14 августа 2021, 14:00

«СЭ» — 30 лет! Интервью Владимира Титоренко — одного из создателей издания

Юрий Голышак
Обозреватель
Александр Кружков
Обозреватель
14 августа 2021 года «Спорт-Экспрессу» исполнилось 30 лет. Юбилейное интервью Александру Кружкову и Юрию Голышаку дал бывший главный редактор и один из создателей «СЭ» Владимир Титоренко.

Как мы придумали «Спорт-Экспресс»

Бывший главный редактор «Спорт-Экспресса» живет за городом в чудесном поселке — и не тужит. Все мы рано или поздно превращаемся в садовника Мюллера — но Владимир Юрьевич Титоренко, наш добрый друг, ландшафтные работы перемежает вполне спортивными.

Ведет баскетбольную летопись. Ищет, ищет, ищет. Рассказывает с восторгом: «Вы не представляете, какую тайну я открыл!» — и немедленно переходит к истории. Распахивая ноутбук.

Мы, не слишком увлеченные баскетболом, слушаем поначалу иронически. Но чем дальше — тем интереснее. Уже и самим хочется забраться поглубже в этот ноутбук, в эту пыль подшивок.

История нашего баскетбола — чистый детектив. Драма. Дождавшаяся своего писателя.

Автограф Гомельского. Фото Юрий Голышак, "СЭ"
Автограф Гомельского. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

Летопись

Итак! Живете вы баскетбольной летописью — восстанавливаете историю сборной СССР?

— Да. Когда начал этим заниматься, ужаснулся — как мало мы знаем про свой баскетбол! Сборная СССР уезжала за границу, играла какие-то турниры. Зарабатывала деньги для себя и страны. А в Союзе об этом даже не писалось!

— Еще поисков вам лет на двадцать?

— У сборной России осталось найти 19 матчей. У сборной СССР — около двухсот. Самые-самые загадки в Латинской Америке, а сейчас там караул. Пандемия. Журналисты, готовые мне помочь, сидят по домам. Библиотеки закрыты. Читаю в книжке Сергея Белова — мол, в Сицилии играли на непонятных площадках, продавали икру местным барменам... Начинаю копать и через Gazzetta dello Sport узнаю — действительно, был турнир! Осталось добраться до сицилианских газет. Ничего, доберусь. Даты известны. Поисками в Мексике озадачил друга, Боба Эдельмана, профессора истории университета в Сан-Диего. Пусть его испаноязычные студенты помогут.

— Вы просто герой труда.

— Во Франции были удивительные турниры — три матча в день. Через два часа выходили на новый. Сережа Тараканов рассказывал — форма высыхать не успевала. А еще Гомельский по утрам в этом городке Дьепп устраивал кроссы. Вот бегут к озеру — Александр Яковлевич впереди. Какая-то собака за ним увязалась — и цапнула!

— Ох.

— Тараканов сказал: «Все игроки были счастливы...»

— Самый-самый бриллиант, который обнаружили в архивах?

— 1950 год, поездка сборной СССР в Китай. Сыграли там 33 матча. Вот это турне! Отар Коркия установил рекорд всех времен для нашей сборной — набрал 63 очка в одной игре. Я нашел китайскую книжечку — там напротив номеров баскетболистов количество очков.

— Это в каком архиве было?

— Государственный архив Российской Федерации. Но и там почти ничего нет. Крупицы! В архиве Министерства спорта что-то может быть. Пока не добрался.

— Вы один такой в Европе, думаем.

— Вот выпустили двенадцать томов про литовский спорт. Летопись с 30-х годов. Связался с историком, который готовил баскетбольную часть. Ничем не могу помочь, отвечает. Отслеживал исключительно литовцев.

— Это кому-то нужно, кроме вас?

— Даже не сомневаюсь. Мне наши великие баскетболисты говорят: «Не сделаешь ты — не сделает никто». А Тараканов называет летописцем. Я считаю, что матчи сборной страны — национальное достояние. Их нужно найти, изучить и сохранить. Если это дойдет до умов нынешних баскетболистов — в сборной отказников не будет. Хотели с Сашкой Беловым, сыном Сергея, открыть фонд, пару раз встречались. Он загорелся идеей, сам позвонил... Но в декабре прошлого года Саша умер.

— Кажется, рак?

— Да, рецидив. Вроде вылечили давным-давно — и вдруг все вернулось. Моментально сгорел. 43 года.

— До Кондрашиных так и не добрались?

— Не успел, к сожалению. С Юрой, сыном Петровича, часто говорил по телефону, но Ирина, младшая сестра его мамы, меня не пустила. Когда был в Питере прошлым летом, фактически у порога дома стоял. Она попросила: «Володя, очень вас прошу, у Юры было воспаление легких, давайте в следующий раз».

— Самого Юру видели?

— Нет. Много разговаривали по телефону. Я хотел приехать, разобрать архив Петровича, но Ирина сказала: «Сама посмотрю, что там есть». На этот архив большая надежда — думаю, Кондрашин, в отличие от Гомельского, хранил документы, протоколы, дневники. Александр Яковлевич этим себе голову не забивал. Заработали денег — хорошо. Да вот пример: отправились в турне по Америке. Сыграли два матча, пора возвращаться в Москву. Гомельский говорит: «Слушайте, есть возможность еще поиграть». В Ванкувере! Представляете, сколько пилить?

— Хоть подзаработали?

— Добирались туда на крошечном самолетике — вышли на площадку мертвые. Проиграли 8 очков. Зато каждый получил по 100 долларов. В другой раз Гомельский распорядился — и сборная СССР две тысячи километров катила по пустыням на автобусе. Мексиканское захолустье. Кто-то снял на камеру — ребята купаются в озере. Вся сборная СССР с голыми жопами бегает...

— Гомельский тоже?

— Александр Яковлевич умный. Он не снимался.

— Говорили, Юра Кондрашин умер от тромба.

— Ни про какой тромб я не слышал. Ирина сказала — всё из-за легких. Привились в мае. А в конце июня Ирина и Юра загремели в госпиталь. Юра умер, Ирина выздоровела. Еще живет в Питере Саша Овчинникова, вдова Александра Белова. Хочу с ней поговорить.

— О чем?

— Не дает мне покоя его болезнь. В 1977-м Белов попался на иконах. Дисквалифицировали. Я часто слышал, что из-за этого не вернулся в баскетбол, а сердце, которое привыкло к нагрузкам, начало давать сбои. Ерунда!

— А что было?

— Уже в конце 1977-го он играл за «Спартак», снова был лидером, много забивал. Гений! Летом 1978-го Гомельский вызвал его в Латвию на сбор перед чемпионатом мира в Маниле. Как раз там Белову стало плохо, увезли в больницу.

— Думаете, опухоль сердца у Белова случилась от удара?

— Мне кажется, это штука врожденная и очень редкая. Вот спорят: что было бы, если бы Белова отпустили играть в Америку. Не знаю! Нагрузки в Штатах чудовищные. А здесь — компания Арзамаскова во время дисквалификации. Что тяжелее для здоровья?

— Сын Гомельского Владимир пишет книжки.

— Там много ошибок. Что приводит меня в бешенство. Даже иностранные журналисты звонили, интересовались: «Вам не кажется, что в этих книгах неправда?» Да, отвечаю, так и есть. Как, кстати, и в некоторых книгах самого Александра Яковлевича.

— Вы же с ним дружили. Могли бы подсказать.

— Так говорил: «Александр Яковлевич, вы написали книгу, дайте, посмотрю, поправлю». — «Зачем, Володя? Кроме тебя это никто не видит!» Не знал он, что придет время интернета и какие-то вещи можно будет проверить. А фамилию журналиста, записывавшего воспоминания, не поставил на обложку вообще. Тот возмутился. Гомельский ответил: «Тебе что нужно — деньги или слава? Выбирай!»

— Самая большая загадка для вас?

— 1959 год. Наши на чемпионате мира отказались играть с Тайванем. Лишились золота. Могли бы выпустить двоих, дождаться вброса мяча — и уйти с площадки. Тогда записали бы поражение «минус двадцать». Нам было не страшно — все равно стали бы чемпионами. Володя Гомельский писал — вмешался лично Суслов. Но я потихоньку копаю.

— До чего докопались?

— Мы заранее предупредили, чтобы при жеребьевке нас поставили в разные группы. Так и случилось. Но аргентинцы неожиданно проиграли Тайваню четыре очка. Тот вышел в финальную стадию. Ну и встреча стала неизбежной. Мы повторили — играть не будем. Генсек ФИБА Джонс, который Советскому Союзу вернул три секунды в финале Олимпиады-1972, произнес: «Или выходите на площадку, или дисквалифицируем». Наших баскетболистов отправили в кино, не сказали, что игры не будет. Возвращаются в отель и узнают — дисквалификация. Хотя мысленно все уже золотые медали на шею повесили. Там чуть ли не драка случилась. Свидетелей не осталось.

— Ни одного?

— В Питере живет Олег Кутузов. Последний живой из той команды. Хочу с ним встретиться... Или вот история. В 1981-м наши поехали в Алжир на турнир, организованный в помощь жертвам землетрясения. Участвовали еще американцы, югославы и сборная Африки. Мы провели две игры — уступили югам и победили африканцев. Подробности первого матча мне из Хорватии прислали. О втором ничего не могу найти. Кучу алжирских газет перерыл — о той игре ни строчки! Позвонил Жене Коваленко. Он сразу вспомнил, как в той поездке игроки пошли на базар.

— Это интригует.

