РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ
Герой традиционной рубрики "СЭ" – легендарный спортивный кинодокументалист Владимир КОНОВАЛОВ

В ревнивой кинематографической среде о нем отзываются почтительно: Коновалов – легенда.

Кажется, нет счета его документальным фильмам о спорте. Было время, когда у Владимира Федоровича уходило на кино три недели. 15 фильмов за год – пусть кто-то попробует повторить рекорд.

От этих картин такое тепло, что хочется пересматривать снова и снова. Никакой художественный фильм так не пробирает. Его герои на час снова с нами, снова живы – Лев Яшин, Эдуард Стрельцов, Константин Бесков, Людмила Пахомова…

Завтра легенде – 80.

МИКЛАШЕВСКИЙ

– Первым делом откройте тайну – как можно снять фильм за три недели?

– Создавал две-три бригады, распределял задания. Потом все сам монтировал. Как-то успевал!

– Зачем столько?

– Требовался уровень – и некоторые режиссеры пахали на износ. В 60-е, 70-е таких периодов у меня было несколько.

– Вы и сегодня работаете, несмотря на болезнь?

– Я – худрук студи "Юность", которая выпускает в основном спортивные фильмы. Ко мне домой привозят аппаратуру, помогаю монтировать. Выдаю задания на съемки. Заканчиваю фильм, который называется "Коллекционер". Не о спорте. А последнее мое спортивное кино – "Спартак". Точка невозврата". История футбольного клуба за весь век – от Старостиных и победы над басками до наших дней.

– Давно сняли?

– В прошлом году. Чуть раньше – "Бесков. Футбол и вся жизнь".

– Приблизительно – сколько стоит документальный фильм?

– Если небольшой, на полчаса – около 600 тысяч рублей. С первого до последнего кадра. Сейчас мечтаю, чтоб по моему сценарию сняли полнометражное кино об Игоре Миклашевском. В курсе, кто это?

– Боксер, разведчик, завербованный для убийства Гитлера.

– Когда-то сделал о нем документальный фильм. Затем написал сценарий для игрового кино. Предложу Карену Шахназарову – думаю, заинтересуется. Я дружил с Миклашевским, о самых драматичных поворотах в биографии этого уникального человека знаю не понаслышке.

– Где познакомились?

– О, это отдельный сюжет! На студии Горького собирались запускать фильм о Наташе Качуевской. Студентке ГИТИСа, геройски погибшей под Сталинградом в 1942-м. В Москве в ее честь назвали улицу, но в 90-е переименовали обратно в Скарятинский переулок. На роль Наташи было много претенденток, но мама, актриса Александра Леонидовна Спирова, отметала всех. Кто-то посоветовал прийти на пробы моей жене.

– Актрисе Алле Мещеряковой?

– Совершенно верно. Мама воскликнула: "Вот – Наташа!" Завязалось общение. К сожалению, фильм не состоялся – режиссер попался слабый. В итоге об этой девочке я снял документальное кино, где закадровый текст читает Алла. Через Александру Леонидовну познакомились с сестрой – Августой Леонидовной Миклашевской и ее сыном Игорем.

Миклашевская – звезда Камерного театра, последняя любовь Есенина. Посвятил ей стихи из цикла "Любовь хулигана". А маленькому Игорю, рассказывала она, дарил конфеты, игрушки, фотоаппарат. Его отец – балетмейстер Большого театра Лев Лащилин. Но брак не регистрировали, и Августа дала сыну фамилию первого мужа.

Игорь занимался боксом, в 1941-м выиграл чемпионат Ленинграда. Дальнейшей карьере помешала война. Он прекрасно говорил по-немецки, который выучил в школе. И в 1942-м его забросили в тыл к фашистам. Под видом перебежчика сдался в плен.

– Не раскололи?

– Долго держали в камере, проверяли. Устроили мнимый расстрел. Поставили к стенке, одна пуля врезалась в доску над головой, другая просвистела над ухом. Отправили в лагерь, откуда весной 1943-го с эшелоном военнопленных привезли в Нормандию. Рыл траншеи, познакомился с французом Мареном, стрелочником на железной дороге. Тот боксировал в местном кафе, развлекал немецких офицеров. Марен предложил выйти на ринг и Миклашевскому.

– Зачем?

– "Легенда" строилась именно на его боксерском прошлом. Он проводил бои с французами, вскоре против него выставили немца, которого нокаутировал. Популярность росла, Игоря перевезли в Берлин. Там тренировался, выступал в Лейпциге, стал чемпионом немецкой армии по боксу. На него обратил внимание Макс Шмелинг. Подарил свою фотографию, размашисто расписался.

– Сохранилась?

– Мне в Москве показывал! Но непутевые родственники Игоря снимок потеряли.

– Мы читали, что Миклашевский должен был влиться в высшее общество нацистской Германии с помощью дяди-перебежчика, актера Всеволода Блюменталь-Тамарина, и Ольги Чеховой.

– Дядя в Германии на таком уровне не котировался. Это ерунда – как и версия, будто Игорь его убил. Не мог этого сделать! У него было совсем другое задание. А вот с Ольгой Чеховой, любимой актрисой Гитлера, действительно встречался пару раз. Теперь пишут, что она была связной Берия, однако конкретных подтверждений, что работала на советскую разведку, нет.

– Про нее что Игорь рассказывал?

– Его фраза: "Я так и не понял – была Ольга двойным агентом или нет…" Впрочем, в истории самого Миклашевского тоже есть белые пятна. Некоторые материалы до сих пор в архивах под грифом "секретно".

