Все интервью
Паулу Барбоза: "Вагнер Лав был одной ногой в "Локомотиве". Отговорила жена"
Он – один из известнейших агентов Европы. С особенной любовью к России устраивал дела Юрана, Кулькова, Мостового, Овчинникова, Смертина, Измайлова… Не считая португальских звезд.
Паулу заглянул на пару дней в Москву, мы напросились на интервью. Сидели и поражались – вот это судьба. Вот это повороты. Агентов с таким обаянием еще не встречали.
ЮРАН
– Все началось с Юрана, которому в 1991-м помогали в "Бенфике" как переводчик?
– Между прочим, в тот момент я уже купил билет в Пекин. По образованию я историк, собирался изучать иезуитов в Азии. Там колоссальнейший, потрясающий материал. Вдруг звонок из "Бенфики", президент попросил помочь русскому футболисту. Я остался. Наш посол в Китае был расстроен – от него как раз уехала жена, не выдержала местной экзотики. Думал, хоть я скуку разгоню…
– А в "Бенфике" к Юрану вскоре присоединились Кульков с Мостовым.
– Вы в курсе, что из-за Мостового "Спартак" начал подписывать с футболистами профессиональные контракты?
– Мы слышали – он фактически сбежал из "Спартака".
– Я бы сказал иначе. Ему предложили играть в "Бенфике", он ответил: "Почему нет?" И его увезли в Лиссабон. При этом никакого контракта со "Спартаком" не было, Моста могли забрать даром! Эрикссон, главный тренер "Бенфики", был влюблен в этого футболиста, очень хотел получить. Но клуб решил действовать цивилизованно и встретиться со спартаковским руководством. Немного опасаясь – все-таки 90-е годы. Мало ли кто явится от русских?
– Кто явился?
– Старостин. Ну и еще кое-какие личности. Это происходило в Кельне, куда "Спартак" приехал на турнир.
– Николаю Петровичу тогда было сильно за 80. Человек с Лениным за руку здоровался, не признавал калькуляторы – пользовался счетами.
– В Кельне не было счетов. А Старостин произвел феноменальное впечатление. Интеллигентный, образованный человек. Как он разговаривал, как формулировал вопросы! В итоге "Бенфика" заплатила за Моста огромные деньги – миллион долларов.
– Юран и Кульков обошлись дешевле?
– Да.
– Мостового полсезона не могли заявить, затем началась травля со стороны португальцев. Не давали пас, не здоровались…
– Не совсем так. В него был влюблен не только Эрикссон, но и Эйсебио, легенда "Бенфики", один из руководителей клуба. Считал Моста суперигроком. Потом Эрикссон уехал в "Сампдорию", команду принял хорват Ивич. Который вообще никаких симпатий не питал к русским.
– Ивич по версии La Gazzetta dello Sport – самый успешный тренер в истории мирового футбола. Выигрывал чемпионаты шести стран.
– Но у "Бенфики" старт сезона категорически не задался. Ивич уверен был, что справится без русских. Мостовой с Кульковым сидели на лавке, клуб проигрывал. Хорвата выгнали, пришел Тони Оливейра. Ребята сразу вернулись в состав.
– Мостовой назвал Ивича "придурковатым".
– Ивич – своеобразный. Думал исключительно о футболе, на другие мысли его не хватало. Вскакивал в три часа ночи, кому-то звонил, обсуждал игру. Сам вспоминал, как лежал в постели с женой, та о чем-то спросила – а он начал рассказывать про Руя Кошту и позиционное нападение. Без конца писал какие-то бумажки, планы. Не мог переключиться.
– Значит, у Мостового в коллективе не было проблем?
– Думаю, были. Все хотели играть, но на поле могли выйти три иностранца. А в конкурентах – шведы Шварц и Терн, плюс Паулу Соуза, Руй Кошта… На тренировках шла настоящая битва!
– Юран говорил нам: "Авторитет в "Бенфике" я завоевывал кулаками".
– Сергей на поле и за его пределами – два разных человека. В жизни муху не обидит. В игре же это зверь. Помню, один защитник, выступавший когда-то в "Бенфике", но перешедший в "Боавишту", двинул ему по ногам. Юран носился за ним весь матч, желая отомстить. Защитник не знал, куда деваться. Тренер орал: "Зачем ты убежал на другой фланг? Это не твое место!" А тот просто боялся Юрана! Мы сидели рядом с Эйсебио и хохотали.
