«Самолет летел боком, люди орали. Я сидел весь белый». Истории Александра Могильного
Голова Гоголя и мягкая кровать
Могильный произвел на меня колоссальное впечатление. Это было в середине 90-х. Правдами-неправдами его уговорили вернуться в Москву на какое-то турне звезд НХЛ. Под честное слово президента Ельцина, что не повяжут по старому уголовному делу. Страны уже не было — но дело никто не закрывал. Так что президентское слово пришлось очень кстати.
Остановились звезды в гостинице при Даниловском монастыре. Там же давали пресс-конференцию.
Я, юный корреспондент не помню какой газеты, приехал раньше всех. Бродил по монастырю как неприкаянный. Остановился у той могилы Гоголя, в которой его давно нет. Когда выкапывали, переносили на Новодевичье, и открылось — туловище Гоголя есть, голова отсутствует. Что и описали все присутствовавшие при том литераторы.
Создав настроение, я отправился в комнатку, где распаковывали аппаратуру телевизионщики. Помню какие-то резные кресла. Почему-то еще и кровать.
— О, какая мягкая! — присела на нее Юлия Бордовских, юная звезда НТВ в черных чулочках.
Я с робостью покосился в ее сторону. Помню, подумал: «Создал же Господь такое чудо!» Тогда, в середине 90-х, мне казалось: красивее девушки в жизни не встречал. Сегодня с собой-тогдашним согласен.
Бицепсы
...Не помню, кто сидел рядом с Могильным за узким столом — настолько велико было впечатление от Александра, что прочие присутствующие стерлись из памяти.
Был Могильный не то мрачен, не то напуган. Казалось, ждет — вот-вот распахнутся двери, появится патруль. Товарищ капитан руку будет держать на кобуре. Разумеется, всех арестуют. Включая корреспондентов. Пощадят только Юлю.
Никто не появлялся и появиться не мог — но взгляд Могильного пропитан был тревогой. Движением глаз, но не поворотом головы отслеживал Саша всякий нечаянный шум.
Я стоял рядом и оторваться не мог от его рук. Мне казалось, бицепсы такого размера уместны в чем-то эстрадно-цирковом. Где подбрасывают и ловят на лету гири. Но не в хоккее же!
Могильный пришел в короткой маечке. Зная, что подсвечивать в собственном образе.
Через годик-другой мне расскажут люди из ЦСКА, что Могильный поднимал на спор гирю несусветного веса. Выигрывая у великого Эдуарда Иванова то ли компот в армейской столовой, то ли трешку советскими деньгами.
Отвечал Могильный доброжелательно. Ровным-ровным голосом. Не глядя на спрашивающего. Таким же голосом в ту пору наставлял доктор Кашпировский, примиряя доверчивых с действительностью.
Я смотрел откуда-то сбоку, от окна. Думая: тот ли это Могильный, которому полосы посвящал «Советский спорт», браня изо всех своих газетных сил? Его ли называли «дезертиром», «предателем»? На его ли остывшие следы плевал и топал ногами Виктор Васильевич Тихонов?
Словом, Могильный произвел впечатление.
«Негодяи»
Прошло время — и Могильный стал героем «Разговора по пятницам». Это большая наша удача. К которой радостно возвращаться памятью.
Договориться на каком-то «Кубке легенд» об интервью оказалось проще простого. Могильный мелькнул в Москве на пару дней — но будто ждал нашего звонка.
— Давайте завтра за пару часов до матча, — ответил добродушно.
Назавтра кто-то из опомнившихся корреспондентов кидался ему наперерез с диктофоном — Александр всех отстранял легким движением руки и льдом в голосе:
— Я уже договорился об интервью. Не с вами.
Любое интервью напоминает какое-то из прошлого. Но Могильного и сравнить не с кем. Своя логика, своя интонация. Удивительная глубина. Прощупываешь вопросами дно — а его нет!
Ну и колоссальное самоуважение. Ни разу не повысил голос — даже говоря о самых тяжелых испытаниях в жизни.