– Почему отменили приказ о ликвидации Гитлера?

– Решение принимал лично Сталин. Опасался, что после смерти фюрера Германия и союзники договорятся за спиной СССР. Отмена операции спасла Игорю жизнь. Говорил, до него шесть человек готовили покушение на Гитлера – все погибли.

– Приключения на этом не закончились?

– Из Берлина перебрался по Францию. Устроился на немецкий завод, производивший оружие. Наладил связь с французскими партизанами, и завод взорвали. Фашисты расстреляли всех, кто работал в той смене. В том числе Миклашевского.

– ???

– Повезло. Пуля прошла через горло. В горе трупов еле живого его обнаружила Ирен Спаде – актриса, участница Сопротивления. Вытащила, отнесла к партизанам. Среди них был врач. Сказал: "Нужна срочная операция, в полевых условиях она невозможна. Созрел план.

Его облачили в форму недавно убитого партизанами немецкого капитана, на которого был немножко похож. Устроили засаду на шоссе, расстреляли водителя "Виллиса" и перенесли туда Игоря. Вскоре мимо проезжали немцы. Раненого подобрали, отвезли в госпиталь. В этот момент началась бомбежка. Часть здания рухнула, две бетонные плиты сложились домиком прямо перед его лицом. Кто-то увидел – и Миклашевского снова спасли.

– С ума сойти.

– Госпиталь – немецкий. Ранение в горло пару месяцев не позволяло издавать звуки, но это и к лучшему – мог спокойно лечиться. Питался желтками яиц да разбавленным вином. Когда пошел на поправку, хирург "обрадовал": "Завтра из Берлина приедет ваша жена. Мы разрешили навестить вас".

– Жена – настоящего капитана?

– Да. Игорь в палате обдумывал ситуацию. Вдруг зашла пожилая санитарка. Начала мыть окно и тихонько напевать по-русски. Эта женщина в начале 20-х годов приехала во Францию из России. Игорь шепнул: "Я русский. Из Москвы, с Конюшков. Помогите…" Вечером его вывезли из госпиталя в куче старого белья.

– Куда?

– К французским партизанам. Воевал в их отряде. После капитуляции Германии уже в составе штаба наших войск патрулировал Париж. Тут очередной невероятный изгиб. На улице столкнулся с Ирен Спаде. Узнала Игоря сразу – он-то был без сознания, когда его обнаружила. Несколько дней гуляли по городу, позже встретились и в Москве – Ирен приезжала с какой-то делегацией.

– Миклашевский вернулся в Москву в 1947-м. Как избежал ареста?

– Сам удивлялся, почему не посадили. Генерал КГБ Ильин, которому я в лоб задал этот вопрос, ответил: "Игорь рассказал все настолько подробно, что нельзя было не поверить…" Его наградили орденом Красной звезды, дали двухкомнатную квартиру в районе Сокола.

– Чем занимался в мирной жизни?

– Был тренером-консультантом по боксу и судьей на ринге. С Игорем связано еще два ярких эпизода. "Белый Бим, черное ухо" – история про его собаку. Гавриил Троепольский написал об этом повесть, а Станислав Ростоцкий ее экранизировал.

– Второй эпизод?

– В ресторане сада "Эрмитаж" с Игорем и ребятами из съемочной группы отмечали выход картины. За соседним столиком сидела подвыпившая компания. Слово за слово, началась драка. Миклашевский одного завалил – больше к нему не лезли. А вот мне здорово досталось. Наутро с двумя фингалами приковылял на работу. Кто-то пошутил: "Зато честь родной студии защитил…"

ВЛАСОВ

– Работая над документальными фильмами о легендах спорта, открывали для себя много интересной хроники?

– Интересной хроники вообще мало. Почти вся использована. Если не хочешь повторов – ищи свежие идеи. Да и хроника – примитивная. Снимали люди, далекие от спорта. Это потом появились глыбы уровня Льва Михайлова и Рубена Петросова.

– Петросов? Был такой видеооператор в "Торпедо". Умер в 2011-м.

– Рубен там работал в последние годы. До этого много лет мы снимали вместе фильмы. Выдающийся оператор с точки зрения знания и понимания спорта. Хоть необразованный парень, из ассистентов. Чувствовал момент, когда нужно вклиниться любой ценой. Лев Михайлов – такой же. Это потрясающее качество!

Помню, на Олимпиаде-1980 в Москве, где я снимал пять фильмов разом, нам в качестве главных дали операторов с "Мосфильма". Им подчинялось два-три из наших. Так эти "главные" ничего не могли снять. Привыкли каждый кадр выстраивать. В спорте этим заниматься некогда.

– Все упускали?

– Да! Говорю: "Следи, сейчас будет обгон, вот в этом месте" – "Да, да…" И – ничего. А нашим даже подсказывать не нужно было, сами все знали. Потом Юрий Озеров сделал фильм о московской Олимпиаде целиком на материале документалистов.

– Снимать спорт сможет не всякий оператор?

– Далеко не всякий! Надо тонко чувствовать психологию борьбы! Вы видели мои фильмы "Двое на треке" и "Эта тяжелая штанга"?

– "Двое на треке" посмотрели.

– А "Эта тяжелая штанга" посвящена Яану Тальтсу и американцу Роберту Беднарскому. На чемпионате мира-1969 в Варшаве я поставил всю пленку, все деньги на то, чтоб снять эту дуэль! Риск оправдался. Вместо привычного репортажа о турнире родился фильм, который завоевал главный приз на фестивале в Палермо.

– Победил Тальтс?

