«В Америке после тренировки местные ехали в стрип-клуб на обед». Мощные истории от тренера «Сибири»
За 20 лет игровой карьеры уроженец Новосибирска и бывший защитник Евгений Шалдыбин успел поиграть в ярославском «Торпедо» у Сергея Николаева, забросить в НХЛ за «Бостон», провести три года в фарм-клубе «Мишек», два раза вернуть «Спартак» в Суперлигу и стать играющим тренером в ВХЛ. Но, похоже, в полной мере 47-летний новосибирец раскрылся на тренерском поприще. Вот уже несколько лет он плодотворно работает в тренерском штабе Андрея Мартемьянова, с которым успел проехаться по маршруту Хабаровск — Екатеринбург — Новосибирск, и отвечает в нем за физподготовку, работу с защитниками и игру в меньшинстве.
В огромном интервью «СЭ» Евгений рассказал о том:
· по какой причине не заиграл в системе «Бостона»;
· кто из нынешних тренеров НХЛ подтолкнул его к обмену из «Брюинз»;
· как, будучи юниором, оказался в Ярославле у легендарного тренера Сергея Николаева;
· почему Билла Питерса не сложилась карьера в КХЛ;
· какой случай подтолкнул его к уходу из «Автомобилиста»;
· кто из менеджеров НХЛ звал его к себе на работу;
· за счет чего строится игра спецбригад меньшинства;
· как «Сибири» удается так часто забивать вчетвером;
· у кого в команде не закрывается рот;
· нужны ли двухмесячные сборы в КХЛ.
После разгрома от СКА высказал в раздевалке все что думал
— Вспомните, как вам предложили стать тренером «Сибири».
— Мне позвонил Андрей Алексеевич Мартемьянов, предложил вариант поехать с ним в Новосибирск. Я спросил, в какой роли он меня видит. Мне ответил, что примерно в той же, что и раньше, — тренером по ОФП и работе с защитниками. На тот момент уже понимал, кто будет в тренерском штабе. Моим главным условием было то, что я должен находиться на скамейке во время матча.
Конечно, я понимал, чем моя должность может быть ограничена. Если ты тренер по физподготовке, то на лавке тебе делать нечего. Для меня ОФП не основной профиль. Главное — работа с защитниками и меньшинство. Поэтому мне важно находиться на скамейке с командой. Андрей Алексеевич сказал: «Да, конечно. Все будет так же, как и раньше».
Тем более вернуться в Новосибирск было за счастье. Я люблю этот город, я тут родился, начал свой путь в хоккее, здесь крутые болельщики и приятные люди. Не получилось вернуться в Новосибирск игроком, так, может быть, получится в роли тренера доказать, что я чего-то стою.
— Звонок от него вообще не удивил?
— Не сказал бы. После работы в Екатеринбурге мы достаточно долго не общались. У меня были различные варианты, но они не были стопроцентными. Но, поговорив с агентом, принял решение, что лучше всего будет снова воссоединиться с Мартемьяновым и работать с ним, как и раньше. Мне было приятно, что он по-прежнему доверяет мне.
— После ухода Мартемьянова из «Автомобилиста» у остальных членов вашего тренерского штаба не заканчивались контракты?
— Заканчивались. После того как началась пандемия, мы в марте разъехались по домам. У меня не было понимания, что будет дальше. Потом позвонил Максим Николаевич Рябков и сказал, что меня хотят видеть на прежней должности в штабе Билла Питерса. Но для меня, опять же, важно было находиться на скамейке. Мне необходимо чувствовать себя в команде, внутри коллектива. Не просто быть тренером по ОФП, который сидит в зале и отвечает за работу с тренажерами. Наоборот, пытаюсь от этого отойти.
Мы пообщались с Биллом, я объяснил ему свое пожелание. Он сразу ответил, что у него на скамейке всегда работает только три человека — он сам и еще два помощника. Я вновь озвучил ему свое требование, и он сказал, что подумает. В итоге мы пришли к общему знаменателю и в момент игры я отвечал за работу с защитниками.
— Питерс приезжал со своим давним помощником Перри Перном. При этом он все два сезона в Екатеринбурге смотрел хоккей из ложи.
— Да, так оно и было. Когда они приехали, то в принципе сразу попали в ситуацию с коронавирусом. Они проходили карантин и не смогли своевременно приступить к работе с командой. Получилось так, что предсезонку пришлось начинать мне и тренеру вратарей Константину Власову. Чуть позже присоединился Герман Титов. Питерс начал работу только спустя неделю после прилета в Екатеринбург. Перн же перед отлетом сделал дома какую-то операцию на ноге и в принципе не мог выходить на лед.
Не могу сказать, почему он смотрел хоккей из ложи. Может быть, это было связано с тем, что на скамейке уже находился я. Нас уже и так было четверо — я, Питерс, Власов и Титов. Перри сидел наверху с видеооператором и наблюдал за всем со стороны. Во время матча они общались с Питерсом по СМС.
— Забавно. Обычно подобную информацию передают через наушник.
— Наушник был у меня. Но во время матча у нас не было связи по нему с Перном. Он просто писал в перерыве какие-то корректировки, которые нужно внести. Вот такая у них работа была. В основном они работали вдвоем и почти все взяли в свои руки.
— Со стороны звучит, будто у канадской и российской частей штаба не родилась синергия. Вокруг «Автомобилиста» же не первый год ходят разговоры, что легионеры в клубе на особом положении.
