14 смертельных ран и оторванная рука водителя. Вся правда об аварии, в которой разбился вратарь ЦСКА

 

«Игроки «Шахтера» видели, какое у нас несчастье — Миша Еремин в реанимации. Но перенести матч отказались...» Воспоминания Дмитрия Кузнецова

Мы стоим около могилы Михаила Еремина — и я замираю. Руки на памятнике, эти вратарские руки, обнимающие Кубок СССР, — где ж я их видел? Такие пальцы с другими не перепутаешь. А видел недавно. Где же, где?

Задумавшись, оглядываюсь на человека, который меня сюда привез.

Точно! Как раз его руки только что я рассматривал на руле. Да и лицо на памятнике — в чем-то его лицо. Или что-то путаю?

Мой спутник ловит взгляд — и все понимает.

— Руки мои. Вы угадали.

Могила Михаила Еремина.

Я молчу, он молчит.

Секунды спустя продолжает, вздохнув:

— Я позировал для памятника. Вместо кубка держал в руках трехлитровую банку. На обратном пути расскажу. Пошли, заглянем к родителям. Они недалеко, на соседней улице. К Мишке каждый день ходили, пока живы были. А вот там, чуть поодаль, лежит парень, который был за рулем, когда разбились. Все рядом...

«Соседней улицей» Игорь называет ближайшую аллейку. Идем и к родителям. А после едем через весь Зеленоград к деревянному кресту — неподалеку от того места, где Михаил разбился.

***

Игорь — родной брат Михаила Еремина. Сходство фантастическое, даже пугающее. Неужели такое возможно?! Пару раз за этот день себя поймаю в последний момент, когда уж начну произносить:

— Скажите, Ми... Игорь!

Встретив его в зеленоградском дворике, возвышающегося над толпой, я обалдел. Они что, близнецы?

— Все нас путали, даже ребята из ЦСКА, — улыбается Игорь грустно. — Если сбоку смотреть, со спины — вообще одинаковые. Поэтому и памятник с меня лепили. Хотя Мишка на три сантиметра выше. Зато я на пять лет старше.

Я дышу удивлением от всего увиденного. Пропускаю через себя. Мне кажется, не было этих 30 лет. Все случилось вчера. Еще горячо и больно.

А Игорь, чуть притормозив, указывает куда-то за листву, за заборы:

— Вон там, на последнем этаже, брат в реанимации лежал до самой смерти. Шесть дней держался. Больница № 3.

***

Доезжаем до обочины Ленинградского шоссе. Сколько здесь пролетал — ни разу не выхватил глазом этот крест. Укрывшийся среди деревьев.

— Вообще-то авария не здесь случилась, а чуть подальше. Метров восемьсот в сторону Москвы. Видите ложбинку? Но там заезд для грузовиков сделали, крест не поставишь. Только здесь.

Стоим, смотрим вдаль. На тот пригорочек, с которого и летела по Ленинградке 91-го года белая «шестерка».

— В четыре утра все случилось. Ребята с поста ГАИ в Черной Грязи рассказывали: приметили эти «Жигули». Но мчался автомобиль так, что никто жезл поднять не успел. Вот здесь пошли под горочку — и вынесло на «Икарус»...

Игорь Еремин (третий слева) у могилы брата.

На кладбище Игорь здоровался с братом как с живым:

— Привет, Миш.

А здесь, возле креста, вдруг замолчал. Только указал чуть слышно:

— Почитайте. На той стороне креста особенные слова.

Я захожу и складываю резные буквы в слова. Удивляясь, как не рассохся этот крест за столько лет.

Очень скоро узнаю историю и этого креста, и самой аварии. В которой все было не так, как писали газеты.

Узнаю историю красивой жизни и нелепой гибели парня, который должен был стать лучшим вратарем мира. Да не стал.

«Раз человека нет — кому квартиру давать?»

— Вы и сейчас в той квартире, где жил брат?

— Нет, он жил с родителями в самом центре. Потом эта улица стала называться Центральным проспектом. Батя получил роскошную трешку от завода. Четыре года из Текстильщиков ездил, чтоб на нее заработать. Вся элита рядом! Магазин «Тысяча мелочей» внизу! В Москве у нас была 69-я квартира — а сюда переехали в 96-ю. Как в лото — «туда-сюда».

— На свою квартиру в футболе так и не заработал?

— На следующий день после финала Кубка должны были вместе ехать за ордером. А потом квартиру смотреть на Алтушке. Ее как раз вратарь Юра Шишкин освобождал, уезжал в Бразилию.

— Ничего не дали?

— В ЦСКА решили: раз человека нет — кому квартиру давать? Все плавно сошло на нет.

— Авария случилась в воскресенье. А на понедельник были, вижу, прекрасные планы.

— Мы должны были собраться в гостинице «Космос» — разом отметить выигрыш Кубка, день рождения Михаила, который только-только прошел, и мой. Ну и квартиру тоже. Все было назначено на понедельник!

— Погуляли бы будь здоров.

— Нельзя было особенно напиваться. Вот-вот с «Шахтером» игра. Хотя отметить мы умели. Со всей широтой русской души.

— Неужели в воскресенье, после финала, не выпили вообще?

— Да я в раздевалку ЦСКА пришел с двумя ящиками шампанского — за себя и за Мишку! Традиция была: у кого день рождения — тот проставляется ящиком. Но шампанского там хватало, администратор Кардивар за это отвечал. Поляна была накрыта. В кубок наливали...

— Все перед глазами — будто вчера было?

— Каждую мелочь помню! Прихожу — все празднуют, скачут, шампанское уже взрывается от жары. Металлический ободочек администраторы свинтили, чтоб ребятам удобнее было — а пробки сами вылетают. Оглядываюсь — брата нет! «Где Мишка-то?» — «На освидетельствовании...»

— Допинг-контроль?

— Ну да. Мишка пришел, чуть пригубил из кубка — и говорит: «Знаешь, я пить не хочу. С квартирой разберемся — там и отметим...» Из Зеленограда восемь машин приехало!

23 июня 1991 года. Москва. ЦСКА — «Торпедо» — 3:2. Михаил Еремин и одноклубники празднуют победу в Кубке СССР.

Белая «шестерка»

— Та самая, на которой под утро Михаил разобьется, тоже была?

— Это моя была белая «шестерка». С батей на ней приехали к стадиону. Брата усадили и поехали домой. Здесь мамка к подъезду спустилась, ребята уже ждали на площадочке. Мишка вылезает — и мать как пушинку поднимает! А в ней уже килограмм девяносто было!

— Ну и силища.

— Да невероятная. Батьку еще раз обнял. Тут у меня какое-то чувство закралось, как бы вам сказать... Будто сверху кто-то подсказал: что это Мишка так преподносит? Словно прощается! Даже выражение лица! Улыбка!