Я понимал и не понимал, что происходит. Мне казалось, что Могильный предельно откровенен. Откровеннее некуда. Но тут же понимал — Александр и трети всего не рассказал, что мог. Выпытывать бесполезно. Этот человек расскажет только то, что хочет.
Могильный, тот самый легендарный Саша Могильный говорил с нами как с лучшими друзьями. Я вспомнил, как учил меня человек из КГБ правильно разговаривать с людьми. Могильный говорил именно так. Попутно интересуясь даже нашей жизнью.
Чтоб никто не досаждал, не прислушивался издалека, Могильный раздвинул турникеты:
— Пошли в нашу раздевалку.
Там и сели.
Через полчаса на пороге появилась другая легенда, Сергей Макаров. Увидев Могильного, расширил глаза:
— Ты что, ночевал здесь?!
Александр усмехнулся.
С каждой минутой народу вокруг становилось все больше. А говорил наш герой тише и тише.
Наконец не выдержал:
— Пошли.
Мы закрылись в массажной комнатке. Могильный оттаял, заговорив в полный голос.
Это был очень странный разговор. В котором герой часто-часто на вопрос отвечал вопросом. Причем вопросы эти были не в духе юных футбольных тренеров: «Ну и?..» — а совсем другие. Таящие неподдельный интерес. Это было здорово.
Мы с Кружковым настолько растаяли от дружелюбия звезды, что на прощание напомнили Могильному историю двухлетней давности: решив, что Александр в Москве, позвонили. А тот был в Хабаровске. Звонку в два часа ночи не удивился. Даже не особенно расстроился.
Сейчас, выслушав слова запоздалого покаяния, взглянул на нас пристальнее. Чуть прищурился:
— Ах, так это были вы?
Подумал — и добавил:
— Негодяи.
Я вспомнил, как неосторожное слово дорого обошлось в диалоге с Могильным спартаковскому хоккеисту Юрию Ящину в 1989 году. Сломанную челюсть пришлось залечивать долго. Внутренне сжался.
А Могильный поднялся с лавочки, хлопнул кого-то из нас по плечу тяжелой ладонью:
— Желаю вам нормально написать. Адекватно. Думаю, вы поняли мою жизненную позицию...
«Пашу Буре тоже джиу-джитсу захватило, тренируется»
Могильный нам очень понравился. Мягкий, ироничный, умный.
— Бывший хоккеист каждый день просыпается с болью? — интересовались мы.
— Ох, еще с какой! — усмехался Могильный. — Любой профессиональный спорт — пытка. Нагрузки, травмы, операции... Что после этого остается? Лечиться и терпеть. Но меня держит в тонусе то, что увлекся недавно другим видом спорта.
— Вы о гольфе?
— О бразильском джиу-джитсу.
— Однако.
— Случайно вышло. Сын пару раз в неделю занимался джиу-джитсу. Как-то вместо тренировки отправился к приятелю на день рождения. Жена говорит: «Тогда сам иди. Занятие-то оплачено». Ладно, думаю, схожу из любопытства. Понравилось. Чем-то дзюдо напоминает. Так и втянулся. Пашу Буре, кстати, тоже джиу-джитсу захватило, тренируется. Молодец.
Могильный говорил, что на канадских улицах его сегодня едва ли узнают — и дотрагивался до собственных седых висков.
У нас было чем парировать — в те же годы Сергей Федоров забивал голы в КХЛ. Не собираясь заканчивать.
Мы поняли, что Могильный размышлял на эту тему. Примеривая жизнь Федорова на себя.
— С одной стороны, желаю ему удачи — играть в таком возрасте тяжело. А с другой, хм... Искренне сочувствую. Я-то давно перешагнул этот рубеж, начал новую жизнь. Могу откровенно сказать — она гораздо интереснее. Ярче, разнообразнее. Я наслаждаюсь общением с женой, детьми. А раньше что? Хоккей, хоккей, хоккей. Чуть ли не спишь в раздевалке. Я заканчивал в 2006-м в фарм-клубе «Нью-Джерси». Травма замучила, доигрывал на одной ноге. Летом прислушался к своему организму — а тот кричал: «Заканчивай!»
