас раскупили абсолютно все билеты.
– Обычно такие турниры не обходятся без накладок.
– Гигантских сбоев, кстати, не было, возникали частные случаи. Например, такая история: к нам не доехало 4 тысячи болельщиков из Египта. Они купили билеты, а потом вдруг вспомнили что у них Рамадан, и решили не лететь. Билеты при этом они не сдали, и мы ничего не могли с этим сделать. А что, если они все-таки приедут? Есть, конечно, всякие хитрости, как выкручиваться, но это было сложно…
– Удивило количество иностранных болельщиков?
– Я не ожидал такого количества болельщиков из Латинской Америки, просто недооценил их рвение попасть на чемпионат мира. Все-таки до России очень далеко и дорого лететь. Тем не менее, именно латиноамериканцы стали самой многочисленной группой болельщиков, приезжали по 10-20 тысяч человек. Приезжали без билетов, с надеждой достать их на месте. Меня тронула история, когда четыре парня привезли с собой картонную копию своего друга, которого жена не отпустила в Россию, и везде ее за собой таскали. Когда они попали в СМИ, жена сжалилась и, наконец, отпустила мужа. Еще одна победа (улыбается). В общем, все, кто хотел, к нам попали.
– При этом многие европейцы все-таки побоялись ехать, хотя лететь меньше и дешевле.
– Европейцы распробовали где-то к середине чемпионата мира, особенно это касается англичан. Ближе к плей-офф они сильно увеличили свое присутствие. И сборная хорошо играла, и здесь в целом оказалось совсем не страшно, как об этом писали: никто по утрам никого по морде не бил. Аппетит у Европы пришел уже во время турнира.
– А все потому, что британцы несколько лет пугали нами Европу.
– Да, подмечали наши мелкие недочеты, раздувая их до вселенских масштабов, либо вообще придумывали что-то из головы. Они не упускали ни одного шанса, чтобы какую-нибудь шпильку нам воткнуть. Но, к счастью, к началу турнира все это успокоилось. Все поняли, что зацепиться больше не за что, чемпионат мира не перенесли, все стадионы достроили, людей пустили без виз. Было приятно видеть болельщиков на трибунах с плакатами: "Зачем вы нам врали? Здесь круто!". В какой-то момент это приобрело характер целой кампании.
– За это время появился журналист или политик, который принес вам извинения за то, что устроили до чемпионата?
– Журналист такой был, но не хотел бы уточнять, кто именно. Как-то он брал у меня интервью с очень едкими вопросами. Про аренду компьютеров, про заявку, про какие-то факты, поросшие быльем. Поскольку отношения у нас с ним приятельские, в конце интервью я ему говорю: почему ты спрашиваешь такие не очень адекватные вещи? Он отвечает, мол, Алексей, я-то все понимаю, но у меня такая редакционная политика, и мне приходится ее исполнять. Было видно, что человек задает вопросы, а сам в душе смеется над ними.
– Был ли вообще смысл вести диалог?
– Отвечать на вопросы всегда надо. Мы никогда не боялись общения с прессой, какая бы она ни была, старались быть максимально открытыми, все разъясняли. У нас не было политики избегания неприятных вопросов. Конечно, если это приобретало характер грубости, то мы имели право закончить интервью.
– Такие случаи были?
– Конечно. Как-то человек третий раз подряд спрашивал один и тот же вопрос, причем в грубой форме. Понятно, что он просто исполнял заказ, а не хотел выяснить истину. Я встал и ушел. Чем больше за нас было правды, тем больше они в ней сомневались. Мне был очень странно слышать воспоминания о заявке, причем это шло вплоть до лета 2017 года, когда до чемпионата мира оставался год. Это же совершенно несерьезно: никто банально не помнил деталей, прошло семь лет! Но тональность по мере приближения к церемонии открытия улучшилась. Знаете, когда начали всплывать темы про бродячих собак, меня это даже немного обрадовало.
– Почему?
– Значит, говорить больше вообще не о чем. При этом оргкомитет к этому вообще не имел никакого отношения – как будто мы занимались муниципальными вопросами.
Нельзя готовить ЧМ, предполагая, что его могут отобрать
– Вы можете утверждать: все это было нужно только для того, чтобы забрать у нас турнир?
– Давайте так: на нас, на оргкомитет, давить вообще было нельзя, потому что мы – не субъект взаимоотношений. Давить можно было только на ФИФА. А нас – провоцировать на ошибки. Или создавать какие-то ложные тенденции, посылы в СМИ. Что на нас давить? Мы просто каждый день делали свою работу, дави на нас или не дави. Мы ни на секунду не усомнились ни в нашей способности хорошо провести турнир.
– А в ФИФА?
– То же самое. У ФИФА была конструктивная позиция по этому поводу. Со стороны ФИФА всегда была поддержка, никаких сомнений или размышлений над альтернативными вариантами. Вели себя максимально по-партнерски. Хотя вот как раз они-то испытывали колоссальное давление со всех сторон.
– У вас не возникала мысль: "Мы на грани, чемпионат могут забрать"?
– Адекватной подготовкой мы не дали повода на какие-то движения в сторону реальных разговоров о переносе. Мы доверяли своим партнерам, а они доверяли своим – то есть нам. Никто не дал повода усомниться в добропорядочных отношениях. Просто невозможно полноценно готовить такой сложный, комплексный турнир, подспудно ожидая, что у тебя его в любой момент могут отобрать. Чемпионат мира по футболу можно готовить только в полной уверенности, что дойдешь до конца. И сделать все это нужно очень хорошо для всех гостей и участников. Здесь нет места сомнениям, колебаниям и так далее.