— Поиграв в Северной Америке, я почувствовал на себе, какое там отношение к легионерам. С тебя спрос за все и везде! Наверное, главное отличие русского менталитета от североамериканского в том, что русский человек всегда чувствует отношение к себе.
На мой взгляд, у Билла не удалось перестроиться на здешние реалии. Он хотел гнуть свою линию. К сожалению, не получилось.
— С кем из руководства у тренерского штаба был больший контакт — с Гроссом или с Рябковым?
— Со стороны мне казалось, что и Рябков, и Гросс активно участвуют в работе и селекции. Когда ты работаешь в клубе с высокими амбициями и имеешь в составе Голышева, Да Коста, Доуса и Дацюка, то понимаешь, что руководство хочет получить от этой команды. Все работали на результат. Получилось или не получилось — это уже другой разговор. Если говорить про мое общение с Рябковым и Гроссом, то оно не было каким-то особенным и чересчур открытым. В плане работы не было никаких нареканий.
В моей молодости был один тренер, который рассказал очень хорошую историю. Однажды его вызвало руководство и начало отчитывать за результаты. И в какой-то момент руководитель говорит: «Пойми для себя одно: я — начальник, ты — ***** [чудак]. Ты — начальник, я — *****». Не знаю, почему, но у меня эти слова хорошо отложились. И, наверное, в дальнейшем на подкорке засело, что для меня начальник — это чисто руководитель. Ты не можешь вести себя с ним как-то панибратски. Для меня это высшая инстанция, с которой не совсем правильно поддерживать дружеское общение.
— Что повлияло на решение уйти из «Автомобилиста» после года работы с Питерсом?
— Это было не мое решение, у меня заканчивался контракт. Но и был такой момент, когда мы приехали играть в Питер и после первого периода счет был 1:5. Меня это так зацепило, казалось, что это такая несправедливость. После игры высказал все, что думаю по этому поводу. При этом в раздевалке находились Гросс и Рябков. Сказал, что мы не можем играть только в атакующий хоккей — у нас должна быть оборона. На эмоциях сказал все, насколько хватило моего английского. Когда есть баланс между атакой и обороной, то может получиться очень добротная команда. Когда чего-то не хватает, появляются проблемы.
Думаю, это и дало свой отпечаток. Понимаю, что руководители могут думать по-другому. Что это якобы вина физподготовки. Как-то Рябков сказал мне: «Может быть, ребята привыкли к вашей системе подготовки и им не хватает нового толчка». В ответ я привел свои аргументы, не касаемые «физики». Когда мне в конце сезона сказали: «Спасибо за работу, дальше мы не будем продлевать с вами контракт», — я был готов к этому.
— Вас не смущала такая повальная ставка на Коваржа, за которым просто не оказывалось достойного бэкапа?
—Якуб — хороший вратарь и профессионал. Вопросов нет. Но при любом раскладе ни один вратарь не сможет провести весь сезон в одиночку. Это нереально! Да, на тот момент у него не было достойного сменщика. У Коваржа был коллега, при котором он чувствовал себя комфортно. Скажем так, это была команда одного вратаря. На мой взгляд, это одна из причин, которая сыграла злую шутку.
Раньше воспитывал не тренер, а взрослые хоккеисты
— Как вы, в свое время будучи игроком, оказались в Ярославле?
— Это произошло во время финала первенства регионов в Рыбинске. В какой-то момент подошел наш тренер и сказал, что он общался с тренером из Ярославля, и тот хочет позвать нас на экскурсию к себе. И вот в один из выходных между играми нас повезли туда — показали Дворец спорта, раздевалку, остальную инфраструктуру.
Тогда не было каких-то разговоров, что мы едем туда играть в хоккей. Мы закончили турнир, вернулись домой. И потом через какое-то время нам позвонили и сказали, чтобы мы собирали вещи. Сначала приехали к Геннадию Мыльникову во вторую команду — «Яркинтерком», которая играла в первой лиге.
— Сомневались?
— Вообще нет. Для меня в том возрасте здесь не было никакой перспективы. В то время ведь существовала такая политика, что в основном играли взрослые. Тем более в первой лиге, где играли одни мужики. На тот момент вроде бы подключали Алексея Кривченкова, который был на год старше меня. Причем он играл достаточно много. К нам же отношение было немного другое.
Руководители решили отправить нас в Ярославль. А с нас-то какой спрос был? Сели и поехали. Мы тогда ничего особо не решали. Получилось так, как получилось. Думаю, сделал все правильно.
— В те времена дедовщина была обычным явлением?
— Наверное, дедовщина — не совсем правильное слово. Буквально сегодня обсуждали с парнями проблему поколений. Когда мы приехали в Ярославль, то там тоже была взрослая команда. Если тебе 17, а партнеру 23-24, то ты относился к нему как к взрослому человеку. На тот момент семь лет считалось большой разницей. Воспитание было совсем другим. Сейчас эти границы стерлись.
Тот же Тарасенко для меня был человеком, которого я называл на «вы». Мы не общались с ним так, как сейчас. И так было везде. Тебя воспитывал не главный тренер, а взрослые хоккеисты. Они учили тебя жить в коллективе. Раньше ты не мог назвать какого-то хоккеиста по прозвищу. Даже подумать было не нельзя о том, чтобы сказать: «Привет, Тарас». Теперь 18-летний пацан может подойти к 30-летнему и крикнуть: «Эй, слышь!»
