СОБЕСЕДНИКИ Елены ВАЙЦЕХОВСКОЙ

Поводом для этого интервью стали многочисленные перемены, произошедшие после Игр в Сочи в группе самого успешного из российских тренеров. И самого загадочного, пожалуй. Ведь даже в кругах фигурного катания до сих пор невозможно получить однозначный ответ на вопрос: кто она – Нина Мозер? Генеральный конструктор великих спортивных побед или же просто успешный менеджер, которому повезло со спортсменами?

– Кем вы сами себя считаете, Нина Михайловна?

– Менеджером – точно не считаю. Я просто пытаюсь совместить работу на льду с организационными моментами, чтобы моим ребятам было максимально комфортно выполнять свою основную задачу.

– И делаете это настолько хорошо, что в ваш адрес то и дело раздается: "Мозер – не тренер, а выдающийся организатор". Не цепляет?

– Меня давно такие вещи не цепляют. У моих спортсменов есть результат и это – самое главное. А как меня при этом назовут…

– Прекрасно понимаю, как много времени и усилий нужно прилагать каждый день, чтобы создать бесперебойно работающую систему. Но ведь и тренерская работа требует точно такого же ежедневного и кропотливого труда. Как вам удается все успевать? Или вы настолько уверены в своих помощниках, что можете в любой момент переложить работу со спортсменами на их плечи?

– Боже упаси. Я каждый день стою на катке с 10.30 до 14.30 и с 16.30 до 19.45. Но это не является для меня повинностью – мне очень нравится все то, чем я занимаюсь. Поэтому, наверное, и сил на все хватает.

* * *

– Глядя на то, как непрерывно – и не только за счет спортсменов – разрастается ваша группа, складывается впечатление, что вы можете обратиться с любой просьбой к высшему спортивному руководству страны, и эта просьба будет немедленно удовлетворена.

– Сама я совершенно не стремилась к тому, чтобы увеличить количество пар. Но когда новые пары все-таки появились, поняла, что справляться с работой и мне, и моим помощникам станет сложнее. На протяжении четырех лет у нас существовало достаточно жесткое разделение обязанностей. Для себя я выбрала не самую простую задачу: создание общей стратегии подготовки и подведение спортсменов к старту. В этом плане самый сложный период наступает сейчас. Потому что близятся соревнования. Можно ведь уметь все, а на соревнованиях не показать ничего.

– И надо, к тому же, чтобы ни один из спортсменов не почувствовал себя брошенным?

– У нас не бывает проблем такого рода. Я ведь никогда не обманываю ребят. Всегда обсуждаю с ними все свои действия, каждый понимает, на что он идет, и что в любой ситуации я скажу ему правду. Точно так же, как всегда говорю ее начальству. Если мне что-то нужно, я прихожу и честно рассказываю, зачем это прошу. Зачем мне нужен тот или иной постановщик, например. Видимо, я очень хорошо умею объяснять.

– Объясните тогда, зачем вам понадобилось приглашать в свой коллектив не имеющего никакого тренерского опыта Робина Шолковы?

– Робин был мне очень интересен еще когда катался у Инго Штойера с Аленой Савченко. Он достаточно мастерски владеет коньком, у него "мягкие" ноги, колени. Большинство наших фигуристов так не катаются – не умеют. Мне было очень интересно встретиться с Шолковы после Игр в Сочи – в конце концов, это именно тот спортсмен, с которым несколько лет очень жестко соперничали Таня Волосожар и Максим Траньков. При этом он всегда выделялся какой-то внутренней интеллигентностью, которая становилась особенно очевидной на фоне партнерши и тренера. Всегда здоровался, улыбался, в то время, как Алена и Инго выходили всех "убивать".

Сам Робин, кстати, признался, что тоже всегда хотел со мной познакомиться – до такой степени ему нравилось наблюдать, как мы с Таней и Максимом общаемся на тренировках. Но сделать это ему было сложно: каждый раз, когда мы оказывались в одном пространстве, все интуитивно подтягивались, словно принимая в глубине души боксерскую стойку.

– И вы тоже?

– Наверное, да. Когда на финале "Гран-при" в Фукуоке произошла цепочка всяких неприятных вещей, которые совершенно очевидно были организованы с тем, чтобы выбить нас с Таней и Максимом из колеи, я, честно говоря, мысленно сказала немцам "спасибо" – за то, что они сделали все это в Японии, а не на Олимпийских играх. Потому что именно благодаря тому случаю я приехала в Сочи во всеоружии. Наверное, это и называется стратегией подготовки.

– Знаю, что эта тема интересовала вас всегда.