«В Лас-Вегас приглашают самых знаменитых шеф-поваров»
Могильный — человек с парадоксальным мышлением. Большая редкость для хоккеиста. Слишком много правил в этой игре, слишком многое «по рельсам». Парадоксальность выветривается.
Но Могильный все сохранил.
Рассказав, насколько яркой стала его жизнь без хоккея — немедленно все сказанное иллюстрировал странным примером:
— Уэйд Беляк, с которым играл в «Торонто» и дружил семьями, покончил жизнь самоубийством. Не вынес жизни без хоккея, была страшная депрессия. Хоть семья чудесная, две дочки... Но сами посудите: ты столько лет профессионально играешь. Каждый день расписан. И вдруг раз — ничего этого нет. Пустота. Разузнайте, долго ли жили закончившие спортсмены в Советском Союзе.
— Не важно, сколько заработал?
— Если правильно распоряжаешься финансами — это помогает. Я вот неплохо разбираюсь в биржевых делах.
Могильный искренне, без рисовки говорил нам:
— Не представляю, как можно качать музыку с пиратских сайтов. Это же воровство!
Мы поддакивали с легким смешком в душе. Не представляя, как можно качать музыку иначе. Да и вообще, слово «воровство» здесь не к месту.
Было крайне любопытно, куда вырулит этот разговор дальше.
Могильный рассказывал, как заезжает в Лас-Вегас — при этом всей душой ненавидя игровые автоматы. Мы уже не особенно удивились.
— Все это я пробовал, конечно. Но хватило ума понять, что ставки — путь в никуда. Казино обыграть нереально. На чьи деньги построен Лас-Вегас?
— Так что там делать?
— Меня он в первую очередь привлекает кухней. В Лас-Вегас приглашают самых знаменитых шеф-поваров, там лучшие в мире рестораны. А я обожаю вкусно поесть. Можно сказать — гурман. Плюс в Вегасе много ярких шоу, цирк «Дю Солей». При этом, разумеется, все сделано для того, чтоб ты играл. В любой гостинице, прежде чем попасть к лифту, шагаешь через зал, заставленный игровыми автоматами. Трудно устоять.
Могильный чуть аккуратнее заговорил про собственный бизнес — и вдруг подытоживал: «Всякий кризис — это хорошо. Встряска для экономики».
Мы снова, в сотый раз за вечер, переглядывались с недоумением. Ничего хорошего в кризисах не видя.
«Я аккуратен со словом «друг»
Мы говорили о друзьях из прошлого, нащупывая чувствительную струнку в его душе — и слышали вдруг:
— Я аккуратен со словом «друг». Общаюсь со многими. В хоккейном мире у меня полно товарищей, но близких друзей нет. Мои лучшие друзья — жена и дети.
Мы вспоминали, как с Могильного за ту самую драку с Яшиным собирались снимать звание «заслуженный мастер спорта» — и вдруг выяснялось, что он знать об этом не знает.
— Если сняли — ну и ради Бога. Я даже не в курсе. Помню, что была стычка, а подробности размылись. Сколько лет прошло!
Мы отказывались и верить, и понимать. Память подбрасывала примеры совсем другого рода.
Мы даже озвучивали некоторые:
— Тарасов чуть не умер от расстройства, когда его ненадолго лишили «заслуженного тренера». Лег на диван и плакал навзрыд.
— Вы серьезно? — поразился Могильный. — А мне было наплевать. Что с этого звания? Даже годы спустя не задавал вопрос. Вы говорите, что «заслуженного» сняли, а я даже не знал.
Помолчал и добавил без всякой досады:
— Сейчас «заслуженных» дают всем.
«Человек никогда не сможет играть с переломом, это басни для корреспондентов»
Есть вопросы, ведущие к любопытном ответам. «Безызбежно ведущие», сказал бы я.
Например, такой:
— Хоть раз попадали под силовой прием так, чтоб отключиться?