— Тарасенко не взял над вами шефство?
— Нет, такого не было. Мы приехали щенками, а они были уже мастеровитыми игроками. Но они очень активно участвовали в нашем воспитании.
— Вспомните свою первую встречу с легендарным тренером Сергеем Николаевым.
— После того как мы отыграли за «Яринтерком», нас достаточно быстро позвали на тренировку с основой. Надеюсь, я не копирую его поведение, но он сразу показался мне таким суровым, требовательным и справедливым тренером. Когда приехал в Ярославль, то даже не знал, кто это. Он мог наговорить тебе столько, что ты либо это переваривал и выдерживал, либо нет и заканчивал с хоккеем.
— Его стендапы на всю жизнь отложились в памяти?
— Да. У него все фразы 18+, и все он переносил на тебя. Потом думаешь: «Ну нет же, это все не так». А он: «Нет, ты вот такой». Помню, как на нашей первой предсезонке он крикнул: «Вы ******* сибирские, вылезли из-под елок».
Еще помню случай, который случился во время одной из первых игр за «Торпедо». Сидишь в запасе, там во дворце +3 градуса, вся лавка в дыму, а матч идет. Подходит он ко мне злой и говорит: «Ты чего скулами водишь? Давай иди разминайся». Один раз назвал меня: «Эй, ты, угрюмо-сосредоточенный!»
На самом деле люди, прошедшие его школу, двигались дальше и чего-то добивались. Для молодого игрока это очень трудная психологическая школа. Хотя многие после нее и заканчивали. Причем не потому, что не умели играть в хоккей. Он просто говорил: «У тебя фамилия нехоккейная!» И после этого тебя зарубали. Про себя в такие моменты думал: «Ну как так можно?»
— У вас есть какая-то любимая байка, связанная с ним?
— Любимой нет. Опять же, это вся такая пошлятина. Только он мог в поездке остановить автобус и попросить Владимира Леонидовича Пискунова, царствие ему небесное, зайти в магазин и купить кассету с порнухой. Говорил: «Давайте посмотрим краткие эпизоды нашей игры». И это было сплошь и рядом. Просто все на одну и ту же тему.
Сеич любил говорить: «Вы пока перелазили через жену, все позаканчивали. Безногие, приезжаете на базу, опять нажираетесь этой сметаны. Вас потом днем с огнем не сыщешь». Я раньше-то вообще не понимал, при чем тут вообще сметана? «Ну вроде кормят нас ей, вроде все нормально».
Однажды во время командного собрания записали его речь на диктофон. Пришли в комнату отдыха на базе, где он устраивал разборы, и включили диктофон на плеере. Потом все ребята, вплоть до Красоткина, ходили и просили дать им ЭТУ кассету. Потом включали, слушали и смеялись.
— Он бы оценил ваши новогодние костюмы?
— Думаю, оценил бы. Но потом отчихвостил бы всех. Причем жестко. Он бы надел его без проблем, но потом постоянно бы припоминал.
В то время было другое воспитание. Однако сейчас — это вау, это круто! Мне очень много кто писал, звонил и говорил: «Вы вообще красавцы!» Пресс-служба сделала такой шаг. Ребята —молодцы! Наверное, в следующем году клубы продолжат удивлять, кто во что горазд. Думаю, это были еще цветочки. Уверен, будет очень много сюрпризов.
Очень горжусь дочерью
— До сих пор живете в Ярославле?
— Да, в основном там. Там у меня дом и семья. Здесь остались родители и сестра. Сейчас второй год восполняем упущенное.
— Вы не так давно стали дедушкой. Мир после этого не перевернулся?
— Честно, нет. Мне не важно, молодой я дедушка или старый. Рад, что дочка стала мамой. Она родила внука в сентябре, а первый раз я увидел его только, когда мы недавно летали на выезд в Хабаровск. Клевый чувак! Постоянно хохочет, улыбается. Испытал положительные эмоции.
— Ваша дочь Кристен выступала за сборную США по художественной гимнастике на Олимпиаде в Рио. Как она туда попала? Вы ведь провели в Америке не так много времени.
— Она родилась в США, но в 2000 году мы вернулись в Россию. В школу и в садик пошла уже здесь. Сначала она занималась в Москве, чуть позже мы переехали обратно в Ярославль и пошли в местную школу.
При этом в сборную России попасть никак не удавалось. Но потом появилась возможность поехать с московской командой на международные соревнования в Америку. И уже там мы пообщались с одним тренером из Нью-Йорка, который узнал, что у нее есть американский паспорт и что она может принимать участие в национальных соревнованиях. Понимали, что в России особо ловить нечего. Поэтому приняли решение уехать.
В США тоже было тяжело. Кристен пошла там в школу без языка, без ничего. Пришлось пройти и через это. При этом там тоже нужно было доказать, что она — это она. Как и везде, там есть свои воспитанницы, которых вели из года в год. Она не могла приехать и сказать: «Вот я такая. Возьмите меня!» Не знаю, как она с этим совладала. Тем не менее своей работоспособностью прошла и доказала, что она достойна. Я ей очень горжусь.
— Многие отцы-хоккеисты запрещают своим дочерям встречаться с хоккеистами. Как отреагировали, когда Кристен познакомила вас с Кириллом Слепцом?