– Догнал Юран?
– Нет.
– Про его драку с мускулистым бразильцем Мозером слышали?
– Не думаю, что у них дошло до мордобоя. Могли потолкаться, не более. Знаю, что после они стали большими друзьями.
– Это вы устраивали Юрану и Мостовому фиктивные свадьбы?
– Не я – "Бенфика". С чего вы взяли, что все было фиктивным? Мне кажется, нет. Я присутствовал на этих церемониях.
– Юран уверял: посмотрев на португальскую жену, понял – Родине с ней не изменит.
– У любой истории есть две версии. Сергей рассказал вам вот эту. Но главное, все законно! Понятно, "Бенфика" была заинтересована в их португальском гражданстве, чтоб обойти лимит на легионеров. А у Кулькова уже была русская жена.
– Ночную жизнь Лиссабона наши парни оживили?
– Точно могу сказать, когда они уехали – ночная жизнь стала намного скучнее. Эрикссон на все это внимания не обращал: "Мне до лампочки, чем футболисты занимаются после тренировки. Лишь бы на поле были в порядке". Молодые люди с большими деньгами, красивый город, запах океана…
– Оставляли по ресторанам баснословные суммы?
– Да откуда? В Лиссабоне бутылка вина стоит десять евро. Тогда – еще дешевле. Ребятам нравилось общаться. Были какие-то приключения, ловила полиция за рулем в подпитии в два часа ночи. Но это нетрудно. Припаркуйся у ресторана, где сидит компания, и жди.
АВАРИЯ
– Делами Щербакова тоже вы занимались?
– Да. Бобби Робсон, главный тренер "Спортинга", его обожал. Говорил, играет точно так же, как играл сам Робсон в юности. Покидая "Спортинг", Бобби устроил вечеринку. С нее и ехал Щербаков в ту ночь.
– Помните, как увидели Сергея после аварии?
– Наутро. Было ясно, что с футболом конец, большой вопрос – будет ли ходить вообще. Но сам Щербаков этого не понимал. Не сомневался, что восстановится. Лично я опасался разбирательств со страховкой. Так и случилось, со "Спортингом" и президентом клуба пришлось повоевать.
– Расплатился?
– Заставили расплатиться.
– Была и у Юрана авария, в которой погиб человек.
– Сергей не виноват – человек разворачивался на его пути в неположенном месте. А у Юрана тяжелая машина, 600-й "Мерседес". Люди из "Порту" попросили, чтоб я приехал на место катастрофы – а Сергею строго-настрого наказали не давать без меня никаких показаний. Ничего не подписывать.
– С Овчинниковым в Лиссабоне произошла похожая история?
– Да. Второй час ночи, дождь, ДТП. Те люди не выставили знаки, не включили "аварийку". Стояли рядом и разговаривали. А тут Овчинников. Все закончилось трагически, один человек погиб. Сергей растерялся, позвонил, я сразу к нему помчался…
– Как у него в Португалии государство отобрало дом?
– Он должен был знать то, что все знают. Клуб за него платил налоги – но подписывать декларацию мог только сам Овчинников. А он уехал в Москву, играл за "Локомотив". В португальском доме жила сестра жены. Приходили какие-то письма – она ничего в них не смыслила, складывала, не читая. Пошел необратимый процесс. Чисто бюрократический момент.
– Сколько Овчинников потерял?
– Думаю, 200-250 тысяч долларов.
– По вашим отношениям это ударило?
– Поначалу – да. Но что я мог сделать? Вы неправильно припарковались, получили бумажку о штрафе. Год вам никто не напоминает. Дальше начинаются проблемы. Здесь – то же самое. Скажи мне кто-то из родственников Сергея про письмо – все бы решил! Я и потом пытался помочь. К сожалению, было поздно. Прошло как минимум два года.
– Сергей рассказывал, что в 2009-м вы чуть не пристроили его главным тренером в "Шавеш".
– Неправда. Даже разговоров не было. Теперь, когда он тренер, мы мало общаемся.
– Почему?
