Суперсерия, первая авария, Тарасов и Тихонов, смерть, «Легенда №17». Интервью сестры Валерия Харламова
«Когда Кларк сломал Валеру в Суперсерии-72, мама ругалась: «Пора заканчивать с этим хоккеем»
— Борис Кулагин взял Харламова в секцию ЦСКА, когда Валера с друзьями большой толпой пришли на просмотр. А первый тренер Виталий Ерфилов стал словно членом семьи?
— Да. У нас с ним день рождения в один день, только с десятилетней разницей. Он меня звал — «сестренка», я его — «брателло». До сих пор видимся и очень тепло общаемся.
— Легко ему было Валеру передавать другому тренеру, когда выяснилось, что он год сверху себе приписал, чтобы в армейскую школу взяли?
— Непросто, конечно, он все равно следил за его карьерой. И как был с родителями в тесных отношениях, так и остался. Очень часто бывал у нас. И выпивал по рюмочке и с папой, и с мамой, и с соседями. У нас в этом плане дружный коллектив был (смеется).
— Все говорят, что Анатолий Тарасов поначалу в Харламова не верил. Коньком-горбунком называл.
— Он же был маленьким по хоккейным меркам. И перевернул все тот же Кулагин. Когда Валерка играл за «Звезду» из Чебаркуля, начальник тамошней команды Владимир Альфер позвонил Борису Павловичу: «Спасибо, такого парня мне прислал!»
И вот у «Звезды» был матч недалеко от Москвы, в Калинине (сейчас — Тверь. — Прим. И.Р.). Кулагин приехал на него посмотреть и после матча сказал Тарасову: «Надо его забирать». Что и было сделано. Но и тогда брат поначалу был на вторых ролях. А поверил в него Тарасов, только когда брат заменил Вениамина Александрова, сломавшего лодыжку. Поставил его в серьезную тройку, дал шанс «коньку-горбунку» — и тот им воспользовался.
— Возвращаясь к Чебаркулю — припоминаю, что в день отправки туда Харламова ваша мама уезжала в Испанию.
— Он ее проводил — а потом в аэропорт. Она знала, что сын едет в Чебаркуль. Только не в курсе была насчет другого. Валерка ей сказал, что едет на месяц. И говорил: «Мама, не волнуйся, скоро вернусь». А когда она уже уехала, он мне говорит: «Тань, меня туда до конца срочной службы отправляют». То есть на полтора года — полгода к тому времени он отслужил.
К Новому году мама возвращается, привозит из Испании оливок, колбасы, турона (это тамошняя рождественская халва) в уверенности, что Валера уже в Москве. А его нет и нет. Она вообще с ума сошла. Тем более что он говорил: «Я тебя провожаю, я тебя и встречу».
— Прибыл только через два с лишним месяца. После той самой игры в Калинине, на которой был Кулагин.
— Это было 8 марта. И из Чебаркуля он привез мне часы. До сих пор храню. Более того, есть у меня традиция: надеваю их, когда еду за границу. Работают! За 50 лет ни разу не останавливались!
— Как восприняли сцену из «Легенды № 17», когда брат с Гусевым висят на тросах в Чебаркуле на огромной высоте?
— Меня все знакомые об этом спрашивают, я говорю: «Это художественная задумка». Но при этом хорошо помню, как однажды на сборах в Кудепсте Анатолий Владимирович их заставил прыгать в воду с трехметровой вышки. Все стоят, бурчат: «Сам бы попробовал». Он услышал. Пошел и прыгнул. И тогда все игроки начали прыгать.
— С его-то весом!
— Тогда он еще не такой полный был. Или сажал одного на другого — и бегите в горку!
— На спины, говорят, это очень плохо действовало.
— Валерка на спину не жаловался. И Михайлов тоже. С венами у Бориса — да, есть проблемы, а спина нормальная до сих пор.
— Еще в конце 60-х на предсезонке в ГДР Харламов выругался на тренировке, когда после столкновения с Кузькиным упал лицом в грязь. Так Тарасов его выгнал с занятия и устроил собрание. Разнес за то, что к старшему товарищу неуважение проявил.
— Это нормально. Без внимания тоже ведь ничего нельзя оставлять. Тарасову и Мишаков на подобном собрании говорил: «Отец родной, прости!» Но чтобы Валерка за пазухой держал камень на Анатолия Владимировича — никогда такого не было.
— Михайлов рассказывал мне, что игроки в кулачок смеялись, когда Тарасов в перерывах решающих матчей чемпионата мира мог спеть «Интернационал» или гимн СССР. Харламов так же относился?
— А как же. От него это и шло. Ой!
— Ничего страшного — Михайлов же сам открыто об этом говорит. А вот о что до сих пор остается тайной — почему Тарасова и Аркадия Чернышева убрали из сборной после Олимпиады в Саппоро, за полгода до Суперсерии-72. Как Харламов это воспринял?
— С болью. Он любил Тарасова. Когда мама начинала выступать против него: «Да что такое, ни одного выходного!», он спокойно ей говорил: «Мам, а если ты на работе план не выполнишь, тебя ругают?» — «Ну, конечно, сынок». — «Так и Тарасов. Не выполнили установку — он и ругает. За тебя мастер отвечает, а за нас тренер».
— За что Валерий Борисович любил Тарасова?
— Во-первых, за чувство юмора. Для Валерки, который сам был очень юморным, значило много, когда человек за словом в карман не лезет. Во-вторых, за справедливость. В-третьих, за открытость. Даже в том, что касалось домашних дел. Поэтому ребята переживали.
Хорошо, Локтев возглавил ЦСКА, а сначала Бобров, потом Кулагин — сборную. К ним ко всем отношение хорошее было. Тот же Кулагин был у нас на всех праздниках — на свадьбе, на днях рождения. К нашей маме он с огромным теплом относился. И когда у Валерки была первая авария, Кулагин мигом приехал еще в 67-ю больницу — ту, куда его сначала положили. И именно по его указанию, а также врача сборной Олега Белаковского, тоже члена нашей семьи, Валеру перевезли в военный госпиталь Бурденко.
— Когда после первого выигранного тройкой Михайлов — Петров — Харламов чемпионата мира 1969 года всем троим председатель Госкомспорта Сергей Павлов дал звания ЗМС, Тарасов был очень злой. До того ведь только за три победных мировых первенства это звание давали.
— Это в кино.
— Нет, Михайлов мне рассказывал, что и в жизни тоже.
— Да? Валера ничего по этому поводу не говорил. Может, потому что мы все вместе жили, и он маму оберегал как цветок. Не допускал никакой лишней информации. Говорил: «Бегоня — цветочек, не дай бог, чтобы она что-то узнала и расстроилась». Мне мог что-то шепнуть, но точно не при маме. А тогда, значит, и мне не стал говорить.