— Это вообще стереотип! Это ведь ее жизнь. Я всегда мог высказать свое мнение. Но это ее выбор, и ей с ним жить. Всегда желаю им только всего самого наилучшего. Не лезу в ее личную жизнь. Я нормально отношусь и к Кириллу, и к выбору Кристен.
— Он вас не использует летом как тренера по развитию?
— Честно говоря, очень хочется, чтобы он использовал меня. Но это его выбор. Мы как-то попробовали пару лет назад. Однако ничего из этого не получилось. Если ему нужна будет помощь, то всегда помогу. А так, не лезу в его карьеру.
Не сторонник таких вещей. В свое время мне тоже не нравилось, когда кто-то лез ко мне с помощью. Кирилл — талантливый хоккеист, у которого есть все данные. Просто нужно как-то правильно их использовать.
Не заиграл в Америке из-за физиогномики
— Как в свое время узнали, что вас задрафтовал «Бостон»?
— Вообще не имел об этом представления. Получилось так, что меня вызвали на Турнир четырех наций, который считался подготовительным перед МЧМ. Съездили, сыграли. Однако тогда было очень много кандидатов в сборную.
Я не попал в состав и в итоге вместо МЧМ поехал с «Торпедо» в Америку, где мы играли чуть ли не со студенческими командами. После этого турне в Ярославль спустя какое-то время прилетел Марк Гандлер. Меня вызвали наверх, предложили пообщаться с ним. Мы поговорили, подписали контракт, и спустя два-три месяца он сообщил, что меня поставили на драфт.
— Вы ведь довольно рано уехали. Уже на второй год после драфта.
— Агент сказал, что пора. Мне было всего 20 лет. Возможно, где-то в подсознании и жалею, что не остался. Тем более на следующий год «Локомотив» при Петре Ильиче Воробьеве стал чемпионом. Потом сидел и скрипел зубами.
Хотя Воробьев давал мне возможность передумать. «Если уезжаешь, то уезжаешь. Я тогда не буду на тебя рассчитывать. Если остаешься, то приезжаешь на предсезонку и завоевываешь место в составе». Но что я мог в таком возрасте сказать поперек агенту? Тогда прошло всего два года с того момента, как я уехал от мамы.
— Где-то читал, что вас подняли из «Провиденса» в основу после первого матча в АХЛ.
— Помню только, что это были домашние игры, и я поначалу не играл. Тренер сказал: «Посиди, посмотри. Выставочные матчи и игры в лагере новичков — это одно. Регулярка — это другое». Первые несколько матчей точно смотрел с трибун.
Потом как-то сыграли игру за «Провиденс». На следующий день выхожу на раскатку, а меня подзывают к тренеру и говорят: «Раздевайся, поедешь играть за основу». Для меня это все было как в тумане. Даже не знал, куда ехать. Тогда же не было никаких навигаторов. Мне просто дали какую-то бумажную карту. «На! Езжай!»
Доехал до гостиницы днем и практически до вечера пролежал с трясучкой. Дебютный матч мы проиграли, но до сих пор есть ощущение, что это было не со мной.
— Гол в ворота «Оттавы» — самый запоминающийся момент игровой карьеры?
— Это очень запоминающийся момент. Наверняка видео где-то можно найти в интернете, но у меня не получилось. Было вбрасывание в чужой зоне, которое выиграл Адам Оутс. Он отыграл шайбу мне, я просто двинулся по синей линии и бросил с кистей. По-моему, там вообще случился рикошет от защитника «Оттавы». Даже если бы сейчас забил такой гол, то не понял бы, что происходит.
У меня не было никакой особенной радости. Забил гол, вскинул руки, и ко мне все подбежали. Сейчас смотришь, что после первой шайбы в НХЛ люди через голову кувыркаются. У меня такого не было. Наверное, это и сыграло со мной злую шутку в «Бостоне». Я сам по себе не самый эмоциональный человек. А им нужно было шоу. Не показал той радости, за счет которой они могли бы как-то начать меня раскручивать.
Хотя после этой игры мы летели домой, и в самолете ко мне подошел Стив Каспер, сказал: «Молодец! Работай в том же духе. Двигайся дальше». Потом сыграли еще один матч, и с этими словами я поехал в фарм-клуб, из которого больше не возвращался.
— И все-таки, что у вас не получилось в Северной Америке?
— Я не любитель сваливать на кого-то. Пытаюсь копаться прежде всего в себе. Мне кажется, все дело в моей физиогномике. Я просто не показываю свои эмоции. В «Бостоне», видимо, хотели, чтобы из этого гола я устроил какое-то шоу. Сейчас понимаю, как это работает. Тогда же этого понимания не хватало.
Не знаю, с чем это связано. Возможно, какая-то детская психологическая травма. Наверное, это та самая черта, которая придавливает меня по ходу моей карьеры. Но мне хочется с этим как-то бороться. И сейчас я стараюсь работать над этим.
— Те «Брюинз» образца 1997 года выдали один из худших сезонов в истории клуба. Но многие из той команды нашли себя в тренерском цеху и менеджменте: Рик Токетт, Адам Оутс, Питер Лавиолетт и другие.. С кем-нибудь поддерживаете контакт?
— Нет, я ведь сыграл с ними всего три матча. Тогда смотрел на них как на иконы.
