1 декабря 2018, 11:25
– Никаких особых ожиданий, когда ехали в Париж на финал, не было. Просто обычный выезд Кубка Дэвиса, – говорит Южный.
– Перед финалом вы пропустили командный сбор в Монте-Карло из-за проблем со спиной. Насколько они были серьезными?
– Спина действительно беспокоила. Плюс это был период межсезонья, и мы проделали большой объем работы – над спиной и по поводу общей физической подготовки. И, естественно, играли в теннис в Немчиновке. Там был грунтовый корт.
– Когда присоединились к команде, на вас не смотрели косо после пропущенного сбора?
– Мне кажется, всем было все равно, откуда кто и как приехал. Обычно перед Кубком Дэвиса сбор начинается за неделю. За неделю я был в Париже. И все в команде были в курсе, где я и чем занимаюсь.
– Два дня вы наблюдали за играми со стороны. Гадали ли, доведется ли вам сыграть или нет?
– Не гадал. Просто смотрели, болели, переживали. Мыслей, что могу выйти, не было.
– А когда во время субботнего парного матча вас услали в раздевалку, чтобы не тратили эмоции, тоже не догадывались, что в воскресенье можете сыграть?
– Это ведь мог быть и тактический шаг, чтобы запутать французов и заставить их гадать. Я это больше так расценивал.
– Когда принимались решение, кто будет играть решающий пятый матч, вас спрашивали, готов ли? Или просто поставили перед фактом?
– В течение недели были разговоры. И потом мы же все на виду были. Понятно, кто как играет, и кто в какой форме находится. Меня же не из замкнутого пространства на корт отправили. В команде всего четыре игрока. В принципе, не так сложно отследить, кто в каком состоянии.
– Матч с Матье был для вас принципиальным, исходя из того, что вы ровесники, и в 20 лет каждый из вас, по большому счету, только начинал карьеру?
– Нет, такого не было. Возраст Матье не вызывал у меня особых ощущений.
– Что испытывали перед выходом на корт?
– Это палка о двух концах. Я узнал том, что буду играть, только в день матча, точнее, когда Марат Сафин уже вышел на корт. Тогда уже и волновался, и настраивался и так далее. А до этого... Состояние неопределенности даже больше выматывало. Когда тебя держат, грубо говоря, в подвешенном состоянии и ты гадаешь, то ли тебя выпустят играть, то ли нет, это тяжелее. Когда узнал, что, буду играть, даже успокоился.
– Насколько детально вы помните тот матч?
– В принципе, помню. Помню ожидание в раздевалке, выход на корт, разминка, первые два сета (их Южный проиграл. – Прим. "СЭ"). В голове сидит. Не каждое очко, но ключевые моменты помню.
– За счет чего вам все-таки удалось переломить ход борьбы?
– Скорее, это совокупность факторов. Нет одного конкретного вроде я сделал то-то, и ударил так-то или мне кто-то что-то сказал, и все перевернулось. Когда матч длится 4,5 часа, мне кажется, невозможно сказать, за счет чего все переломилось. Со второго сета что-то начало вырисовываться. Что именно трудно сказать, когда все решила пара розыгрышей. Могло ведь где-то по-другому сложиться.
– Помните первые поздравления после того, как все закончилось? Какие-то особые слова?
– Конкретных слов не помню. Были эмоции, радость, все что-то говорили, кричали. Как обычно.
– Можете сказать, что это была настоящая эйфория?
– Для кого-то да. Но моя ситуация была другая. И я испытывал двойственные чувства.
– Насколько бурно сборная России праздновала победу?
– Не знаю. Мы с командой еле успели на командный ужин, потому что поздно закончили. А потом разошлись.
– Насколько эмоциональным для вас лично было все происходившее в "Берси"?
– У меня папа умер за два месяца до этого, поэтому мои эмоции и ощущения нельзя сравнивать с эмоциями и ощущениями других ребят, других членов нашей команды. Лично у меня никакой эйфории не было.