– Да, хотя американец котировался выше. Подвели нервишки, затрясло – не привык Беднарский к жесткой конкуренции. Тальтса, наоборот, она разжигала, придавала сил. Ответственный секретарь Международной федерации тяжелой атлетики Оскар Стейт следил, чтоб возле помоста не было посторонних. Но в какой-то момент я подкрался поближе, крикнул: "Как ты, Яан?"

– Что ответил?

– "Сколько надо для победы, столько толкну!" Излучал фантастическую уверенность. И вот, решающая попытка. 212,5 кг – мировой рекорд, на 6,5 кг превосходивший вес, который Тальтс когда-либо поднимал. Взял!

– Кого еще из штангистов снимали?

– Юрия Власова, например. Один из героев фильма "Линия судьбы". У него квартира в Чапаевском переулке – в том же доме, что у Валентины Тимофеевны Яшиной. Тяжелый человек. Закрытый, живет в своем мире, пишет романы, никого не принимает. Обижен на весь белый свет.

– Из-за поражения полувековой давности – на Олимпиаде в Токио?

– Не только. Выступал за ЦСКА, но после конфликта с чиновником, который разорвал его учетную карточку, лишился военной пенсии. А в Токио, по мнению Власова, Леонид Жаботинский поступил нечестно, скрыв свои возможности. У Жабо другая точка зрения. Говорил мне: "Кто больше поднял, тот и первый. Так что выиграл я законно!"

– Согласны?

– Власов сам виноват – не просчитал ситуацию. Жабо-то – мужик хитрый. Во второй попытке сделал вид, что 217,5 кг ему не по зубам. А в третьей, когда Власов уже закончил, – спокойно толкнул от груди. Но на чемпионате мира в Варшаве Жаботинский меня разочаровал. Вальяжный, на тренировках ходил, палочку подкидывал – больше себя не утруждал. В итоге даже начальный вес в рывке не взял!

МЕТРЕВЕЛИ

– "Двое на треке" – фильм удивительный. Его же показывают первокурсникам ВГИКа?

– Одно время для поступивших во ВГИК, но еще не понимающих, чем будут заниматься, 1 сентября демонстрировали несколько картин. В том числе эту. Фильм собрал призы как "репортаж", хотя никакого репортажа в нем нет. Отснят всего-навсего из девяти заездов. Все сделано руками! Мозгами!

– Помните, когда почувствовали: что-то получается?

– Я с самого начала знал, что получится. Не сомневался. Настолько разные два героя. На этой разнице можно было играть. Если б с героями что-то не клеилось, вытянул бы на мастерстве. Главное, сюжет хороший. Вот точно такая же уверенность была в фильме "Чайковскому посвящается" – про конкурс пианистов. Снял совместно с режиссером Вадимом Раменским. Фильм не спортивный – но сделан по законам спорта. Соревнование музыкантов.

– Человек, научившийся снимать спорт, сможет снимать, что угодно?

– Я бы не сказал. В художественных фильмах своя специфика – выставить свет, записать сцены, глубокие разговоры… Совсем другое! А у меня в "Двух на треке" сцена с падением велосипедиста Пхакадзе. Тут не надо быть художником-постановщиком, тут надо чувствовать.

– Предчувствовали падение?

– Говорю оператору: "Стой на вираже, что-нибудь придумаем". Одному велосипедисту на отборочном заезде шепнул: "Ты не бойся Пхакадзе. Он все время будет идти позади, а на последнем вираже попробует догнать и обойти. Не пропускай. А там уж как решится…"

– Послушал вас?

– Да. Не побоялся, не пропустил. Пхакадзе врезал ему сзади в колесо.

– Два героя вашего фильма – могучие велогонщики Игорь Целовальников, олимпийский чемпион-1972, и Омар Пхакадзе, чемпион мира, лучший спринтер СССР 60-х. Судьбы сложились трагично: один умер в 42 года, другой – в 48.

– Сначала страшные перегрузки в велоспорте, потом – переход к обычной жизни. Не режимили. Кстати, после моего фильма оба получили квартиры, Целовальников в Харькове, Пхакадзе – в Тбилиси. Очень понравилось кино городским начальникам. А какая слава была у Пхакадзе в Тбилиси! Это что-то! Я знаю, как там умели чествовать – жил дома у Славы Метревели.

– Ничего себе.

– Мы дружили. Ежедневно к его балкону являлись свадебные процессии: "Слава, выйди, благослови!"

– Что Слава?

– Матерился, но выходил. Но чаще – на балкон, мрачно произносил два слова на грузинском – и исчезал, захлопнув дверь. Он вообще излагал емко.

Подружились мы, когда Слава играл в "Торпедо". В ту пору к нему делегации шли из Грузии одна за другой. Все говорили: "Какой бы ты ни был, старый, не старый, – ждем тебя!" Обеспечили роскошной квартирой и дачей. У Метревели в Тбилиси был свой ресторан.

– Мы слышали – пельменная. И не его, просто служил директором.

– Ничего подобного. Частный ресторан. Уже тогда, при Советской власти. Мы там регулярно обедали. Что в Тбилиси, что в Ташкенте такие вещи никого не смущали. У Месхи, например, была своя заправка. Еще тренировал глухонемых.

– Вот у него-то дом, говорят, был шикарный. С бассейном под балконом.

– Да, у Месхи было все. У кого ничего не было, так это у Кипиани. Тот был предан только футболу. Даже дачу не успел построить. Выделили землю, так остался пустырь…

– Чем еще удивлял Метревели?

– Им, футболистам сборной СССР, принесли бутсы. Слава показывает: "Вот, смотри, чем нас кормят. В этом я должен играть!"