Когда приехал в «Провиденс», то Лавиолетт был еще действующим игроком, и первый сезон мы отыграли вместе. Но на тот момент он уже, по сути, был играющим тренером. После того сезона закончил и уехал работать главным тренером в Ист Кост, где сразу же стал чемпионом. Чуть позже Питер вернулся в «Провиденс», но уже в роли главного тренера, когда я проводил третий год в системе «Бостона». И именно в той регулярке у меня совсем все не заладилось. Может быть, это было просто стечением обстоятельств.
В первый год я достаточно достойно отыграл в АХЛ, набрал приличное количество очков, имел лучший «плюс-минус» среди защитников. На второй год сменился тренер, и команду возглавил тот, про кого я вообще не хочу говорить (речь идет о Томе Макви. — Прим. «СЭ»). А на третий год появился Лавиолетт, который дал мне сыграть всего одну игру. Но я знаю, зачем он это сделал — чтобы потом меня можно было обменять в «Лас-Вегас». АХЛ на тот момент была очень добротной лигой, где играли ребята, которые закончили с НХЛ. Но меня поменяли в ИХЛ (Интернациональная хоккейная лига). Хотя агент говорил, что меня могут обменять в другой клуб НХЛ.
Возможно, у Лавиолетта были какие-то старые обиды. Но его карьера очень достойная. Он становился чемпионом в первый же год в Ист Косте, затем сделал то же самое в АХЛ с «Провиденсом» и взял Кубок Колдера, а дальше попал в НХЛ и выиграл Кубок Стэнли. В этом плане могу только порадоваться за него, каким бы человеком он ни был.
А если говорить про других парней, то в «Бостоне» играл Билл Армстронг, который сейчас работает генменеджером «Аризоны». Мы с ним общались и переписывались несколько раз. Где-то пару лет назад он предлагал мне поработать клубным скаутом по России и Европе. Но я сказал, что работаю тренером. Он все понял.
Мерфи — очень эмоциональный
— Вы играли в «Провиденсе» с голкипером Джоном Грэмом. В свое время его регулярно забирали из омских вытрезвителей.
— Да, там можно много историй рассказать. Для меня было странно, когда после тренировки, которая заканчивалась в 13.00, ребята сразу же ехали в стрип-клуб. Причем там не было сразу какой-то безумной пьянки. Люди ездили туда на обед, чисто покушать.
— Неплохой бизнес-ланч.
— И всегда начинали с простого обеда, а дальше все перерастало в какие-то дикие тусовки. Такое точно было. Не буду скрывать: Грэм — очень странный и своеобразный парень.
— С вами же еще играли два головореза — Кевин Сойер и Андре Руа.
— Если ты выходишь с ними на лед, то это два страшных человека. Если собрался драться с ними, то можно карьеру закончить. Но в жизни они абсолютно другие.
Сойер так вообще был душкой, как и многие тафгаи. Он одинаково относился и к канадцам, и к американцам, и к россиянам, и к европейцам. Абсолютно всегда всем помогал и шел навстречу. По нему даже и не скажешь, что, надевая хоккейную форму, человек на льду мог просто изувечить другого. Даже сейчас подписан на него в соцсетях и вижу, насколько он классный семьянин.
Руа был более взрывной. Это можно было понять даже по отношению в раздевалке. Постоянно шутил. Он ведь канадский француз, а это вообще отдельная история — это не просто канадец. Никогда не знал, что у него в голове происходило. В «Сибири» тоже есть такой парень — Тревор Мерфи. Думаю, Руа был самым безбашенным из той команды. И шутки у него были такие, которые за столом не расскажешь, — грязь абсолютная.
— Мерфи до сих пор трудный ребенок?
— Он очень эмоциональный и импульсивный. Да, с ним приходится нелегко. Особенно на скамейке. Но Тревор слишком часто заводится на судей. И арбитры об этом знают — в любой момент могут использовать этот факт против него. Он уже на таком крючке, что лучше лишний раз промолчать. Любое чересчур активное действие с его стороны наказывается.
Мы с ним постоянно разговариваем после удалений. Объясняем, что так делать не стоит. А он постоянно говорит: «Да как так? Я ничего не делал. Они предвзято относятся к иностранцам». Я ему говорю: «Просто успокойся и не обращай на них внимания. Делай свою работу. Направь эмоции в другое русло».
— Если бы не оборонительные навыки, он бы играл на уровне топ-4 в НХЛ?
— Сто процентов! И мы с ним очень много общаемся по поводу игры в обороне. Особенно после того, как во время игры во Владивостоке его пришлось посадить на скамейку. Да, в атакующих действиях с ним мало кто сравнится в КХЛ. Если он будет еще и обороняться, то его цена вырастет в разы.
Два месяца сборов — прошлый век
— Когда вы приходили в «Сибирь», то вас анонсировали как тренера по физподготовке. Сейчас же вы указаны на сайте как ассистент главного тренера.
— Многие люди не поняли разницу этого изменения. Но для меня это важно. Должность тренера по ОФП — это зачастую якорь, который держит человека на одном месте и не дает развиваться дальше. На этой должности нет развития. Тем более что я занимаюсь преимущественно другими вещами. Хочется двигаться вперед. Здорово, что руководство пошло мне навстречу.
— Не так давно тренер «Торпедо» по физподготовке Филипп Арзамасов запустил дискуссию относительного того, что двухмесячные сборы — это прошлый век и фикция, на которой нельзя проехать весь сезон.