— Не представляю себе, как мама могла отреагировать, увидев по телевизору, как Бобби Кларк вашему брату лодыжку во время Суперсерии сломал.
— Гад такой! Ох как Евгений Мишаков с ним дрался тогда. Он первым на этого Кларка налетел — и такая заваруха началась! Потом уже все ребята начали. Валерка очень переживал, что его сломали, и он не сможет сыграть. Причем так хотел — и ему уколы делали, специальный сапожок под конек надевали. Но ничего не получилось, и он возложил этот проигрыш на себя — потому что невовремя сломался.
А мама тогда ругалась: «Пора заканчивать с этим хоккеем!» Она всегда был против хоккея. И не гордилась тем, что у нее сын такой знаменитый. Потому что это такие нервы! Валера ей очень тяжело дался, много болел в детстве. Поэтому каждый удар по нему она воспринимала так болезненно.
— Но все-таки по телевизору смотрела?
— Поставит икону, молится. И то — не столько смотрела, сколько слушала. Одновременно могла гладить, готовить. Только если повтор шайбы, забитой ЦСКА или сборной, прибегала к телевизору. А папа во время просмотров матчей сколько раз падал с табуретки! В «Легенде №17» это есть, и действительно так было. На домашние-то матчи он всегда ходил, а когда выездные — поставит табуреточку, двигается, двигается на ней — и как упадет!
Четыре домашних матча Суперсерии-72 мама, как всегда, смотрела по ТВ, а мы с папой там были. В первой московской игре он забил победный гол за три секунды до конца — и у меня в тот день была такая уверенность, что у него гол будет! Очень хорошо помню, что после той шайбы в «Лужниках» болельщики голубей запустили. Представляете, закрытый стадион — и вдруг голуби взлетают! Такая красота. И это при том, что билеты на те матчи раздавали только своим, по блату, в свободной продаже их не было. Одна элита. А голуби тем не менее — были!
— В 72-м во время канадской части Суперсерии ему реально предлагали остаться?
— Да. Какой клуб именно — не вникала. Но и деньги огромные сразу предлагали, и машину. Но он подумал о семье. Хотя в Канаде ему с первой поездки, еще в 69-м году, очень понравилось. Маленькие площадки ему подходили. И его там приняли сразу. Помню, привез из той поездки газету с фотографией, как он натягивает игровой свитер на голову канадцу. Тот на Валерку полез, а наш с его 175 сантиметрами тоже не промах. Даже подпись под фото гласила: «Русский нападающий нашел управу на канадского защитника».
— Легко ли ему было раздобыть для вас и отца билеты на московские матчи Суперсерии?
— Проблем не было — ни для семьи, ни для друзей. Гораздо сложнее мне было делать им всем из года в год билеты на самолет в отпуск. Их любимым местом был Крым, а это было такое популярное направление! Мне девчонки говорили: «Танька, если бы ты хотела на этом зарабатывать, то уже озолотилась бы на этом».
— Когда, по вашему ощущению, слава Харламова стала всенародной — как раз после Суперсерии?
— Я вообще никогда этого не ощущала и брата как национального героя не воспринимала. Это ощущение возникло уже после фильма «Легенда №17». А как оно у меня могло быть раньше, если мы с ним до 12 лет в одной постели валетиком спали, потому что у родителей других возможностей не было!
«Высоцкий сказал Харламову: «Бобер идет!» И брат полез под стол»
— Валерий Борисович дружил с Владимиром Высоцким. Как они сошлись?
— В театре на Таганке. Валерка там постоянно бывал. А потом, помню, как-то я лежала в больнице — и в ней же был дядя Марины Влади. И вот Валерка и Володя встретились как раз в этом госпитале. Это было под Новый год. Такой концерт там устроили!
А какие шоу брат устраивал с легендарной Анкой-пулеметчицей, помощницей Чапаева, с которой они оказались в Боткинской больнице, когда у Валеры была первая авария! Прихожу, мне говорят: «Он у своей». Значит, у Анки, которой было восемьдесят лет. Он любил с ней общаться, анекдоты беспрерывно травили. Они и похоронены рядом на Кунцевском.
— Правда ли была история, что, когда сборную возглавил Всеволод Бобров и она готовилась ко второй части Суперсерии-72, Харламов с Высоцким сидели в ресторане Дома актера, и находившийся лицом к залу Владимир Семенович предупредил вашего брата: «Бобер идет!» — и Харламов...
— ... залез под стол. Правда! Это и Михайлов знает, он тоже там был. И Петров, царствие ему небесное. А Бобров отдохнуть сам любил. Кстати, Всеволод Михайлович играл с нашим папой в русский хоккей! Может, они бы и дальше вместе пошли, но у папы уже было двое детей, и надо было выполнять обязанности нашего отца. И вместо хоккея он поехал на лесозаготовки, где хорошо платили. Там, в Поварово, сейчас у Михайловых дача — такое вот совпадение.
Бобров знал Валерку с ранних лет, когда тот в армейской школе занимался. Он тогда тренировал футбольный ЦСКА и одновременно вел занятия по футболу для армейских пацанов. И все говорил брату: «Давай-давай, иди к нам». Зимой Валера играл в хоккей, а летом — в футбол. Уверена, что он и в нем мог бы себя проявить на таком же уровне, как в хоккее. Но потом Тарасов сказал: «Выбирай — или одно, или другое». А нравился Валерке больше все-таки хоккей. А вообще он все игровые виды спорта любил.
— Чем бы он занялся, если бы не сложилось с большим спортом?
— Думаю, стал бы художником. Рисовать он с детства любил. И умел. Мы даже не думали, что он будет спортсменом, особенно когда болезнь с ним приключилась. Думали, будет художником. Срисовать один в один мог любую картинку. В школе раньше по биологии, природоведению надо было рисовать. Так все мои работы на школьной выставке были. При этом я карандаш в руках держать не умею. Я ему делала французский, он мне — рисование (смеется).
Когда брат стал взрослым, рисовал уже моему сыну. И стенгазеты в ЦСКА оформлял, редактором был. Писать он не умел, но по художественной части все было на нем. А еще я тогда работала на заводе, и он рисовал мне стенгазеты к Новому году. Все получалось очень красиво. Чувствовалось, что он помечен Богом. Чем бы ни занялся — везде бы многого достиг.
— Звездной болезни у него совсем не было? Никогда?
— Нет. Один раз, помню, идем на метро «Сокол» по переходу. И на него оборачиваются. А Валерка был в клетчатых брюках, весь из себя такой красавец. И я — красавица. Слышу шепот: «Харламов, Харламов». Он говорит: «Танька, неужели меня узнают?» — «Конечно, узнают». — «Нет, это просто мы с тобой так одеты». Хотя слышно было: «Харламов». Это был 69-й — 70-й год, когда он уже первый раз чемпионом мира стал, и пусть он еще не был таким, как пару лет спустя, но его уже отлично знали.