– Это действительно так. Недавно я начала в очередной раз разбирать свои записи, которые уже более двадцати лет пытаюсь систематизировать и воплотить в какую-то научную работу, и обнаружила совершенно невероятные залежи ценнейшей информации, до которых мы толком еще не добирались.

– Хотите добавить ко всем тренерским заслугам ученую степень, или это – внутренняя потребность оставить после себя какое-то наследие?

– Не то и не другое. Мне просто интересно все новое. Интересно понять механизм: почему получается? Когда начинаешь излагать свои мысли в письменном виде, это быстрее приводит к определенным выводам, понимать многие вещи становится проще. Этому меня когда-то учили в сборной команде Станислава Ляссотович, которая работала со Станиславом Алексеевичем Жуком, и Михаил Дрей – люди, сделавшие большой вклад в развитие парного катания. И сейчас я совершенно четко вижу, что в нашем виде спорта можно придумать и реализовать еще очень многое. Если, разумеется, Международный союз конькобежцев снова не загонит всех нас в дебри очередных требований, от которых у спортсменов начинают болеть и рваться плечи.

Это ведь очень серьезная проблема. Если раньше в тех же поддержках использовались позиции, построенные на естественных возможностях человеческого тела, то сейчас для того, чтобы сделать элемент четвертого уровня сложности, нужно уходить в позиции, которые не просто сложны, но противоестественны по своей сути, я бы даже сказала – античеловечны.

– И требуют подключения совершенно иных мышц, а значит – иной системы подготовки?

– Дело не в этом. У нас в группе работают прекрасные специалисты по ОФП, так что все мышцы у моих спортсменов развиты в достаточной мере. Травмы случаются не от недостатка физической силы. Когда позиции противоестественны, роковым может стать любое случайное движение.

Именно так, например, получил травму плеча Траньков: Таня во время поддержки начала терять равновесие, и Максиму пришлось "ловить" ее немножко в непривычной позиции. Так что сейчас мы серьезно занимаемся лечением – раз уж приняли решение остаться в спорте еще на один олимпийский цикл.

– А стоило ли это делать – с учетом того, что правила непрерывно меняются в сторону ужесточения и создают все больше и больше проблем возрастным спортсменам?

– Есть же множество примеров, когда в самых разных видах спорта люди выходят и побеждают вопреки возрасту, вопреки привычным стереотипам. Это же интересно – попробовать. Четыре года, что Таня и Максим катаются вместе, – не тот срок, за который можно пресытиться спортом. Главное заключается в том, хочешь ты сам продолжать или нет. Таня с Максом хотят. А я всегда их поддерживала. И буду рядом до тех пор, пока им нужна.

* * *

– На протяжении уже достаточно долгого времени я постоянно слышу о том, что в Санкт-Петербурге – городе, с богатейшими традициями парного катания – этот вид медленно умирает. У вас в школе таких проблем не наблюдается в принципе. В чем причина? В более благоприятных условиях работы, или в чем-то другом?

– У нас с вами за 15 минут разговора уже второй раз звучит мысль, что моя команда находится на каком-то особенном положении.

– Но ведь совершенно очевидно, что, попадая к вам, спортсмены могут себе позволить не думать ни о чем, кроме тренировок. У них мгновенно решаются жилищные и финансовые вопросы, нет недостатка в поддержке врачей и прочих специалистов. Вот невольно и возникает ощущение некой привилегированности.

– На самом деле это не так. Например, Наташа Забияко, приехавшая ко мне из Эстонии, сейчас находится в Москве за счет моих собственных средств – тех, что я получила за победы своих спортсменов на Играх в Сочи. В отношении других фигуристов мне, безусловно, помогают – министерство спорта, ФФККР, Москомспорт. Как и всем остальным тренерам. Фигуристов, чью подготовку у нас в стране финансирует государство, 120 человек. Им, если это нужно, снимают квартиры, оплачивают тренировочные расходы, включая сборы за границей. Стипендии, которые получают мои спортсмены, ничуть не выше тех, что получают другие спортсмены их уровня – будь то в Питере, или ЦСКА. Просто я стараюсь постоянно контролировать, чтобы в отношении моих ребят ни одна мелочь не ушла из внимания.

Я вообще никогда не делаю чего-либо спонтанно. Просыпаюсь утром и мысленно прокручиваю в голове весь день. Обдумываю, что нужно сделать, с кем встретиться, с кем из спортсменов поговорить, какие слова найти для этой беседы. Возможно, я просто умею общаться с людьми. Думаю, ощущение, что нашей команде все дается значительно легче, чем кому-либо, связано как раз с тем, что каждый человек у нас в коллективе четко знает, что делать и каким путем идти. И спортсменам своим я постоянно говорю, что идти на старт нужно с мыслью о победе, а не перебирая в голове возможные ошибки.