— Растянулись, впереди администратор с барсеткой. Где все паспорта. Вдруг подлетает воришка, вырывает — и деру. Как раз мимо команды. Первым сориентировался Валера Милосердов. Кулаком в зубы — бу-бух! Тот навзничь. Попинали его немножко, забрали барсетку, вернулись в гостиницу. Позже выяснилось — у парня такой кариес, что Валера занес инфекцию, руку раздуло. Утром в посольстве пришлось врача искать.

Владимир Титоренко. Фото Юрий Голышак, "СЭ"
2021 год. Владимир Титоренко. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

Сейф

— Баскетбол — это круто, но мы-то пришли поговорить про любимое издание.

— Так давайте!

— 1 июля 1991 года. Двенадцать сотрудников «Советского спорта» подают заявления об уходе — и идут делать свою газету. Вот интересно — а что предшествовало? Мы читали много воспоминаний...

— (Усмехается.) Все, что вы читали — небылицы. Например, Лева Россошик в то время с Кудрявцевым, главным редактором «Совспорта», свалил в Париж. Следил из забугорья, сколько народу уйдет. Когда оказалось, что достаточно, — присоединился.

— Кто же все решил?

— Кучмий. Сказал: «Я тут больше работать не могу. Хотите — идите за мной, не хотите — не надо». Отправил Вайцеховскую опрашивать народ. Ленка подошла ко мне первому: «Ты с Кучмием уходишь?» Я и раздумывать не стал: «Да, ухожу!»

— Объективно — вы были ценным кадром?

— Кучмий видел — я чудовищно работоспособный. Молодой, полный азарта... Вообще не думал, чем все кончится и к чему это приведет. Даже про семью не думал, которую надо кормить.

— За каким-нибудь Коршуновым по прозвищу Корова не пошли бы?

— А Коршунова и не было среди заговорщиков... Да, всё из-за Кучмия. Он же взял меня на работу. Тоже смешная история.

— Смешные мы любим. Расскажите.

— Я трудился в НИИ прикладной физики. Занимался приборами ночного видения. Но был фанатом спорта — и явился к Радчуку в «Футбол-Хоккей». Тот сидит за пишущей машинкой. Я стою над ним — и рассказываю: так и так, золотая медаль, красный диплом, мечтаю у вас работать...

— Прекрасно.

— А он бурчит что-то. Я еле разобрал: «Иди к Кучмию. Он последний, у кого еще сердце осталось». Ну и отправился к Владимиру Михайловичу. Тот выслушал — вызвал Трахтенберга.

— Кем был наш друг Леонид Федорович?

— Кажется, начальником отдела игр. Говорит Трахтенбергу: «Придумай человеку задание. Посмотрим, что умеет». Зима, декабрь. Трахтенберг сразу сообразил: «Отправляйся на дворовую площадку, где играют в хоккей. Осмотрись. Сделай репортаж...»

— Получилось?

— Нашел дворника, который лед заливает, детей, родителей. Опубликовали это, правда, не в «Совспорте». Трахтенберг пристроил в «Московский комсомолец».

— А вам что сказали?

— «Все, старик, мы тебя ждем». Это был первый случай, когда человек с улицы пришел в «Советский спорт», — и остался!

— А зарплата?

— В НИИ мне полагалось 130 рублей, но платили 140. Десятка за красный диплом. В газету Кучмий взял на гонорары — так в первый же месяц заработал 143 рубля. Понял: жизнь налаживается! Я и про городки писал, и про бенди. За все хватался!

— Когда в штат зачислили?

— Позвали уже весной — но в отдел... Что-то вроде пропаганды. Спорт в школах, на селе. Тоска! Когда отказался, на меня смотрели круглыми глазами: «Ты дурак? Никому в жизни Кудрявцев лично не предлагал зачисление в штат!» Но вскоре попал в отдел спортивных игр.

— Кучмий действительно был единственным, у кого осталось сердце в той редакции?

— У него — точно осталось. Как и у Игоря Образцова, хорошего мужика. У Льва Николова, он про бокс писал, Олега Ханина.

— С прежней-то работы отпустили легко?

— Взяли подписку — что невыездной. Но перестройка это отменила. За границу впервые выбрался в 1989 году. В Загреб, на чемпионат Европы по баскетболу. С Драженом Петровичем там познакомился... Так что Кучмий для меня как второй отец!

— Теплый был человек?

— Отношения у нас были... Вот случай — несправедливо наказал за что-то. На другой день вызвал: «Я думал, ты не придешь. Обиделся?»

— Что ответили?

— «На родителей не обижаются». Он меня обнял, расцеловал. Я единственный, кто бывал у него в загородном доме. Когда Кучмий умер, его девушка ко мне прибежала: «Володя, вы знаете код от его сейфа?» «Нет», — отвечаю. Мы не до такой степени были близки. Я знал про Кучмия все — но не код от сейфа.

— Пришлось ломать?

— Рубин вызвал специалиста, вскрыли. Как раз там нашли не подписанный Рубиным договор о продаже нашей газеты...

— Абрамовичу?

— Да. Герман Ткаченко все организовал — Рубину оставалось лишь поставить автограф. В последний момент передумал.

— Кучмий хранил?

— Да. Я жалею, что не взял этот документ.

— В чьи руки он попал?

— Рубин забрал. А уж потом куда дел... Зато у меня осталась на память другая бумага — о регистрации «СЭ». Зачем-то мне ее Кучмий отдал. Когда переезжал.

— Копия?

— Это наш экземпляр. Оригинал где-то в министерстве печати.

1991 год. Свидетельство о регистрации газеты "Спорт-Экспресс". Фото Юрий Голышак, "СЭ"
Свидетельство о регистрации газеты «Спорт-Экспресс». Фото Юрий Голышак, «СЭ»

Кудрявцев

— Мы немного сбились с курса. Вот начала Вайцеховская обход. Подошла к вам первому. Что было дальше?

— А дальше направилась к остальным. Через неделю решили — 1 июля пишем заявления.

— Так быстро?

— Моментально. Люди были готовы сорваться в никуда. Саша Ратнер, главный редактор «Олимпийской панорамы», приютил нас, дал какой-то закуток. Все легенды про кухню Вайцеховской — неправда. Сидели мы у Ратнера. В комнатушке размером с мой зимний сад.

— Минус одна легенда.

— Может, у Вайцеховской тоже собирались, она прекрасно готовит, но я не присутствовал. Не думаю, что там принимались эпохальные решения. Хоть Вайцеховская замечательная.

— Это бесспорно.

— Лена, моя жена, учила ее журналистике. Вайцеховская пришла в «Советский спорт». Говорила, как трудно живется жене моряка с тремя детьми на одну зарплату. Лена все это записала, опубликовала интервью. Тут Вайцеховская поняла — она и сама может! Если немножко постарается!

— Еще как смогла.

— Талантливый человек! Трудяга. Могла наизнанку ради дела вывернуться. Олимпийские чемпионы — особенные люди.

— В 1991-м в «Совспорте» Вайцеховская вела переговоры от имени Кучмия со всеми?

— Не думаю, что с каждым. Кучмий-то знал всех как облупленных. Представлял, кого звать. С кем можно делать газету.

— Многие были в курсе ваших планов?

— Да.

— Почему никто не «стукнул»?

— А наверняка «стукнули» бы — да некому. Кудрявцев укатил во Францию. Вернувшись, вызывал нас по одному. Просил не уходить, обещал золотые горы, заграничные командировки. Кто-то из монстров остался — Образцов, Голубев, Чернышов. Чиркин, который потом стал главным редактором. Владыкин не пошел.

— Почему Коршунова в «СЭ» не звали?

— Да у него была вкладка ЗОЖ. Которая сделала его долларовым миллионером. Вот и ответил: «Ребята, у меня тут деньги растут просто так». Сидел со своей Иркой в отдельной комнате с электроплиткой, жарил колбасу, вкусно выпивал... Оттуда всегда тянуло хорошей едой. Коршунов замечательно себя чувствовал. Был вполне успешен и без нас.

— Благодаря «Вестнику ЗОЖ» приобрел несколько квартир в Америке, парусник, дачу в Финляндии.

— Вот видите. А я вспоминаю, как во времена дефицита за какие-то дикие деньги купил ему бутылку виски Black Label. Он был счастлив.

— Кудрявцев узнал о ваших планах только 1 июля?

— Да. Когда мы положили перед его секретаршей пачку заявлений. Он офигел, конечно. Жалко мне его.

— Что жалеть?

— Потом выяснилось — у Кудрявцева рак мозга. Это и объясняло всю его тупость, ярость, постоянные крики, реакцию на Луну...

— «Реакция на Луну» — фигура речи?

— Да нет, медицинская вещь. Что-то у него в мозгах происходило в полнолуние. Приливы-отливы.

— Кудрявцев закончил печально — через несколько лет против него взбунтовались остатки редакции.

— Подробностей не знаю, но Володе Гескину предлагали стать главным редактором «Советского спорта». Рубин переживал — надо было Вове соглашаться!

— Зачем?

— В одних руках были бы оба издания.

— Кудрявцева к концу вашего пребывания в «Советском спорте» либо боялись, либо ненавидели?

— И то и другое. Я-то не боялся. Что мне терять? Знал, что в этой газете я — один из лучших. Уже через три года стал обозревателем. Пройдя весь путь — от внештатного корреспондента. Получал 500 рублей.

— Колоссальные деньги.

— Не так, чтобы очень. Но мне хватало.

— Вы становились объектом гнева Кудрявцева?

— Да было как-то. Смешная ситуация! Поехали большой журналистской компанией на турбазу. Там соблазнил любовницу Кудрявцева. Или она меня. Уже не помню.