Какая звездная, если он и в пионерлагерь «Лесные поляны», куда в детстве ездил, всегда к ребятам приезжал, и когда папа в качестве общественной нагрузки работал в пионерлагере от завода, ходил в походы с детьми, и на родительском заводе перед работягами выступал? Нет, крыльев у него не было!
— При этом погулять Харламов, как и его друзья, мог на широкую ногу, что у нас в народе ценится. Меня впечатлила история про полную ванну шампанского в квартире у Мальцева после окончания сезона-71/72, которую они с приходящими и уходящими друзьями распивали целую неделю. Умели же люди отдыхать!
— Они оба любили говорить: «Красиво жить не запретишь». Что Харламов, что Мальцев — молодые, красивые, неженатые. Долго было у них по этой части единение. Любили пошутить, подурачиться. Два таких остряка! Говорили мало, но очень метко. Девочек, которые все время были при хоккеистах, звали «мартышками».
— В СССР не любили, когда кто-то красиво жил. Когда это у брата и Мальцева началось? Эффектная одежда, пластинки, рестораны?
— Как стали за границу выезжать. У Валерки, впрочем, всегда был вкус, какая-то изюминка. Может, потому что рисовал. Может, от мамы все шло. Она же помнила, как жила в Испании — и прививала нам эту жизненную гармонию. У Сашки такого вкуса поначалу не было, но он подтянулся, и они стали наравне.
С прическами экспериментировали. Из Киева к нам парень приезжал, парикмахер Сашка. Предложил попробовать сделать химическую завивку — и ему очень хорошо было. Еще они с Мальцевым парики под хиппи надевали. Помню, звонок в дверь еще на старой квартире. Мама смотрит в глазок — там какие-то мужики волосатые. Она их сначала не узнала. А это Валерка с Сашкой парики надели. Потом еще отца нарядили...
— Из-за такого образа жизни Харламову и не дали, как Михайлову, орден Ленина, вычеркнув в последний момент из списка?
— Дело было не в этом. А в том, что он к тому времени еще не был коммунистом, тогда как Борис — был. После этого его школьная учительница Галина Михайловна дала ему рекомендацию, и Валерку в партию приняли. А я его принимала в комсомол. Я же была сначала председателем совета дружины, а потом секретарем комсомольской организации школы. В райкоме спрашивают: «А почему секретарь комсомольской организации не задает вопросов?» — «Я его и так хорошо знаю. Это мой брат».
— Сильно он расстроился, что с орденом Ленина прокатили?
— Конечно. Как и в момент, когда в самом начале карьеры, еще до Чебаркуля, его отцепили от поездки с ЦСКА в Японию. Так же, как и перед Кубком Канады-81, с чемоданчиком поехал на базу — и назад вернулся.
— Как отреагировал?
— Сказал: «Они обо мне еще услышат». Помню, ребята ему тогда скинулись и привезли подарки из Японии. Игроки, уже включая брата, и знаменитой армейской болельщице Машке всегда возили из-за границы подарки. Валера и с ней дружил. У него врагов вообще не было!
— Он и с журналистами дружил. Сколько историй о Харламове я слышал от того же Леонида Трахтенберга!
— Ленька у нас жил. Сколько раз ночевал! А про отношения с журналистами — Валерка понимал, что у них своя работа, свой хлеб, и им надо помогать. Если надо — даже партнеров стыдил, когда они от интервью отказывались. Сам безотказный был.
— Комментатор Владимир Писаревский рассказывал, что как-то раз пришел с друзьями в ресторан гостиницы «Советская» и увидел Харламова, которого швейцар... туда не пускал. Харламов с горечью сказал ему фразу, за которую можно было и невыездным стать: «А в Америке или Канаде у меня был бы собственный ресторан».
— Ну, если бы он настоял — пустили бы. А он — нет, значит, нет. Брат и меня всегда осаждал в этом плане, если я начинала напролом лезть. «Ладно, Тань, пошли». Скромный был.
— С Николаем Озеровым тоже теплые отношения у него были?
— Да. С ним и папа был на дружеской ноге. Валерка теннис тоже любил и играл в него — правда, не с Озеровым, а с министром обороны Гречко. Тот был самый простой министр обороны, самый человечный. С другими не сравнить.
— У брата же из разных видов спорта друзей хватало?
— Да. Дружил и с волейболистами, и с баскетболистами (особенно с Милосердовым и Едешко), и с футболистами. Среди последних самый близкий его друг — Вадим Никонов. Вадька и сейчас постоянно звонит. Кстати, брат его с будущей женой и познакомил. Как и Сашу Гусева, и Валеру Васильева. Тот еще сводник!
Практически все хоккеисты — немосквичи жили у нас. Валерка всех тащил в дом. У нас был натуральный проходной двор! Холодильник только открывался и закрывался. Только когда пил много, ему плохо становилось. Быстро заводился, но много его организм не осиливал. Когда были где-то вместе , я знала — надо обязательно взять нашатырь, чтобы в какой-то момент привести брата в порядок.
— Алексей Касатонов мне рассказывал, что тоже не раз ночевал у Харламова — несмотря на разницу в возрасте. А когда на таможне у него забрали один из двух привезенных из-за границы магнитофонов, и об этом узнал ваш брат, то тут же сказал: «Поехали!» — и вскоре техника молодому защитнику была возвращена.
— Молодые Валерку очень любили и тянулись к нему — Фетисов, Касатонов, будущий Профессор Ларионов... Так что меня эта история ничуть не удивляет.
— Михайлов говорил: «Валерий Борисович вспылить мог, но зла не держал». В каких случаях мог вспылить?
— Если кто-то за спиной начинал о ком-то нехорошее говорить. Сейчас смотрю на внучку Дашу — она такая же, как Валерка. Если что-то не нравится — скажи в лицо, а не обсуждай за глаза. Брат говорил все сразу.
— Его лучшими друзьями можно было назвать Мальцева и Михайлова?
— Да, хотя и со многими другими ребятами отношения были великолепными. И Вова Лутченко у нас жил, и Валера Васильев... Малец — это потому что они долго были неженатые. У них свободы было больше. А других жены и дети держали. Да, из остальных ближе всех был Борька. Еще и потому, что его жена Таня очень любила нашу маму, тянулась к ней.
Когда у Таньки Михайловой был день рождения, ведущая спросила: «Вот есть такой человек, который очень давно знает эту прекрасную женщину и может поднять за нее бокал вина?» Она сказала: «Конечно, есть». И повернулась ко мне: «Танька, иди. Ты самая старая из моих подруг». Я же крестная у их старшего сына. А моя мама была крестной у самой Тани Михайловой — та крестилась уже взрослой. Мы жили одной семьей!