— Полностью согласен. За два месяца можно набрать и потерять форму. Те нагрузки, которые давались раньше — эти постоянные бега, непонятные штанги, прыжки через барьеры, — это же ужас! Это реально несло травматизм! Сейчас все идет к тому, чтобы как раз минимизировать его. Можно набрать форму и другими способами. Теперь многое поменялось. Многие ребята нанимают себе тренеров и тренируются сами.
Невозможно за два месяца заложить фундамент на десять месяцев вперед. Это нереально! Самое оптимальное — вести команду в течение всего сезона, правильно поддерживая физическое состояние. Самая лучшая тренировка — это игра. Поэтому два месяца сборов — это прошлый век.
— Аэробный фундамент — это миф?
— Нет, это совсем другое. Аэробная работа — это самое первое, что теряет хоккеист за время отпуска, это основа. Если у тебя нет аэробной базы, анаэробная и силовая работа не имеют смысла. В чем она заключается? Это твое восстановление. Если этот фундамент есть, то восстановление будет происходить намного быстрее. В этом и смысл. Если ты летом бегаешь и крутишь велосипед, это будет огромным плюсом.
Ты можешь не заниматься анаэробной работой летом — в этом нет никакого смысла. Я и сам так делаю. Летом нужно тренироваться так, как ты будешь работать на предсезонке. Ты приходишь на предсезонку и у тебя через две недели начинается яма, потому что организм не железный — он начинает отталкивать и отрицать эту работу. В итоге ты начинаешь чемпионат, а у тебя что-то не ладится.
Когда хоккеист занимается летом, он должен понимать, что он делает. А не просто приходить в зал и слепо делать то, что скажет тренер. Я видел пример, когда тренеры до начала сборов начинали издеваться над игроками. Лучше заняться аэробной работой и чуть позже накладывать на нее все остальное.
— Вы отказались от спартанских нагрузок в паузы? Раньше запрячь команду в перерыв на Евротур было распространенным явлением.
— В России еще остались специалисты, которые этим пользуются. Они пытаются выехать на так называемой суперкомпенсации. Сейчас ведь даже пауз как таковых нет. Да, был единственный перерыв в декабре, в который мы чуть-чуть поработали. Но это было без каких-либо переусердствований. Ты ведь понимаешь, что 68 игр — просто сумасшедший график. И при нем твоя задача — быстрее и правильно восстановить команду.
— У кого из ваших бывших тренеров была самая современная предсезонка?
— Наверное, у Сергея Михалева. У него не было никаких бегов — более европейская предсезонка. У остальных все было по старой школе.
— А самая неприятная предсезонка?
— В «Спартаке» у Шепелева и Соловьева. У них был очень своеобразный тандем. Причем даже не знаю, кто там больше рулил. У них мы очень много бегали. Правда, не знаю, что это в конечном счете давало. Наверное, это развивало не столько выносливость, сколько характер.
Вообще, Шепелев — единственный тренер, который смог меня как-то прочитать и понять. Ему было без разницы, как я смотрю на него или кого-то другого. Он видел во мне чисто игрока, который мог выполнять определенную работу. Это сейчас многие до сих пор говорят: «Вот у тебя взгляд какой-то страшный, как у демона». Я вообще не демон. Просто такой, какой есть.
Я всегда был трудоголиком. Были ребята, которые могли позволить себе схалявить, а я никогда этого не делал. Сейчас уже анализирую — вот они и по сборной поиграли, и на Олимпиаду ездили, а я все делал и ничего не добился.
— Ларионов сейчас ввел в КХЛ тренд на здоровое питание. Какие продукты под запретом в «Сибири»?
— В «Сибири» под запретом только неоправданные удаления. В плане питания от меня нет никаких ограничений. Знаю, что у некоторых ребят есть свои нутрициологи. И это радует. В этом плане они молодцы.
— Сколько сезонов нужно Дмитрию Овчинникову, чтобы окончательно «обрасти мясом»? Можно ли этот скачок сделать за одно лето?
— Сто процентов возможно. Это все зависит от его желания. Когда приехал в Северную Америку, «Бостон» задрафтовал Джо Торнтона. На тот момент у него рост был под 190 см. Но он был таким тощим, как палка!
Он прошел лагерь новичков и потом уехал обратно в юниорскую лигу. На следующий год вернулся, и я не поверил глазам — там просто был другой человек! Он нереально оброс мышцами. Самое главное — желание хоккеиста. Если он захочет, то обрастет.
— Кто в «Сибири» идеальный атлет?
— Таких очень много. Чесалин, Соловьев, Яковлев, Коротков, Шашков — это те, у кого прям все совпадает. Но есть и те, кто в этом плане разочаровывает. Отношение некоторых ребят к себе откровенно расстраивает.
— Один из тех, кому срочно нужно прибавлять, — Егор Спиридонов?
— Нет, у Егора в этом плане все в порядке. У него есть все данные. Пока его единственная проблема — это скромность. У меня в бытность игроком была точно такая же проблема. Ему нужно добавить в спортивной злости. У него здоровые ноги, он выглядит как атлет. Молодой праворукий центральный нападающий — он должен играть на уровне КХЛ.
Задача в меньшинстве — не пропустить
— Все болельщики плюс-минус понимают, на чем строится игра в большинстве. Объясните, что выходит на первый план в меньшинстве?