— Она работала в редакции?

— Да. Мне потом говорили: «Что ты делаешь, идиот?»

— Секретарша, наверное?

— Нет, журналистка. А мне-то что — я был еще холостой.

— Прямо в кустах совратили коллегу?

— Зачем в кустах? В номере!

— Кудрявцев в той поездке был?

— Нет. Ну, естественно, ему доложили. А дальше смешно — она, видимо, не раскололась. Нормальная была девчонка. Тут Кучмий говорит: «Поехали к Кудрявцеву, он переезжает, надо мебель таскать».

— Так-так.

— Двинули мы с Кучмием в Фили, несем кухонный гарнитур — и Кудрявцев сбоку так: «Слышал, какая-то молодая девочка у тебя появилась?» «Не знаю, — отвечаю, — о чем речь». Понял — лучше в несознанку.

— Не орал?

— На меня — ни разу. Я был хороший сотрудник.

— А на Кучмия мог?

— Мог. С чего «СЭ» начался? Кудрявцев завернул Кучмию поездку на «Джиро д'Италия»! Это и было последней каплей. Кучмий сказал: «Всё...» Кстати, прекрасную историю сейчас вспомнил.

— Какую?

— У Кучмия были «Жигули», «восьмерка». На ней мотался в Европу на велогонку с Гусятниковым, тренером сборной. Рассказывал: проехали границу с Италией, первый же сервис при кафе. Мастера говорят: «Погуляйте часика два». Возвращаются — автомобиль как новенький, двигатель настроили, клапаны отрегулировали, запчасти поменяли. Двести идет спокойно по хорошей дороге!

1996 год. Дизайнер Александр Гланц, Владимир Кучмий и Владимир Гескин. Фото "СЭ"
1996 год. Дизайнер Александр Гланц, Владимир Кучмий и Владимир Гескин. Фото «СЭ»

Письма

— Вы участвовали в обсуждениях, как будет выглядеть новая газета?

— Разумеется. Кучмий призывал креативить. Все схватывалось с полулета, с полуслова! Ключевой посыл — люди вечером должны посмотреть футбол, а наутро прочитать репортаж в газете. Молодежь не поймет, сейчас это в порядке вещей. А для того времени — прорыв!

— В «Советском спорте» работали иначе?

— Идешь на футбол или баскетбол — передаешь только счет. Утром появляешься в редакции часам к одиннадцати, не спеша шмаляешь заметку. Написал — и свободен.

— Вот это жизнь.

— Но была жопа — отвечать на письма.

— Зачем отвечать?

— Закон! Когда это отменили, мы были счастливейшие люди на свете. Самый страшный человек в редакции — начальница отдела писем. Ты был обязан ответить на всё! Представляете, сколько придурков писало?

— Догадываемся.

— Это ужас! Сегодня они пишут в соцсетях, а раньше в газету. Глава отдела выводит сверху: «Баскетбол, для Титоренко» — и несет тебе гору.

— Умереть можно над такой кучей.

— Меня Трахтенберг научил, что делать. Что бы ни было в письме — отвечаешь: «Спасибо за внимание к нашей газете, мы учтем ваши пожелания в дальнейшей работе».

— Великий старикан Алексей Парамонов работал в РФС — и засыпал Блаттера письмами на официальных бланках футбольного союза. Предлагая скорректировать правила игры. Блаттер не выдержал, набрал Колоскову: «Уймите вашего заместителя». В баскетболе тоже советовали изменить правила?

— Предлагали проводить чемпионаты среди тех, кто ниже 185 см. Чемпионаты для маленьких и для больших — по отдельности. Или наоборот, выпускать маленьких против больших.

— Любопытно.

— Так пробовали. Маленькие иногда побеждали! Но баскетбольная федерация — самая прогрессивная, правила менялись часто. Югославы в полуфинале чемпионата мира 1986 года вели против нас 9 очков за 51 секунду до конца, мы фолили — они отказывались бить штрафные. Проиграли. Потом это правило изменили.

— Подводный камень номер два в редакции «Советского спорта»?

— Если ты написал 50 своих заметок — должен принести такой же объем авторских. Требовали жестко!

— Что значит «авторские»?

— К примеру, заметку за подписью Гомельского. Александр Яковлевич замечательный в этом плане — гонорар всегда отдавал. Но были и другие. Напишешь что-то, поставишь их фамилию — приходят в бухгалтерию и всё забирают себе. Закончился чемпионат мира по гребле — кому звонить? Знаменитому Вячеславу Иванову, трехкратному олимпийскому чемпиону!

— Как такого человека простимулировать, чтобы вообще явился в кассу, потратил время?

— Спортивная газета в стране одна — всем хотелось засветиться. Интересно же.

Иван Рубин и Владимир Кучмий. Фото Александр Вильф, -
Иван Рубин и Владимир Кучмий. Фото Александр Вильф

Рубин

— Здорово помог «СЭ» на первых порах бывший журналист «Совспорта» Сергей Вишняков. Ставший бизнесменом.

— Это правда, помогал!

— Откуда взялся гендиректор Рубин?

— Метрах в пятидесяти от редакции, на Пушечной, было его кафе «Раз-два-три». Обычная забегаловка. Рубин как-то сошелся с Трахтенбергом, потом стал выдавать нам талоны со скидкой. Леня привел его в редакцию, познакомил с Кучмием. Ну и закрутилось.

— Открыл бы Рубин кафе в другом районе — к газете никакого отношения не имел бы?

— Сто процентов! Его появление в «СЭ» — стечение обстоятельств.

— Выжил бы «СЭ» без Рубина?

— Хороший вопрос. Первые месяцы у газеты был другой генеральный директор, пришедший с нами из «Советского спорта». Рубин, вникнув в дела, сказал, что тот ворует. Пинками и тумаками его изгнал. И Кучмий на собрании предложил сделать Рубина гендиректором. Против выступили Боря Тосунян и Миша Дмитриев. Может быть, кто-то еще. Я был «за».

— Первое время нищета была полная?

— Абсолютная. Рубин приносил из своего «Раз-два-три» пакет рублей и трешек, выдавал нам зарплату. Рубли желтые, трешки зеленые.

— Ощущения, что Рубин какой-то проходимец, — не возникало?

— Нет. Скорее что-то авантюрное. На все это накладывалась его дружба с Андреем... Как же его фамилия?

— Прокудин?

— Точно, Прокудин! Из арбатской братвы. Но мужик классный, порядочный. Да и про Рубина ни одного плохого слова не скажу — он для «СЭ» все делал. Строил квартиры, продавал, деньги уходили на зарплату. Но не стоило ему заниматься управлением газетой. Нанял бы нормальных менеджеров — и сидел бы в сторонке, курил. Как настоящий владелец. Вот главная ошибка Рубина. А то появлялись какие-то непонятные консультанты — вроде отца Децла.

— Толмацкий.

— Да. Но это уже на излете. Рубин вечно бросался в крайности — то телевидение собирался запускать, то еще какие-то проекты...

— Не только мы, но и вы сидели без зарплаты.

— Знали бы вы, сколько...

— Кстати! Сколько?

— Целый год. В августе 1998-го случился дефолт, доллар с шести рублей подскочил до тридцати. Рубин сказал: «Ты записывай, что я тебе должен. Разбогатею — верну». Я записывал.

— Вернул?

— До копейки! Какую-то сумму на жизнь он все равно давал. Наверное, шестую часть зарплаты. Когда выправилось, подошел: «Сколько должен?» Я достал бумажку. Рубин взглянул: «В течение полугода частями верну». Дал команду бухгалтерии.

— Мы, юные авторы, тот кризис не особо почувствовали.

— Но у нас, начальников, зарплата была совсем другая.

— Тысячи три долларов у вас было?

— Наверняка. Рубин сказал: «Считай зарплату в валюте».

— Здоровенный дом на Патриарших прудах построил именно Рубин. Сильно прогорел, продавая квартиры.

— Честно — не знаю. Несколько квартир у него в этом доме было — все продал. Последнюю — Александру Медведеву, нынешнему президенту «Зенита».

— Трахтенберг вскользь рассказывал — был какой-то наезд со стороны одного из братьев Квантришвили.

— Про «наезд» не знаю. Рубин вспоминал — когда встретились с Отари Витальевичем, тот произнес: «Как же я жалею, что в свое время вас не купил!» Но подмять под себя хотел вроде бы не Отари, а Амиран, старший брат.

— Что Рубин?

— Не представляю, как отбился. Возможно, «Спорт-Экспресс» стал настолько популярен, что откровенный наезд уже не прокатывал.

— Между Рубиным и Кучмием был хоть один конфликт?

— По-моему, нет. Идеально дополняли друг друга! Не пересекались в моментах, где можно рассориться. Кучмий договорился с Рубиным так: «Ты не лезешь в мои творческие дела, а я — в твои хозяйственные». Знаете, когда вскрывали сейф Кучмия, Рубин взглянул, сколько там денег и поразился: «И это главный редактор?! Все, что скопил?!»

— Мало?

— Вообще ничего. Смех. А Рубин думал, там все бабками забито. Но заказные статьи Кучмий не принимал. Дико бесился, когда кто-то такое предлагал.

— Сколько было-то?

— Стопочка фунтов стерлингов — дочка Настя училась в Англии, он оплачивал ее обучение. В какой-то момент стало платить нечем, говорит мне: «Не можешь у своего друга Боба Эдельмана попросить денег взаймы, перевести за учебу, а я потом верну?» Вот до чего доходило!

— Значит, не было у главного редактора ничего, кроме дома на Николиной Горе и Range Rover?