– Что не так?

– Рваные! Ношеные! Самое интересное – действительно, надел и пошел играть.

– Про Метревели вы фильм так и не сняли?

– Деньги-то выделяло государство, а что просить на Метревели – если на тему "Иванов – Стрельцов" долго не давали? Но если уж средства на фильм отпускались, мы ни в чем нужды не знали. Хватало выше крыши. Сейчас командировку пробить – целая история. А тогда, чтоб снять "Двое на треке", фильм в девять минут, я получил шесть командировок!

– Сняв художественный фильм, режиссер при Советской власти на заработанные деньги мог жить год?

– И неплохо жить!

– У вас были условия другие?

– Могу рассказать. Зарплата – 220 рублей. Если фильм проходил в нашей разнарядке как произведение выдающееся, причитался гонорар в 1200 рублей. Так оценили "Двое на треке", "Эту тяжелую штангу" и "Чайковскому посвящается". Три моих фильма прошли по супер-категории. Сильнее "высшей".

– Не самые большие деньги за выдающийся труд.

– 1200 за сценарий, плюс столько же – за режиссуру. Причем эту сумму платили за одну часть, десятиминутку. А "Чайковский" у меня из шести частей. Умножайте!

– При таком раскладе могли бы снять и десять.

– Э-э, нет… Тут идешь по чувству. Мне важнее было конфету сделать. Для меня деньги никогда не были главным, не вели в этом вопросе. Останавливался там, где драма заканчивается.

– Коллеги специально "надували" свои картины?

– Случалось другое. Некоторые люди не могли быстро работать. Все время им чего-то не хватало, не было продумано. Вот я считаю себя счастливым режиссером, который может хоть через двадцать, хоть через сорок лет пересмотреть свою картину – и понять: ничего не надо менять. Это и есть счастье!

Я часто ездил в Грузию на конференции как заместитель председателя Всесоюзной комиссии по документальному кино. Мотался по студиям, помогал молодым. Грузины мне задали вопрос: "Что такое – счастье режиссера?" Сделать фильм, который нельзя изменить!

– Неужели ни в одном своем фильме не хотели бы что-то подправить годы спустя?

– Разве что в некоторых.

– В "Бескове", например?

– Длинный, 57 минут! "Жидковатая" картина. Надо было сделать чуть плотнее.

БЕСКОВ

– Алексей Габрилович во время съемок "Невозможного Бескова" становился объектом раздражения Константина Ивановича. А вы?

– Нет. Только дома сниматься отказался. Категорически!

– Почему?

– Фильм Габриловича ему ужасно не понравился. Все, начиная с названия. Там много домашних съемок. С той поры Бесков дома снимать запрещал. Вошли мы туда с камерой лишь после его смерти.

– А вам понравился фильм Габриловича?

– Нет. Леша не нашел общего языка с Бесковым. Там есть кадры, где они идут – Бесков впереди, Габрилович отстает. Кадры символические: каждый шагает своей дорогой. В этом тоже есть определенный интерес, говорит о характере, но… Габрилович не попытался влезть к нему в душу. Получилось поверхностно.

– Бескова вы снимали и в фильме "Больше, чем футбол" – о турне московского "Динамо" по Великобритании в 1945-м.

– Константин Иванович смотрел хронику и отпускал реплики. Я спросил: "А что было бы, если б в Англии вдруг проиграли?" Бесков отшутился, а Валерия Николаевна прошептала: "Страшно подумать, что было бы. С "Динамо" могли сделать то же самое, что в 1952-м – с ЦДКА".

– Почему это не вошло в фильм?

– Не было цели – что-то поставить под сомнение. Я вообще считаю, что документальное кино должно сохранить эпоху. Передать дух. Но так, чтоб в этом была правда характеров и мыслей. Показать живыми людей, которые играли роль в то время. То, что нам удается добиться в раскрытии характеров, – это гораздо сильнее, чем все игровое кино вместе взятое. Когда сыграно актерами – не то…

– В каком году снимали "Больше, чем футбол"?

– В 2001-м. Кроме Бескова из участников турне еще были живы Владимир Савдунин и Леонид Соловьев. Пообщался с ними для фильма. В Лондоне надеялся встретиться с кем-нибудь из тех, кто играл против "Динамо" за "Челси" или "Арсенал", но выяснилось, что никого не осталось. Как и в "Рейнджерс". Лишь в "Кардиффе" – человека три.

– Как у англичан с хроникой?

– Есть уникальные кадры матча в тумане – с "Арсеналом". Наши-то операторы, которые сопровождали команду, эту игру не сняли! Прежде возникали сомнения по поводу автора третьего гола "Динамо". Но на этой записи видно – из тумана выскакивает Сергей Соловьев и добивает мяч в ворота.

– Бывало, что в наших архивах находили хронику и поражались – просто бриллиант?

– Бриллианты – среди километров неразобранной пленки, которая лежит в Красногорске в Государственном архиве кинофотодокументов со времен Великой Отечественной!

– Что ж не разобрали-то – за 70 лет?

– Финансирования не хватает. В архиве штат маленький, работа – трудоемкая. Но делать ее нужно. Уже давно в документальных фильмах о войне гоняют одно и то же. А на тех пленках – бесценные кадры, которых не видел никто и никогда.

– Вы с Лени Рифеншталь были знакомы?