– Понимаю, звучит странно, но это мое правило. Я не заключил ни одной сделки со своими бывшими игроками, которые после окончания карьеры возглавили клуб. Осознанно держу дистанцию, никого не предлагаю. Звонить, навязываться – некорректно. Пусть у них будет полная свобода действий.
– Овчинников сильно изменился.
– Мне трудно судить. Я сейчас не про Сергея, просто часто замечаю: едва человек получает важное назначение – что-то происходит с психикой. Все время вспоминаю рассказ Чехова…
– Какой же?
– "Толстый и тонкий". Человек считает, что теперь должен иначе одеваться, с другой интонацией говорить. Может, боится, что его тогда не будут воспринимать серьезно? Надо быть солиднее? Власть сказывается на поведении. Чехов, всё по Чехову.
– Это в России?
– Везде. Но в России особенно бросается в глаза. Вот недавно ко мне в Лиссабон приехал журналист из Москвы. Был поражен, что езжу на маленьком "Смарте": "А у нас так не принято". Да "Смарт" для города – самая лучшая машина!
ВОРОНЕЖ
– Юран и Мостовой говорили, что от футбола поначалу вы были далеки. Они растолковывали тонкости.
– В чем-то – да. Но я любил футбол, в Союзе ходил на "Факел", отчаянно за него болел. Помню, как отмечали победу над "Спартаком". Был без ума от Кипиани и Черенкова. Мечтал познакомиться с Бесковым. Увы, не довелось...
– Стоп, Паулу. При чем тут "Факел"?
– Да я пять лет прожил в Воронеже!
– Шутите?
– Нет. Существовала ассоциация дружбы между Португалией и СССР, она оплачивала учебу нескольким студентам. Я попал в это число. В 1977-м, когда исполнилось восемнадцать, приехал в Советский Союз.
– Родные не отговаривали?
– Я просто исчез! В планы никого не посвящал, кроме брата, который и отвез в аэропорт. В Москву прилетел без чемоданов. С собой были только газеты. Начни дома собирать вещи, пришлось бы все рассказать.
– Когда вскрылась правда?
– Брат сказал, что я поехал в СССР. Не уточняя, что это учеба и затянется надолго. Время спустя я дозвонился домой и сообщил, что остаюсь учиться. У всех был шок.
– Выбор довольно оригинальный.
– Я всегда любил русскую литературу. Но о вашей стране знал немного. До 1974 года в Португалии была диктатура, все, что касалось СССР, находилось под запретом. Существовало два мира. Вот этот, второй, был мне страшно интересен.
– Ну а почему Воронеж?
– Понятия не имел, куда распределят. Мог быть Киев. Или Ленинград. Оказалось – Воронеж. Учился в университете на историческом факультете. В Москву перебрался, когда поступил в аспирантуру.
– Воронеж считается одним из самых депрессивных городов России.
– Да, я знаю, знаю. Черноземье. Быстро убедился, что это зеркало настоящей России, глубокой. Для меня было важно, что там река. Чуть-чуть утешало, напоминало Лиссабон.
– Где вас поселили?
– Как где? В общаге! Я ее обожал. Жил там с русскими и иностранцами. Ребята из Эфиопии, Индии, Непала… Дружим до сих пор. Можете вообразить, как все это расширило мой кругозор.
– Сколько вас было в комнате?
– Четверо. Полная демократия, голосовали по любому вопросу. Поменять местами ведро и шкаф? Голосуем! Воронеж был крутым городом – приезжало много стажеров из Англии, Франции, Испании. Негатив растворялся, мы жили, как коммуна. У всех одинаковая стипендия – 90 рублей, покупали одни и те же вещи. Никто не отличался – и это было чудесно! Я вообще не грустил.
– Самое нелепое, что с вами произошло в Советском Союзе?
– Учился со мной вьетнамец по имени Ван Дан Х…й. Вслух произнести это было невозможно. Но он понимал не все. Мы приводили его в компанию: "Вот, наш товарищ. Пускай сам представится".
– Смешно.
– Мне брата пришлось переименовать в Мануэла Барбозу. Потому что его настоящее имя Х…й Барбоза. Вспоминаю, как поначалу жил в комнате со специалистом по ядерной физике. Он, выпивая стакан или захлопывая книгу, выдыхал: "Все, п…ц!" Я думал – это означает "конец".
