«В Киргизии бывали наезды на русский язык». Орзубек Назаров: бои с Цзю, Али, классные люди в Америке
Новый гость подкаста Григория Дрозда — чемпион мира в легком весе по версии WBA, а также чемпион СССР, Европы и мира среди любителей Орзубек Назаров. Киргизский боксер держал пояс WBA почти пять лет и был большой звездой Японии, куда отправился вместе с другими легендами советского бокса, в числе которых были Юрий Арбачаков и Вячеслав Яновский.
В разговоре с Григорием Дроздом Назаров вспомнил много интересных моментов карьеры: как побеждал, а затем проигрывал Косте Цзю в финале чемпионата СССР, что поражало во время жизни в Токио, какие детали запомнились в поединке против Джои Гамаче, как встретился с Мухаммедом Али, почему простил бывшим друзьям миллионные долги и зачем в Киргизии учат русский язык.
О боях с Костей Цзю
— 1988 год — это закономерно [победа над Цзю]. Я был сильнее Кости. Да, Костя на взлете был, на подъеме. Мир, Европу выиграл среди молодежи, но я был в очень хорошей форме. Должны были встретиться в финале мы с ним — встретились, я выиграл. Но по бою 3-2. Очень интересно, что трое судей из-за границы отдают мне, а двое советских отдают Косте. Тогда была практика иностранных судей. Бой был хороший, у меня только отрывки этого боя есть. Всего боя нет, я найти не могу. Бой прошел в 1988 году, я готовлюсь на Олимпийские игры... Ну, трагедия, опять трагедия. Мы все ходим под богом. Меньше чем за месяц до Олимпийских игр у меня приступ аппендицита. Мне вырезают аппендицит, и все — вся моя Олимпиада, Спартакиада, все мои Игры доброй воли, что я первый номер в течение почти пяти лет — все это в один день исчезло.
В августе у меня происходит аппендицит, восстанавливаюсь, в январе — чемпионат Союза. Тупо я был не готов, хотя говорил, что мне нельзя выступать, тем более я прошел три боя до финала. Бои были очень сложные у меня. [Марат] Джакиев такой, наш [Адылкан] Бекболотов, царствие ему небесное, нет его, брат мой старший. И еще один — то ли Акопян, то ли Колесников (в 1/8 финала соперником был Александр Конюхов. — Прим. «СЭ»). Три сложных боя, и уже пустой приехал.
В принципе, в финале кто-то из нас должен был упасть, это ясно было. Во дворце спорта у нас, если вот так вот спичку зажечь, он бы взорвался. Потому что там такой накал был! Все: «Орзубек, Орзубек!» Ко дворцу спорта подойти нельзя было, он весь облеплен болельщиками. Тем более боксируют два представителя Киргизии — это Назаров и [Андрей] Курнявка. Я видео не смотрел этого боя, потом Костя его выкинул, года полтора назад. То, что ощущал, я и увидел в этом бою. Да, вышел, первый раунд очень жесткий, там и Костя пропускает, и я пропускаю. Первый раунд — ноздря в ноздрю, прямо мы зацепились. А второй раунд — видно, что первую минуту я еще иду на него, а потом — пух! Я сдулся. У меня бензин кончился, здоровье ушло. Все-таки сказалось, что я после болезни тренировался, той формы не достиг, операция есть операция. Все закончилось как должно было закончиться: я пропустил удар один, второй. Я очень сильно на рефери обижался, но потом понял, что обижаться... Мы все спортсмены.
Я в Канте жил. Грубо скажем, [болельщики] хоть помидорами не закидывали. А так это было — такое всеобщее разочарование, осуждение того, что я проиграл. Вот это: «Как так? Ты нас подвел». Я неделю из дома не выходил. У меня отец приехал, разогнал их всех. Потом из дома сбежал я, у родителей жил какое-то время. И потом, слава богу, Алексей Николаевич Копцев приглашает, и я улетаю на сборы.