– Нет. Хотя в 2001-м приезжала в Россию – на фестиваль неигрового кино "Послание к человеку" в Петербург. Ей было 98 лет. Режиссер Михаил Литвяков, мой друг и президент фестиваля, рассказывал, что Лени очаровала всех. Мягкая, доброжелательная, чуть полноватая, но симпатичная. К фашизму никакого отношения не имела. Выполняла госзаказ.

– Талантливо?

– Не то слово! Особенно ей удавался монтаж многотысячных митингов, шествий, парадов, на которых выхватывала лица крупным планом. Мощное впечатление.

– Что вы очень хотели снять – но не сняли?

– Поединок теннисистов Александра Метревели с Тоомасом Лейусом. Как же мне этого хотелось! Настолько разные типы, разные темпераменты – настоящая психологическая драма. Восемь раз подавал заявку! Оказалось – никому не надо.

– Это Лейус время спустя задушил жену, приревновав к знаменитому режиссеру?

– Он самый. Из восьми лет отсидел три. Потом работал тренером сборной Грузии. Веллер про этого парня написал рассказ "Фуга с теннисистом".

– Вы с Лейусом обсуждали фильм?

– Нет. Вот поговорю – а заявку не примут. Смысл? Я знал: если что – найду с ним общий язык. Я всегда договаривался со своими героями. Даже с самыми сложными – вроде Льва Яшина.

ЯШИН

– Лев Иванович как персонаж – сложен?

– Да! Угрюмый, вечно недоволен – собой, командой… Вообще-то у меня четыре фильма, где снят Яшин.

– В одном из фильмов – потрясающая сцена. Пожилой Яшин в воротах стадиона "Динамо". Камера медленно опускается, и мы видим костыли. Легко было уговорить его на такую съемку?

– Вот тогда – легко. У нас уже были дружеские отношения, он делал все, что попрошу. А помните, чем завершилась та сцена, о которой вы говорили? Яшин идет – мимо пробегает молодежь. Камера выше, выше, выше… Эпизод, который придумал сценарист Александр Марьямов, вошел в "Линию судьбы", а потом и в фильм "Вратарь ХХ века".

– Благодаря вам сохранились на пленке похороны Яшина.

– Запомнилось, что люди пришли с мячами. Кидали в могилу. А Стрельцов подошел к Валентине Тимофеевне и тихонечко что-то сказал. Потом она мне передала эти слова: "Я следующий". Эдуард уже знал диагноз и предполагал, сколько с таким живут.

На похоронах Яшина мы поставили стремянку, крана не было – с нее снимали, как люди засыпают могилу. Лопаты не понадобились, всю закопали руками…

– Когда Яшин вас признал?

– Поехали в пионерлагерь к его дочерям. Хотели снять Льва с детьми, там как раз проводилась Спартакиада. Его девочки участвовали. Обстановка душевная – в этот момент мы стали частью семьи. Потом чувствую, что-то сдвинулось, совсем другие интонации…

Переросло в дружбу. Отправились на фестиваль спортивных фильмов в Каунас. В купе Яшин с Валентиной Тимофеевной, я – с Рубеном. Так Лев Иванович сбежал к нам, выпивали. Хоть ему нельзя было.

– Валентина Тимофеевна сердилась?

– Она добродушная. Хорошая женщина.

– Как вел себя Яшин до того, как отношения потеплели?

– Не препятствовал – но и не шел навстречу. Говорим: "Лева, подойди сюда!" – "Нет, я не могу…" После прощального матча сидит рядом с Пильгуем, расшнуровывает бутсы. Мы расчехляем камеру, наводим на Яшина – начинает бурчать: "Что вы меня снимаете? Никому это не надо!"

– Евгений Рубин, писавший с Яшиным книжку, нам рассказывал: "Он был одинокий и несчастный человек".

– Точно! Он жаждал, чтоб кто-то пришел – в картишки с ним перекинулся, в "дурачка". А не с кем! Иногда приезжал брат, откуда-то из провинции. Сидели, играли…

Когда Яшин закончил футбольную карьеру – другая жизнь ему не слишком-то была нужна. Все остальное тяготило. Жизнь, быт, вся эта бедность… Странно, но он выглядел бедным человеком!

– Вот так новость.

– Ему привозили подарки из-за рубежа. Золотое кольцо с бриллиантами прислал Замора, знаменитый испанский вратарь. Какие-то немцы вручили новый костюм. Не знаю, почему – но жил Яшин очень скромно…

– В больнице его навещали?

– Да. Беда случилась в Будапеште, куда Яшин поехал с ветеранами – оторвался тромб, закупорка сосудов, началась гангрена. Операцию могли сделать там, тогда был шанс сохранить ногу. Но оперировали в Москве – по причине его же вечного недовольства: "Не хочу с венграми связываться, лучше дома…" Упустили самые важные дни.

– Сейчас будут снимать художественный фильм про Яшина. Валентина Тимофеевна счастлива?

– Насколько я знаю, Валентине Тимофеевне эта затея не по душе. Впрочем, спросите у нее. До сих пор считает лучшим фильмом про мужа мой дипломный. А мне – не очень нравится.

– Почему?

– У председателя Спорткомитета Сергея Павлова была помощница. Занималась в том числе и спортивным кино. Выездами, запуском картин…

– Курировала от комитета вашу работу?

– Ну да. Попросила показать материал – и решила, что все это малоинтересно. Пригласила Яшина, каких-то чиновников, те надавали миллион советов и предложений. Давление было приличное. Заставили снять сцену, как Яшин учится в институте. Тот пришел на экзамен и слова не мог вымолвить. Педагог все сказал за него!

Яшин был нормальный парень. Хоть и скептически настроенный, без энтузиазма. Но вот дело свое делал изумительно. Понимал – его судьба зависит от того, в какой он форме. Как будет работать.