– Логично.
– Однажды на семинаре что-то писал на доске, поставил точку – и громко произнес то же самое. Хотел показать – освоил много русских слов. Женщины покраснели. Кто-то шепнул: "Паулу, ты что?!" В другой раз посреди лекции поднял руку: "Можно, пойду срать?" На меня со всех сторон зашикали: "Нельзя так говорить!" А мне-то приятели сказали, что это нормально. Тогда я понял, как это интересно – русский язык. Какие здесь глаголы. Но больше на занятиях не повторял вслух то, что слышал в общежитии.
– Под раздачу на воронежских улицах попадали?
– Ни разу. Я играл в футбол с русскими. У меня было много друзей, которые оберегали.
– Среди тех прекрасных дней был хоть один – темный?
– Не то, что бы "темный" – я бы сказал "немножко сложный". Чернобыль! Воронеж не так далеко, ветер гнал ядовитые тучи в нашу сторону. Пасха была, с ребятами оправились в церковь смотреть обряд, слушать пение. Хлынул дождь.
– Радиоактивный?
– Разумеется. Мне по здоровью не ударило, но у товарищей были скверные симптомы.
– Позже в Воронеж возвращались?
– Нет. Хотя друзья зовут. Внутри меня борьба… В памяти образ города, где прошла юность. Кто знает, как воспримет душа новый Воронеж? Нужно ли мне это – или лучше сохранить те ощущения? Стоит ли видеть людей из прошлого – вне контекста 70-х? Это как перечитывать годы спустя "Маленького принца" – исправляя впечатление, которое он оставил когда-то.
– Не надо перечитывать?
– Ни в коем случае! Вот поэтому боюсь возвращаться в Воронеж. На ту улицу Фридриха Энгельса, где учился. Может, и поля уже нет, на котором гоняли в футбол африканцы, русские и европейцы.
– Вы за кого?
– Это был вечный вопрос! Англичане говорили – должен играть за нас, мы же Европа. Друзья из Анголы и Гвинеи-Бисау кричали: "Нет, за нас! Мы же португалоязычные!" А русские зазывали к себе. Я к тому моменту обрусел.
– Как вам "Три семерки" – после португальского портвейна?
– Попробовал – крепленое сладкое вино. Понятно, никакой это не портвейн. Мой отец родился в том месте, где портвейн настоящий – долина Доуру. Красота необыкновенная! Виноградники растут по скалам, внизу река, которая течет из Порту. Я с детства дегустирую портвейн, мускат…
ПОХМЕЛЬЕ
– Наши люди хоть раз напоили вас до беспамятства?
– По дороге в Воронеж!
– Ах, как интересно.
– Зашел в купе, там два мужика и женщина. По-английски они не говорили. Тут же открыли водочку. Разложили сало, черный хлеб, соленые огурцы. Отломили кусок от вареной курицы. А какая это была женщина! Замечательная!
– В самом деле?
– Старалась меня вдохновлять: "Давай, давай!" У нас был один стакан. Я думал: как же быть? Оказалось, очень просто. Мы пили по очереди.
– Естественно.
– Меня познакомили с еще одним ритуалом. До сих пор его соблюдаю. Выпив, нужно понюхать черный хлеб и закусить соленым огурцом. Когда допили первую бутылку, я подумал, что сейчас все закончится. Нет! Откуда-то взялась вторая, третья. Мы разговаривали и разговаривали, я ничего не понимал, но что-то рассказывал, похрустывая огурцами. Самая странная ночь в моей жизни. Еще врезалась в память музыка.
– Какая музыка?
– На вокзале в Москве. Потом узнал, что это "Прощание славянки". В купе мои новые друзья объясняли: "Запомни слово – "похмелье". Для тебя оно будет очень важным".
– Представляем, каким вы добрались до Воронежа.
– Люди, встречавшие на перроне, наверное, подумали, что приехал алкаш. Я этот день смутно помню. Пьяный был совершенно. В голове переплелось жуткое похмелье, вчерашнее "Прощание славянки" и всё-всё-всё… Так я познакомился с Россией.
– Владимир Вайсс, тренируя "Сатурн", порадовал откровением: "Россия меня научила, как бороться с похмельем. Душ, суп – и за работу". Как боролись вы?