– Не могу не вспомнить фразу, не так давно сказанную в интервью одним из моих собеседников: "Дерись, как победитель, и выйдешь победителем!"

– Именно. Ведь страх и паника всегда возникают только по одной причине – от непонимания ситуации. Когда мы начинали работать с Таней и Максимом, поехали на один из первых турниров – в Италию. И там, когда уже шли на лед, Максим вдруг сказал, что боится произвольной программы. Помню, я резко остановилась в трех или четырех метрах от борта: "Пошли отсюда".

Макс тогда опешил: "А стартовать?" На что я совершенно спокойно ответила: "Ну, раз ты боишься, то зачем вообще мы туда идем?"

Тем разговором я разрушила у Макса в голове все привычные установки. Для себя я достаточно давно сделала вывод: со спортсменом, который боится, мне всегда будет сложно. Понятно, что я попытаюсь объяснить, подсказать, помочь, но если человек не поверит в мои доводы и не поймет их, мы все равно расстанемся.

* * *

– Переходы спортсменов от одного тренера к другому в российском фигурном катании складываются, как правило, драматично. Для вас существуют какие-то табу в этом плане?

– За время работы тренером в моем сознании произошли определенные перемены. Когда-то, например, я вообще не понимала ту же Татьяну Тарасову, других тренеров, которые берут себе чужих учеников, уже готовых на высокий результат. А год назад сама оказалась в похожей ситуации.

– Имеете в виду Ксению Столбову и Федора Климова?

– Да. Впервые они обратились с просьбой не напрямую ко мне, а через моих спортсменов – на чемпионате Европы-2012 в Шеффилде. Я отказала, объяснив, что готова вернуться к разговору только после Игр в Сочи. На самом деле причина была иной. На тот момент Федор и Ксения прекрасно работали со своими тренерами Людмилой и Николаем Великовыми, хорошо прогрессировали, стали на том чемпионате третьими. И я понимала, что не смогу перешагнуть через себя и разрушить эти отношения. Но через год ситуация изменилась. Возник не то чтобы конфликт, но ребята перестали получать удовлетворение от работы с прежними наставниками. Возможно, слишком устали от отсутствия спарринга, от того, что вынуждены постоянно натаскивать более молодых. То есть я понимала, что не стану причиной разрыва, потому что никаких отношений уже нет. Иначе Столбова и Климов не искали бы нового тренера фактически открыто.

Мне, кстати, как раз тогда позвонил Великов и сказал: раз уж спортсмены намерены уйти к другому специалисту, они с Людой предпочитают, чтобы этим специалистом была я.

Незадолго до Игр в Сочи, Великовым позвонила уже я. Сказала, что хоть и не могу компенсировать им моральные переживания, связанные с этой ситуацией, но за материальную сторону они могут не волноваться. Все свои обязательства по всем турнирам олимпийского сезона, где выступали Федор и Ксения, я выполнила.

В свое время меня сильно изменила история с уходом собственных учеников Милисы Брозович и Антона Нименко. Боль, которую я тогда испытала, была настолько непереносимой, что я себе сказала: Все! Нельзя позволять себе до такой степени сродняться с теми, с кем работаешь.

Ученики для меня – друзья, но когда мы начинаем работать вместе, я всегда говорю: как только вы почувствуете хоть малейший дискомфорт, скажите об этом мне, и я всегда помогу найти специалиста, который поможет вам идти дальше.

– А по какой причине обычно возникает дискомфорт?

– Когда берешь нового спортсмена, никогда нельзя сразу понять, что из этого выйдет. У другого тренера ты видишь человека, как правило, уже тогда, когда он набрал форму. И понятия не имеешь, каков он в ежедневной работе, как реагирует на нагрузки, как себя ведет. Поэтому очень много времени уходит на то, чтобы нащупать какие-то "крючочки", зацепившись за которые спортсмен сможет прийти к результату.

Иногда это получается быстро, как вышло со Столбовой и Климовым. Хотя наша работа началась с того, что Федор сломал ногу. Причем даже не на тренировке – упал с велосипеда во время пятидневного отпуска.

– И как вы на это реагировали?

– Никакой злости или расстройства не было, если вы об этом. Я сразу начала думать, что и как нужно организовать, чтобы как можно быстрее вылечиться. Ну да – случилось несчастье. Что толку страдать? От этого нога быстрее заживет? Нет. Значит, и время на пустые переживания тратить не нужно.