— Так и случилось.

— Той же ночью. До сих пор понять не могу — откуда та мысль? Она ведь точно была. Этот день вообще до секунды в памяти.

— Что было дальше? Как брат доживал этот день?

— Говорит маме: «Я подниматься не буду, возьми вот сумку». Отдает баул с вратарской амуницией. Чтоб простирнула. В клубе ничего не стирали — только сам! Сел за руль моей «шестерки» и поехал к Сереге Власову.

 

«Москвич» выскочил перед автобусом «Спартака». Итог — два трупа». Голышак отыскал бывшего помощника Романцева

Колесо автобусу развернуло на 90 градусов

— Вы-то как узнали про случившееся?

— Все произошло в 4.30 утра. А мне позвонил с завода батя в 8.40. К нему после смены пришел капитан ГАИ, занимавшийся этой аварией. Сказал — старший брат погиб сразу, а Мишка в реанимации третьей городской больницы. Даже не знаю, зачем мне, «мертвому», батя звонил.

— Чуть в обморок не упал?

— Ну! Когда голос услышал-то! Представляете, родителям каково — когда говорят, что оба сына сразу убились? Я подскочил: «Ка-а-к?! Ну не может быть!» Ну и помчались этот клубок раскручивать.

— Вот позвонил вам отец с новостями. Что сразу стали делать?

— Говорю: «Подожди, бать! Тебе сказали, что я мертвый — а я жив. Надо разобраться! Может, и не Мишка там...» Позвонил тому приятелю Димке Синицыну, который день с нами провел. Помчались на это место. Нам сказали — где-то напротив полигона МАДИ. Мы думали, как раз там, где крест после поставили.

— Что увидели?

— Подъезжаем — картина ужасная. «Икарус» еще не убрали. Такая махина! Вот представьте — у него от бампера до переднего колеса метра полтора, правильно?

— Так.

— Так «Жигули» вошли в него с такой силой — все эти полтора метра сплющило, а колесо автобусу развернуло на 90 градусов!

— А «Жигули»?

— «Жигули» торчат из автобуса.

— Тоже в водительскую часть ударили?

— Да, в левую. Водитель не пострадал, а вот женщина, сопровождавшая груз, летела через весь салон с заднего сиденья. Во что-то врезалась — руку сломала!

— Видели ее?

— Да. Милиция разбирается, что-то замеряет. Девушка с перевязанной рукой сидит на ступеньках автобуса. Водитель откинул крышку багажного отделения — сидит на ней. Взрослый дядька, за пятьдесят. Он-то ни в чем не виноват. Переживал страшно.

— Говорили?

— Подошел к нему. Рассказывает: «Когда увидел эту «шестерку», несущуюся на меня, пытался уйти в сторону. Вырулить. Но физически не успевал — прости меня!» «Икарус»-то тоже хорошо идет — под сто километров в час. Четыре утра, пустая трасса. Одна машина туда, одна — обратно. Надо ж было поймать друг друга!

— А если б не поймали?

— Ушли бы через встречку куда-нибудь в овраг. Живы остались бы. Тогда Ленинградка-то какая была, помните? Одна полоса в Москву, одна в область. Ни фонарей, ни отбойника. Доля секунды все решала — могли бы по бочине «Икарусу» прочертить, вскользь. Может, живы остались бы. А вошли прямой наводкой. Мы же тогда не ездили — летали! Штрафов не было!

— Что вез этот «Икарус»?

— Вокруг валялись полутораметровые алюминиевые конусы. Наверное, формы для плавильных печей. Водитель сказал — вез полторы тонны этих болванок.

Гурнов

— Машина, говорите, была ваша?

— Да, оформленная на меня. ВАЗ-2106 с одиннадцатым двигателем. Почему все газеты и трубили — мол, два брата нажрались, старший заснул за рулем, вот катастрофа и случилась. Выпивали, праздновали. А на самом деле — ничего этого не было! По телевидению такое сказали.

— Неужели?

— Да-да, Гурнов (Александр Гурнов — один из первых ведущих программы «Вести». — Прим. «СЭ») именно так и сформулировал. Родня начала звонить: «Неужели правда?!» Какая-то газета тут же напечатала фотографии разбитой машины. Что от нее осталось. Но Гурнова-то я потом встретил.

— Высказали?

— Подошел: «Ну и зачем ты это сказал?» — «Игорь, пойми, мне что редактор пишет, то я и говорю...» Но он нормальный мужик оказался.

— Как сфотографировать автомобиль удалось?

— Думаю, фотографировали уже в первом батальоне. Туда машину оттащили. Экспертизу же надо было делать: почему разбились-то? Почему понесло на автобус? Заключение было — «лопнуло колесо»...

— Что-то мне кажется — вы не верите.

— Конечно, не верю. Не могло лопнуть.

— Почему?

— Потому что я слежу за машиной! Это моя профессия! На той «шестерке» резина была новая, только-только поставил лучшую для тех времен — БЛ 85.

— Кто-то из ЦСКА говорил — от вашей «шестерки» остался только багажник.

— Я вот что скажу: все, что было в автомобиле, скоммуниздили. Может, милиция. Может, еще кто.

— Что было?

— Чемоданчик с инструментами, например. В то время любая машина могла встать на дороге — и ремонтировать ее ты должен был сам. Инструменты ушли. Запаска тоже куда-то делась. Когда к машине подошли — сразу понял: это катастрофа такая, что... Даже задние крылья смяты! Из «живых» деталей — только багажник. От удара открыло крышку. Вот она осталась целой. А так — ни крыши, ни стекол.

— Что потом сделали с теми «Жигулями»?

— Мне отдали. Вот мы с вами на кладбище были — это Восточная зона Зеленограда. Есть еще Северная. Мы ее распилили и захоронили. Взять с этой машины вообще нечего было.

— Настолько сплющена была?

— Да не то слово. Просто смятка. Мы, трое друзей, отвезли ее в обычном прицепе для легковушки. Жуткие ощущения — когда такое закапываешь своими руками.

 

«Меня пристегнули к батарее. И вдруг — звонок...»

Рука отдельно на асфальте

— Что ж эти «Жигули» так неслись? Вы, спец по машинам, движок не растачивали?

— В то время с бензином было плохо — так я на все машины ставил газ. На бензине мы только заводились. А на газу автомобиль ведет себя совсем по-другому. Даже карбюратор выходит из строя раз в пять быстрее. У меня на этот случай всегда запасной был, а сломанный сдавал в МАДИ, там регулировали. У меня все машины летали! Еще и «механика» — ей только поддай.

— Если не верите в лопнувшее колесо — что там могло случиться? Ваша версия?