— Вот именно. Сначала он снимал в Мякинине — потом купил этот, на Николиной Горе. Может, сам, может, Рубин помог. Я не влезал.

— Бывали в этом доме?

— Бывал. Кучмий хвастался своей видеотекой. Он же фанат кино невероятный. Вся стена в VHS-кассетах. Уже начали DVD-диски появляться, я сказал еще: «Владимир Михайлович, скоро ваша коллекция — того...»

— Слышали мы про эту коллекцию.

— Кучмий за свои деньги заказывал — профессиональные переводчики фильмов делали ему озвучку. В единственном экземпляре! Помните — те самые, с гнусавыми голосами...

— Потрясающе.

— Самые редкие фильмы ему ребята с Горбушки доставали. Он уважал голливудскую классику — с 40-х по 70-е. Все, что лепили в 80-х, ему уже не нравилось. Говорил, актрисы длинноногие, тупые, на одно лицо.

— Готовил книжку про кино.

— Называется «Старый новый Голливуд. Энциклопедия кино». Меня поблагодарил в предисловии, кстати. Мы вместе сверстали несколько глав. К сожалению, когда Кучмий умер, издатель выпустил книгу в первоначальном варианте, куда вкрались ошибки.

— Честно — вас можно назвать друзьями?

— Мы были в близких в отношениях. В самое сердце он не пускал, но по всем вопросам, связанным с редакцией, доверял. Зарплаты, например. Однажды ездили с Гескиным и Рубиным в какой-то банк, брали ссуду на зарплату редакции. Рассчитались — а через три дня Рубин туда все вернул.

1991 год. Павел Садырин c игроками читает свежий номер газеты "Спорт-Экспресс". Фото Дмитрий Солнцев, -
1991 год. Павел Садырин c игроками читает свежий номер газеты «Спорт-Экспресс». Фото Дмитрий Солнцев

Подписка

— Среди двенадцати покинувших «Советский спорт» были Малков и Елисейкин.

— Да. Но из «СЭ» оба быстро ушли.

— Почему?

— Тяжело.

— Чисто физически?

— Да. В том «СЭ» все землю грызли, пахали. Не было зарплаты ни от государства, ни от Спорткомитета. Что зарабатывали, на то и жили. Между прочим, Елисейкин был одним из первых акционеров «СЭ». Как и Малков. Но он съездил в Японию на чемпионат мира по легкой атлетике и вскоре ушел.

— Звездой «СЭ» первой половины 90-х был Микулик.

— Да, Серегу я очень люблю. Сейчас читаю его Telegram-канал и поражаюсь памяти: «Елки-палки, как он все держит в голове?!» Уникальная личность.

— Пили в спортивных редакциях будь здоров?

— Пили. Но сначала делали газету.

— Кто-то из того «Советского спорта» рассказывал: к полудню вся редакция была пьяная.

— Что-то в этом есть. Может, не вся... Как я с Леной своей познакомился? Она только приехала с Северного полюса, в командировке была. В редакции, как обычно, выпивали — и меня, самого молодого, отправили за коньяком на улицу... Маросейка сейчас называется. Бывшая Хмельницкого?

— Она самая.

— Наша улица Архипова как раз на нее выходила. Там за углом направо — ликероводочный магазин. Очередь большая. Вдруг вижу — девушка из «Советского спорта» подходит, занимает в хвосте. Окликаю: «Лена, идите ко мне, веселее стоять будет». Два часа простояли — так все и началось. Потом поженились. 30 лет прожили.

— Кто в этих посиделках был чемпионом — мог выпить литр, но держаться на ногах и внятно говорить?

— Да тот же Коршунов, Голубев, Образцов... Или вот картина — сидит в иностранном отделе Юра Землянский, ложечкой в чайной кружке что-то перемешивает, потом отхлебывает. Заходит Гескин — начальник отдела. Принюхивается: «По запаху вроде бы коньяк». Землянский делает большой глоток и невозмутимо произносит: «На вкус — тоже». Но в «СЭ» с таким размахом уже не выпивали, некогда было. Посылали молодых, это да. Тогда паспорт не требовали.

— Случалось, даже школьников.

— Знаете историю, как мы с Микуликом послали за водкой юного Колю Саприна?

— Читатель не знает.

— По первости его в «СЭ» мама за руку приводила. Славный парень. Дали ему денег: «Возьми пирожков и сам знаешь чего». Оказалось — не знал. Накупил ватрушек на все деньги. Народ сильно расстроился.

— Вскоре Саприн редакцию «СЭ» покинул.

— Может, и к лучшему, что мама от нас его увела. Вырос в хорошего комментатора.

— Сколько толковых пацанов прошло через редакцию «СЭ». Алексей Лебедев приходил.

— Слушайте, я такой стеснительный, а эти, из нового поколения...

— Что было-то?

— Сразу залез на табуретку — и начал читать стихи про «Спорт-Экспресс»!

— Собственного сочинения?

— Ну, разумеется. Заканчивались так: «Зачем подвергаться ненужному риску? 63 рубля — и в кармане подписка!» Как раз столько стоила. Красавец! Я тут пытался вспомнить, когда Миша Пукшанский пришел в редакцию. Не могу!

— Тоже осенью 1991-го.

— Талантливый человек, уникальный. Где-то похож на меня. Схватывал на лету, мгновенно принимал решения, отличное перо. Прекрасный начальник отдела. Сердце у Миши хорошее.

— Вот это определение.

— Я знал его маму. Был свидетелем на свадьбе Миши. Очень его люблю. Если бы он не занимался ставками... Из-за этого с ним и попрощались.

— В конце 1991-го вышла нехорошая ситуация с отмененной подпиской. Той самой, за 63 рубля.

— В какой-то момент поняли: инфляция скачет так, что, если не аннулируем подписку, газета умрет. Справиться невозможно. Все решил Рубин — надо извиняться, возвращать деньги и подписку отменять.

— Переживали?

— Я не заморачивался. Мне было достаточно того, что Кучмий попросил отнестись с пониманием. То решение реально спасло газету.

— Люди приходили в редакцию — возвращать деньги за подписку.

— Эти несчастные 63 рубля. Кто-то скромно, даже с чувством неловкости. А кто-то кричал: «Негодяи! Обманули!» Наелись говна.

Первый номер "СЭ". Фото "СЭ"
Первый номер «СЭ». Фото «СЭ»

Танки

— Первый номер вышел 14 августа.

— Сначала был пилотный — выпустили 5 августа. А 19-го на улице появились танки — путч! Мы с Трахтенбергом ездили между этими танками на его «Жигулях». Я жил в Котельниках, а Леня — в Люберцах. Всегда меня забирал по дороге на работу.

— Это ужас — между танков-то.

— Да было вообще по фигу! Я даже ощущение ужаса не помню. Нам важна была газета. Наклеивали вырезанное на бумагу, заворачивали в тубус — и срочно в типографию «Известий». Какой там путч?!

— А «СЭ» тем временем попал в список запрещенных изданий.

— Да, я лично ходил, пытался выяснить, кто настучал. Кучмий меня послал в какую-то контору: «Задай пару вопросов. Узнай, как мы туда попали». Мне справку дали. Что мы в черном списке.

— Главное-то выяснили?

— Выяснил. Кудрявцев «стукнул».

— «Советский спорт» не был запрещен?

— А что его запрещать-то? Но мы ни одного номера не пропустили. Просто чудом. Трахтенберг в типографии раздавал водку, чтобы только печатали.

— Вопреки распоряжению правительства?

— Совершенно верно.

— Помните, как получали первый номер «СЭ»?

— Еще бы — сумасшедшая гордость! Грузили в типографии в четыре утра эти пачки, везли на рафике в редакцию. Гескин, Родиченко и я. До сих пор помню, как это выглядело, — пачки выезжали с конвейера, валились к нашим ногам. Мы их ловим — такой драйв!

— Можем представить.

— Прямо крылья за спиной. Думаешь: «Блин, какие же мы крутые!» Счастье необыкновенное. С момента ухода из «Советского спорта» прошло полтора месяца. Еще помню — водитель такси отказался брать с нас деньги. Попросил газету с автографами. Или это было, когда везли первый номер в Спорткомитет? Впрочем, не важно... На МКАД иногда останавливали гаишники, узнавали, что «Спорт-Экспресс», — и отпускали. Народ сразу оценил.

— Мы встречали троих людей, которые уверяли, что именно они — авторы названия «Спорт-Экспресс».

— Название придумал Трахтенберг. Здесь я ручаюсь. Выбрали из нескольких вариантов этот. Мне не очень понравилось — ну и ничего. Сейчас «Спорт-Экспресс» уже звучит как «Отче наш», а тогда хотелось чего-то особенного.

— У вас какие были варианты?

— Меня никто не спрашивал. Предлагали, помню, «Спорт сегодня», «Спорт Today», «Команда»... Все задумались. Вдруг Ленька произносит: «Может, «Спорт-Экспресс»?» Вообще-то некоторые обсуждения проходили мимо меня. Не допускали до тела императора, до Кучмия. Я же в той компании был самый юный. Зато пахал как бульдозер. Первые пять лет даже в отпуске ни разу не был!

— Дизайнера Гланца тоже увели из «Советского спорта»?

— Нет, он единственный, кто не имел отношения к «Совспорту». Мы ведь взяли на работу целый штат компьютерного центра — Гланц там уже был. Сидели отдельно — в здании, где для фильма «Война и мир» снимали первый бал Наташи Ростовой. В арбатских переулках. Гланц хоть и зануда, но мужик классный. Вспоминаю наш ватман...