— Касатонов говорил мне, что Харламов был намного доступнее строгих Михайлова и Петрова.
— Так и было. Боря знает себе цену и очень хорошо. А Володька, царствие небесное, да простит он меня... Он интервью, если не заплатят, не давал. Когда к нему обратились насчет фильма, Борька сразу сказал: «Чем могу — тем помогу». А Петя: «Сколько это будет стоить?» Когда-то Петров был первым спорщиком в команде. Ни одному тренеру от него покоя не было — надо, не надо... Валерка над этим только смеялся.
— Какие отношения были с Владиславом Третьяком? А то удивительно — великий голкипер в книге «ЖЗЛ» почти не упоминается.
— Просто Владик очень много учился и в их компаниях особо не был, если и выпивал, то чисто символически. Жил за городом, ребенок у него рано появился. Жену, тоже Татьяну, он очень любит по сей день, хотя и ворчит сейчас на нее под старость. Третьяк с большим уважением всегда относился и к нашему папе, и ко мне. Даже если на каком-то мероприятии очень занят — никогда не пройдет мимо и не сделает вид, что нас не знает.
После первой аварии ноги надо было собирать заново
— Первая авария случилась у Харламова в 76-м году. Многие врачи считали, что у него нет шансов вновь выйти на лед. А вы что думали?
— Уверена была, что вернется. И врач сборной Олег Маркович Белаковский — тоже. Он не сомневался, зная Валеркин характер, что он встанет и будет играть. Хотя такой переломы страшнейшие были... Оскольчатые. Это значит, что кость была сломана не в одном месте, а раздроблена на мелкие кусочки. Ноги собирали просто заново. У него и в голове столько стекол было! Но он постарался. Потому что очень хотел играть. В этом его жизнь была. Причем играл он не ради денег. А чтобы людям было хорошо.
— У хоккеистов одной команды тогда же одинаковая зарплата была. Только за сборную и звание надбавка.
— Да. А еще брали партийные взносы, профсоюзные и — до рождения Саши и Бегоньки — за бездетность! Ой-ой-ой, сколько брали!
— Вас не смущало, что Валерий так долго был холостяком?
— Он им был только по паспорту — штампа не было. А так гражданские подружки у него были. Причем я же их из квартир и гоняла. Он говорил им: «О, Танька приехала, уходите, все равно сейчас всех выгонит». И Мишка Туманов, наш друг семьи, гонял их.
— А были такие, кто вам нравился?
— Во-первых, Татьяна Васильева, будущая жена Валерия Васильева. Но у них с моим братом были чисто дружеские отношения, платонические. Он их с Валеркой и поженил.
Потом — Маринка Баженова, переводчица. Они пять лет жили вместе, и им было хорошо. В отпуск на юг ездили вместе. Более того, назавтра у Валерки свадьба, а поздно вечером его нет и нет. Еду искать его — а он у Маринки. Говорит ей: «Только скажи «да» — и я на тебе женюсь». Но она ответила: «Нет. У тебя там ребенок».
— Касатонов мне говорил, что машину Харламов водил очень спокойно и небыстро. В отличие от Петрова, гонявшего лихо.
— Валерка хорошо водил. В той ситуации с первой аварией он спасал людей, которые находились на тротуаре. Спасаясь от ехавшей лоб в лоб машины, он либо их давил, либо въезжал в столб. Выбрал последнее.
— Водитель другой машины даже не остановился.
— А он не был виноват. Там Валера (пошедший на обгон фуры, которая едва ползла. — Прим. И.Р.) неправильно выехал.
— Восстанавливался через страшнейшую боль?
— Не то слово. И на костылях ходил, и с палочкой. Мама всякие соли ему заваривала, шаманила что-то свое, из больницы не вылезала. Пока он лежал в госпитале — каждый день ездила. И тут надо сказать большое спасибо хоккеистам и их женам. Когда эта авария случилась, Таня Михайлова у нас около недели жила, отвечала на все звонки.
А ребята график построили, чтобы маму в больницу отвозить. Она приедет оттуда, наготовит — и опять к нему. Поспала, приготовила — и снова. Хотя мы жили на Угловом, а там трамвай прямо до госпиталя Бурденко шел — но это же 50 минут ехать! А тут Михайлов, Якушев, другие все расписали, она спускалась — и кто-то из них в машине уже ее ждет. Молодцы.
Поскольку госпиталь военный, туда пускали только в определенное время. Так ребята нашли слабое звено в воротах с заднего входа, отломали его — и все ходили к нему, когда считали нужным. Вплоть до того, что парикмахера привезли! Он оброс и сказал мне: «Тань, как бы подстричься?» Я парикмахера, тоже Таню, привезла, и она не только Валеру, а всю его палату подстригла. Все красавцы стали.
— Существует легенда, что Михайлов и Петров не поехали на Кубок Канады 1976 года из солидарности с восстанавливавшимся после аварии Харламовым.
— Так и было.
— Но недавно я с Михайловым разговаривал, и он об этом не упомянул. Тогда в Страну кленового листа поехала экспериментальная сборная СССР, и тренировавший ее Виктор Тихонов сознательно не взял туда два первых звена. Якушев до сих пор не может спортивным чиновникам этого простить.
— Это точно, что на Кубок Канады Борис не поехал из-за Валерки! Не знаю, почему Борис сейчас об этом не вспомнил.
— Доктор Белаковский даже приехал на раскатку «Крыльев», с разрешения руководства команды обратился к игрокам и попросил не бить Харламова, аккуратно с ним играть.
— Да, а возглавлявший «Крылья» Кулагин был не против, чтобы Олег Маркович с игроками поговорил и сказал как есть. Хотя Валерка потом сам понял, что против него в тот день играли не на полную. Во время матча он думал, что все нормально, а уже после прокрутил в голове игру и сделал вывод, что ребята его оберегали.
— Жесткий обычно защитник «Крыльев» Сергей Глухов на первых минутах пропустил его к воротам. А когда Харламов забил, произошло нечто фантастическое: соперники стучали клюшками по льду!
— А на трибунах что было — и в тот вечер, и вдругие! За Валерку даже противники болели. Спартачи, динамовцы, поклонники «Крыльев»... В каком-то фильме было правильно сказано: «Ходили не на хоккей, а на Харламова».
Валера позволил сесть за руль Ирине, потому что из-за Кубка Канады находился в депрессии
— Михайлов сказал мне такую фразу: «После прихода Тихонова мы просто выполняли долг как офицеры и игроки».
— Такого азарта и стремления к совершенству, как раньше, не было. Даже когда они были в зените — никогда не были уверены, что их возьмут на чемпионате мира. И стремились, стремились вверх. А с Тихоновым вдруг стало так: возьмешь — хорошо, нет — и нет.
— Вы говорили, что на Тарасова брат никогда зуб по-настоящему не точил. А на Тихонова?