– Мне сразу сказали: пей пиво с утра, а то будет хуже! Хотя от хорошей водки никогда не болит голова. Я и похмелялся водкой. Лучший напиток в мире.
– В Москве вы защитили диссертацию по теме "Историография и история индустриализации СССР". Мы ничего не перепутали?
– Все правильно. Сидел в архивах, изучал воспоминания старых большевиков. А в Португалии случился ужас – пришлось диссертацию переводить и защищать заново. Сначала в МГУ, потом в Коимбре, старейшем университете Европы.
– Вы говорили, что в Европе вас тогда воспринимали как агента КГБ.
– Это же период холодной войны. А в СССР присматривались: ага, не из ЦРУ ли он? Вокруг было много "стажеров", которые действительно работали в этих заведениях. Мы общались, но жизнь показала – была у них и другая профессия.
– С реальными агентами КГБ сталкивались?
– Наверняка. Просто не подозревал об этом. Завербовать меня было сложно. Я с симпатией относился к Советскому Союзу. Понимал, что это не рай. Но и не ад!
– Самая удивительная точка в СССР, где побывали?
– У меня есть история. Не уверен, что можно публиковать.
– После предыдущих рассказов мы готовы ко всему.
– Тогда слушайте. Были в те времена "пробеги за мир". Товарищи говорят – готовится очередной. В списки тебя вносим под именем "Павел Иванович". Будешь фотографом.
– Почему?
– У меня был фотоаппарат. Я думал, все это шутка – они постоянно меня разыгрывали. Вскоре увидел список и насторожился – там был Павел Иванович! Нас долго везли на автобусе, высадили в очень странном месте. Маленький городок – и огромное количество военных кораблей. Наконец завели на подводную лодку!
– Вы нас обманываете.
– Клянусь – так и было! Начало 80-х, я с фотоаппаратом, под именем Павел Иванович. Моя страна в НАТО. Думаю – сейчас всё раскроется, и мне конец. Кто поверит, что я – не шпион?
– Надо было молчать. Чтоб не раскусили по акценту.
– Молчать не получалось – все вокруг шутили. Наверное, меня принимали за армянина с фотоаппаратом.
– Сохранились карточки из той поездки?
– Конечно. Черно-белые. Но больше фотографировал, как мы играли в футбол… Меня и в колхоз посылали собирать картошку.
– Намучались?
– Наоборот! Пели, общались, повсюду любовь. Это было великолепно! Интереснее, чем занятия по археологии. Мы ездили на раскопки. Еще было потрясающее путешествие на Кавказ. С проникновением на подводную лодку ничто не сравнится, но и в Армении я нашел приключения. Возле Арарата устроили пикник. Бродили с приятелями-англичанами, заблудились – и перешли границу с Турцией. Когда сообразили – обомлели. Бегом назад.
– Романы с русскими девушками у вас были?
– Вы не поверите – но в СССР я вел спартанский образ жизни. Старался интимно не общаться. Придумал для себя образ врага – который помешает мне в университете. У меня была цель! Если уж доехал до Советского Союза – должен сосредоточиться на учебе, читать книжки. Даже ставил на голосование, чтоб в нашей комнате не было телевизора.
– Вы аскет.
– Телевизор отвлекал. Я его ненавидел. Но женщины – это искушение гораздо сильнее. В общежитии их было много. Такие романтичные! Такие красивые!
– Неужели никого не полюбили?
– Если б полюбил – я бы не выучился, сто процентов! Поэтому держался.
– Но вы же упоминали в одном интервью девушку Алину.
– Алина случилась уже после того, как закончил университет. Можно сказать, я рассчитался с прошлым. А жену мою тоже зовут Алина.
– Вот так поворот. Где познакомились?
– В Москве. Через моего друга, большого тренера, в общей компании. Разница у нас шестнадцать лет.
– Это ведь не первый ваш брак?
– Первый и единственный. Расписались восемь лет назад. Дочке Софии как раз восемь. Прекрасно говорит по-русски и по-португальски.
– Сколько языков знаете вы?
– Четыре или пять. Еще несколько понимаю. Специально никогда не учил. Помогло общежитие. Я слушал, как мои друзья из Ганы и Нигерии говорили на английском. Вся Латинская Америка – на испанском. Стал различать диалекты островов Зеленого Мыса и Гвинеи-Бисау.
