Кучеров удивляет своим поведением. Но ему можно простить странности за такую игру
Поскольку все говорят о Никите Кучерове после его странного поведения на конкурсах Матча звезд, расскажу о такой же странной истории наших взаимоотношений. При этом на мое восприятие Куча как уникального мастера это не повлияло — что вы можете видеть и по моим текстам. Я просто удивился, но принял это, переварил и пошел дальше, не затаив никаких обид. Потому что, в отличие от некоторых коллег, понимаю, что на нас, журналистах, свет клином не сошелся и главное все равно то, как хоккеист (футболист и т. д.) играет. Хотелось бы, конечно, чтобы он при этом был душкой в жизни, но такие совпадения происходят редко.
В конце 2017 года, когда Кучеров уже был восходящей звездой и проводил свой первый, как потом выяснится, 100-очковый сезон, но о нем почти ничего не было известно, я сделал для «СЭ» огромный материал «Нераскрученная суперзвезда», для которого несколько часов говорил в Москве с мамой Никиты и его первым тренером Геннадием Курдиным. Идею эту не буду приписывать себе — помню, как позвонил агенту игрока Дэну Мильштейну, с которым мы до того не были знакомы, с предложением поговорить о Никите. Он согласился, а потом предложил такой вариант, от которого я пришел в восторг. Услышанное от мамы и первого тренера меня потрясло, и тот очерк считаю одним из лучших в своей карьере.
Понравился он и самому Кучерову, а бумажную версию газеты я вручил тогдашнему генеральному менеджеру «Лайтнинг» Стиву Айзерману, когда приехал через месяц на Матч звезд как раз в Тампу, а Игорь Ларионов нас со своим великим партнером по «Детройту» связал и помог организовать двухчасовую беседу. Немалую часть которой занял разговор о Кучерове.
В те же дни мы пару часов беседовали и с самим Никитой, у которого тогда был период открытости — как потом выяснится, очень недолгий. Разговор доставил мне наслаждение. Выяснилось, что Куч, когда он этого хочет, — классный рассказчик. И, как мне казалось, расставались мы почти друзьями. И то, что вышло в «СЭ», было им утверждено почти без правок и тоже вызвало только позитив.
Под влиянием такой встречи и феноменального следующего сезона (и «Тампы», и его лично) я в его середине придумал интересную затею — приехать в марте 2019-го в Тампу и провести там последний месяц регулярки и весь плей-офф, который обещал быть очень долгим.
Но до того был Матч звезд в Сан-Хосе, и там я уже почувствовал: что-то изменилось. Об эксклюзиве речи уже не шло, но дело не в этом — мало ли, когда человек хочет или не хочет индивидуального общения. Но на подиум во время медиадня игроки выходят все. Зная «общительность» Никиты, англоязычные журналисты подошли к нему по самому минимуму, а нас, русскоязычных, было человек пять. Поскольку по отсутствию эксклюзива я понимал, что шанса на другой более-менее большой разговор может и не быть, я задал максимум возможных вопросов, и даже на невинные Куч порой реагировал нервно, причем их содержание с такой нервозностью совсем не коррелировало. На выходе получилось нормальное интервью.
Через месяц с лишним я прилетел в Тампу. Привез с собой из Москвы бумажный номер «СЭ» с первой полосой, на которой были огромные цветные портреты Александра Могильного и Никиты и раскручивалась тема его погони за рекордом Могильного по очкам среди русских (она закончится рекордом Куча на последних минутах последнего матча с «Бостоном»). Просто хотел ему эту газету на память подарить.
Первую игру при мне «Тампа» неожиданно проиграла всухую, и я решил не рисковать и в раздевалку хозяев не ходить, чтобы не попасть под горячую руку. А вот в следующем матче «Тампа» обыграла, кажется, «Монреаль», а Кучеров сделал дубль и задолго до конца регулярки побил рекорд клуба по очкам, принадлежавший Стэмкосу. Думаю — ну вот идеальный момент.
Перед журналистами — я потом посмотрел по диктофонной записи — Никита появился ровно на минуту. Говорил только по-английски, ни разу не улыбнулся, но успел сказать важное: что этот рекорд — ответ всем тем, кто в него на разных этапах карьеры не верил. Стало понятно, как для него (как, допустим, и для Дзюбы) важна негативная мотивация.
Когда я спросил: «Никита, можно пару вопросов по-русски?», он развернулся и пошел переодеваться. Впрочем, и англоязычные коллеги в такой день ожидали явно большего.
Ладно, думаю, — подожду его у выхода и просто подарю газету. Авось подобреет. Стоим с его женой, очень приветливой девушкой, ждем. Выходит Куч. Я его поздравляю, даю газету, говорю соответствующие моменту слова. И тут происходит неожиданное. Он мне ее возвращает со словами: «Мне это неинтересно» — и поворачивается к жене: «Пошли!» Она смотрит на меня извиняющимся взглядом, ей и самой было не по себе.
Дальше я все-таки пытался организовать с ним интервью — безуспешно. Потом «Тампа» сенсационно сгорела 0-4 в первом круге Кубка Стэнли «Коламбусу». На exit day (есть в НХЛ такая отличная для прессы традиция, когда клуб вылетает, но генменеджер, тренер и ведущие игроки по очереди отвечают на вопросы) Куч снова говорил немного и только по-английски. К этому я уже был на 100 процентов готов и более чем удовлетворился получасовым эксклюзивом с Андреем Василевским.
Но меня продолжало волновать — что же произошло, откуда такая перемена? В том июне в Лас-Вегасе была церемония вручения индивидуальных призов, и я туда поехал. Куч тогда выиграл и «Харт», и «Арт Росс», и «Тед Линдси». Просто король! Но интервью на русском снова не было, и я успел уже после выхода с подиума спросить его: «Никит, ты мне можешь хотя бы объяснить, в чем дело? Что так изменилось по сравнению с прошлым годом?» Он только буркнул: «А почему я должен что-то объяснять?» И ушел.
В начале сентября 2021-го они с Василевским привезли Кубок Стэнли в школу «Белые медведи» на севере Москвы, где Куч рос у Курдина. Мы с ним сфотографировались с трофеем — хоть тут он артачиться не стал. Но пара десятков журналистов, пришедших за интервью, остались без него — Никита ушел через запасной выход.
Повторяю: у меня нет на Кучерова никакой обиды, и я восхищаюсь его волшебным хоккеем не меньше прежнего. Есть только недоумение, что же его так закрыло.
И вопрос, раскроется ли он когда-то вновь.
И понимание, что мне очень повезло застать его в недолгий период открытости. А также того, что человек не обязан быть экстравертом.
И готовность к тому, чтобы он молчал всегда, — и пусть молчит, если будет ТАК играть. Особенно если ему это почему-то помогает, экономит силы и энергию. Все люди разные, и это надо принимать.