О переезде и жизни в Японии
— Слава Яновский подходит, олимпийский чемпион наш: «Орзубек, давай, в профессионалы пошли. Японцы приехали». До этого подходили американцы, в Сухуми на сборы приезжали, голландцы приезжали, канадцы приезжали. Я говорю: «Ну давай». Только они никто не хотят, чтобы с семьей, а я уже семейный, уже три года почти ребенку. Я говорю, что без семьи не поеду. Он: «Ну, пойдем, поговорим, может, согласятся». Вот, мы встречаемся с представителем, японцем, Слава меня там хвалит, туда-сюда. Он говорит: «Ну, ладно, давайте в спарринг становитесь». А они к боксу отношения практически не имели. Так, зал какой-то был небольшой, но сам президент клуба — у него бизнес, бриллианты, мафия, не мафия. Но тут он как бизнесмен заинтересовался, можно денег заработать. Мы там начинаем со Славой играться, [японцы говорят:] «Не надо играться, надо драться!» Ну, подрались мы со Славой один раунд — пойдет. Я с ними переговорил, пошли в ресторан, покушали, они там обсудили. Я говорю: «Дайте мне времени до завтра». Я с Геннадием Федоровичем [Аноприевым] обсудил, он говорит: «Думай сам, тебе здесь уже ловить нечего».
Улетели. Цвет советского бокса: Вячеслав Яновский, Вячеслав Яковлев, Юрий Арбачаков, Руслан Тарамов, Рамзан Себиев и я. Элита советского бокса! Все чемпионы Союза, Европы, мира, Олимпийских игр. Весь набор, пожалуйста, в одном коллективе. Потом Арсалиев Усман подтянулся, отдельно заключал договор. Александр Мирошниченко — отдельно тоже. Мы-то думали: приедем в зал, сейчас там профессионалы! В Америке-то видели эти дела. А приезжаем — там 20 на 20, такой нормальный советский подвал. Запах там стоит, народу столько, один ринг в углу стоит. Вообще кошмар какой-то! Музыка играет, каждый кто чем занимается... Мы привыкли под руководством тренера, а тут ничего! Полный балаган. Четыре тренера в этом маленьком зале: один лапы держит, другой что-то говорит, третий с кем-то разговаривает, один там грушу бьет. Мы такие: а что надо делать? Тренируйтесь, говорит. Мы так посмотрели: как же тренироваться? Ну, ладно — там у нас дневники, давай по своему плану. Слава чуть руководил: утром встаем, на зарядку как полагается. А живем в центре Токио — какая зарядка? В 6 утра вставали, пока ничего нет, бегали по этим улицам.
Они говорят: давайте зовите тренера своего, у нас тренеры есть. А какие тренеры? Они по-английски не говорят, и мы уровень видим этот. Звоним Никулину, это тренер Саши Мирошниченко. Он: «Не-не, ребят, у меня тут свои дела». Я звоню Геннадию Федоровичу. [Он говорит]: «Как я, у меня здесь столько детей... Куда я поеду?» Звоним Зимину, он же в Шри-Ланке работал, в Таиланде работал, по сборной мы его знаем. Он: «Ребят, что-то мне интересно». И загорелся. Декабрь — январь мы сами тренируемся, 1 февраля 1990 года у нас про дебют, Васильевич за неделю прилетает. На нас посмотрел: «Пойдем на тренировку». А мы горели, потому что новая атмосфера, эти киношники в квартиру лезут, из дома выходишь, и уже камера стоит. Такого внимания в Советском Союзе не было никогда.
О бое с Джои Гамаче
— Зал не знал, кто выходит, они просто это не освещали. Они все-таки надеялись, что бой пройдет так, как они думали. А сам лагерь Гамаче прекрасно знал, кто я такой, что я могу и на что я способен. Они прекрасно знали, потому что в марте я защитился, и следующий бой у меня должен был пройти где-то в июне — июле — они его откладывают на сентябрь. В сентябре они перекладывают на ноябрь — у меня срыв. Середина октября, три недели остается, мой менеджер приходит: такая ситуация, бой переносится в связи с болезнью. Что-то придумывают.