— Что за ватман?

— Сверстанные на компьютере заметки распечатывали, наклеивали на ватман и отвозили в типографию. Наше счастье, за всю историю «СЭ» ничего по дороге с этим ватманом не случилось.

— Был хоть один момент, чтобы выход газеты оказался под угрозой?

— Это было связано с Лигой чемпионов. Для меня каждый тур в Лиге — дикий стресс. В чем беда? Если мы не успевали послать в типографию газету до часа ночи — там начинали печатать другую. Нас отодвигали на потом. Значит, в шесть утра распространители приезжают за тиражом — а его нет. В киоски не поступает. Разве что по подписке получат.

— При таких условностях ничего не сорвалось?

— Ни разу! Как-то выкручивались, платили штрафы типографии. С рабочими «Известий» были отличные отношения — они нас поддерживали. Но стресс был ужасный. Порой так орал на верстальщиц, что до сих пор стыдно.

Коллаж из первого номера «СЭ». Фото "СЭ"
13 создателей «СЭ». Коллаж самого первого номера. Фото «СЭ»

Служебки

— Коллаж «13 журналистов на воздушном шаре» был в пилотном номере. Храните?

— Где-то лежит.

— Вы когда-то вели личную подшивку «СЭ».

— Лет через пять она перестала умещаться в квартире — отдал в редакционный архив. А я так был занят газетой, что иногда пропускал баскетбол! Уезжаем с Микуликом в 1994-м на футбольный чемпионат мира — а Серега Белов в те же дни со сборной колесит по Аргентине. Меня в редакции нет — баскетбол на фиг никому не нужен. Могли даже результат не поставить. Недавно все это нашел в кубинской газете — а в «СЭ» ни слова!

— Вы нас поразили несколько лет назад — рассказали, что обнаружили дома кучу служебных записок времен «СЭ».

— Служебки, зарплатные ведомости. Я же при Кучмие и Рубине за все это отвечал.

— Зачем хранили?

— Жалко было выбрасывать. Когда уходил — забрал с собой. Что-то до этого приносил домой. Нужно было лучшим людям зарплату поднять — и я думал, как сделать, чтобы остальные в редакции сильно не возмущались. Но теперь уже всё в печь отправил.

— Эх...

— Да там ничего интересного. Это вы творческие люди, а для меня газета как конвейер. Я на работе шесть дней в неделю с одиннадцати дня до часу ночи. Служебок смешных не было — зато помню, как Гриша Телингатер сделал подпись к фотографии. Там на фото VIP-ложа, Виктория Бекхэм с детьми, Дэвид — на поле.

— Так что за подпись?

— «ЧИта Бекхэмов наблюдает 100-й матч за сборную Англии главы семейства». Через «и». А дети и Виктория — это «чИта». Когда же Гриша добрался до слова «прессингуемый», была настоящая катастрофа! Шесть ошибок!

— Неплохо. Какую-то вещицу из «СЭ» начала 90-х хотели бы забрать, будь такая возможность?

— Ребята, там все сложно было... Мы же просто выживали! Нас было так мало, что не до посиделок. Помню, я своими руками печатал турнирные таблицы высшей лиги, первой и второй. Клал широкую доску на два стула, ставил на нее три пишущие машинки и вперед.

— Вы лично спасали редакционный факс — стоя босиком в горячей воде. Прорвало батарею.

— Сидим, работаем — внезапно за моей спиной лопается труба. Струя лупит прямо в меня.

— Ну и?

— Я держал факс, а Толян Мартынов колдовал с трубой, откуда хлестала вода. Он еще рубаху на себе рванул. Русские не сдаются. Потом кто-то перекрыл воду — и мы вернулись к заметкам.

— Что было бы лично с вами, если бы «Спорт-Экспресс» провалился?

— Варианты были — Лена, моя жена, ушла из «Советского спорта». Пригласили в газету, мне кажется, ее издавал Анзор Кикалишвили. С такой энергией и характером, наверное, у меня бы и там получилось. Изданий было много! Другое дело, что никто из нас не думал о провале. Ни единой мысли, что может не сложиться. А потом первый номер, второй, третий... Стало ясно — мы выиграли!

— За 30 лет «Спорт-Экспресс» мог умереть? Было совсем горячо?

— В августе 2012-го. Когда народ не вышел на работу. Только тогда.

— Последние дни при Рубине?

— Именно. Но, думаю, я бы все равно выпустил газету. Если бы дошло до общей забастовки.

— Научите — как?

— Уже договорился с собкорами в городах: «Ребята, может случиться так, что московские журналисты не выйдут на работу. Тогда будем делать с вами «Спорт-Экспресс» от Москвы до самых до окраин. Готовьте репортажи».

— Согласились?

— Да. Плюс оставались Гескин, Родиченко. Втроем бы выпустили, я уверен! Сами что-то написали бы. Но момент был стремный. Организаторы восстания собкорам уже названивали, что-то внушали.

Трансгендер

— Сколько провели в комнатушке у Ратнера?

— Около месяца. Потом Кучмий пробил через Силаева, председателя Совмина, квартиру на Пушечной. Три комнаты. Установили перегородки — здесь Кучмий с Гескиным и ответсеком, там журналисты... Отдельно посадили бухгалтерию и стенбюро. Кто-то мигрировал.

— То есть?

— Бухгалтер Аркаша Смирнов, смешной человек, стал хоккейным статистиком. Курьер Леша Иванов — фотографом. Помню момент — пресс-атташе всех московских клубов были наши, из «СЭ»! Да и в провинции — тоже многие. А Юра Оводов, замечательный трансгендер из Екатеринбурга?

— Как вы узнали, что наш собкор, семейный человек, внезапно почувствовал себя женщиной?

— Только спустя несколько лет вычитал в интернете. Никогда в жизни не подумал бы, что Юра, крепкий мужик, вдруг окажется дамой.

— Вы с ним общались?

— Регулярно. Нормальный человек. Неплохо писал. Один из самых ответственных, кстати.

— Возможно, это свойство трансгендеров.

— Они же, собкоры, все раздолбаи, а этот — классный парень. Я прочитал — офигел. 50 лет, двое детей — и на тебе... Теперь Оводова зовут Юля.

— Кто еще из собкоров остался в памяти?

— В Саратове жил Андрей Анфиногентов, которого все звали просто — Анфиса. Вот он был очень хорош. Шустрый, работоспособный. Правда, раза три присылал интервью с покойниками.

— Что-то припоминаем.

— Как такое можно забыть?! Интервью — с умершими людьми! Потом от другого собкора, ростовского, прилетает служебная записка: «Считаю своим долгом уведомить, что герой интервью Анфиногентова скончался восемь лет назад и захоронен на таком-то кладбище». А из Читы коротенькие футбольные отчеты передавал Борис Плоткин. С наступлением холодов к концу матча он уже был нетрезв. Ну и проскакивали фразы вроде: «Рябуха нанес великолепный удар метров с 35-45...»

— В оригинале — но не в газете.

— Разумеется. Такие вещи успевали отлавливать. А в Королеве есть команда «Вымпел» по хоккею с мячом. Так местному корреспонденту кто-то дал прозвище: «Вымпел — закусил». Впрочем, он в «СЭ» писал редко...

— Радостно слышать.

— Замечательный собкор по Грузии был в «Советском спорте» — Дато Какабадзе. Умный, интеллигентный, русский язык знает лучше нас с вами. Учился в ГДР, в Йенском университете, изучал там Шиллера, Гете. Однажды после лекции шел по улице, нащупал в кармане какую-то бумажку. Вытащил — а это тбилисский билет на трамвай. Расчувствовался — и бросил учебу, вернулся домой.

— Ну и ну.

— Грузины — они такие, сентиментальные. Потом много лет Дато работал в Праге на радио «Свобода». Сейчас мне помогает. Ищет в Грузии подробности двух турниров с участием сборной СССР. В 1972-м и 1983-м в Тбилиси проходил «Кубок Гагарина».

— Вот так название.

— Гагарин очень любил баскетбол, сам играл. 23 апреля 1961-го, спустя 11 дней после полета в космос, присутствовал в Лужниках на историческом матче — первом в нашей стране между сборными СССР и США. Когда Гагарин погиб, в память о нем учредили баскетбольный турнир. Последний состоялся в 1987-м. Так вот тбилисские протоколы с участием нашей сборной я никак не могу найти. Перерыл все архивы — бесполезно. Только в Хельсинки нашлись два протокола — из финского музея спорта мне прислали копии. Где искать остальные, не представляю.

Владимир Кучмий. Фото "СЭ"
Владимир Кучмий. Фото «СЭ»

Кучмий

— В чем феномен Кучмия?

— Он здорово разбирался в людях. В этом смысле у него было фантастическое чутье. Мог объединить общей идеей, зажечь. Хватало одного взгляда, а то и движения брови. В последние годы Кучмий много занимался своей книжкой. В редакцию приезжал дважды в неделю — в среду и воскресенье, когда пробок нет. Но на редколлегии ему достаточно было произнести несколько слов — и народ, забыв обо всем, кидался выполнять задания. Еще Кучмий ловко манипулировал людьми. Он же нас с Гескиным постоянно сталкивал.

— Специально?

— Конечно. Действовал по принципу: «Разделяй и властвуй». Допустим, уезжает в отпуск, говорит: «Месяц меня не будет. Ты остаешься за главного». Отвечаю: «Хорошо. Можете объявить об этом на редколлегии?» — «Нет». Вот есть два первых зама — работайте. Ну и еще одно качество Владимира Михайловича — избегал непопулярных поступков. Если нужно было кого-то уволить, сам этого не делал, всегда просил меня.