– Работал много?

– Помню, в проливной дождь едем с ним на тренировку. В лужах ловит мяч за мячом. Бил ему Сергей Сергеевич Ильин. Маленький, пузатый – но удар точнейший. Тренировка к концу – внезапно Яшин произносит: "Нет, ребята. Мы на каком месте? Четырнадцатом! Поэтому еще кросс, полтора километра…" Все оцепенели.

– И что – бежали?

– Пришлось. Яшин тогда был авторитетнее, чем любой тренер. Бежал, весь в грязи, усталый, самый старый в команде…

– Когда вас особенно поразила популярность Яшина?

– В Аугсбурге. Там устроили матч в его честь, играли сборные СССР и мира. Я в то время снимал "Линию судьбы", брал у Льва интервью по поводу Воронина. А потом отправился с теми же расспросами к Беккенбауэру. Так Франц даже не смог вспомнить, что это за Воронин такой.

– Не может быть.

– Да точно вам говорю. Я был поражен, показал фотографию Воронина: "Русский, такой-то номер, вошел в символическую сборную мира вместе с вами!" – "Не припоминаю…" А вот Яшина все знали и обожали. Лезли с цветами, фотоаппаратами.

– Вы уже чувствовали характер Яшина. Его раздражало?

– В таких ситуациях у него словно панцирь был. Все отскакивало. Чего он не любил, так это рассказывать. Обычно ограничивался репликами. Еще не любил, когда кто-то говорил, что его учитель – Хомич.

– Надо же. Почему?

– В то время это стало трафаретом. Но Яшин Хомича своим учителем не считал, совершенно разные вратари и люди. У Яшина была вообще другая природа.

– Расшифруйте.

– Яшин на поле был предельно сосредоточен. Ни на секунду не отвлекался от происходящего. Благодаря тому, что футбол знал профессионально, предугадывал ходы. Безошибочно выходил на то место, куда придет мяч. А Хомич спасал в последний момент.

– Кто из спортивных звезд закончил жизнь в нищете?

– Александр Альметов и Игорь Численко. Оба здорово поддавали. В 1990-м Альметов улетел в Нью-Йорк, надеялся, что там его помнят, помогут с работой. Но ничего не получилось. Промаялся полгода, вернулся в Москву и умер.

А Численко трудился в тресте озеленения Москвы. Для фильма о Воронине мне нужен был кадр – Игорь вспоминает друга на его могиле. Поехали на кладбище. Он прихватил с собой бутылку портвейна, к которой по дороге все время норовил приложиться.

– Отговаривали?

– Просто крепко сжимал его руку. Продумал вопросы, но они не потребовались. Едва подошли к могиле, Численко прорвало! Выдал такой монолог! "Ой, Валера, дурачки мы, дурачки! Что ж с тобой наделали…" Это была покаянная песнь. Почти псалом Давида.

– А потом?

– Сели в машину, он быстро выдул портвейн. Я спросил про его победный гол в ворота Италии на чемпионате мира-1966. Численко усмехнулся: "Я вообще свои голы не помню. Ни единого!" Страшная вещь – алкоголизм.

КОЗЬМИЧ

– Маму Стрельцова, Софью Фроловну, снимали вскоре после похорон сына?

– Да. Тяжелые съемки. Все время плакала, каждый день ездила на кладбище…

– Когда беседовали с Валентином Ивановым, не показалось, что к Стрельцову он относился без большой любви?

– Допускаю. Воронин достиг всего трудом. Стрельцов – талантом. Иванов – понемножку и тем, и другим. Сам признавал, что Эдуард – талантливее. При этом не скрывал раздражения, когда его просили рассказать о Стрельцове: "Опять?! Да сколько можно…" Ревность ли это? Наверное!

– На вас хоть раз Козьмич прогневался?

– Однажды неудачно повернулся и камерой, которая висела на плече, ударил его в живот. Еще и новенький костюм испачкал. Реакция была такой, что понял – сегодня съемки не будет. И завтра тоже.

– Проводил матерком?

– Ну да. Козьмич – резкий, шумный, вспыльчивый. С годами отношения потеплели. Помню, на премьерах в Доме кино просил его не уходить из "Торпедо": "Валя, без тебя все развалится…" Но он уже тренировать не хотел.

– С какого года болеете за "Торпедо"?

– С 1943-го! Еще жил в Свердловске, слушал по радио репортажи Синявского. А в 1960-м приехал в Москву поступать во ВГИК и впервые увидел "Торпедо" живьем. В финале Кубка с тбилисским "Динамо". На 120-й Иванов забил победный гол – 4:3. Мне кажется, это лучший матч в истории нашего футбола – по уровню игры, технике, фантазии.

– Сегодняшнее "Торпедо" – боль для вас? Или давно отпустило?

– Грустно, что такой клуб никому не нужен. Одно название осталось. Теперь за "Уралом" слежу – все ж таки земляки!

– Был герой, с которым у вас отношения категорически не сложились?

– В 1968-м в фильме "Три капитана" хотел снимать еще Яниса Лусиса, олимпийского чемпиона по метанию копья. Но этот латыш к идее отнесся равнодушно. Сниматься не хотел – ну, я и не лез к нему. Подумаешь…

– Сняли вместо него кого-то другого?

– Да нет. Было "Четыре капитана", осталось три. Тальтс, хоккеист Вячеслав Старшинов, 18-кратный чемпион Союза по велоспорту Станислав Москвин. Переломная для меня картина.

– Почему?