Я там психую, ору: зачем мне это надо? Я чемпионом мира стал! Доказал, что я лучший в мире. Я выиграл, матч-реванш у меня был, я побил одного сильнейшего боксера — все, я поехал домой. «Подожди, что ты торопишься? Ты же понимаешь, что они тебя боятся». Я говорю: «Ничего не знаю, они все боятся, но боксировать никто не хочет». Оскар Де Ла Хойя не захотел боксировать со мной. Переговоры? Были! Но промоутеры японские очень слабые — почему я ушел потом к братьям Акариес, они в пятерке лучших тогда были. Уиттакер еще тогда, красавец, я очень хотел с ним боксировать. Токио Санто, Мигель Гонсалес, который боксировал потом с Чавесом — я там должен был быть! Этого Мигеля Гонсалеса у нас в клубе японском я избивал!
Ну, Гамаче. Они меня там дальше ломать начали. Во-первых, это хоккейный стадион на 12 тысяч — холодно там. Я выхожу, тепло одет — полотенце, махровый халат. Бой был назначен на 16.00. Мне говорят: бой будет не в 16, а в 15.45. И говорят это за пять минут до выхода. Гамаче знает, что будет выход в 15.45, а я не знаю — мне в 15.40 об этом говорят. Васильевич: «Спокойно, спокойно. Окей, окей. Выйдет, выйдет». Дверь закрыл, японцам сказал стоять и никого не пускать. Давай, говорит, мы не будем у них 15 минут — 10 минут своруем, это все-таки американское телевидение. Прямой эфир! Live! Вышел Гамаче, он мерзнет на этом холоде, танцует, минут пять он стоит там. Потом выхожу я. Я где-то минут на пять-семь задержался. Он вышел в то время, как надо, а я вышел, когда уже был готов выйти. Да, я чуть быстрее это сделал, вышел в 16.55 где-то. И зал почему свистел? Мы ждем, вышел король, непонятно, кто ты такой.
Перед каждым боем название дают. У него дома в Портленде, штат Мэн, бой назывался Cold War — холодная война. Продолжение холодной войны — они так и давали. И я же на фоне не киргизского флага стою на постере, а на фоне советского флага (бой прошел в 1994 году. — Прим. «СЭ»). Он на фоне американского, а я — на фоне советского. Они вообще к этому бою подошли жестко! Эта Северная Америка — наверное, совсем у нас плохо с ними было. И такое фиаско было. Ну а люди там классные, вот в этой Америке. Я был в Нью-Йорке, в Майами, в Лас-Вегасе, но самые теплые люди — в этом северном штате. Они такие классные! Такая двухэтажная Америка, она так похожа на Кант. Все друг друга знают, по улице ходят - здороваются. В зале свистели, а на улице вообще отношение было другое. В гости приглашали, у меня фотографий целая куча, они там чаем угощали. Хорошие впечатления остались.
О встрече с Мухаммедом Али
— 1995 год, Токио. Мухаммед Али приехал на встречу... Какие-то встречи у него были в Токио. Естественно, ему сказали, что тут есть два чемпиона мира из Советского Союза. А Советский Союз притягивает его, очень любит он Советский Союз. Он: «Хочу с ними встретиться». Он изъявил желание встретиться со мной и с Юрой [Арбачаковым]. Нас с Юрой вдвоем пригласили на встречу. Я был поражен этим человеком. Он тогда уже болел, Паркинсон свое брал. Про болезнь не читал, но Паркинсон на голову не влияет, по-моему — [влияет] на мысли. И он так умудрялся... О чем-то говорил, мы спрашивали, и он раз так — хоп [вскинул голову]! Глаза другие становятся. И он начинает говорить, говорить. Видать, ему сколько воли надо — секунд 30 поговорил, потом расслабится и опять начинается. Классные мысли, шутник. В Токио мы повстречались, я благодарен судьбе, что прикоснулся к великому Мухаммеду Али.