— Всё чужими руками?

— Да. Даже своей секретарше сообщить об увольнении поручил мне. Та психанула, наговорила гадостей. До сих пор считает, что я — сволочь, из-за меня пришлось покинуть «СЭ». А Кучмий в ее глазах — святой, абсолютно ни при чем.

— Крестным его был Брежнев. Об этом Владимир Михайлович что-то рассказывал?

— Нет. Ходили слухи, что он внебрачный сын Леонида Ильича. Но я не верю.

— Самая трогательная история, связанная с Владимиром Михайловичем?

— Как опытный партийный работник, он никогда в редакции своих чувств не показывал. Хотя...

— Что?

— Я знал его слабое место. Кучмий очень любил маму. На Красина кабинеты у нас были рядом, а стенки — картонные, все слышно. Когда видел, что Владимир Михайлович в скверном настроении, я шел к себе и включал громко «Рідна мати моя». Знаете такую песню?

— Знаем. Особенно в исполнении Квитки Цисик звучит потрясающе.

— Кучмий эту песню обожал. Сразу оттаивал.

— Споры у вас случались?

— Разве что из-за оценок в «компотах». Отвечал за них отдел статистики. Однажды Кучмий обнаружил, что по итогам тура кто-то из игроков «Спартака» оказался на своей позиции вне десятки. Тут же вспылил: «Как такое может быть?! Теперь сам буду оценки ставить!»

— И что?

— Проходные матчи его не интересовали. А спартаковские «компоты» просматривал всегда. Если с какой-то оценкой не соглашался — исправлял. Он ведь за «Спартак» болел. Фанат был страшный! Вот почему «СЭ» столько писал об этой команде.

— Неужели?

— Ну конечно! Иногда задумываюсь: «Как бы сложилась история российского футбола, если бы наш главред был армейским болельщиком? Мы бы писали исключительно о ЦСКА! Возможно, в какой-то момент он бы и переплюнул по популярности «народную» команду». При этом на провалы «Спартака» или сборной Кучмий всегда реагировал жесткими заголовками. За некоторые даже стыдно было.

— Например?

— «Питекантропы», «Каменный век», «Гигантский карлик»... Ну и в таком духе. Сегодня этим никого не удивишь. Наоборот — чем больше хайпа, тем лучше. В то время подход был другой.

— В 1997-м наша сборная не попала на чемпионат мира, а «Спартак» в кои-то веки пробился в четвертьфинал Кубка УЕФА. Запомнилась «шапка» на первой полосе: «У России нет сборной. Зато есть «Спартак».

— Кучмий придумал. Но это еще ничего, бывало гораздо жестче. Когда в Лиссабоне сборная проиграла 1:7 и Ярцев ушел в раздевалку, не дожидаясь финального свистка, у Кучмия родился заголовок: «Вместо тренера было пустое место».

— Много историй связано с футбольными оценками. В 90-е игрок «Зенита» принес жене свежий номер «СЭ», ткнул пальцем в свою фамилию: «Гляди, меня в символическую сборную тура вызвали. Я поехал». И пропал на несколько дней.

— А мне рассказывали, как в другой команде тренер на разборе начал «пихать» футболисту, тот в ответ: «Вы чё? У меня в «Спорт-Экспрессе» за матч — 7,5!»

— Смешно.

— Некоторые авторы на первых порах забывали выставлять игрокам оценки. Как-то после победы над ЦСКА Андрей Айрапетов, пресс-атташе «Алании», передал «голый» «компот». Ему перезванивают, говорят: «Нужны оценки. По десятибалльной шкале». «Хорошо», — отвечает Айрапетов. Начинает диктовать: «Хапов — 10, Кожанов — 10, Алчагиров — 10...» Айрапетова мягко поправляют: «Таких оценок не бывает. Чтобы заработать «десятку», надо совершить что-то невероятное».

— Кажется, самую высокую оценку в российском чемпионате получил Олег Веретенников — 9,5. В 1998-м, за пять мячей в ворота «Шинника».

— Верно. Изначально хотели 10 поставить, потом все-таки сняли полбалла за желтую карточку. Кстати, «СЭ» первым начал публиковать «компоты», где были не только оценки, но и угловые. Так на них ставки делали!

— Наслышаны.

— А я, лопух, не подозревал. Потом знакомый комментатор рассказал: «Если в репортаже звучит фраза, мол, ЦСКА подает уже девятый угловой — значит, кто-то зарядил ставочку». Но в те годы не все матчи показывали, интернета не было — как проверишь, сколько угловых насчитали в каком-нибудь Камышине или Набережных Челнах? При таком раскладе единственным источником информации оставалась наша газета. Вообще согласен с теми, кто считает, что благодаря «СЭ» и Кучмию в России изменилась спортивная журналистика.

— В самом деле?

— Однозначно! Сейчас на вас воспитываются, а тогда — на нас. Интересно быть первыми. Главная наша беда — немножко расслабились. Вовремя не поняли, что нельзя просто по течению плыть. В начале пути мы были молодые, ничего не боялись, кидались на любую амбразуру. Работали очень много. А потом шло по накатанной. Газета выходит, авторы замечательные, деньги платят... Ну и упустили момент, когда нужно было перестроиться, придумать что-то новенькое.

— В сегодняшней журналистике Кучмия представляете?

— Конечно. Сколько бы ему стукнуло в этом году? Семьдесят три. Нормальный возраст. Да, к чему-то привыкнуть было бы сложно. Например, что газету теперь нужно делать в интернете. А его Владимир Михайлович долго не признавал.

— Это точно.

— Постоянно отмахивался: «Что вы лезете ко мне с этим интернетом?» Но со временем он бы понял — без Сети уже нельзя. Больше всего его раздражало, что там много неграмотных. Что главное — поскорее опубликовать, остальное не имеет значения. Мне еще в 80-е врезалась в память фраза Кучмия: «Люди, которые живут в глуши, не Пушкина с Достоевским читают, а «Советский спорт». Так что, будьте любезны, пишите грамотно. Где-то далеко-далеко на ваших заметках учатся и дети, и спортсмены».

— Что помнится с похорон Кучмия?

— Жуткий холод. Оцепенение. На Ваганьково стоял у могилы до последнего, пока все не разошлись. Продрог до костей. Даже не помню, что потом в редакции были поминки. Были же?

— Да.

— Видите — из башки напрочь вылетело! Наверное, мозг так устроен, что пытается стереть моменты, о которых не хочется вспоминать.

— Кучмия же собирались на Троекуровском хоронить?

— По крайней мере так говорил Андрей, сын. Но Рубин пошел на Ваганьково, заплатил огромные деньги — и дали место на одной из аллей, рядом с заброшенной могилой.

— А как вы узнали о смерти Владимира Михайловича?

— Рано утром мне набрал Рубин, произнес два слова: «Вова умер». Во сне остановилось сердце. Я был просто убит. Второй раз такое потрясение испытал, когда скончалась Плисецкая.

Завещание Родиона Щедрина и Майи Плисецкой. Фото Юрий Голышак, "СЭ"
Завещание Родиона Щедрина и Майи Плисецкой. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

Душеприказчик

— С Майей Михайловной и Родионом Щедриным вы дружили.

— «Дружил»?! Да я их душеприказчик!

— Кто?!

— 2007 год, звонит мне Щедрин: «Можете к нам домой приехать?» — «Да, конечно». Приезжаю — сидит нотариус. Родион Константинович говорит: «Володя, прошу серьезно отнестись к нашим словам. Мы с Майей составили завещание, хотим, чтобы вы были нашим душеприказчиком». Пока осмысливал услышанное, он после паузы добавил: «Мы постараемся, чтобы вам как можно дольше не пришлось вступать в эти обязанности».

— Что в них входит?

— Проследить, чтобы все написанное в завещании было выполнено.

— Один пункт уже известен. Мы об урне с прахом.

— Да? Тогда я принесу завещание, зачитаю вам последний пункт. Можете сфотографировать. Думаю, Щедрин на меня не обидится. Вот: «Последняя воля такова. Тела наши после смерти сжечь, и когда настанет печальный час ухода из жизни того из нас, кто прожил дольше, или в случае нашей одновременной смерти, оба праха соединить воедино и развеять над Россией».

— Указано конкретное место?

— Нет. Может, нотариус в курсе? В любом случае, когда все это произойдет, мне нужно будет присутствовать.

— Почему они выбрали вас?

— Детей у них нет. Как я понимаю, Майя Михайловна с Родионом Константиновичем искали человека известного, любящего балет. Но не из балетного мира. Где много сплетников, завистников и недоброжелателей. К примеру, фамилию Григорович при Плисецкой и Щедрине вообще нельзя было произносить.

— Этот конфликт оброс легендами.

— Когда-то Плисецкая приложила огромные усилия, чтобы перетянуть Григоровича из Мариинки в Большой. Тот стал главным балетмейстером. Влюбился в Бессмертнову, женился — и все роли перешли к ней. Конфликт. Закончилось тем, что он выгнал из Большого и ее, и Максимову, и Васильева. Вот Григоровича и возненавидела.

— С Щедриным вы по-прежнему на связи?

— Нет.

— Почему?

— Нас объединяла Плисецкая. С ней общался больше, чем с Родионом Константиновичем. Хотя в Мюнхене, где они в последние годы проводили много времени, мы вместе ходили по ресторанам, Щедрин учил, что нужно говорить официантам в немецкой пивной.

— Что же?