— Блокшоты и самоотверженность — это два основных компонента. Без них вообще никуда. Третий компонент — это чтение игры. Четвертый — доверие ребятам. На меньшинство нельзя поставить любого игрока. Там должны быть люди, готовые пожертвовать собой. Всегда говорю ребятам: «Посмотрите, кто выходит в меньшинстве в топ-клубах, — Найт, Яшкин, Шипачев. То есть те люди, которые выходят и в большинстве». Почему они играют в меньшинстве? Потому что знают и могут предугадать действия соперника на ход вперед.
Если игрок не делает этого, то это печально и ему нечего делать здесь. Да, он может поймать на себя шайбу. Но ведь на линии броска еще нужно и вовремя оказаться. Чтение игры, ловля шайбы на себя и самоотверженность — самые основные компоненты.
— Чесалин — главный оплот меньшинства «Сибири»? Очень часто бросается в глаза, как он активно жестикулирует руками и «передает соперника» от игрока к игроку.
— Коммуникация на льду — это очень важный момент. Не все пользуются жестикуляцией, но Евгений все делает правильно. Это огромный плюс. А если говорить про столпов, то у нас их достаточно. Есть Пьянов, Шаров, Литовченко, Основин, Коротков, Шашков, Голубев, Сетдиков — то есть еще шесть-восемь нападающих, которым я могу спокойно доверять. Да, не всегда все получается. Но наша работа — улучшать этот компонент, подсказывать ребятам.
— Кривокрасов частенько собирает первую спецбригаду большинства на собрания за пределами льда. У вас подобное практикуется?
— Да, конечно. Разбираем соперника, объясняем, как нужно сыграть в той или иной ситуации, как поставить клюшку, как развернуть конек. Если есть какие-то ошибки, то стараемся разбирать их больше в индивидуальном порядке. Это обычный процесс перед каждой игрой: сначала собираемся спецбригадами, потом идет общекомандное собрание.
— Большинство, как творческий и контролируемый процесс, часто считают площадкой для дискуссии тренера с игроками. В меньшинстве места демократии и выражения мнения меньше?
— Здесь может быть очень маленький диапазон для предложений со стороны игроков. Игра в атаке — это импровизация. Ты можешь творить там все что угодно. Игра в обороне — это строгость и схемы, которых все должны придерживаться. Импровизация здесь уже чревата последствиями.
Да, иногда игроки предлагают те или иные ходы. Но зачастую понимаешь, что это ни к чему не приведет. Как правило, придерживаемся одной схемы. Но если брать плей-офф, то там нужно быть гибче — будем досконально разбирать соперника и максимально усложнять ему жизнь.
Такой вопрос. Почему, когда ты не пропустил гол в меньшинстве, то никто не считает это каким-то достижением, а если пропускаешь, то все расстраиваются? Но если не забил в большинстве — бывает, а забил — все в восторге? Игра в обороне — не самое благодарное дело. В атаке, да: ты забил — ты король. Даже если сделал это в формате «5 на 4».
— Одна из отличительных особенностей меньшинства «Сибири» — огромное количество контратак с места отбора/подбора и частенько вытекающие из них голы. Можно ли наиграть такие выпады или это чисто ситуативные моменты?
— Мы играли по этой схеме и в прошлом году, и она приносила результат. Когда мы впервые собрались летом, то сразу объяснил ребятам: «Правильные действия в обороне дают возможность для проведения хорошей контратаки. Для вас это будет как бонус».
И при нашем построении такие возможности возникают достаточно часто. Да, зачастую это рискованно. Но с прямых атак в этом сезоне «Сибирь» пропустила всего два-три гола. По крайней мере, имея таких нападающих, как Шашков и Коротков, мы куда чаще забрасываем.
Постоянные атаки в меньшинстве — это не самоцель. Как тренер, поменял бы все 10 забитых голов вчетвером на возможность «скрутить» такое же количество пропущенных шайб. Часто повторяю: «Если вы чувствуете уверенность, то вам никто не запрещает бежать в контратаку. Это ваше право». Наша задача в первую очередь — не пропустить. Но если человек видит, что может создать момент, то почему бы этим не воспользоваться?
— Визуально Коротков — один из самых быстрых нападающих лиги?
— Думаю, да. Назвал бы Никиту быстрым и техничным.
— Кто в нынешней «Сибири» мог бы посоревноваться с ним в скорости?
— Если брать какую-то короткую дистанцию, то Яковлев. Он очень сильно добавил в этом сезоне.
«Бек и Мерфи — грамотные ребята. Понимание игры у них на уровень выше, чем у многих ребят»
— Кривокрасов говорил, что видит тренерский потенциал в Беке. В ком вы видите подобные задатки?
— Сложно сказать. Я понимаю, что имел в виду Сергей. Тэйлор — очень грамотный игрок. Мы очень много с ним общаемся. Мне интересно говорить с ним просто даже для своего обогащения. А если говорить про защитников, то мне сложно кого-то назвать.
— У кого в плане подсказок не закрывается рот?
— Мерфи!
— Мне тяжело представить его тренером.
— Они с Беком реально грамотные ребята. Еще могу выделить Ника Шора. Просто в них это заложено с детства. В Канаде совершенно другая школа. Будем честны: понимание игры у них на уровень выше, чем у многих ребят.
Если бы тот же Тревор играл в хоккей настолько, насколько он его знает, то он был бы просто топовым защитником. Но он в силу своей ветрености не всегда это показывает. Я очень многое почерпнул для себя в плане хоккейных знаний у Питерса. Каким бы он ни был, до работы с Биллом я не знал многих вещей.