— За рулем был наш друг Сережка Власов, царство небесное. Слабый водитель, что уж говорить! Либо отвлекся на Мишку, либо еще на что-то. Никакой мобильной связи еще не было. Мог просто зазеваться. Но судя по тому, что несся с такой скоростью — обиделся...

— На что мог обидеться?

— Девушку не встретили.

— Они поехали в Шереметьево за девушкой?

— Да, встречали девушку Сереги. И не встретили!

— Почему?

— Не знаю. Этого уже никто не узнает. Маму Сергея спрашивал — она тоже понятия не имеет. Когда случилась катастрофа, начали выяснять, кто же все-таки был за рулем. Я присутствовал. Приезжаем в батальон, стали со следователем определять по вещам: кто мог быть-то?

— Вы тоже не знали?

— Конечно! Но как увидел на столе у следователя золотой царский червонец с дырочкой — все понял. Такой только Власов носил на цепочке. Правда, самой золотой цепочки не было. Еще печатка его лежала рядом.

— У Михаила какие вещи были?

— Разбитые часы. Из Америки их привез, очень гордился. Все показывал: «Смотри, что написано — «In God we trust». Мы верим в Бога! Мне отдали, до сих пор храню.

— Брат ваш в той аварии даже выжил — тянул шесть дней. Водитель тоже мог уцелеть?

— Да вы что?! На его сторону весь удар пришелся! Мама Сереги побоялась ехать на опознание, смотреть — отправился я. Но опознавать там нечего было. Серегу разнесло сильно.

— Просто разорвало парня?

— Если рука отдельно валялась на асфальте — о чем говорить?

— Была версия, что с Михаилом ехал форвард ЦСКА Сергей Дмитриев. Из-за перстня решили.

— Вот точно! Когда начли гадать, кто ж мог быть-то. Хотя Дмитриев в Зеленоград даже не приезжал ни разу. У него прозвище было Сосиска. Так когда про катастрофу узнали, Сосиса сказал: «Игорь, у меня в Москве стоит без дела машина, 99-я. Тебе сейчас много мотаться надо. Раз остался без автомобиля — бери ее, катайся, решай вопросы...» До самых похорон на ней ездил.

— Писали, что в Шереметьево они поехали искать какой-то бар. Догоняться.

— Тоже чушь! Говорю же: у него в воскресенье было два глотка шампанского из кубка. Еще помню, все повторял: «Хочу стать чемпионом, хочу стать чемпионом...» Он был победитель по натуре, переть мог как танк. При этом — душа компании. Точно как наш батя. Мишка отдаст последнее — и кому угодно!

— Например?

— Привезет себе джинсы. День проходит — уже нет. «Миш, а где?» — «Отдал приятелю, ему понравились. Ничего, еще будут...» Как-то из Америки привез шикарные джинсы, рваные. Это просто «Ералаш»! Начал доставать подарки: «Это маме, это бате, это Игорю, это мне...» А мать на следующий день наткнулась на эти джинсы. Ужаснулась — это что ж за дыры? Брак?!

— Догадываюсь, что было дальше.

— Мама же швея-мотористка — берет и зашивает! Мишка увидел — «Мать, ты что сделала?! Из-за этих дырок они дороже стоят — обычные 4 доллара, эти 12!»

Михаил Еремин в ЦСКА.

Этот же следователь разбирал аварию Харламова

— Я дружил с отцом Харламова. Так Борис Сергеевич рассказывал — вызвал его следователь, зачем-то стал раскладывать фотографии с места аварии. Вот лежит на травке безо всяких повреждений Валерий, следователь уточняет: «У него сердце оторвалось». Вам следователь что говорил?

— Забрали колесо и еще какие-то запчасти на экспертизу. Чтоб выяснить — из-за чего авария-то случилась? По колесу определили — наверное, лопнуло. Мама с папой не поехали на разговор со следователем, я один был. Мне следователь вдруг говорит: «Между прочим, я вел дело по аварии Харламова...»

— Ну и ну.

— Да! Эти две аварии разделяет-то сколько?

— Кстати — сколько?

— Десять лет жизни и каких-то 54 километра. 1981 и 1991 годы. Трасса одна — Ленинградка. Мишка разбился на 20-м километре, Валерий Борисович — на 74-м.

— Так что следователь говорил?

— Рассказывал что-то про харламовскую историю. Мол, посадил за руль жену, а та еле ездила. Еще и с большой близорукостью. Выезжала на шоссе — не уступила дорогу самосвалу. Тот совсем рядом был, не успевал затормозить.

— Что гаишники говорили?

— Оказалось, Мишку сразу хотели в морг отправить.

— ???

— Такая авария — ясно же, что одни трупы. Гаишник подошел, глянул: «О! Это ж Еремин, футболист!» А у Михаила в этот момент то ли конвульсия, то ли что. Голова дернулась. Этот гаишник в крик: «Он живой еще, давайте «Скорую»!» Тут уж началась суета. Разрезали дверь, начали вытаскивать. Зажало-то будь здоров. Вытащили — уже в пять с чем-то Мишка был в 3-й городской больнице.

— А так и отправили бы в морг?

— Ну да. Как раз этот гаишник в восемь утра закончил смену и отправился на завод, где родители работали. Через отдел кадров сообщил, что старший брат в солнечногорском морге, а младший Миша в ближайшей реанимации.

— Вы говорили, сидевшего за рулем той «шестерки» похоронили неподалеку.

— На той же улице, что и Мишу. На том же 42-м участке. Сейчас это середина кладбища — а тогда была окраина. Хоронили Сережку 2 июля.

— Говорили, брат ваш спал во время аварии. Ничего не почувствовал.

— Тоже ерунда. Думаю, они ехали и о чем-то разговаривали. Ну, представьте — сейчас-то от нас до Шереметьева-1 можно доехать за 25 минут. А тогда еще быстрее было. Когда ему заснуть-то?

 

"Вынесли тарелку со стеклянным колпаком. На ней лежало сердце Александра Белова"

В реанимацию посмотреть на брата пускали всех желающих. За 25 рублей

— Как брат не погиб сразу в такой мясорубке?

— У Мишки травма головы. Глаза повреждены. Осколки вытаскивали изнутри. Тогда же на «Жигули» ставили стекла «сталинит», а не «триплекс».

— Это что означает?

— Разлеталась как граненый стакан на мелкие-мелкие крошечки! Все это пошло в голову. Они еще и не пристегнуты были.

— Вы в реанимации у брата были?

— Пустили нас с мамой и папой. Вся голова была изрешечена этим стеклом. Ссадины, вмятины. Ему еще и трепанацию делали... Знаменитый профессор Александрова собрала консилиум — произнесла: «От одного из таких повреждений человек умирает. А у пациента их четырнадцать!»

— Четырнадцать смертельных ран?

— Совершенно верно. Травм мозга. Что-то от проникшего в мозг стекла, что-то просто от сильного удара.