— Было. Когда сначала Петю из команды отправил, потом Бориса. Он же понимал — из-за чего. Тихона они не воспринимали. И пользовались в команде большим авторитетом, чем он. Вот Виктор Васильевич их и убирал. Хоть Борис потом и работал с ним как тренер, но дружеских чаепитий с ним не было. В отличие от Кулагина и Тарасова.
— Характер у Харламова был такой, что даже с Тихоновым отношения у него, как я понимаю, были лучше, чем у тех же Михайлова и Петрова. Даже цитата тихоновская есть: «На Валеру невозможно было обижаться».
— Тихонов его боялся и не любил. Валера был на тот момент очень большим авторитетом в команде. Бориса с Володей он отцепил, брат оставался последним. Из Италии с Кубка европейских чемпионов, а до того, если не ошибаюсь, из Швеции с турнира «Северная звезда» он приехал со званиями лучшего игрока, а его не взяли на Кубок Канады. Тихонов мотивировал это тем, что он не готов. Это было смешно.
— Для Валерия Борисовича стало тяжелейшим ударом, что Тихонов не взял его на Кубок Канады?
— Да. Для него этот сезон должен был стать последним в карьере, и этот турнир для него был очень важен. Валера как раз институт заканчивал, должен был диплом писать — а после сезона повесить коньки на гвоздь. Когда его не взяли, и он приехал домой, сказал: «Ладно. Будем институт кончать, тренером становиться».
Обе ночи, которые ему оставалось жить, брат не спал. Он еще по характеру такой был — свои беды, переживания, чтобы не огорчать близких, не станет на них перекидывать. Все будет держать в себе. У нас и папа был такой же. Мама все выплеснет, отстреляет, а папа промолчит, в себе утаит. А Валерка уж очень заботился, чтобы родители не волновались лишний раз.
— Какие-то сигналы, что его могут не взять, до него доносились? Вроде он просил Леонида Трахтенберга с кем-то из тренеров поговорить, выяснить.
— Ничего он не просил. Полностью был уверен, что едет.
— Харламов ведь и автобиографию при помощи журналиста Олега Спасского написать успел.
— Да, и работали они над ней в больнице после первой аварии. Только тогда время было. У меня эта книга есть. С автографом Валеры. Я ее как раз читала в то утро, когда мне позвонили и сказали о его гибели.
— Кто позвонил?
— Танька Михайлова. Слышу ее голос, говорю: «Слушай, какая ты у меня ранняя девчонка оказалась, я и не знала». Она: «Не до смеха». И сообщила. Сказала, что выезжает на опознание. Я не могла поверить, сказала: «Тань, посмотри внимательнее. Может, это не он?!»
Я тут же собралась, пулей вылетела к Михайловым. Как назло, ни автобусов, ни троллейбусов — вообще ничего! Еле такси нашла. Еду, рыдаю. Шофер меня спрашивает, в чем дело. Отвечаю: «Мне сказали, что у меня брат погиб». Приезжаю к Михайловым — Таня вместе с другом семьи Мишей Тумановым и еще одним нашим другом из Солнечногорска уже уехала опознавать. Борис-то уже в Ленинграде работал со СКА, тут же вместе с там же игравшим Петровым уехал в Москву. Дома был только Андрюшка, старший сын. Потом они меня домой отвезли. Тут же и папа наш как раз пришел с работы...
Валерка лежал — как спал. Единственное, седина у него на висках сразу выступила. То есть за те мгновения он успел понять, что происходит. Он сразу погиб, жена еще жива была. Минут десять.
— Читал, его рука с пассажирского сиденья к рулю была протянута. Видимо, он в последнюю секунду пытался из того рокового заноса машину выправить.
— Так и было.
— А как он вообще позволил Ирине за руль сесть? Все говорили, что она водить не умела, и даже сам он просил друзей, когда они видят ее за рулем, ему об этом сообщать.
— Не умела, конечно. Но это случилось 27 августа, а сборная улетела в Канаду 25-го. И эти два дня он был в состоянии, как модно теперь говорить, депрессии. Когда они уезжали с дачи, видимо, и сказал: «Хочешь? Ну ладно, веди». Ему было все равно. В обычном состоянии он никогда бы на это не согласился.
— Можете вспомнить последние дни? Как он себя вел?
— 24-го он поговорил по телефону с мамой, находившейся в Испании, и уехал на сбор. Вдруг утром 25-го неожиданно приезжает. И говорит: «Меня отцепили. Сказали, что я физически не готов». Проводил команду и вернулся. Партнеры потом рассказывали, что он стоял у автобуса и махал им. Тогда они видели его в последний раз.
Когда Валерка приехал, папа был на работе, мама — в Бильбао. Вскоре подъехал Жора Хитаров, наш друг с Тишинского рынка. Он увидел, в каком состоянии Валера находится, и не хотел его отпускать. Договорились, что 27-го вместе пойдем пообедаем. В ресторане гостиницы «Советская» уже был заказан стол, Жора с другими ребятами сидели его ждали. Не дождались. Тем утром он и разбился.
— Когда вы видели его в последний раз?
— 26-го он пришел ко мне на работу, в здание Аэровокзала. Был очень подавленный. Но купил мне сумку, она до сих пор у меня хранится. И, как сейчас помню, она стоила 27 рублей. Пошли с ним пообедать. Вдруг Валерка говорит: «Тань, а как мама отнесется, если я приеду домой с детьми, и мы останемся?»
— Без Ирины?!
— Да. Не хочу говорить на эту тему более подробно. А сказал он так: «Я детей завтра заберу. Мы приедем к тебе под предлогом, что поедем маму встречать. И больше я туда не вернусь». Я ответила: «Ради бога. Места на всех хватит». Договорились, что 27-го он заедет за мной, и мы поедем в Кубинку забирать из лагеря моего сына. А 28-го — за мамой.
— Никаких скверных предчувствий у вас не было?
— У меня нет. А у мамы было видение, она мне потом рассказывала: «Еду на электричке из Бильбао в Париж. И видится мне девочка, ангелочек, вокруг меня вращается и наговаривает: «Ты не волнуйся, все будет хорошо. Ты домой едешь». Потом сопоставила по времени — примерно в этот момент все и случилось. И этот ангелочек ее успокаивал.
Мама разбирала подарки к свадьбе, увидела один и сказала: «Это к смерти»
— Меня поразила история о том, что мама, разбирая подарки на свадьбу Валерия и Ирины, увидела антикварный бюст какого-то испанского поэта и пришла в ужас. Сказав о том, что это — черная метка.