Любой поигравший в НХЛ что-то припомнит. Если не потерял рассудок от того силового приема.
Могильный вспоминать не захотел. А может, действительно не попадал.
— Нет. До лавки всегда докатывался сам. За исключением случая, когда в плей-офф мне сломали ногу, вывернули голеностоп.
— Мы читали, в плей-офф люди с переломами выходили.
— Глупости. Человек никогда не сможет играть с переломом, вы уж мне поверьте. Это басни для корреспондентов — чтоб вы после обрисовывали в красках. Но нам-то известно, у кого какая травма. Я знаю людей, которые играли с трещинкой в кости. Ее на рентгене даже не видно — хоть действительно болит. Вот таких ситуаций много. В «Торонто» Гэри Робертс держался на таблетках и уколах. Плей-офф завершился — обезболивающие препараты принимать перестал. Так руку поднять не мог!
***
Мы рассказывали Могильному, какой была в Москве реакция на его побег — и слушал Алесандр с мягкой, лукавой улыбкой. Посмеиваясь то ли над нами, то ли над теми, кто расследовал и порицал.
— Не мы же первые вам рассказываем, как люди из КГБ рыскали по базе в Архангельском? Как перерыли ваш номер и допрашивали соседа Павла Костичкина?
— Да, мне рассказывали...
— Значит, наверняка в курсе — в холле дворца ЦСКА висели портреты хоккеистов. Поперек вашего кто-то написал: «Предатель». Больно было узнавать о таком?
— Мне было наплевать.
— Ваш побег — сила или слабость?
Услышав вопрос, Могильный рассмеялся:
— Мне страшно себе представить, что было бы, если б я этого не сделал! Нет, по советским меркам, у меня все было нормально. Но мне хотелось большего. Я видел, какое здесь отношение к старшим товарищам, понимал, что со мной будет, когда дойду до этого возраста. Заканчивая карьеру, они оставались ни с чем. Меня это не устраивало.
— Побег потребовал большого мужества?
— Вообще никакого. Не смешите. Кто-то говорил, что я, уезжая, «сжигал мосты» — и от этого мне особенно смешно.
— Почему?
— Потому что я уезжал из Москвы нищим человеком. Ладно, был бы олигарх — наворовал денег и свалил. Но у меня-то все иначе. Я был натуральный нищий!
— Хоть 200 рублей в ЦСКА получали?
— Может, и получал. Ну и что? Я был олимпийским чемпионом, чемпионом мира, трехкратным чемпионом СССР. При этом не имел даже метра жилья. Кому нужна такая жизнь? И эти грамоты с медалями?
— Медали-то сохранились?
— Некоторые. Олимпийская точно есть.
Верблюд в грузовике
Пройдет восемь лет — и я полечу в Хабаровск на 50-летие Могильного. Вернее, так — делать интервью вслед юбилею. Потому что говорить с незнакомыми Александр не желал. А меня запомнил по той встрече и заметке. Видимо, мы с Кружковым не слишком напортачили, излагая его мысли.
Хабаровск прекрасен. Я завис в этом городе на три дня, вдыхая студеный ветер с Амура. Это было очень здорово. Смотрел во все глаза ледяные торосы. Памятник генералу-губернатору Муравьеву-Амурскому с пятитысячной купюры. Глазел бы да глазел.
— О! — радовались эффекту ребята из «Амура». — Есть история на эту тему.
Ну и рассказали, как весной 2011-го только-только подписавший контракт с «Амуром» Ханну Йортикка вышел на улицу Дикопольцева, потянулся. Прищурился на солнце — и в тот же час вздрогнул. Протер глаза — не врут ли?
Мимо катил грузовик с короткими бортами. В кузове переступал равнодушно с ноги на ногу верблюд.
Тогда-то впервые произнес Йортикка фразу, которую будет повторять с того момента довольно часто:
— В России возможно все!
В следующий раз озвучит то же соображение через полчаса — когда подведут к огромной карте, где отмечены клубы КХЛ. С одной стороны «Амур», куда, собственно, и приехал. Где-то слева — все остальные. Между ними пропасть, хоккейная пустыня.