— Сразу поняли — выжить не удастся?

— Надежда была!

— Врачи на что-то рассчитывали?

— Мишка все-таки два матча за сборную отыграл. Врач сборной СССР Зураб Орджоникидзе приезжал, доктор из ЦСКА... А оперировал хирург, который прекрасно знал нашу семью. Жил над нами — мы в 96-й квартире, он — в 100-й.

— Надо же. Голову оперировал?

— Нет. Удалял селезенку, зашивал печень. Он и открыл тот консилиум, на котором профессор Александрова произнесла: «Нереально выжить после таких травм». Но мы надеялись! Там же сумасшедшая история была.

— Какая?

— В Зеленограде все нас знали — так после аварии возле больницы дежурство организовалось. С первой же минуты, как только Мишку привезли! Кто на траве, кто на бордюре сидит. До 30 июня люди дежурили. Менялись. Ночевали там, пока Мишку не похоронили. Знакомые, незнакомые... Как-то передавали эту эстафету. Потом я узнал — доступ к телу Мишки стоил 25 рублей.

— Господи. Это как?

— Это уже после консилиума. Больница стала брать деньги — чтоб любой человек мог подойти и посмотреть на брата.

— Народ шел прощаться?

— Да — и платили! Вот это — лихие 90-е!

— Я не думал, что настолько лихие.

— Уж кто брал в больнице — я не знаю. Семья ходила так, с нас ничего не брали. Два раза меня с родителями пустили в реанимационное отделение. Мишка лежал живой, дышал с каким-то аппаратом... Лицо, посеченное осколками. В палате был еще один дядька, я даже фамилию запомнил — Хайневский. Умер на день раньше. Через одну могилу похоронен.

— Вроде бы всю команду пустили к палате.

— Да, все были. Даже сборники приезжали. Зураб Орджоникидзе организовал. Когда услышал на консилиуме, что шансов — ноль.

— Умер Михаил сам? Или отключили?

— Сам. 30 июня в 20.30 позвонил тот самый хирург, который оперировал. К телефону я подошел. Произносит: «Игорь, сегодня остановилось сердце у Мишки. Примите искренние соболезнования». Кладет трубку. Мама сидела в комнате. Поворачивает голову: «Все?» Отвечаю: «Да» — и сползаю по стеночке. Сижу на полу. Говорю: «Да, мам, Мишки больше нет». Ну и все. Тут звонок из ЦСКА. Сообщили, что все вопросы по похоронам берут на себя: «От вас нужно только одно — свидетельство о смерти». 

Последняя футболка пропала

— Кстати, где та желтенькая футболка, в которой отыграл последний матч?

— Она желтенькая была — но еще и в клеточку. Наш зеленоградский друг Димка Синицын выпросил. У него ресторан был — там повесил. Потом бизнес закрылся. Говорит: «Не знаю, куда делась». Короче, ушла футболка.

— А перчатки с финала Кубка?

— Перчатки тоже были особенные — ему в «Спартаке» Дасаев подарил. А Ринату Тони Шумахер, великий вратарь сборной ФРГ, прислал целую коробку. На этой паре уже дырки были, мать зашивала, перешивала... Здорово отличались от наших. Мишка так их берег, дышал на них!

— Так куда делись-то?

— Вот не знаю. А последние его бутсы я лично доносил.

— Ничего футбольного от брата не осталось?

— Только медаль за победу в чемпионате. Но получал ее не Мишка из рук Колоскова, а уже я. Мама с папой сидели в зрительном зале. До сих пор помню — 29 декабря, Совинцентр на Красной Пресне. Потом сели отдельно — я, Пал Федорыч Садырин, Кардивар и Сашка Розенбаум. С ним пианист был — альбинос! Ресницы белые, брови белые! Еще и сел за белый рояль. Стол-то был так себе на этом праздновании — но концерт потрясающий. Молоденькая Лариса Долина в джинсиках, «Любэ»... Розенбаум совсем худенький. Пришел в майке «Зенита». Недавно у Фетисова встретились, напомнил ему — «да-да, было!» Сейчас-то он матерый, в наколках.

 

«Даже за несколько дней до смерти Федорыч шутил: «Я вас еще потренирую». Последний матч Павла Садырина

16 тысяч рублей — за новый автомобиль

— Следующая машина у вас появилась не скоро?

— Мишку похоронили, сидим на поминках в ЦСКА. Встает Мурашко, начальник команды. Павел Федорович рядом сидит. Мурашко на него оглядывается — и говорит: «Мы тут посовещались и решили. Раз ты, Игорь, лишился и машины, и брата, мы тебе от ЦСКА выделяем автомобиль. Модель выберешь сам».

— Какой?

— «Жигули». Игрокам тогда давали «шестерки», тренерам — «Волги». Пообещали на похоронах.

— Какие молодцы.

— Сейчас я вам скажу, какие «молодцы». История еще не окончена. Месяца два прошло, как раз начали за Кубок между футболистами автомобили распределять. Под вечер вдруг звонит администратор Кардивар: «Игорь, срочно! Завтра в 10 утра — Ярославское шоссе, владение 13. За машиной».

— Так.

— Я уж обрадовался — а он продолжает: «Кстати! При себе нужно иметь 16 тысяч рублей. Еще сколько-то надо будет добавить за цвет...»

— Ого.

— Вот это «кстати», думаю. Это еще советская власть была — вы представляете, что такое 16 тысяч рублей?

— Автомобиль столько и стоил?

— В 91-м — да. Уже цены пошли вверх. Вопрос в другом — не купишь новый автомобиль. Если два-три конца — тогда получится.

— Что ответили?

— «Ааа...»

— Что решили?

— Сели с мамой и папой. Решили — деньги есть. В автомобиль и вложим.

 

«Наша история — как молния. Сверкнули — а потом нас просто придушили». «Асмарал» как символ России начала 90-х

ЦСКА не дал ни копейки. Аль-Халиди, не знавший брата, прислал 25 тысяч

— Деньгами ЦСКА помог?

— Это тоже история! От ЦСКА — ни копейки помощи. Ни-че-го! Зато вдруг появились на пороге два молодых человека от владельца «Асмарала» Аль-Халиди. Привезли 25 тысяч советских рублей. Достали из дипломата несколько пачек и положили на стол. Огромные деньги! Просто как помощь, безвозмездно. Попросили, правда, расписаться в ведомости. Для внутренней бухгалтерии. Что они не себе эти деньги присвоили.

— Михаил был знаком с Аль-Халиди?

— Нет. Даже не пересекались ни разу. Правда, когда-то ЦСКА-2 с Мишкой в воротах играл в одной группе с «Красной Пресней» и «Асмаралом». Вот и все пересечения.