— После Северной Америки свободно говорите на английском?
— Нет, конечно. Работая с Питерсом, подтянул его в плане хоккейных терминов. Когда ты не общаешься, то навык теряется. Стараюсь поддерживать английский язык в общении с легионерами. Но хотелось бы говорить лучше.
— Что в этом сезоне не пошло у Вадима Кудако?
— Его подвели травмы. После них все пошло не так. Как тренер могу сказать: ну не может защитник так себя беречь. Понимаю, что его беспокоили повреждения, но так тоже нельзя. Ты должен жертвовать собой ради команды. А когда ты себя бережешь и сосредоточен только на атаке, это не дело. В команде не может быть больше двух-трех атакующих защитников — кто-то должен обороняться.
— Мне не совсем понятно, на какую роль в «Сибирь» брали Алексея Соловьева. В Чехии он был атакующим защитником и частенько оказывался в роли завершителя в большинстве. У вас же розыгрыш не заточен на большое количество бросков от защитников.
— Мы всю предсезонку наигрывали его в большинстве, потому что у нас уезжал Мерфи. Мне сложно оценить его прошлую карьеру, потому что в России ее как таковой не было. Он ведь практически не играл в «Авангарде». В идеале он должен был заменить Йокипакку. Но, видимо, ему поначалу не хватило психологической уверенности.
Ему достаточно много давали играть в начале. Однако у Алексея было много ошибок, которые шли именно от какой-то скованности. То ли он был зажат, то ли боялся ошибиться. Но потом он вышел на неплохой уровень, который позволил нам использовать его в меньшинстве. Если не идет в большинстве, то нужно искать что-то другое. Сейчас его самоотверженность — очень ценный показатель. Иногда ты берешь человека на одну роль, а он раскрывается в другой.
Чтобы Морозов раскрылся, его нужно расколоть в первой смене
— Вы ведь и с нападающими много работаете индивидуально. Тот же Коротков рассказывал, что забил во Владивостоке после одного из ваших советов.
— Пытаюсь подсказывать все, что вижу с лавки. Для меня было удивлением, как Никита может не использовать такой бросок. Зачем искать эту лишнюю передачу, если ты сам можешь завершать?
Сказал ему: «На твоем месте я бы бросал куда чаще. Если есть возможность — лучше брось».
Бросок редко может стать ошибкой, а вот при передаче куда больше вероятность ошибиться. В игре с «Адмиралом» у него было два момента, и вот со второго-третьего броска он забил. Вот почему он не делает так каждую игру? Неужели нужно каждый день повторять это?
Так же и с Никитой Шашковым. У него такой же убойный бросок. Но он почему-то стесняется лишний раз его использовать. Я не учу их обыгрывать кого-то. Но вот эти моменты стараюсь донести до них. И когда ты видишь результат своего подсказа, то становится приятно.
— Кто из нынешних защитников «Сибири» похож на вас по игровому стилю?
— По молодости я любил подключаться к атакам. Но потом по мере взросления начал подстраиваться под другие требования. Наверное, назову Егора Аланова и Никиту Ефремова.
— Илья Морозов не играет на свой потенциал?
— Это вообще уникальный хоккеист! Его потенциал раскрывается тогда, когда его кто-нибудь расколет в начале игры. Потом у него просыпается злость, и он начинает играть на свои 99 процентов.
У него огромный потенциал, и он доказывает это второй год подряд. Получает много игрового времени, имеет лучший «плюс/минус» в команде. Но вот это слишком спокойное состояние мешает ему.
— Тот же Кривокрасов очень бурно празднует голы на скамейке. Мартемьянов зачастую дает волю эмоциям в раздевалке. Вы когда-нибудь взрываетесь?
— У меня был опыт еще при работе в Нижнем Тагиле у Владимира Голубовича, когда я очень бурно отреагировал на один эпизод при игре в большинстве. И потом в раздевалке он сказал мне: «На скамейке я — главный тренер. Только я могу высказывать свое мнение». Я и это запомнил глубоко и надолго.
В принципе смотрю со стороны на многих тренеров КХЛ и не вижу, чтобы кто-то слишком эмоционально реагировал. Таких единицы. Многие просто сожмут кулачок и обойдутся без всяких объятий. Я реально радуюсь нашим голам. Но этого не видно на камеру. Тем более у меня почти всегда руки в карманах. Ну как голам и победам можно не радоваться? Просто не бегу обниматься с главным тренером. Я очень терпеливый человек. Меня очень сложно вывести из себя. Но если меня все-таки вывести, то последствия могут быть плачевными.
Поэтому стараюсь контролировать свои эмоции. Это главный тренер может после игры выплеснуть свои эмоции и наорать на кого-то. Ты такого сделать не можешь. Хотя и не знаю, как бы вел себя на месте Мартемьянова. Стараюсь работать над этим. Например, сегодня первый раз в жизни даю такое большое интервью. Надеюсь, с вашей помощью начну становиться более открытым, сделаю шаг в этом направлении.
— Вы стремитесь стать главным тренером?
— Мне кажется, любой нормальный тренер со временем хочет стать главным. Если представится такая возможность, то постараюсь воспользоваться ей по максимуму. Но добиваться этого какими-то окольными способами не собираюсь.