— «Бир фом фасс». Тогда нальют бочковое пиво. В ресторане, к моему изумлению, Плисецкая ни в чем себе не отказывала. Спокойно съедала тарелку борща, что-нибудь на второе, могла и десертик взять. Моя Лена как-то напомнила Майе Михайловне про ее знаменитую диету: «Сижу не жрамши!»

— Что Плисецкая?

— Улыбнулась: «Да это я так... Чтобы журналисты отвязались». У нее был феноменальный обмен веществ. Не поправлялась! Даже когда ей было за восемьдесят, выглядела как студентка-гимназистка. Я восхищался и трепетал, когда разговаривал с Майей Михайловной, понимая, что прикасаюсь к чему-то невероятному. До сих пор перед глазами трогательная сцена. Одеваемся в гардеробе, Щедрин из кармана пальто достает помаду, протягивает Плисецкой. Она подходит к зеркалу, красит губки и возвращает помаду мужу. Тот снова убирает в карман.

— Как мило. Она вам что-то дарила?

— Диски со своими балетами, книжки, альбомы. А я в силу упертости находил на развалах записи старых балетов — 40-х, 50-х годов. Оцифровывал, делал красивую обложу и приносил им. Смотрели с удовольствием, обменивались репликами. Помню, Щедрин, увидев какую-то балерину, произнес: «О, по комплекции — как наша фрау Марта». Имея в виду даму, которая убирала их мюнхенскую квартиру.

— Плисецкая и Щедрин обожали футбол, болели за «Баварию».

— Да, периодически выбирались на стадион. Когда в 2006-м в Германии проводили чемпионат мира, Вася Конов поговорил с ними для Первого канала. О футболе. Потом передал мне полную версию интервью. Длиной около часа. В эфир-то пошло чуть-чуть. Так в нашей редакции с Мишей Беловым смонтировали фильм. Рассуждения Плисецкой и Щедрина о сборных Германии, Италии, Франции, Бразилии сопровождаются нарезкой голов с участием этих команд. Вручил Майе Михайловне и Родиону Константиновичу, они были в восторге.

Владимир Кучмий и Иван Рубин. Фото "СЭ"
Владимир Кучмий и Иван Рубин. Фото «СЭ»

Разнос

— Рубин любил широкие жесты. За 45 тысяч евро организовал приезд в Москву на вручение премии «СЭ» — судейской «Золотой мантии» — Пьерлуиджи Коллины. В разы дороже обошлась церемония премии «Звезда» на миланском стадионе «Сан-Сиро».

— Понятно, реклама, имиджевые проекты... Но зачем вбухивать в них кучу денег, если на зарплату журналистам еле-еле наскребаешь?! В поступках нашего гендира часто не просматривалось логики. Взять хотя бы увольнение Гоши Кудинова, собкора по Италии. Он же помогал Рубину все это организовать, без Гоши ничего бы не было. А потом они приехали в Монако на церемонию вручения премии Golden Foot. С Рубиным еще сестра была...

— Маргарита Веннберг, PR-директор «СЭ» по Европе.

Да. В зале увидели таблички с фамилиями на креслах. На одной из них надпись: «Брат Маргариты Веннберг». И Рубин психанул. Уволил Кудинова.

— Самый жесткий разнос, который от Рубина получили вы?

— Была история. Гомельский пригласил на новоселье. В квартиру на Трехгорном валу. Туда же пришли Лужков и Тягачев, с женами. Душевно посидели. Мы с Александром Яковлевичем пили виски. Юрий Михайлович к спиртному не притрагивался. Но так травил байки! К концу вечера я спросил: «Может, придете к нам в редакцию, дадите интервью?» Лужков пожал плечами: «Да какие проблемы? Но всё через Цоя, пресс-секретаря...»

— И?

— Наутро со смехом рассказал об этом главному редактору и гендиру. Реакция оказалась неожиданной. Кучмий разозлился, а Рубину просто крышу снесло.

— Почему?

— Да потому что с мэром Москвы в неформальной обстановке общается не он, генеральный директор «СЭ», а первый зам. Рубин не мог понять, что для этого я ничего специально не делал. Пришел в гости к Гомельскому, старому приятелю. Откуда же я знал, что там будет Лужков?

— До редакции мэр так и не доехал.

— А я к этой теме после истерики Рубина не возвращался. Подумал: «Себе дороже».

— Помним мы и другую историю. Когда журнал Proспорт включил вас в рейтинг 33 самых влиятельных персон отечественного футбола.

— Это Стас Гридасов, бывший сотрудник «СЭ» и главный редактор Proспорта, удружил. В известность не поставил, да еще в комментарии обозвал каким-то кардиналом российского футбола.

— Если бы Гридасов предупредил вас о попадании в список, сказали бы: «Ни в коем случае»?

— Конечно. Зная характер Кучмия, нетрудно было догадаться, во что все выльется. Он действительно вспылил, наговорил всякого. А на следующий день заглянул ко мне в кабинет, извинился. Я ответил той самой фразой: «На родителей не обижаются». И добавил: «Владимир Михайлович, вы же никуда не ходите, нигде не появляетесь. На все тусовки посылаете Россошика...» Кучмий в этом плане был абсолютно непубличной фигурой.

— Вы упомянули о переговорах Рубина с Абрамовичем. Подробности знаете?

— В общих чертах. Рубину предлагали 30 миллионов долларов. С условием, что получает бабки и сваливает. Его это не устроило. Так он кто? Владелец влиятельной спортивной газеты. А без нее? Да никто! Обычный бизнесмен. Но в итоге жизнь заставила Рубина продать «СЭ». Причем за сумму втрое меньше, чем давал Абрамович.

— Общались с Иваном Георгиевичем после его ухода из «СЭ»?

— Звонил мне пару раз. Предлагал заняться чем-то, связанным с биткоинами, рассказывал про бизнес-план, который составил его приятель, живущий в Монако. Незадолго до гибели сообщил, что договорился с двумя букмекерскими конторами о выпуске еженедельника. Сказал: «Ты будешь главным редактором». Собирались встретиться, но у меня Лена лежала в реанимации.

— Что случилось?

— Онкология, последняя стадия. Умерла. И тут новость: Рубин покончил с собой. А через пару дней в Израиле не стало еще и Россошика — тоже рак. Жуткая неделя...

— Были на похоронах Рубина?

— Нет. Когда Маргарита, его сестра, спросила, почему не пришел Титоренко, кто-то ответил: «Жену хоронит». Это было в один день. Лену кремировали, недавно развеял ее прах в Нарьян-Маре.

— Почему там?

— Она безумно любила Север, часто бывала в тех краях. Дружила с полярниками. Много писала об их экспедициях. Даже книга вышла. Перед смертью попросила развеять прах за Полярным кругом. Добраться туда никак не удавалось. Помог случай. На юбилее приятеля познакомился с замечательными людьми, которые работают в Нарьян-Маре. И я подумал: «Это же Север! Можно выполнить последнюю волю Лены».

— Как прошло?

— Прилетел с урной, на лодке по Печоре отправились в намоленное место — городище Пустозерск, где сожгли живьем протопопа Аввакума. Это километров двадцать от Нарьян-Мара. Там на середине реки и развеял прах.

Архив "Спорт-Экспресс". Фото Александр Федоров, "СЭ"
Архив «Спорт-Экспресс». Фото Александр Федоров, «СЭ»

Семин

— Рекордный тираж «СЭ»?

— Полмиллиона точно было. Это в конце 90-х — начале нулевых. Тогда «СЭ» был на пике популярности и влияния. Сейчас просматриваю старые номера. 1992-й, 1993-й — ну, очень примитивно. Вот дальше набрали мощь.

— Какие-то заметки помнятся?

— «Поминальная молитва Авраама Гранта». Игорь Рабинер написал. Блеск! У Женьки Дзичковского были потрясающие вещи. А сколько ярких персонажей прошло через ваш «Разговор по пятницам»? Из моих интервью самое памятное — с Андреем Кириленко и Ильей Ковальчуком. Собственно, я их в Штатах и познакомил.

— Если ничего не путаем — на Матче звезд НБА.

— Да! Тогда он проходил в Атланте. Кириленко участвовал, а Ковальчук играл за местный «Трэшерз». Билеты на Матч звезд не достать, так я благодаря друзьям в руководстве НБА аккредитовал Илью как журналиста. Потом в фойе отеля усадил их рядом — и сделал двойное интервью. Пожалуй, последняя моя заметка — из приличных. А-а, еще запомнилось, как долго рыл тему покупки «Торпедо» Мамутом.

— Алешин так и не продал ему клуб.

— Да. Готовилась суперсделка, из «Бордо» выдернули Лешу Смертина, подбирался очень приличный состав. Но в последний момент Алешин передумал. Как Рубин.

— Мы помним «шапку» на первой полосе по случаю победы над «Реалом» вскоре после дефолта 1998-го: «У России нет денег. Зато есть «Спартак». Кто автор?

— Кучмий.

— Еще какие заголовки сохранила память?

— ЧМ-2002 в Японии и Корее, сборная России попала в слабую группу. Кучмий предложил: «Рюмку сакэ за такой жребий!» Правда, в плей-офф все равно не вышли. А когда в Питере на хоккейном чемпионате мира наши провалились, Родиченко нащупал заголовок: «Такого ужаса Санкт-Петербург не испытывал с 1917 года». До этого на Олимпиаде в Нагано Буре забросил пять шайб финнам, и у меня родилось: «Сколько младенцев в России вчера получили имя Павел!» Наутро в редакцию забежал Сергей Мазаев, друг Рубина: «В киоске наткнулся глазами на заголовок — сразу газету купил!» Подарил мне тогда свой первый диск.

— Как насчет опечаток?