– Последняя книжка, прочитанная на русском языке?
– Женщина, которая получила Нобелевскую премию… Светлана Алексиевич. "У войны не женское лицо", "Цинковые мальчики", "Чернобыльская молитва". Большое впечатление!
– Любимая ваша книга на русском?
– "Война и мир", "Преступление и наказание". Их читал во втором переводе. С русского на французский, а с него – на португальский.
– Любимый фильм?
– Пожалуй, "Восхождение" Ларисы Шепитько. По повести Василя Быкова.
– Чем зацепил?
– Где трагедия? Где героизм? Где подвиг? Выбор очень противоречивый! Сейчас в Европе сильная русофобия. Бороться с этим надо культурой. Я очень люблю старое русское кино, у меня огромная коллекция. Помимо "Восхождения" в моем восприятии еще две картины стоят особняком. "Неоконченная пьеса для механического пианино" Михалкова и "Андрей Рублев" Тарковского. Шедевры!
– Вы же общались с Тарковским?
– Да, в Италии. Я там провел три дня. Не мог упустить шанс поговорить по-русски с одним из своих любимых режиссеров. Был поражен – как он рассказывал о своих планах, оторванности от России. Я сидел напротив человека, который живет идеями. Материальное для него ничто.
– Еще с большими режиссерами встречались?
– С Федерико Феллини в Риме. Помог друг-писатель, который там жил. Феллини – это простота. Откровенность. Типичный южный человек. Его фильмы – словно про мое детство. Наши школы, церкви, деревни, отношения… Одна культура!
– Тарковский совсем другой?
– Абсолютно. Русская душа – против итальянской школы неореализма.
– Если б вы сегодня не работали агентом, чем бы занимались?
– Кинематографом.
– Были попытки в этом направлении?
– Только мечта – стать режиссером. Вместо этого отправился в СССР учиться на историка.
МАНИШЕ
– Как сами объясняете – почему так взлетели в агентском бизнесе?
– У меня способность договариваться. Сохранять в течение многих лет отношения. Для меня они важнее, чем сделка. Я не преследую в работе чисто материальный аспект. Он есть – но никогда не был главным. Я не подписываю с игроками никаких бумаг. Достаточно рукопожатия. Пока мы счастливы работать вместе – будем сотрудничать. Если что-то исчерпалось – заканчиваем. Еще мое правило: не брать с футболиста деньги. Не закладывать свой процент в его зарплату.
– Гонорар получаете от клуба?
– Исключительно.
– Многие агенты работают, как вы – на доверии?
– Думаю, нет. В современном мире это чревато. Сейчас куча фондов, которые выкупают права на игроков… Но я и сам необычный человек, для меня деньги не самоцель. Можете спросить у Смертина – за столько лет сотрудничества между нами не было ни одной бумажки!
– Из-за этого едва не сорвался его переход из "Динамо" в "Фулхэм".
– Он улетел к родителям в Барнаул. А я приехал в Лондон, оформлять трансфер. Тут выясняется, что в "Фулхэм" заходили какие-то типы, якобы представляющие интересы Смертина. Мне бы показать документ – но у нас с Алексеем нет контракта. Хватаю телефон и прямо при англичанах начинаю ему дозваниваться. В Барнауле уже ночь, разница во времени – семь часов. С ужасом думаю – сейчас не возьмет трубку, и все кончено. Второго шанса не будет.
– Что дальше?
– Заспанный Алексей наконец ответил, мы заговорили по-русски. Руководители "Фулхэма" насторожились еще сильнее. Передал им трубку – и Смертин убедил, что я не проходимец.
– От вас уходили к другому агенту?
– Было, было.
– Самый обидный случай?
– Мне не бывает обидно. Я же говорил про свой принцип. Если жена сказала: "Надо разводиться" – что ж! Значит, надо!
– Известный футболист, который ушел к другому агенту?
– Манише. С юниоров работал со мной. Однажды сообщил: есть предложение от московского "Динамо". При том, что звали еще "Арсенал" и "Барселона".
– Вот это да.