— Ну и Аль-Халиди. Вот это человек.

— Да. Эти деньги и вложили в автомобиль. Приезжаю в это владение № 13, выходит тот самый человек, который уже выдавал когда-то нам с Мишкой автомобиль. Вгляделся: «Ты — Еремин?» — «Да». — «50 рублей за цвет с тебя не возьму. Машину выкачу с особенной резиной и дисками...» Взял бежевую «шестерку». У брата такая самой первой была.

— У первой машины тоже сложная судьба?

— Ой, Мишка совсем слабенький водитель был. Побил ее, помял. Поэтому-то после Кубка Власов за руль и сел!

— Все ясно.

— Зато как обмывали мы тот автомобиль!

— Как?

— Подъехали к магазину «Океан», встали на площадочке. Я — за рулем. Рядом восемь башен — все друзья оттуда сбредаются. Кто что пьет возле «Жигулей» — тем машину и поливает! Пиво, шампанское, текила, водка...

— Это рискованный трюк.

— Вот это мы после установили — когда на недельку поставили около дома. На мойке отдраить ее не могли — ни один шампунь не брал! На все это спиртное еще пыли нанесло толстым слоем, присохло...

— Этой покупке особенно радовался?

— Он умел радоваться мелочам — вроде американских часов, в которых погиб. А мечтал о квартире. Предвкушал, как съездим, получим ордер, будем осматривать, обмоем... Обмывали все и везде, без этого никак.

— Встречал я двухметровых вратарей, у которых глаза мутнели после банки пива.

— Мы-то могли выпить много. Запросто! Мы здоровые русские мужики. Умели и пить, и курить, и матом ругаться. Леха Ивашкин, вратарь хоккейного ЦСКА, такой же. Тот тоже наш, зеленоградский. Они с Мишкой дружили.

— Рассказывал, как с вашим братом на гауптвахту попал.

— Они вдвоем что угодно могли, душа нараспашку. Даже в репу дать — если почувствуют несправедливость. Ивашкин-то был красавец. Это сейчас колобочек такой.

— На кладбище говорите с братом как с живым. Я заметил.

— Да. Все время здороваюсь. Сигарету кладу. Но сейчас «стики» эти — они тлеть не будут...

— А в ЦСКА с кем дружил?

— В то время лучшим другом был Корнеев. Как ни странно. Вообще-то Игорь держался чуть в сторонке ото всех. А вот с Мишкой сошлись. Даже я два раза у Корнея дома был, ему как раз однокомнатную дали. Даже в этом отличался ото всех: «Вот, гляди, я на сигнализацию поставил, это сделал, то...» Фотография осталась — мы с Мишкой сидим у Корнея дома, журналы рассматриваем. Когда Игорь на Наташке женился — я с ее стороны был свидетелем!

— Надо же. А кто со стороны Игоря?

— Доктор ЦСКА Шешунок. Игорь приезжал к нам — забирать невесту. Уже от нас поехали дальше.

— Красивая девушка была, я помню.

— Очень симпатичная, стройная. Вся из себя. А после похорон Мишки приезжали уже другие ребята. Из аэропорта звонили, помню, Броха, Татарчук: «Игорь, мы только прилетели, сейчас к тебе...»

 

Вениамин Мандрыкин: "Меня положили на койку, где умер Перхун"

«Заглянул на могилу к Мамчуру — был шокирован»

— Мы Харламова вспомнили. Мистика в хронологии: 81-й, 91-й...

— А в 2001-м гибнет Сережа Перхун! В Днепропетровске была минута молчания по Михаилу — а через десять лет еду в этот же город хоронить Перхуна. Гинер дал самолет. Везли гроб Сережи. От ЦСКА был полковник Степанов, кто-то из болельщиков... Юлька, жена, беременная сидела.

— Говорят, на кладбище хорошее место ему подобрали.

— Прекрасное. Памятник такой... Зато заглянул на могилу к Мамчуру (украинский футболист, скончался в возрасте 25 лет. — Прим. «СЭ») — был шокирован. Ужасное кладбище, без заборов. Памятники выкорчевывают, воруют. Разговариваю с его женой: «А что вы хотите? 2001 год, Украина! Воду отключают, свет тоже. Какое место дали — там и похоронили...»

— С папой Перхуна не общались? Говорят, немножко необычный человек.

— Он в самолете с нами летел — всю дорогу что-то требовал. Потом на поминках история повторилась. Довольно странный человек, как я понял. Кажется, даже Гинер об этом говорил. Начал, мол, делать бизнес на смерти сына. А Юлька, жена Сергея, говорила: «Мне бы только родить...» Какая замечательная девочка появилась! На открытии стадиона гимн пела. Просто чудо.

«На развитие «Спартака»...»

— Гинер молодец. Своих не забывает.

— Да не то слово. Видели, что Евгений Леннорович на стадионе устроил?

— А что устроил?

— Все пандусы, ведущие со второго яруса стадиона на первый, раскрасил фотографиями игроков. Сам решил — чьими. Граффити: вот Перхун, вот мой брат... Смотрите, я в телефоне фотографию храню. Ко мне друзья с детьми приехали, я попросил — нам бесплатно устроили экскурсию по всему стадиону. Везде провели!

Фотография Михаила Еремина на стадионе ЦСКА.

— Мне этот стадион нравится.

— Я был на стадионах «Барселоны», «Эспаньола»... ЦСКА — самый уютный! Правда, я на «Спартаке» не был. Не буду!

— Не терпите?

— Знали б вы, с чем Мишка там столкнулся... Вот на могилу к Федору Черенкову схожу обязательно. Человек и футболист с большой буквы.

— Они соприкоснулись с Михаилом?

— Так Федор брату помог!

— Это как же?

— Приходил Миша в «Спартак» только под Бескова, тот приглашал лично. Посмотрел на данные, природу — позвал.

— «Природа» такая — не надо быть Бесковым, чтоб разглядеть.

— Какой вратарь в то время выносил мяч от ворот до ворот — с ноги? Да никакой! Только Мишка! Рычаги-то у нас видите, какие? Рукой бросал тоже будь здоров. Просто машина!

— Так берет его Бесков в «Спартак» — и что?

— Мишка собирает маму, папу, я тоже был: «Зовут в «Спартак». Шанс есть, Бесков говорит — Дасаев вот-вот в Испанию уедет. Но я-то — истинный цээсковец...» Я убедил: «Бесков — тренер с большой буквы, такая школа. А в ЦСКА что творится?» Там Морозов рулил — это не тот тренер, при котором можно вырасти.

— Ну и пошел.

— Пошел. А в «Спартаке» сразу смена тренера — Романцев приходит! На январский и февральский турнир по мини-футболу «Спартак» едет уже с ним. Кстати, хорошая штука была по деньгам. Отправляются в ФРГ. Выигрывают турнир. Вернулись в Москву — начинается раздел заработанного.