— Сами знаете — в ежедневной газете без них никуда. Расскажу о своей чудовищной ошибке. Это в «Совспорте», когда делал первые шаги в журналистике. От баскетбола еще был далек, любил футбол. И в баскетбольном «компоте» вместо «Жальгирис» Каунас написал — Вильнюс. Скандал был жуткий! Звонили из ЦК Литвы, всю редакцию поставили на уши.

— Самый памятный случай, когда корреспондент сорвал задание?

— Хм. Лентяи и пьяницы у нас не задерживались. Вот в «Советском спорте» чего только не случалось! Однажды великий журналист поехал в Ленинград на чемпионат СССР по конькам. Напился на стадионе, в гостинице добавил. Утром просыпается, с ужасом понимает, что ни строчки не передал. Звонит в редакцию: «Братцы, извините. Тут резкая оттепель, соревнования отменили». А в ответ: «Идиот! Ты же вчера прекрасную заметку надиктовал. Ее редколлегия похвалила, висит на доске почета...»

— Вы вспоминали Дзичковского, чью статью «Прогулка по РФС» сняли с сайта «СЭ» после звонка из Дома футбола.

— Нет-нет, всё не так. Женя просто нарушил субординацию. Выложил на сайте заметку, не согласовав предварительно со мной. Поэтому я и снял.

— Звонки-то грозные были?

— Из РФС? Нет. А про звонки есть забавная история. У меня хорошие отношения с Юрием Семиным. Как-то пригласил в Рим на матч Лиги чемпионов, «Локомотив» встречался с «Ромой». После игры большой компанией отправились в ресторан. Семин, Валерий Баринов, Алимжан Тохтахунов по прозвищу Тайванчик, еще какие-то друзья Палыча... Ну и я с Гошей Кудиновым. Из ресторана в том же составе двинули к дому Тайванчика, он что-то Семину хотел передать.

— У Тохтахунова в Риме дом?

— Квартира. Прямо в центре, рядом с Испанской лестницей. Мы их на улице ждали. А я Рим хорошо знаю, исходил пешком вдоль и поперек. Ну и говорю: «Давайте проведу вас к фонтану Треви, тут недалеко». Тохтахунов отвечает: «Ты что? Я давно здесь живу, Треви — на другой стороне реки». — «Нет, на этой». Заспорили. В какой-то момент он воскликнул: «В «Спорт-Экспрессе» все такие упрямые?! Да я, если захочу, куплю вашу газету!»

— А вы?

— Объяснил, что от площади до фонтана — от силы метров семьсот, быстренько провел всю компанию по узким улочкам. К изумлению Тайванчика. Год спустя отдыхал в Виареджо, снова встретился с Кудиновым, заехали в курортный городок Форте-дей-Марми. Сидим в кафе, вдруг звонит Семин. Расстроенный.

— Что такое?

— «Володя, мы стадион открыли. А Рабинер вместо того, чтобы за «Локомотив» порадоваться, написал, что у нас проблемы с сортирами...» — «Палыч, я заметку не читал. У меня отпуск, я в Италии». Семин неожиданно заинтересовался: «Где именно?» — «В Форте-дей-Марми». — «О, сейчас Алику наберу, у него вилла там. Заезжай в гости, он тебя помнит, будет рад повидаться». Я ответил: «Палыч, спасибо, не надо. Я не один, у нас свои планы...» — «Ну как хочешь». Так что вы думаете?

— Что?

— Утром читаем в газете: «Вчера на вилле в Форте-дей-Марми арестован Алимжан Тохтахунов, который обвиняется в попытке подкупа судей на Олимпиаде-2002 в Солт-Лейк-Сити...» У меня шок. Если бы с Кудиновым пошли в гости, наверняка под замес бы попали. Тайванчик-то в итоге десять месяцев в итальянской тюрьме просидел.

Владимир Титоренко. Фото Алексей Иванов, -
Владимир Титоренко. Фото Алексей Иванов

Смородская

— Если бы сегодня могли вернуться в 1991-й, что сделали бы иначе?

— Я бы постарался не быть таким офигевшим, обуреваемым сверхответственностью. Готовым просиживать в редакции сутки напролет. Очень жалею, что мало времени уделял семье, Лене. После ухода из «СЭ» она говорила: «Ну вот, отдал ты 22 года газете — и что?» Жалею, что Кучмий не отпускал меня на крупные турниры.

— Разве?

— В 1992-м съездил на Игры в Барселону, через два года — на футбольный чемпионат мира в США и баскетбольный, в Канаду. Всё! Потом Кучмий сказал: «Больше никаких Олимпиад и чемпионатов мира! Ты нужнее здесь, в «лавке». Писателей у нас достаточно, а мне необходим человек, который возьмет на себя выпуск газетных номеров. Будет придумывать заголовки, отбирать фотографии, определять, какие материалы ставить на первую полосу, а какие — внутрь... Зато потом любую командировку проси!»

— Куда просили?

— В Штаты. Почти каждый год отправлялся в НБА, на Матч звезд. С Дэвидом Стерном, многолетним комиссаром Лиги, были теплые отношения. Как-то подарил мне книгу с дарственной надписью: «Спасибо за все, что вы сделали для популяризации НБА не только в России, но и в странах бывшего СССР». Я же первый в нашей стране начал писать о НБА. Первым из российских журналистов взял интервью у Мэджика Джонсона и Майкла Джордана. Первым организовал в Советском Союзе Матч звезд... А еще знаете, о чем жалею?

— О чем же?

— В 2007-м после ухода Кущенко президентом баскетбольного ЦСКА стал Андрей Ватутин. Мы давно знакомы, во времена студенческой юности он даже публиковался в «СЭ». Андрей позвонил и предложил мне войти в попечительский совет клуба. Но я вспомнил эпизод с Лужковым, рейтинг 33-х, реакцию Рубина, Кучмия — и отказался. Не хотелось очередной волны. А сейчас понимаю, что надо было забить на всё и соглашаться.

— Вместо баскетбольного ЦСКА вы годы спустя очутились в кресле вице-президента футбольного «Локомотива».

— Пригласила Ольга Смородская, с которой меня когда-то познакомил Гомельский. В ту пору Ольга Юрьевна была начальником «большого» ЦСКА, мы часто виделись на баскетболе. О наших отношениях говорили разное. Но единственное, что я у нее взял, — мешочек травы.

— Травы?! Мы не ослышались?

— Уже в качестве президента «Локомотива» Смородская пришла в редакцию. В красках расписывала новый черкизовский газон: «Редкий сорт, купили за границей. Растет замечательно...» Я не удержался, спросил: «Ольга Юрьевна, могу такой же на своем участке посадить?» На следующий день мне передали мешочек.

— Прижилась травка?

— Да. Сколько лет прошло — газон в отличном состоянии.

— После того как вы ушли из «СЭ», она сразу позвонила вам.

— На второй день! Предложила пост вице-президента. Это был интересный и полезный опыт. Хотя работать с Ольгой Юрьевной очень тяжело. Авторитарная, не признает компромиссы. Вот и Леша Смертин, который тоже был вице-президентом, с ней не ужился, покинул «Локомотив».

— Вы продержались полгода?

— Чуть меньше. Мне кажется, в тот год Ольга Юрьевна сомневалась в успешной игре «Локомотива» и рассчитывала, что мои связи помогут настроить пишущую прессу, которая жаждала крови, на положительный или хотя бы нейтральный лад. Но этого не потребовалось. При Кучуке команда смотрелась здорово, долго лидировала. В общем, я оказался вроде бы и не нужен. Расстались по-доброму.

— А с какими чувствами покидали «СЭ»?

— Это была смесь горечи и облегчения. «Спорт-Экспресс» — наше детище, отдали ему много лет. А с другой стороны — обстановка в редакции к тому времени, мягко говоря, оставляла желать лучшего. Я благодарен Светлане Ивановой, гендиректору. Она предупредила, что заказала машину, принесла коробки — туда и погрузил свою гигантскую коллекцию CD, которую хранил в кабинете. А вот большое черное кресло, подаренное Кучмием, почему-то не забрал. Зря.

— Ваш прогноз — когда умрет бумажная газета?

— Думаю, не скоро. Да, молодым она не очень нужна. Привыкли к гаджетам. А поколение 40+ без бумаги не может. Я не только о газетах, но и о книжках. Хочется подержать в руках, пошелестеть страничками... Согласитесь, в этом есть своя прелесть. Особенно когда от соцсетей устаешь. Вот разговариваю с вами и думаю: а хотел бы снова туда, в газетную жизнь?

— Хотели бы?

— Нет ответа. Знаю, что не полностью реализовался именно в «СЭ». То, что сегодня происходит в СМИ, как раз для моего характера. Быстро, четко, грамотно, оперативно. Газета для меня была немножко медленной. Сейчас чувствовал бы себя очень хорошо. Смотрю Олимпиаду — быстрее реагирую на события, чем комментаторы!

— В чем?

— Допустим, выступал Никита Нагорный, наш гимнаст. Я в секунду просчитал, сколько надо набрать на ковре, чтобы Россия выиграла. 14,600! Вполне достижимые для него баллы. А эти сидят, что-то мямлят.

— В какой день собственной газетной жизни вам сегодня хотелось бы вернуться — и пережить его заново?

— Да много было классных номеров. Когда совпадало все — большие победы, оперативность, интересные материалы, шикарные фотографии. Утром приезжаешь в редакцию, открываешь свежий номер — переполняет гордость, народ счастливый, поздравляют друг друга. А потом планерка, спокойный голос Кучмия: «Газета живет один день». И всё заново...