— Это не бюст был, а изображение ангела — с крыльями, беленькое такое. У испанцев не принято это дарить. У нас есть свои приметы, у них — свои. Она сразу сказала: «Это все не к добру. Это к смерти». Потому что такие изображения ставятся на надгробия. Все интересовалась, кто того ангела подарил. Так и не выяснили. Причем его сразу выбросили — прямо там, на Угловом переулке. Мама была суеверна — особенно после того, как после ее разговора с какой-то бабушкой Валерка выжил, когда врачи говорили ей готовиться к худшему.
— А сам Харламов был суеверным?
— Нет, хотя определенные приметы соблюдал. На лед, например, всегда последним выходил. А фотографировался на командных снимках слева и стоя.
— Еще на тему примет — жене вашего брата цыганка еще в школьные годы нагадала всего 25 лет жизни. Столько Ирина и прожила.
— Это точно было, потому что она сама все время об этом говорила.
— Когда Валерий Борисович разбился, мама как раз ехала на поезде из Испании?
— Да, она поехала туда на полгода со дня смерти ее матери. Сомневалась еще: «Может, не надо?» Валерка отвечал: «Мам, ну езжай, раз у вас принято». У нас отмечается год со дня ухода человека, у них — полгода. Причем Валера с ней разговаривал 24 августа по телефону. Тогда еще у него не было сомнений, что он поедет на Кубок Канады. Она ему говорила: «Я тебе пластинки везу». Ему же ничего не надо было, кроме, как теперь выражаются, виниловых дисков. У них с Сашкой Мальцевым были лучшие коллекции в Москве. А эти пластинки, которые мама тогда привезла, дома лежат, я их так и не слушала. Не могу. Больно.
Домой приехала, спросила папу, почему он не встретил ее на вокзале. Он: «Бегонь, у меня ночная смена была, устал». Она огляделась и вдруг: «Что с моим сыном?!» Это всех шокировало. Зеркала были открыты, ничего о горе не говорило. Только скорая у подъезда стояла, но она ее не заметила. А тут что-то почувствовала.
— А почему на поезде ехала? Самолетом не любила летать?
— А тогда не было прямых рейсов в Испанию. Поездом и удобнее, и дешевле. К тому же у нас во Франции родственники. Приезжаем днем, заедем к ним, проведем время, а вечером — на электричку до Бильбао. Страна басков ведь как раз у французской границы. От Парижа до Бильбао — как от Москвы до Тулы. Из Парижа шел прямой поезд в Москву, 44 часа. Он и сейчас ходит. Интересно было смотреть в окно, какая разница между Францией, Германией, Бельгией...
В тот раз машинисту сообщили, что в поезде едет мама Харламова, и сказали, чтобы отключил радио. У нее сердце было слабое, и она не должна была узнать о гибели сына где-то еще, кроме дома. Хотя в Бресте уже был санитарный самолет. Если бы вдруг она что-то услышала, и ей стало бы плохо, ее бы сразу на этот рейс — и в Москву.
Потом она рассказывала: пограничник проверяет документы, смотрит на паспорт и произносит: «Похож». Благо, мама не знала хорошо русского языка, и тогда ее это не насторожило. Она сказал: «Ну, конечно, сынок, похожа, это же я».
Мы сделали все, что могли, чтобы она ничего не узнала. Единственное — она удивилась, почему папа не пришел встречать ее на вокзал, как делал всегда. А у него уже сил не было. Я ей объясняю: у него была ночная смена, он дома нас ждет, готовит все.
— Читал, что водитель ЗИЛа, под колесами которого Харламов погиб, чуть ли не с ума сошел. Хотя его вины не было никакой.
— Я знаю, чья была вина. Но не будем об этом. Что касается того водителя, то, говорят, за руль он больше не садился.
— Читал, на прощании во дворце спорта ЦСКА посол Испании на колени перед вашей мамой встал.
— Да. Очереди были от метро «Динамо» и «Аэропорт», с двух сторон. Но я это плохо помню. Все было в тумане.
После гибели Валеры разочаровал только Тихонов
— Игроки сборной узнали о случившемся в день товарищеского матча в Виннипеге. Ветераны хотели на похороны полететь, но их не отпустили.
— Да, Мальцев еще и за это Тихонова страшно не любит. Сашка сказал: «Я за свой счет туда и обратно». Но ни его, ни других слушать не стали. Кто-то выступил открыто: даже если Валера физически был не готов, вы обязаны были взять его на Кубок как гостя, члена делегации — как угодно. Из уважения к тому, что он делал.
— Чье-то поведение после гибели брата вас разочаровало?
— Только Тихонова. Он единственный, кто не сказал ни слова соболезнования моим родителям. А все остальные всегда вели себя по отношению к нашей семье очень внимательно. И не только армейцы, но и тот же Сашка Якушев. Все приходили к нам и проводили много времени с мамой и папой. Простые болельщики установили памятник на месте гибели в виде огромной шайбы. Сейчас его чуть-чуть перенесли и облагородили.
— Читал, пятерка Ларионова много лет скидывалась деньгами на одежду детям вашего брата и помогала им финансово; Михайлов с Петровым пробили пенсии Саше и Бегоните до достижения совершеннолетия...
— И высокие пенсии! По-моему, эта пенсия была у них даже до получения высшего образования.
— Вся сборная СССР сразу же после возвращения из Канады прямо из аэропорта поехала почтить память Харламова, в честь которого выиграла турнир, на Кунцевское кладбище.
— Да. Но и там, насколько знаю, Тихонов ни слова не произнес. Я тогда с командой не поехала, потому что была дома с мамой. Ее вначале даже парализовало. Когда она только узнала — перешла на испанский язык. Буквально ни слова по-русски! Просила дать возможность поговорить с Испанией, с родней. Она приехала 28 августа, и только 31-го, в день похорон, начала русский вспоминать.
— Сколько лет она еще прожила?
— Полных — пять. Но, конечно, гибель сына ее сломала. Ей делали обследование, врач сразу сказал: «Боюсь, она долго не протянет у вас. Все органы задеты на нервной почве». Две войны перенесла, что тоже давало о себе знать. Оказалось еще, что на ногах переболела гепатитом во время Великой Отечественной, что позже спровоцировало закрытый цирроз печени. Слава богу, протянула еще какое-то время.
Но потерялась после того, что случилось. Так же, как папа после гибели моего сына Валерочки. А первый инфаркт он перенес сразу после маминой смерти. После чего очень долго звал меня Бегоней. Только назовет, как сразу вспомнит: «Ой, Таня». Удивительной они были парой. Так заразительно смеялись всегда! Все наши друзья, те же Михайловы, настаивали, чтобы они были на каждом их празднике.
— Я с ужасом прочитал, что за два месяца до смерти ваш папа упал у подъезда, потому что его дверью стукнули. Сломал шейку бедра и уже не оправился.
— Не совсем так. Да, упал и шейку бедра сломал. Парень какой-то наглый выскочил и уронил его. И говорит: «Ну ладно, я пошел». — «Помогите хоть его поднять». — «Мне некогда». И убежал. На улицу приехала скорая, и мы его даже поднять не могли. Такие вот бывают люди.