– На этом фильме я понял, что такое психология кинообраза. Показал, какой труд стоит за работой спортсменов. Вот Тальтс, у которого от нагрузки на тренировках вываливается язык. Вот Старшинов с каплей на подбородке, жутко переживающий свое удаление в матче "Спартак" – ЦСКА. Вот Москвин, который хочет пропустить гонку по дорогам Крыма, однако тренер Борисов заставляет выйти на старт. Мы снимаем из коляски мотоцикла. Борисов, подыгрывая нам, кричит: "Стасик, обгоняй! Еще… Еще… Еще…" На наших глазах Стасик обходит восьмерых. Надо видеть его лицо. В этом взгляде все! И ненависть к тренеру, который делает из него ломовую лошадь. И понимание, что нужно терпеть, ведь иначе победы не будет… Передать на камеру это невероятно сложно.

– Кого вы искали для фильма, – но найти не смогли?

– Женщину, которая была голосом Праги во время наступления наших войск. Дали примерный адрес, полетел в Прагу, сбился с ног – бесполезно. Никто не знал о ее судьбе. Пока вдова Юлиуса Фучика не рассказала, что женщина эмигрировала в Париж. Как вы догадались, картина не о спорте.

А для фильма "Вратарь ХХ века" хотел записать интервью с Франтишеком Планичкой. Меня убедили, что он давным-давно скончался. 1990-й, никакого интернета – как проверить? Позже выяснилось – в тот год Планичка приезжал на чемпионат мира в Италию, заглядывал в пресс-центр, общался с журналистами. Ему было за 80. Получается, ходили одними коридорами, но не встретились.

– Обидно.

– Из других вратарей сложности возникли с Хансом ван Брекеленом и Питером Шилтоном. Первый нас послал, второй попросил деньги за интервью.

– Много?

– Уточнил: "Сколько вам нужно времени? Час? 500 фунтов". Снимался фильм на деньги голландцев, они согласились. В гостинице подхожу к Шилтону, протягиваю купюры. Первое, что сделал – пересчитал! Тут уж я напрягся. А Шилтон отнес деньги в номер, спустился: "Я в вашем распоряжении". Откланялся ровно через час – минута в минуту. Но мы все успели.

– Все английские голкиперы такие?

– К счастью, нет. Чемпион мира-1966 Гордон Бэнкс – золотой мужик. Созвонились, пригласил в гости. Жил он на северо-западе Англии, в городке Мэйдли. Договорились, что будет ждать на заправке. По дороге из Лондона мы попали в гигантскую пробку, опоздали на час…

– Дождался?

– Да! Хоть я был готов уже к любому повороту. Приехали домой, все показал, рассказал. Как ни странно, в футболе Бэнксу после завершения карьер работы не нашлось. Трудился в конторе, связанной с отдыхом пенсионеров.

– За Зеппом Майером долго охотились?

– Тоже любопытная история. Собирались к нему в Мюнхен, а нам говорят – Зепп взял собаку и укатил в Дортмунд. На соревнования конников. Мчимся туда, находим стадион, видим на трибуне Майера с собачкой. Болеет за дочь – она занималась конным спортом. Объяснили ситуацию, Зепп пригласил на тренировку – работал с вратарями сборных Германии разных возрастов. Сразу предупредил: "Снимайте все, что хотите. У меня секретов нет…" Дино Дзофф – такой же, ничего не скрывал.

– Кто еще из вратарей произвел приятное впечатление?

– Мишель Прюдомм – живой такой, непосредственный, эмоциональный. С Вальтером Дзенгой мило пообщались. Выпросил у нас "русскую куклу" в подарок.

– Куклу?

– Да, так сказал. Принесли ему матрешку – оказалось, то, что надо.

– С Сандро Маццолой вы смотрели запись, как он не забил пенальти Яшину?

– Маццола рассказал, что перед ударом его охватила паника: "Мне 20 лет, напротив – великий вратарь. Я был в полной растерянности, не знал, что делать, куда бить…" Разговаривали в его частной студии в Милане, на прощание он подарил хронику своих выступлений в футболе, где были даже детские кадры. Мы это использовали в фильме. Спустя три года после премьеры читаю в какой-то газете: "Суперэксклюзив! Маццола в своей студии принял журналиста из России и впервые прокомментировал не забитый Яшину пенальти…" Смех и грех.

ПАХОМОВА

– С Еленой Чайковской на съемках "Льда и фантазии" намучились?

– Что вы! Вот там по-настоящему душевные связи!

– Чайковская – душевный человек?

– Чайковскую надо понять. Она боится, что кто-то будет внедряться в ее работу. Поэтому круг друзей ограничивает. Но мы с Рубеном в него входили, пускала нас домой. Что хотите – то и снимайте.

– Муж Чайковской, Анатолий, играл большую роль?

– Огромную. Все смягчал и налаживал. Потому что сама Чайковская держала учеников в черном теле. С Линичук доходило до слез. Мама Наташи приезжала в Ригу на сборы, мне говорила: "Поставлю вам самый дорогой коньяк, если улучшите отношения…"

– Как же они работали – если отношения гнетущие?

– А вот работали. Линичук закрутила роман с каким-то парнем в Риге – так Чайковская устроила ей блокаду молчания. Тренируйся – и все.

– Удалось примирить?

– Ну уж не за коньяк. Как-то общими усилиями привлекли Лену к нашему столу, вместе тянули винцо, беседовали, слушали Высоцкого… Оттаяла.

– К Линичук тоже?

– Ну да. Она развелась с Карпоносовым?