– У вас все-таки уникальная психика.

– Какая есть. Я много раз видела, как фигурное катание "ломает" тренеров, уничтожает их психологически. И решила, что никогда не буду подстраиваться под общие критерии – сколько бы разговоров и сплетен ни ходило вокруг. Мне это неинтересно. А интересно сделать результат. Тем более что я знаю, как его сделать.

– Боюсь, большой любви в кругу коллег вам с такими взглядами не снискать.

– Зато мне интересно жить. Да и судьба мне постоянно всякие любопытные встречи подкидывает. Видимо – как награду за мое отношение к жизни. Этим летом, например, когда мы были на сборе в Италии, я совершенно случайно познакомилась в гостинице с нашим выдающимся пианистом – Олегом Маршевым. Мы проговорили с ним тогда три часа! Обо всем на свете. Олег потом даже пришел к нам на каток, хотя никогда в жизни вообще не интересовался фигурным катанием. Подарил нам свои диски, сказал, что готов прилетать и помогать – если такая помощь понадобится. Мы постоянно общаемся по электронной почте. А там, в Италии, я побывала у Маршева на мастер-классе и ушла абсолютно очарованная тем, как он общается со студентами.

Вот такие встречи для меня по-настоящему ценны. Мы ведь совершенно не замечаем, во что превращается наша жизнь. А она все чаще представляет собой довольно отрицательную картинку. В которой люди теряют способность радоваться, победам – в том числе. Предпочитают жить прошлым, вообще не думая о будущем. Не пытаются задаться вопросом, что нужно сделать, чтобы быть счастливым. Радуются чужим неудачам, потому что на их фоне свои собственные кажутся не столь значительными.

Наверное, в каком-то смысле я живу легче. Могу выслушать любые конструктивные замечания, но для меня не составляет проблемы сказать человеку, что он не занимает значительного места в моей жизни, и поэтому его мнение, и уж тем более – его эмоции, не имеют для меня никакого значения.

* * *

– В какой степени вы предоставляете творческую свободу тем тренерам, которые работают в вашей команде?

– В нашей школе на сегодняшний день катаются 22 пары, с которыми работают семь специалистов. Круг моих интересов и моего внимания ограничен пятью взрослыми дуэтами. В работу остальных я вообще никак не вмешиваюсь – за исключением тех случаев, когда меня о чем-то спрашивают.

Что касается ведущих пар, мы работаем по моему плану, который предварительно обсуждается со всеми заинтересованными сторонами. При этом каждый тренер знает, что в любой момент он может уйти в автономное "плавание". Мы, например, не раз говорили об этом с Владом Жовнирским, который сейчас работает со Столбовой и Климовым. Другой вопрос, что та же Ксения однажды сказала, что для нее крайне важно мое мнение. Как и то, чтобы я стояла у борта, была рядом во время выступлений. И я буду рядом – пока это нужно.

– Чего вы не смогли бы простить спортсмену или тем, кто с вами работает?

– Предательства. Хотя употреблять это слово в контексте фигурного катания как-то странно. Равно как и оперировать такими понятиями, как порядочность. Но мне в принципе не понятно, как это: взять и предать того, кто тебе верит? Поэтому, когда я вижу, что человек поступает непорядочно, никогда не пытаюсь его воспитывать. Просто отхожу в сторону. А при той занятости, которая сложилась у меня сейчас, считаю, что вообще неправильно тратить свои силы на то, что мне неинтересно.

– Олимпийские игры сильно изменили вашу жизнь?

– Количество друзей, безусловно, уменьшилось – успех вообще не способствует увеличению их числа. Сама я не думаю, что изменилась. Ну да, обстоятельства сложились таким образом, что мне удалось сделать свою работу в Сочи максимально качественно. Но я ведь делала ее не для того, чтобы получить какой-то орден, а потому что эта работа мне нравится. Орден, правда, тоже понравился – с дизайнерской точки зрения. Но другим человеком он меня точно не сделал.

Я и ребятам своим постоянно говорю: подержали медали в руках, положили их в коробочку – и начали все сначала.

– Вы не устаете от такого количества работы, от бесконечных переездов?

– От того, что я целый день пролежу на диване, сил у меня точно не прибавится. А к переездам привыкла. На коротких перелетах мне вечно не хватает времени, на длинных сложились свои ритуалы: я очень люблю компьютерные игры и могу играть весь полет.

– То есть вы – геймер?

– Меня увлекает не сам процесс игры, как таковой. Мне важно дойти до победы.