— Как выглядело?

— Сидит консилиум — Федя Черенков, Романцев и Старостин. Вызывают каждого футболиста. Доходит очередь до брата. Романцев произносит: «Михаил, вы от нас уходите...»

— Уже знал?

— Да, в ЦСКА Садырин пришел к власти — и захотел вернуть Мишу в команду. Да и брату «Спартак» был не особенно интересен. С Бесковым он хотел поработать — а с Романцевым нет. Не то.

— Так как поделили?

— «Вы заработали 5 тысяч марок, Михаил, — продолжает Романцев. — Не хотели бы оставить их в команде? Они пойдут на развитие «Спартака»!»

— Ловко.

— Дал время подумать. С Федей Черенковым вышли перекурить — и тот шепотом: «Не вздумай им оставлять. Это деньги твои, ты их заработал. Никакому «Спартаку» они не нужны, пойдут в карман либо тому, либо этому...» Все!

— Брат сказал Романцеву : «Это мое, извольте отдать»?

— Именно так. Забрал — и ушел из «Спартака».

— Ну и правильно.

— А все — с наставления Феди Черенкова! Просто великий человек. Мог бы повести себя по-другому — он-то оставался с этими двумя.

— Странно, что Старостин все это поощрял.

— Да Старостин в каждой поездке вручал игрокам аппаратуру — чтоб провезли через границу. Кто плеер тащит, кто переносное радио. Таможню пересекают — все возвращают Николаю Петровичу. Тоже говорил : «На развитие «Спартака»!»

Михаил Еремин в «Спартаке» в сезоне-1988/89.

15 банок черной икры — в футбольную гетру

— В ЦСКА такого не было?

— Даже близко. Ни разу!

— Может, не ездили никуда?

— В Америку ездили в 89-м. А что такое Америка? Это первый привезенный телевизор Akai, первый видеомагнитофон... Как мы Мишку в Штаты снаряжали — это что-то! В одну футбольную гетру, как выяснили, влезает 15 банок черной икры.

— Какая точность.

— Во вторую — столько же. Уже 30 банок!

— Каждая сколько весит — тоже помните?

— 113 грамм. Синяя этикетка — и стерлядь нарисована. Уже в Америке через знакомых Мишка толкает икру по ресторанам, на эти деньги берет маленький телевизор Akai с пультом. В Союзе у всех стояли черно-белые гробы на ножках — «Радуга», «Темп»... Цветные только-только начали появляться. Мне еще такой свитер привез, что я сразу стал первым парнем в Зеленограде. С кожаными нашивками на локтях — чтоб не протирались.

— Телевизор-то куда пошел?

— Сразу с видеомагнитофоном сдали в комиссионный магазин. На эти девять с лишним тысяч купили первые «Жигули».

— Вот жизнь-то была.

— Чтоб Мишка в Америке нормально выглядел, поехали в ателье Славы Зайцева на проспекте Мира. Купили на двоих одно пальто — коричневое, в клетку! Длиннющее, с поясом!

— Феерично.

— Представляете реакцию в этом Доме моды — такие жлобы, под два метра! Уже уходим — слышим вслед: «Молодые люди, молодые люди». Скороговорка такая. Оглянулись — а это сам Слава Зайцев. Подбегает к нам, говорит Мишке: «А не хотите работать в моем модельном агентстве?» Миша басит сверху: «Нет! Я футболист!» — «Эх, жалко, жалко...» Пальто это воткнул нам рублей за двести. Инженер тогда получал 180 в месяц. Если с премиями.

— В вас тоже коммерческая жилка. Не как у Старостина — но все ж.

— Была сумасшедшая история! В каком году деньги-то меняли? В 85-м?

— В 89-м.

— Во! Еще и водка была по талонам. Горбачевская реформа, да-да! Была у меня длиннобазовая «Нива»...

— Нелепая такая.

— Ох, блин, каракатица! Продаем первый автомобиль Михаила — тот самый, который на телевизоры Akai выменяли. День в день, когда девальвация случилась! Едем с Мишкой в Солнечногорск. Высыпаем эти стольники и полтинники — и на все берем водку. Чекушки по 0,5 с зеленой этикеткой. Моя «Нива» как сарай — битком водкой!

— Вот это вложение.

— С друзьями кое-как затащили в квартиру. Родители возвращаются с работы: что творится?! В прихожей шагу не сделать — все в водке. «Что такое?!» — «Это мы «Жигули» в водку перевели...»

— Потом удачно ушла?

— За две цены! Считай, на еще один автомобиль заработали!

 

«Внука не видели ни разу. Жена Вани сказала: «Не надейтесь». Отец Ивана Ткаченко — о жизни после гибели «Локомотива»

Скульптора встретил у подъезда. Сидел, меня поминал

— Как родители гибель сына пережили?

— Да ужасно. Как услышали, что оба брата погибли — все. Батя очень сдал сразу. Начал на спину жаловаться, его от радикулита лечили. А все хуже и хуже. Он, бедный, к чугунной батарее спиной садился, чтоб унять боль. Оказалось — болезнь Бехтерева. Только в госпитале Вишневского определили. Знаете, что за штука?

— Нет, к счастью.

— Это когда позвоночник гнет и гнет к земле. Тяжелая болезнь, неизлечимая! Батя так за нас переживал, радовался, на каждую игру ездил! У Мишки все только началось, 23 года, за сборную два матча сыграл. Жить и жить. На кладбище вся земля родительскими слезами умыта. Около Мишки побудут — и на огород, за Ленинградку...

— Похоронили их неподалеку.

— Когда бати не стало, мама через мэра выбивала место. Старое кладбище — так бы не похоронили. Нынешний зам Собянина Немерюк заведовал в то время похоронными делами. Он наш, зеленоградский. Вот и положили батю рядом.

— Разговаривал недавно с отцом Вани Ткаченко — тот рассказал про ужасы на могиле сына. Воруют, ломают...

— У нас постоянно бронзового футболиста с кубка сбивали — и уносили. Замучились восстанавливать.

— Кстати, памятник — просто супер.

— Тоже история вышла. Со скульптором Володей Козловым мы жили в одном подъезде. Мишку он вообще не знал. Сейчас-то это скульптор знаменитый!

— В 91-м никто о таком скульпторе не слышал?

— Я — точно не знал. А получилось как? Мишка в реанимации, дела плохи. Уже сказали — шансов нет. Выхожу из подъезда, вижу: сидит этот Вовка на скамейке. Перед ним стакан с водкой, накрыт черным хлебом. В руке другой. На меня смотрит: «О, Игорь! А я тебя оплакиваю, поминаю...» — «Как?» — «Да вот так... Мне сказали, ты все, а Мишка в реанимации».