– Говорят… Сквозь ваш милый фильм "Лед и фантазия" прорывается, насколько Пахомова была железным человеком.

– Очень жесткая и очень сложная!

– Значит, мы правильно почувствовали?

– Да. Пахомова привыкла руководить Сашей Горшковым. Все заставляла его переделывать, все было не так – и шаг, и то, и это… Придиралась! Тот чуть сильнее нажал на ее руку – она вскипела, отбежала в сторону. Разобиделась страшно.

– А Горшков?

– Оставался спокойным. Не в первый же раз. Дождался, пока отойдет. Потом Пахомова смягчилась, сама подъехала к Саше. Чайковская выдохнула с облегчением… Мы сняли эту сцену. После показывали фильм на БАМе солдатикам. Я ждал, как будут реагировать на этот эпизод. Все выдохнули с таким же облегчением, как Чайковская! Полторы тысячи человек!

– Горшков – парень мягкий?

– Мягкий, послушный. Тщательный такой, все делал абсолютно точно. Ни к чему не придерешься.

– Еще что помнится о Пахомовой?

– Как скрывала свои недостатки. Я все хотел раскопать какую-нибудь ее слабинку – моментально становилась колючей. Так и не удалось ничего выпытать. Смотрела в упор: "Я понимаю, что вы хотите. Не выйдет". Категорически была против того, чтоб снимали у нее дома. А Чайковская услышала: "Тогда давайте у меня".

С другой стороны, когда у Пахомовой был день рождения, пригласила нас с Рубеном домой. Принесли корзину с фруктами. Говорим: "А где же ваши друзья?" Вдруг ответ: "Вот вы – единственные мои друзья…" Я поразился!

– Мы тоже поражаемся.

– Потому что она всех швыряла "от борта". Можно понять – другие получали больше от страны, чем Людмила. Хотя заслуживала иного отношения. Была сильнее на голову, сама это знала!

– Примеры есть?

– Немецкая пара, брат и сестра Бук, на чемпионате Европы шли на первом месте после обязательного танца. У Пахомовой было такое настроение – разнести все вокруг! Сама Бук подошла: "Я не виновата, что такие оценки ставят…"

– Где Пахомова жила?

– В доме, где гостиница "Украина". Обычная квартира, медали на стене не висели. Дома у нее побывали за пару лет до того, как обнаружили болезнь, Пахомову убившую в 39 лет. Рак лимфы, безнадежное дело.

БОБРОВ

– Вы часто снимали героев в домашней обстановке. Чья квартира поражала?

– Про Славу Метревели говорил. А еще – квартира копьеметателя Владимира Кузнецова. Вся заставлена копьями! Из США, Франции, Швеции, Китая, Японии…

– Господи. Зачем?

– Он к тому времени выступать закончил. Тренером не был. Коллекционировал, наверное. Музей сделал из квартиры. А еще удивительная квартира – конферансье Евгения Кравинского. Весь дом – в фотографиях спортсменов! И под стеклом стола, и на полках, и на стенах!

– Кто преобладал?

– Стрельцов, конечно. Боброва много.

– Вы с Бобровым встречались?

– Да, занятная история вышла на Олимпиаде. Мы отснялись, сидим в своей компании. Приходит Бобров: "Прогуляемся?" Но гулять с ним оказалось испытанием.

– Настолько узнаваемый?

– Городок маленький, из каждого окна высовывается человек: "Всеволод Бобров?! Заходите!" Что делать, заходим. Где нальют, где что-то подарят. Сумки, костюмы, сувениры. К концу улицы невозможно тащить все это. Шли навьюченные. Невероятно простой человек. Смеялся: "Ты – как мой брат. Носы одинаковые!"

– Легко было общаться?

– Очень! Никакого гонора!

– А у Сергея Бубки?

– С ним натерпелись по другой причине. Ежедневно снимали тренировки, а он не мог взять рекордную высоту. Нервничал, кидал шесты, срывался на тренера Виталия Петрова… Но были вознаграждены. Вскоре в Москве на Играх Доброй воли-1986 установил мировой рекорд – 6,01. Его окружили журналисты. Увидев нашу камеру, Бубка раздвинул толпу и произнес: "Первое интервью – вот этим!"

– Слышали о вашем знакомстве с Саддамом Хусейном. Как в Багдад занесло?

– В начале 80-х ассоциация работников искусств Ирака пригласила режиссера Юрия Чулюкина, художника-постановщика Михаила Богданова и меня. Неделю проводили занятия в академии искусств. Чулюкин привез фильм "Родины солдат" про генерала Карбышева. Богданов – картины, этюды для фильма "Каменный цветок" по сказкам Бажова. Я – "Двое на треке".

Поселили в шикарном особняке, приставили слугу, который следил, чтоб мы ни в чем не нуждались. Как-то утром сообщили: "Сегодня у вас важная встреча…"

– Где принимал Саддам?

– В своем кабинете. Зашли – поразились. Скромная обстановка, дежурная мебель. Никакого намека на роскошь. Чай пили из рюмок. Саддам держался непосредственно. Улыбался, постоянно шутил. Предложил: "А давайте подпишем договор о вашем содействии нашему искусству?" Ответили, что без согласования с Москвой это невозможно. Минут через пятнадцать аудиенция завершилась.

– Если б снимали фильм про современных героев спорта, кто бы шел у вас под первым номером?

– Алексей Немов. До сих пор перед глазами момент на Олимпиаде в Афинах. Зал гудит, недовольный судейскими оценками. А Немов, оставшийся без медали, прикладывает палец к губам и успокаивает болельщиков. Один этот жест говорит о его благородстве.