— В России возможно все, — произнес отрешенно.
Это его еще не подвели к лестнице в городском парке из миллиона ступенек. С меня семь потов сошло, пока вскарабкался.
— Эту лестницу весь хабаровский хоккей вспоминает с содроганием, — говорили мне. — Команду по ней гоняли вверх-вниз, каждая ступенька потом залита. Если не кровью. Однажды ночью хоккеисты ее разломали. Наутро выходит тренер Поздняков, без лишних слов все понимает. Заставил ремонтировать.
Есть на той лестнице капли пота и Александра Могильного.
Convair 57-го года выпуска
Могильный за восемь прошедших лет стал сдержаннее. Родные стены не раскрепостили. Скорее, наоборот.
Но парадоксальность мышления при нем. Стоило мне завести речь про юбилей — произносил вдруг:
— Мне не хотелось бы вернуться в ту жизнь, где я был 20-летним. Сейчас сил полно, голова соображает. А что я видел в 20 лет? Ничего! Рутина — тренировки, игры, снова тренировки. Переезды. Личной жизни или мало, или вообще отсутствует. А сегодня живу размеренно, не торопясь. Хватает времени на все.
Я вспоминал, что удалось Александру перебороть то, что не перебарывает никто — аэрофобию. Мне казалось, если уж боишься, то навсегда.
— Как? — поражался я. — Научите!
— Больше летать, — спокойно отвечал Могильный. — Я помню, как некомфортно было в начале карьеры. Не завидую тем, кто живет с этим страхом. В моменты, когда самолет трясет, можно что угодно думать про «самый надежный транспорт». Все равно душа полна ужаса.
— Это в самом деле ушло из вашей жизни?
— Не до конца. Но, живя в Хабаровске, выхода нет, — только заглушить в себе страхи. Сколько вы сюда летели?
— Семь часов.
— Ага, обратно будете лететь восемь. А у меня это постоянно — то в Москву, то в Америку! Никогда не забуду один перелет. Играл еще за «Баффало», после матча возвращались из Бостона. Весна была, кажется. Летели на пропеллерном самолетике Convair 57-го года выпуска. Прямо в полете выясняется — идем навстречу грозовому фронту, тот уже прошел над Баффало. Вышел пилот: «Ребята, держитесь, будет жестко».
— Сбылось?
— Вышло очень жестко! Летели боком, люди блевали, орали... Никогда не забуду.
— Как вы перенесли?
— Сидел весь белый. Потел.
«Отойдите подальше от телевизора, откройте бутылочку хорошего французского вина»
Могильный невероятно скромен — и собственное 50-летие его тяготило. Торжества, гости, речи... К чему все это?!
Я толковал что-то о «рубеже» — и Могильный морщился:
— Да это был обыкновенный рабочий день для меня!
— Удивительно.
— Даже никакого торжества не устраивал. Ну да, к вечеру приехали знакомые, поздравили. В этом же ресторанчике посидели очень душевно, но недолго. Потом разошлись. А чему вы удивляетесь?
— Отсутствию пафоса.
— Терпеть не могу пафосные посиделки, дифирамбы! Просто не переношу. Не мое. Больше скажу: я прежде вообще никогда не справлял дни рождения. Для меня это исключительно грусть. Всегда думал: скорее бы этот день закончился...
— Фетисов приезжал. От его-то юбилея Москва когда-то вздрогнула.
— Так Вячеслав Александрович — это глыба! В то время находился в большой политике — может, так надо было. А мне от торжеств не по себе.
— Кстати — что Вячеслав Александрович преподнес?
— Сам приехал, вот это был большой сюрприз! Глазам не поверил — Вячеслав Александрович на пороге!
— Не ждали?
— Даже не догадывался. А он был где-то в соседнем регионе, потом изменил маршрут, вместо Москвы полетел в Хабаровск. Мне было очень приятно. Сидели, вспоминали, как в начале 90-х вместе собирали кроватку для его еще не родившейся дочки. Столько лет прошло, страшно подумать...