— Ну и дела.

— «Эх, — говорю, — Вовка». Снимаю этот черный хлеб со стакана, рюмку — хлоп! Закусил. Сели вдвоем, все ему рассказал. Он и говорит: «Я Мишку хоть и не знал, но все говорят — вы одинаковые. Я буду делать памятник! Можно?»

— Сразу согласились?

— «Конечно, Володя! — отвечаю. — А ты что, скульптор?» Да, говорит, учился...

— А брат еще жив был?

— Жив. Но все понятно было. Хотя кто-то предлагал — давайте, мол, какой-то плавающий вертолет вызовем. Чуть ли не за границу переправим. А... Бестолку!

— Скульптор молодец. Памятник достойный.

— Да. Ровно год спустя установили. Изготавливали, наверное, месяцев восемь! Специально в Химках снял мастерскую, лепил из гипса. Пересмотрел все видеозаписи с Мишкой, все фотографии разложил перед собой. Потом осенило: «Ты будешь натурой!» Дал мне в руки ту самую трехлитровую банку — будто кубок. Так фигуру лепил. А лицо по фото.

— Камень какой значительный отыскали.

— В Медведкове была гранитная мастерская — туда завезли огромный камень, неправильный ромб. Две с чем-то тонны! Говорит: «Хочу лепить Михаила по пояс, вижу так». Но это же 91-й! Ничего нет!

— Вот я и удивляюсь.

— Только благодаря энтузиазму этого скульптора все получилось. У нас и денег-то особо не было. Но как-то камень выкупили, ребята почти за бесплатно выбивали. Это же не Вовка до ума доводил, а работяги. А еще попробуй перевези две с лишним тонны! Рассчитай, чтоб на века встал!

— Удалось?

— На заводе сварили конструкцию, здоровенный квадрат. На него установили. Обложили серым гранитом. Перед самым открытием памятника все залили цементом. Прямо к могиле бетономешалку загнали. Сейчас Мишка лежит под такой бетонной подушкой! Если меня туда подзахоранивать — придется для урны высверливать отверстие.

— Хотите, чтоб вас сожгли?

— Да конечно!

— Зачем?

— А чтоб с Мишкой лежать. Вся семья Ереминых, считай, рядом. Только наш прекрасный, могучий дед — на Украине. Мы ростом и силой в него.

Флаг болельщиков ЦСКА.

Прощаться вышла половина Зеленограда

— Что-то из дня похорон помнится? Или все — как в тумане?

— Тогда опускали еще в обычную глиняную яму — а для Мишки ребята из Зеленограда оформили все по-особенному. Перетянули могилу синим и красным шелком. Опускали как в последнюю квартиру. Ни для кого так не делали! Толпу помню. Половина города была — точно. Сначала-то в манеже ЦСКА гроб выставили, а народ идет и идет. Три часа, четыре... Караул у гроба меняется — и тут я вспоминаю, как сам Мишка стоял здесь же. В точно таком карауле.

— У кого?

— Когда погиб Толик Фетисов, брат Вячеслава. Тоже прекрасный был хоккеист. Мишку как раз в армию призвали — и поставили в караул. А я точно так же стоял в карауле у гроба Садырина.

— Что еще из похорон помнится?

— Гроб к дому повезли — прямо перед подъездом на табуретки установили и открыли. Сюда уж весь город пришел прощаться. Вереница! Ни тогда, ни сейчас в Зеленограде никого так не провожали!

— Но хорошее место на кладбище все равно не дали.

— Не дали. На хорошем у нас отцы города. Кто Зеленоград основывал, кто строил, руководил. А нас — на тогдашнюю окраину. Еще помню нескончаемые речи на поминках. А минута молчания была на игре в Днепропетровске.

— Вы и не думали, что Михаил настолько популярен? Думали — ну, брат и брат.

— Вот! Точно! Когда весь город вышел прощаться — я был потрясен.

— ЦСКА не предлагал в Москве похоронить?

— Нет. Родители сразу сказали — только здесь, в Зеленограде. Они ж каждый день собирались ходить. А Зеленоград всегда был оторванным — из него либо электричкой, либо 400-м автобусом. Это еще пробок не было!

— Кто-то из «Спартака» на похороны своего бывшего вратаря пришел?

— Что-то я никого не помню. Зато пришел Виктор Васильевич Тихонов со всеми своими ребятами. Сборная Молдавии по гандболу пришла в полном составе — там наш двоюродный брат играл. А они в Москве оказались на сборах.

— Народ-то, судя по цветам на могиле, не забывает.

— Обычно еще больше! Это сейчас пандемия, никого не собрать. Ходят люди, ходят. Да и мы с женой и сыном бываем постоянно, чистоту поддерживаем.

— Деревянный крест поставили не вы?

— Не знаю, кто поставил, — но появился этот крест дня через два после смерти Михаила. Только успели похоронить. Кто-то проезжал, заметил: «Надо же, крест установили. Правда, не на том месте, прямо напротив МАДИ». Я тут же поехал, посмотрел — действительно. Спасибо этому человеку! Я батюшку привез, освятили этот крест...

— Чувствуете, что брат где-то рядом? Каким-то образом присутствует?

— Первое время было ощущение, что помогает. Подталкивает. Сейчас уже нет. А уважение в городе к фамилии знаете, какое было? Вот держал я палатки. Никому и никогда отстегивать не приходилось — уникальный случай!

— Такое бывает?

— А вот из уважения к Мишке этот вопрос ни разу не встал. Хотя бизнес прибыльный. Ни один человек не подходил, не спрашивал: «Ты Близнецу отстегиваешь? Или Одинцу?» Разве что Димка Синицын, наш общий друг, как-то попросил пару блоков сигарет — на зону передать для другого приятеля, Сереги Кима. Тот как раз сидел. Но Сереге я и сам отдал бы. Потом застрелили его. Я даже не знаю, сколько другие палаточники отдавали...

 

«Сережа был сильнее Зидана и Фигу. Если бы не авария...» Щербакову — 50

«Шахтер» сыграть вничью отказался

— Уцелел бы Михаил в той аварии. Какой представляете его жизнь?

— Пока Мишку ждал в раздевалке после финала Кубка, подошел ко мне итальянец. Говорил на ломаном русском. Сообщил — Мишка, мол, у них на карандаше, будут следить. Но, думаю, он бы уехал в Испанию. На следующий год туда много наших подалось.

— Агента у него не было?

— Да вы что, какие агенты в 91-м. Одни проходимцы вертелись...

— С «Шахтером» ЦСКА играл вскоре после случившегося. Пытались договориться на ничью — те отказались категорически.