Как простил все денежные долги благодаря маме
— Когда бокс закончился, был страшный период, когда у меня был красивый сотовый телефон Motorola — кирпич, блин. Но он не звонил. Он лежал себе и лежал. Была рядом жена моя, первая супруга, но в то время, я извиняюсь, конечно, у меня была уже и вторая супруга. Два человека, кто меня поддерживал. Друзья, которые вроде были моими друзьями близкими с детства, потом приняли участие в том, что меня швырнули (ранее Назаров рассказывал, что партнеры по бизнесу обманули его на 1 млн долларов. — Прим. «СЭ»). Я благодарен маме. Люди, кто мне деньги должны были... Я так переживал, сложно рассказать, как мне было тяжело тогда. Я пришел к маме, и она такая спокойно говорит: «Орзубек, прости им и иди дальше». Мама-то не знает, какие деньги, сколько. Я такой: «Мам, как прости?» Она говорит: «Все, закрыли тему, все, не надо. Ну, иди сюда». Вот она меня возьмет, положит на коленочки, голову погладит. Я посижу, полежу так... «Все, ладно, я поехал».
Прошла пара недель, а у меня в голове это сидит: «Прости, прости, прости». Мама-то знает, каким тоном говорить, как мне сказать, когда сказать. Я недели две-три ходил, потом приезжаю: «Мам, что надо сделать?» Давай, говорит, худаи сделаем: барана зарежем, муллу позовем, стариков позовем. Простишь перед богом, только так можно простить, остальное не считается». Я говорю: «Давай». Взяли барана, муллу пригласили, родственников пригласил, пять-шесть стариков пригласил, в Канте родительский дом. Они пришли: «Что [случилось]?» Я говорю: «Просто жертвоприношение хочу сделать». Покушали, все сделали, потом мулла подходит ко мне, говорит: «Орзубек, а Коран кому читаем? В чем причина?» А я список составил, кто мне денег должен. Я говорю: «Почитайте, а я хочу просить у этих людей перед Всевышним, что я прощаю». А он сам обалдел. Он: «Ну, хорошо». Читает, потом я встал и по именам, по именам — всех перед Всевышним. Говорю: вы мне ничего не должны. Пускай будет бог вам судья.
Все, мы разошлись, где-то неделя прошла — мне деньги вернулись. И вернулось где-то порядка сотки — 100 тысяч долларов. Я на них запустил компанию новую. Ну, мне так легко стало. Прежде чем мама сказала «прости», она мне говорит: «Орзубек, вот, знаешь, бублик, сушка (которую я любил всегда) — вот это ты. Ты жесткий такой, классный! А вот это твои друзья. Вот они тебя сейчас туда будут тянуть, и ты тоже сломаешься. Они тебя потянут, потянут, и ее [сушку] обычно вот так ломают [вверх], а тебя потянут и снизу сломают. И ты туда уйдешь с ними вместе». Для меня вот эти мамины слова... Все, я простил. Вот сейчас сумел простить почти миллион долларов. Что-то вернулось, что-то потом там кто-то еще отдал. Ну, а я — вот он.
Об отношениях России с Киргизией и русском языке
— Если географически взять, у Киргизии здесь Китай, здесь Узбекистан,Таджикистан, здесь Казахстан, и все. У нас с Россией нет общих границ, мы здесь закрыты. Что бы мы ни хотели делать, это надо делать либо через Китай, либо через Казахстан, либо через Узбекистан — товарооборот, проезд. Это спасибо государству нашему, правителям [за хорошие отношения между странами]. При всем при том какие бы ни были теплые отношения с Россией, это гарант, что у нас будет идти развитие. Развитие даже самого русского языка.
У нас один момент был, когда на русский язык, скажем так, были наезды. Он периодически идет. Это должно быть, наверное, потому что мы страна независимая, мы должны защищать свой язык, свою независимость. При этом уровень киргизского чуть поднимается, это очень хорошо. А уровень русского — он может быть чуть выше, чуть ниже, но он будет присутствовать всегда по одной простой причине. Если многие страны говорят «мы многонациональные», то Киргизия в действительности многонациональная страна. У нас очень толерантное, что ли, воспитание. И вот этот переход Советского Союза в Киргизию, хотя уже больше 30 лет прошло, все равно еще советское воспитание осталось. И очень многие взрослые вливают в уши своим детям, что первый язык из иностранных, который вы должны знать, это русский. Потому что ближайшая страна, куда сегодня едут наши работать, это Россия. Потом детвора, съездив в Россию и вернувшись, понимает: да, если бы русский знал, еще лучше было бы. И это переносится другим ребятам.