— Удивительный человек?
— Удивительный! Вот приезжает в Хабаровск, веду его на хоккей. Естественно, народ узнал, кто приехал, в перерыве уже караулят. Очередь выстроилась как в Мавзолей! Вячеслав Александрович обо всем забыл — стоял, расписывался и фотографировался, пока последний человек не отошел. В следующем перерыве все повторилось. Потом снова. После матча очередь еще длиннее, во весь коридор. Не представляю, как он это выдерживает.
— Сидит у меня в памяти одна фраза Вячеслава Александровича: «Если у вас плохое настроение — пересмотрите Кубок Канады-87. Сразу исправится». А что посоветовали бы вы?
— Отойдите подальше от телевизора. Откройте бутылочку хорошего французского вина. Очень быстро все встанет на место!
— Французское лучше испанского?
— Вам нравится испанское? Открывайте его! Я не настаиваю на французском.
— «Риоху» одобряете?
— Более чем — прекрасный выбор! Уверяю, полегчает. Никакой Кубок Канады нужен не будет.
«Как можно убивать животных?»
Могильный рассказывал, как просто и хорошо ему живется в городе собственной юности.
Я искренне нахваливал городские диковины — вроде кинотеатра «Гигант». Зашел туда перекусить лапшичкой. На сеанс не остался.
Александр смотрел мне в глаза внимательно — не шучу ли?
— Вы в этом кинотеатре были, наверное, еще при советской власти? — предполагал я.
— Давно в кино не был, — продолжает. — Но «Гигант» — это чудо! Внутрь заглядывали?
— Ага.
— Я вам сейчас придумаю маршрут: сначала туда, потом на набережную. Спускайтесь вниз, к стадиону Ленина. Настолько здорово! Еще не довели до конца, но скоро вообще будет красота. Кто-то говорит: «Да ну, Хабаровск, край земли...» Пусть приедут и посмотрят — здесь прекрасно! А люди какие!
— Такие добродушные.
— Вот и я о чем! Люди приезжают в командировку — чувствуют себя как в отпуске.
— Это моя история.
— Вот! Теперь-то понимаете — почему я здесь?
Конечно же, я все понимал. Даже дорисовало воображение то, о чем не имел понятия. Должно быть, гоняет по Хабаровску Могильный на каком-то могучем джипе. Пуская клубы дыма. Например, на дизельном Pajero. Неброско — но четко.
— Почти угадали, — улыбнулся Могильный. — На дизельном «Land Cruiser-200». Самое оно для Дальнего Востока. Вот осенью дал ему встряску — ездил километров за пятьсот от Хабаровска по гравийке.
— На охоту?
— Что вы! Как можно убивать животных? Даже представить себя на охоте не могу. Ни разу не был. У меня даже телевизор включен на канале про животных, дикую природу...
Услышав «как можно убивать животных?», я полюбил Могильного еще сильнее. Мой герой.
Русский суперфорвард забил самый быстрый гол в истории НХЛ! До Могильного такое удалось только троим
Мир и покой
Спросили бы меня вчера — сколько лет прошло? Я бы ответил — ну, год. Может, два.
А тут вдруг новости — Могильному исполняется 55. Пожалуй, это самые скоротечные пять лет в моей жизни. Пролетели одной секундой.
Надеюсь, у Александра Геннадьевича не прибавилось седых волос. Мир и покой в душе тот же, что и был в 2019-м.
Он откроет бутылку французского вина, отсядет подальше от телевизора. Выключит телефон.
А если кто-то настойчивый постучит в дверь — пусть это будет давний товарищ. С кем хорошо и помолчать. Например, Фетисов.
А мы здесь в Москве откроем бутылочку за ваше здоровье. Вы — фигура. Вы легенда. Ну и просто хороший человек.
Смиритесь с этим. Мы от вас не отстанем, Александр Геннадьевич. Когда ваш телефон включится, сообщения с искренними словами будут сыпаться долго-долго.
Вы этого заслужили.