– У футболистов бывают моменты, которые надо понимать. Он знает, что сильнее какого-то игрока – но тот очутился в топ-клубе. Просыпается обида и мысль: "Ах, так? Тогда я заработаю!" Всё от отчаяния!
– Вы были против "Динамо"?
– Я не поддерживал эту идею. Видел, что творится в клубе – и представлял, чем закончится. Манише решил рискнуть.
– Но сначала переметнулся к агенту Жорже Мендешу?
– Это подразумевалось. Нужно было соглашаться на условия Мендеша и Федорычева.
– Манише еще застал старую динамовскую базу. После первой ночи на кровати с пружинами еле поднялся, держась за бок: "Ощущение, будто спал на коне".
– Я знаю только историю про Коштинью и бутсы.
– Кто прав в той ситуации – Семин или Коштинья, который считал, что ему обязаны чистить бутсы?
– Конечно, Семин! Почему Коштинья должен отличаться от других футболистов? Разве можно кого-то ставить в особое положение?
– Кто с Манише соприкасался в Москве, отмечал – парень неприятный, надменный. Как и Коштинья.
– Коштинья – тяжелый… Не хотелось бы говорить такие вещи о соотечественнике, но к этому персонажу у меня ни малейшей симпатии. Как мне сказал президент "Порту", Коштинья – один из худших профессионалов, которых видел в жизни. И добавил: "Были бы все такие профессионалы, как Янкаускас!" Вот этот парень его потряс – профессионализмом, порядочностью. А от Коштиньи "Порту" постарался избавиться при первой возможности. Но с Манише их сравнивать нельзя, они абсолютно разные!
– Манише потом мелькнул в "Челси".
– Позвал туда Моуринью, который помнил его по игре за "Порту". Думал, поможет. Но оказалось, что после "Динамо" – всё… С какого-то момента Манише слишком большое значение придавал финансам. Это испортило карьеру.
– Какого игрока от вас пытались увести конкуренты – но не смогли?
– Силвестре Варела, например. Сейчас ему 32, принадлежит "Порту", в январе на правах аренды уехал в турецкий "Кайсериспор". В свое время Вареле давали миллион долларов – просто за подписание контракта с другим агентом. Был непреклонен: "Я с 19 лет работаю с Паулу, меня все устраивает…" В сегодняшнем футболе такая порядочность – редкость.
– За какой сорвавшийся трансфер вам особенно обидно?
– Из последнего? Вагнер Лав в "Локомотив". Два года назад он расторг контракт в Китае и хотел снова поиграть в России.
– У него же агент – бразилец.
– Совершенно верно. Ко мне Вагнер обратился через общих знакомых, попросил найти команду. Я договорился с "Локомотивом", игроку предложили очень хорошие условия. Вагнер подписал предварительный контракт, вот-вот должен был прилететь, клуб уже готовил презентацию. Внезапно жена заявила, что возвращаться в Москву не желает.
– Как вы узнали?
– Мне позвонил Вагнер: "Извините, но Лусилен наотрез отказывается ехать. А я не хочу создавать дома проблемы". На следующий день заключил контракт с "Коринтианс". Позже разговаривал с Вагнером – он признал, что допустил ошибку: "Зря жену послушал…"
– Реакция Ольга Юрьевны?
– Да все мы были в недоумении. Никто не ожидал, что сделка сорвется в последний момент. Вагнер, кстати, пересекался со Смородской, когда она руководила "большим" ЦСКА. Этот факт повлиял на его решение перейти в "Локомотив". Если бы не супруга… А в 2013-м в шаге от "Локомотива" был бельгиец Дрис Мертенс.
– Ему что помешало?
– Мы все утрясли и с ПСВ, за который он тогда играл, и с агентами. Игрок приехал в Москву, согласовал финансовые условия, подписал предварительный контракт и улетел домой за вещами. После чего перестал отвечать на звонки – как и агенты. Через пару дней выяснилось, что Мертенс в "Наполи".
– Как итальянцы его перехватили?
– У них был интерес к Мертенсу, однако до конкретики не доходило. Когда узнали, что парень одной ногой в "Локомотиве", вступили в переговоры. Он выбрал серию А, хотя в России мог больше заработать.
Вторая часть "Разговора по пятницам" с Паулу Барбозой выйдет сегодня в 22.00