— Сами пацаны подошли перед игрой: «Ребят, давайте ничеечку... Мы не выдержим 90 минут!» — «Нет!» Ни в какую. Ну и выиграли 4:3. Наши-то никакие были. Ладно, потеряли основного вратаря. Одни вопросы в голове: будет жив? Останется калекой? У всех стресс, кто-то выпил, чтоб заглушить... Помните момент при счете 3:3? Это Щербаков четвертый забил?

— Щербаков не играл.

— Ну, кто-то убегает — а наших просто ноги не несут. Быстров, Фока стоят, руки опустили... Сколько в этом матче отыгрывались, с 0:2 вернулись — а четвертый уже не забить. Всем ясно.

— Зато в следующем матче договорились. В Днепропетровске?

— Да. Мне Колесо (Михаил Колесников. — Прим. «СЭ») рассказывал — даже тренеров не задействовали. Сами ребята все решили, подошли к днепропетровским: «1:1, 2:2... Сколько хотите!» — «Договорились». Там минута молчания как раз по Мишке была.

 

Алексей Прудников: «Зинченко предлагали «Спартаку». Услышали — «Спасибо, не надо«

Шипом — в глазницу

— Алексей Прудников, поигравший с Михаилом в «Спартаке», рассказывал — у него были проблемы со зрением.

— А с чего проблемы взялись — не говорил?

— Нет.

— Странно. Леха-то все знает. ЦСКА-2 играл с «Красной Пресней» Романцева. Я тоже был на стадионе. Какая-то жуть, чуть ли не гаревое поле. Как сейчас этот момент в памяти. Человек пробрасывает мяч — Мишка кидается ему в ноги. Тот приземляется бутсой брату прямо на лицо. Теми шипами, что на пятке, входит ему в глазницу. Всем весом. Четко — туда!

— Какой кошмар. Лучше не представлять.

— Ну и всем телом придавил. В момент приземления. Я сразу понял — случилось ужасное. Мишка лежит, корчится, врачей нет, «неотложку» тоже вызвать никто не может...

— Приехала?

— Минут через 40. Врач такой тщедушный — хватаю его за шкирку, приподнимаю: «Спаси! Спаси зрение!» Один глаз у Михаила вообще не виден. Впечатление, что куда-то переплыл. Второй начинает заполняться кровью.

— Брат в сознании?

— В сознании! Но боль, как потом говорил, невыносимая. Отвезли в какую-то больницу по соседству — а там мест нет. Положили в коридоре. Нас всех выгнали. Только через неделю стало ясно — видеть будет. Повредил левый глаз, а хуже видеть будет теперь правый. Мама с врачом разговаривала.

— Так и случилось?

— Да. Зрение упало. Но Мишка этот факт скрывал.

 

Анзор Кавазашвили: «Перед каждым выездом в Тбилиси меня просили продать игру»

Страшнее всего — в Кутаиси

— Ваши советы воспринимал всерьез?

— Если мы с детства вместе тренировались? Да и вообще, центральный защитник игру читает обычно здорово. Мишка после сборов возвращается — мы сразу идем на лестничную клетку.

— Зачем?

— На одной ноге прыгает до 17-го этажа! А обратно — на другой!

— Вот точно так же тренировался Артур Ирбе.

— До изнеможения. Или берем два пролета лестницы — прыгаем туда-сюда. Это не 15 минут — по три часа! Потом идем во двор, Мишка встает между деревьев — мы с Сережкой Гороховым, одноклассником и лучшим другом, лупим и лупим. Дядя Слава, папа этого Сережки, мячики подает. Потом стали вместе ездить — за заводы играли. Два раза я против брата выходил — даже гол забил!

— За завод?

— Нет. Он уже в ЦСКА-2 был, а я играл за СКА МВО. Довольно приличный уровень. На Песчанке мы 3:2 победили.

— Знаете, как брат ваш в Кировабаде завел целую трибуну вражеских фанатов? Те на поле кинулись!

— В Кировабаде — было. Но страшнее всего в Кутаиси. Там Мегреладзе шел на первом месте среди бомбардиров первой лиги. ЦСКА приезжает — им сразу говорят: «Если выиграете — со стадиона не уедете. Вот камни, автобус закидаем. А гол у нас должен забить Мегреладзе». Мишка рассказывал: «Я специально не пропускал, но ребята расступились. Мегреладзе забил».

— Как сыграли?

— Кажется, 1:1. Но все равно вышел скандал. Даже Садырину по лицу дали.

— До сих пор помню — брат ваш ловит мяч на линии, нападающий «Металлиста» Призетко бьет ему по рукам раз, другой. Вдруг засчитывают гол! Вы какой игровой эпизод с участием брата помните особенно хорошо?

— Играем за завод «Элион» в манеже ЦСКА. Брат выносит из штрафной через все поле, я принимаю на ногу — и вторым касанием за шиворот вратарю. Мишка, я — и гол! Три касания!

— Сколько всего этот манеж помнит.

— А сейчас в нем футбола нет. Скалолазанием занимаются.

— Когда поняли, что брат реально роскошный вратарь, а не уровень ЦСКА-2?

— Вот этот момент помню четко — обыграли московское «Динамо». После матча дожидаюсь около автобуса рядом с женами, друзьями. Подходит Сергей Ястржембский, помощник Ельцина. Он матчи ЦСКА не пропускал. Такой, знаете, деловой. Говорит: «Я только что видел Льва Яшина. Он сказал, что этот парень, Еремин, станет лучшим вратарем мира». Я словно другим глазами посмотрел! Яшин-то разбирается, наверное?

— Да уж Яшин наверняка. Один из самых фантастических по качеству футбола матчей 90-х — наша молодежка против югославов в финале чемпионата Европы.

— Это была фантастика!

— Я потом усомнился: вдруг против наших парикмахеры играли? Посмотрел состав — через год эти же югославы с «Црвеной Звездой» взяли Кубок чемпионов.

— Бобан, Михайлович, Просинечки, Савичевич, Шукер... Таких людей наши разорвали! Сказочно играли! Мишка в том розыгрыше вообще за молодежку не выходил — зато появился в двух финальных матчах. Срочно вызвали, Димка Харин сломался. За два матча получил «мастера спорта международного класса». Какая же у него звездная после этого началась!

— Почувствовали?

— Как только с трапа сошел в аэропорту. «Все, я чемпион Европы!» Смотрю ему в глаза — все, пипец. Рядом никого, он крутой. Не только я заметил. То ли Мишка отмечал, то ли что, но Садырин его задвинул. Надо, говорит, Еремину посидеть на скамеечке. Зазвездился!

— Когда отпустило?

— Матча через 2-3. Больше место не отдавал.

— Из самолета вышел не с медалью на груди?

— Не-е-т! Вот интересно — где ж эта медаль? У мамки ничего после смерти не нашел. Осталась одна — чемпиона СССР-91. Которую сам получал.

Могила Михаила Еремина.