– Зачем же нужна была кампания по дискредитации чемпионата мира?
– Я бы так не говорил. Скорее, западная пресса искала какие-то шероховатости в рамках русофобских настроений, охвативших в тот момент некоторые СМИ. Все у нас в стране плохо, да еще и чемпионат мира мы получили не по праву, да еще и собаки у нас бродячие, которых мы тут на каждом шагу зверски убиваем. СМИ могут создавать некие настроения, в этом их сила. Отобрать они ничего не могут, для этого есть другие юридические процедуры.
– Политики на трибунах было много?
– Был случай с лицами из Косова, которые почему-то решили, что должны на стадионе сесть непременно рядом с сербами. И обязательно пронести флаги Косова. Другие болельщики из Косова не могли получить визу или опасались, что их сюда не пустят. Была женщина, которая все время хотела устроить акцию по равноправию иранских женщин. В общем, это были некие вопросы, которые мы достаточно легко решали.
– Что делали?
– Еще раз объясняли, что футбольный матч – не то место, где можно разворачивать свои политические лозунги. Тем не менее, появлялись люди, которые в том или ином виде пытались это сделать. А были и обратные случаи. Как-то женщина пыталась пройти на стадион с собакой. Все дело в том, что у нее с собой было предписание врача: собака – это терапия. Она должна держать в руках животное и гладить, и тогда у нее не будет приступа паники на стадионе. (улыбается). Уникальный случай, но было и такое.
– Женщину-то пустили?
– Конечно.
– Это самый веселый случай?
– Давайте расскажу вам самый курьезный случай, который мы запомнили в оргкомитете. Как-то раздается звонок из МИД. И говорят: "Возникла проблема общения с группой болельщиков из Нигерии, которые находятся на границе с Финляндией и требуют, чтобы их пропустили по Fan ID". Я подумал, что это недопонимание со стороны наших пограничников: как могут не пускать к нам в страну по Fan ID?
– А на самом деле?
– Но на самом деле все было куда жестче: нигерийцы находились в Выборге, и по "Паспорту болельщика" пытались пробраться не к нам, а наоборот – в страну ЕС. В ходе более плотного общения они и не скрывали, что купили билеты и прилетели в Россию только для того, чтобы без визы попасть в Европу. А группа большая – более 20 человек. И они не собирались расходиться, требуя переправки в Евросоюз. Деньги-то они заплатили. Разумеется, это вызвало ряд противоречий у финских пограничников, которые никого по Fan ID пропускать не собирались (смеется). А ребята из Нигерии либо не говорили по-английски, либо делали вид, что не говорят.
– Что сделали?
– В итоге МИД пришлось специально направлять в Выборг переводчиков, а люди наотрез отказывались даже до Москвы доехать. Наше ведомство как-то их транспортировало за свой счет.
– Что у вас лежит дома на самом видном месте, напоминая о ЧМ?
– С недавних пор – орден Дружбы, врученный президентом. Напоминания большего калибра трудно себе представить. А так у меня много фотографий и небольших сувениров. Например, майка сборной Португалии, подписанная всеми игроками в благодарность за теплый прием.
– От футболистов у вас много вещей осталось?
– Какие-то вещи, да. Кстати, у нас до сих пор стоит чемоданчик сборной Египта, оставленный ими на базе. Отправить его обратно нельзя, потому что неизвестно, пройдет он таможню или нет, а вскрыть все боятся: вдруг там что-то слишком ценное или секретное. Стоит и стоит. Пользуясь случаем, хотел бы передать привет египтянам: мы все еще ждем, когда кто-нибудь приедет и его заберет (смеется).
– Самая трогательная благодарность?
– Был эпизод, когда мы во время чемпионата мира ехали в метро в операционный центр, ко мне подошел какой-то мужчина. И говорит: "Вы же Сорокин? Спасибо вам большое за чемпионат мира". Вот эта благодарность для меня произвела самое большое впечатление. Абсолютно искреннее слова, в них не было какой-то корысти. Человек видел меня в первый и последний раз в жизни.
– Помните самую серьезную проблему перед чемпионатом мира?
– Если прямо перед турниром – это история с мексиканцами. Когда сборная Мексики играла первый матч, это было на следующий день после церемонии открытия, оказалось, что несколько чартеров с болельщиками не могут улететь из Мексики по каким-то независящим от нас причинам. Билеты куплены, все есть, а самолеты вылететь не могут. Узнав об этом, за пару дней до матча в спешном порядке с помощью нашей крупнейшей авиакомпании организовывали их доставку сюда. Наши коллеги совершенно не обязаны были этого делать, но все равно взяли и привезли их. Болельщики успели на матч, и были очень нам признательны. Это очень важный эпизод.
– Почему?
– Чемпионат мира состоял как раз из таких деталей: потому что огромное количество людей неформально относились к своим обязанностям. Они делали больше, чем должны были. Ситуация с мексиканцами к нам не имела вообще никакого отношения: это зарубежный конфликт одной группы лиц и иностранной авиакомпании. Но все оказались неравнодушны к конечному результату.
– Есть особенный момент, когда вы четко осознали: "Вот и все, получилось круто".
– Да, совершенно четко – в начале церемонии открытия. Я для себя эту секунду запомнил отчетливо навсегда. Наш президент подходит к микрофону… и микрофон работает (смеется)! Вот тогда я понял: это все. Во-первых, в ту секунду все вышло из-под моего контроля. Во-вторых, остановить этот локомотив уже было никому невозможно. Все, что мы могли, сделали. Дальше можно было заниматься мелким "трабл-шутингом", потому что глобально изменить что-то уже было нельзя. Начало церемонии открытия конкретно для меня – водораздел.