Положили его в больницу, на следующий день прихожу, зная, что вот тут его место. Прихожу в палату — его нет. «Где он?» И тут такой ответ: «А его уже нет». У меня все похолодело внутри — так дословно сказали. А оказалось, Михайлов подключил Андрея Сельцовского, бывшего врача команды, ставшего министром здравоохранения Москвы, и папу перевезли в Боткинскую. Но в известность нас не поставили. А мне уже помощь оказывают, потому что после таких слов плохо стало...
— Он так и не оправился?
— Оправился. Ходил без палочки. Просто перед тем, как ему делали операцию, собрался консилиум. До этого у папы было два инфаркта. Когда не стало мамы и когда погиб мой сын. Операция — это наркоз. И врачи мне сказали, что дают только 20 процентов на то, что он этот наркоз перенесет. Либо, если без операции, то все время будет лежать. Я ответила: «Пусть этот вопрос решает он сам. Я на себя ответственность не возьму, потому что он очень активно живет. За весь сезон ни одного домашнего матча ЦСКА не пропустил — значимые, не значимые... Поэтому у него спрашивайте».
И Бегонька была того же мнения: «Это только дед должен решать». И он сказал докторам: «Лучше умереть на операционном столе, чем лежать всю оставшуюся жизнь. Если бы не эта нога — знаете, как бы я сейчас по бабам бегал!» В общем, сделали ему операцию. Пролежал он в больнице дольше обычного срока, но выкарабкался. И все-таки, думаю, тот наркоз свою роль сыграл — только спустя время. Через год у папы случился обширный инфаркт, и его не стало.
— В свое время он чуть ли не шесть лет прожил на даче у Михайловых. Как так получилось?
— Мамы уже не было. Поехали туда летом — он с собачкой Харликом и я. Собака не знала русского языка — только испанский. Зато никто не мог его обмануть и что-то своровать.
Татьяна Михайлова ему говорит: «Дед, может, до ноябрьских праздников у нас побудем?» А они только дом отстроили, им надо было его обжить. В ноябре уже он говорит: «Тань, скоро Новый год. Чего уж нам до него ехать». А она и рада до безумия. Потом раз — уже лето. И так далее.
Все его дедом звали, отпускать не хотели. И младший сын Михайловых Егор спать не ложился, пока дед ему массаж не сделает и сказочку не расскажет. Татьяна звала их с Борисом: «Шерочка с Машерочкой». Как-то забор красят и почему-то становятся все пьянее и пьянее. Друг нашей семьи Мишка Туманов привез канистру, она думала — там краска. А оказалось совсем другое (смеется). Они говорят: «Пойдем покрасим» — и возвращаются все веселее.
— Вас Михайлов сейчас часто навещает?
— Петрович? Да все время! Был один период, когда он ворчал: «Как в Москву — сразу к тебе!»
— А Мальцев?
— С ним встречаемся в других местах. В Ростове-на-Дону три года назад отмечали его день рождения. Хорошо провели время и в Минске с нашим великим биатлонистом, многократным олимпийским чемпионом Александром Тихоновым.
А здесь Сашка ни разу не был. Не потому что не хочет или ленится. Просто для него, парня очень сентиментального, хотя и внешне молчаливого, это больно, и дело не только в Валерке. Он ведь еще и папу нашего боготворил. Когда они после гибели брата виделись, не бывало такого, чтобы Мальцев отцу не сунул денюжку на жизнь. Он не воспринимал его, как отца Валеры, для него это был дядя Боря, родной человек.
Данилу Козловского на роль брата отобрала я
— Часто думали, как бы сложилась дальнейшая судьба брата, если бы он остался жив?
— В России он бы работал только детским тренером. А может, сразу после окончания карьеры игрока уехал бы поднимать хоккей в Испанию. В 81-м у него уже было приглашение в Барселону, и он очень хотел поехать. Спорткомитет Испании интересовался: мол, как же так, во Франции есть хоккей с шайбой, а у нас — только на траве.
Между прочим, еще при его жизни мы с мамой были в Бильбао, а там есть место вроде нашего Парка культуры — Арчанда. В горах, на высоте. Там был искусственный лед — и стояла Валеркина фигура. №17, Валерий Харламов, в хоккейной амуниции. Ее установили еще в конце 70-х.
В Испании выходили и фильмы о нем — благо, в том же Бильбао очень много людей, вернувшихся из России, и они понимают, что такое хоккей. Киноактер Альгис Арлаускас в свое время уехал с семьей на Пиренеи и сделал очень хороший фильм «Жить и умереть в России». Одна серия посвящена маме и Валерке. Ее показывали там и на испанском, и, что очень важно, на языке басков.
А недавно испанцы приезжали снимать телевизионный фильм сюда. Они давно приставали, но я — человек не медийный, не люблю все эти дела. Но тут Бегонька, племянница, говорит: «Теть Тань, так хочу в Бильбао! Мне столько рассказывали про эти места, так хочется по ним пройтись! Давай поедем!» И в то же время звонят эти киношники: «Татьяна, когда можно к вам приехать?» Отвечаю: «Мы как раз будем сейчас в Бильбао». Думала, этим все и ограничится.
Они приехали в Бильбао, отсняли там Бегоньку. И им повезло, потому что и дом, и школа, и таверны, куда он приходил с дедом и танцевал, и другие места, где Валерка бегал и играл, — все сохранилось. Я все это помню и знаю — вот и провела, и показала. Но съемочная группа этим не ограничилась и добралась до Москвы. Сняла дом на Ленинградке, где мы жили, двор. Разговаривала с Сашей Мальцевым, Борей Михайловым. Даже нашла такую же машину, светлую «Волгу», на какой он разбился. Неплохой фильм о Валерке получился, даже хороший. Когда они спросили о впечатлениях, сказала: «Мне хочется еще». В Испании уже призы получил.
— А книга Максима Макарычева из серии «ЖЗЛ» понравилась?
— Конечно. Макс не зря же тут несколько дней подряд сидел. И вообще, со многими людьми общался — наводки у него правильные были (улыбается). Хотя в принципе мне и читать, и смотреть про Валерку тяжело — сразу воспоминания накатывают.
— Несколько лет назад мы разговаривали с одним из сценаристов «Легенды №17» Михаилом Местецким, и он очень откровенно рассказал, как делался нашумевший фильм.
— А он не сказал, сколько раз я «заворачивала» сценарий?
— Нет. Расскажите вы.
— Нет-нет, не буду. Зато скажу, что команда, которая снимала этот фильм, была очень хорошая. Все ребята классные — и режиссер, и операторы, и осветители, и костюмер. Молодцы! Они жили этим. Не так, чтобы пришли на работу, отсидели на ней нужное время и ушли. Поэтому люди и при мне на премьере, и на многих других показах аплодировали, плакали, вставали. И многие благодаря этому фильму открыли для себя хоккей.
— Правда, что именно вы Данилу Козловского на роль брата отобрали?
— Да. Мы с Бегонькой были. Нам показали пробы пяти актеров — кандидатов на роль Валерки. И больше всех подошел Козловский. По взгляду. Мы сразу сказали — да! И не пожалели. А Олег Меньшиков как характер Тарасова поймал! Хотя и комплекция другая. Вот Пете (Петрову. — Прим. И.Р.) — да, не понравилось.
— Борис Михайлов, с которым мы недавно беседовали перед его юбилеем, был в восторге, как Борис Щербаков...
— ... отца нашего сыграл. Помню, на съемках стою, курю. Он мне: «Дочка, курить нельзя». Отвечаю: «Да, пап, а сам что делаешь?!» (Смеется). Непонятно было, где реальность, а где кино. Такой простой мужик, не думала даже. Хотя и заслуженный. Но это, конечно, из-за Валеры, такие у них у всех любовь и уважение к нему.
— Как отнеслись к решению режиссера и сценаристов перенести первую аварию на четыре года назад и сделать ее до Суперсерии-72? Насколько вам это показалось приемлемым?
— Мы говорили с ними на эту тему. Там вообще много было того, чего на самом деле не происходило — или было в другое время. Они объясняли — чтобы привлечь зрителя. Это художественный фильм, а не документальный — поэтому уж разрешите нам все это. Сказала: «Ну ладно». Хотя добавила, что в суд на них за определенные огрехи все равно подам (смеется).
— Понятно, что пошутили. Но за что собирались-то?
— Лебедев знает почему, мы общаемся. На народу понравилось — и слава богу!
— Какие вещи в фильме вам резанули глаз? Чего бы вы предпочли там не увидеть?
— Конечно, мама никогда не пошла бы к Тарасову с пирогами. Это однозначно — и ни к чему абсолютно. И чтобы Валерка лазил, цветы таскал — этого в помине не было. Ему некогда было этим заниматься. На свидания к некоторым девчонкам я за него ходила.
— Ваш племянник Александр Харламов, насколько помню, был консультантом фильма?
— Знаю, что он там снимался. А проконсультировать он мог, только как клюшку держать и кататься. Они меня спрашивали, как комментировал Озеров, какие выражения во время матча употребляют.
Очень обидно за отца, что его не позвали на церемонию включения Валеры в Зал Славы
— Брат успел поставить Сашу на коньки в три года?
— Коньки те, кстати, были от моего сына. Но поставил не столько Валера, сколько Сашина бабушка по материнской линии. Она его и на каток водила.
— Как часто вы с Александром и Бегонитой виделись? Там же была тяжба за права опекунства, которую ваша семья проиграла.
— Была. С Сашей мы так и не общаемся — его так настроили, наверное. А сейчас тем более, после того, как он на меня в суд подавал. Вышла книга Леонида Рейзера «Вспоминая Харламова», для которой я давала фотографии из личного архива. Когда он ее увидел, его адвокаты на три миллиона рублей мне иск предъявили. На основании того, что это их архив, и я им не имела права пользоваться. При том что он о нем даже не знал!
— Выиграли вы этот суд?
— Конечно. С сестрой они совсем разные. Мы с Бегонькой одной семьей живем. Она стала мастером спорта по художественной гимнастике, родила двух дочерей и сына. В детстве была — копия деда! Кудрявая, с ямочками на щеках. А Саша... Живет хорошо — и слава богу.
— Возвращаясь к «Легенде №17» — как фильм показался товарищам вашего брата?
— С Борей (Михайловым, — Прим. И.Р.) мы были на премьере, и он мне сразу сказал: «Очень понравилось». Как и Якушеву. А вот Пете (Петрову. — Прим. И.Р.) — не понравилось.
— Алексей Касатонов мне сказал, что образ Харламова на самом деле получился собирательный, и в нем было больше от Михайлова. Речь перед командой толкнуть — это скорее про него, а не про вашего брата.
— Ну да, Борис же капитан. Хотя в кулуарах Валеру очень даже слушали. Сколько раз ему предлагали капитанство в сборной! Например, после Кузькина. Он — ни-ни. И в ЦСКА не хотел.
— Есть хоккеисты в следующих поколениях, которые напоминали бы вам Харламова?
— Не то чтобы прямо напоминал — но мне очень нравится Паша Дацюк. Как этот мальчик играл и до сих пор играет! И с юморком, как у Валеры. Молчит-молчит — и выстреливает шуткой не в бровь, а в глаз. Всегда с ним по-доброму общаемся. Как-то долго не виделись, здороваемся. Спрашиваю: «Молодой человек, вы, наверное, меня не узнали?» — «Татьяна Борисовна, как вас не узнать!» А еще он мне нравится тем, что, как и я, никогда не ест покупные торты и пирожные — только свои, домашние! (Смеется.)
— Отец Ильи Ковальчука привил сыну любовь к Харламову. В 2002 году я переводил ему на пресс-конференции в рамках Матча звезд НХЛ, и первое, что он сказал, было как раз про Валерия Борисовича как главного кумира в хоккее. Было приятно.
— У него поэтому и в номере цифры «17», только наоборот. И на кладбище он, знаю, постоянно ездит. Молодец.
— Снился вам брат за эти годы?
— Ни разу никто не снился — ни папа, ни мама, ни брат, ни сын. Но я каждый месяц езжу на Кунцевское кладбище 27-го числа. И брат, и папа, и сын — все ушли 27-го. В разные месяцы, но в одно число. Они все похоронены в одном месте. И 27 августа, когда на Кунцевском собираются и его друзья, и партнеры, и болельщики, я стараюсь приезжать туда рано утром, когда еще никого нет. Потому что в этот день не могу видеть людей. Больно.
— В 2005 году Харламова посмертно ввели в Зал хоккейной славы в Торонто. На церемонию вас приглашали?
— Нет, я там никогда не бывала. И мне было очень обидно за отца. Уж его-то могли пригласить. Ему и вообще нам заранее даже не сообщили. Мы потом уже из газет узнали.
...Тогда, в 2005-м, членом выборного комитета Зала славы еще не был первый за все времена представитель России — Игорь Ларионов. Уж Профессор-то, успевший сыграть в одном звене с Харламовым за сборную несколько товарищеских матчей в том самом 81-м , о таких вещах точно позаботился бы.
Но и теперь, после публикации этого интервью, думаю, было бы красиво, правильно и не поздно организовать приезд семьи легенды №17, в том числе и его сестры, в Торонто. Вот только Борису Сергеевичу, или дяде Боре, как его называл весь хоккейный мир, там уже никогда не быть...
