Юрий Аселедкин: "Я был водителем у Карандаша"
СОБЕСЕДНИКИ Елены ВАЙЦЕХОВСКОЙ
Разговаривали мы в Казани, в ходе Мировой серии по прыжкам в воду, но растерялась я уже на первой стадии подготовки материала: какой вид спорта традиционно поставить в рубрику? Акробатику, где Юрий Аселедкин провел собственную спортивную карьеру, став чемпионом СССР? Цирк, где мой собеседник прожил артистом несколько лет, работая на подкидных досках? Или прыжки в воду, где прошли добрых тридцать лет его жизни? А может быть экстрим? Ведь именно Аселедкин был тем самым человеком, к кому несколько лет назад обратился известный бизнесмен Михаил Прохоров с совершенно невероятной просьбой: научить его делать заднее сальто на аквабайке – бэк флип. И ведь сделал же, зафиксировав тем самым уникальное для человека своего роста достижение.
– Я тогда поначалу сильно был обескуражен, – вспоминает мой собеседник. – Прохоров принял меня в своем рабочем кабинете, пригласил в комнату отдыха. Ну, думаю, понятное дело, что сейчас увижу. А увидел тренажеры и беговую дорожку. Выслушал задачу, предложил Михаилу прямо там, стоя у стенки, выполнить пару простых упражнений на равновесие и координацию. Он не смог. Вот в таком исходном состоянии мы и начали с ним работать в бассейне ЦСКА. На батуте, на лонже, на акробатической дорожке…
– Как вы сами попали в бассейн с манежа?
– Преподавал в цирковом училище – после того, как восемь с лишним лет отработал в цирке. Туда в свое время попал после того, как закончил акробатическую спортивную карьеру из-за травмы – оторвал приводящую мышцу бедра и уже не сумел восстановиться. А полтора года спустя (это был конец апреля 1975 года) в Ставрополь на репетиционный период приехал со своими акробатами цирковой артист Николай Жулев. И предложил мне работу.
Я пришел к нему на репетицию, посмотрел, и, знаете, зацепило. Стал работать на подкидных досках. Оформили меня на самую большую по тем временам акробатическую ставку – пять рублей за представление. У нас в номере одно время выступали пять чемпионов СССР. Один из них уже тогда выполнял двойное сальто с четырьмя винтами.
– Почему же через восемь лет вы ушли?
– Стал чувствовать, что уже не способен держать привычный для себя уровень. А перейти на какую-то другую работу ради того, чтобы еще 12 лет как-то перекантоваться до пенсии, не позволяло самолюбие. Не по мне это.
– Ставропольская акробатическая школа в те времена была знаком качества.
– Да. Начиналась она с моего тренера Михаила Страхова, у которого в свое время тренировался его младший брат Юрий и знаменитый Василий Скакун, создавший впоследствии свою собственную школу. Юрий был пятикратным чемпионом СССР, а кроме этого он еще в середине 60-х первым в мире выполнил комбинацию "рондат-фляк-тройной пируэт", причем сделал это не в зале, а на футбольном поле – в обычных шиповках. Причем чужих, которые ему кто-то дал, чтобы не скользили ноги. Михаил Страхов – уникальная фигура в акробатике. Когда говорят о роли личности в истории – это как раз о таких людях. Хотя в совместной работе с ним многие расходились. В том числе я сам.
– Почему?
– Потому что не был способен до такой степени подчинять свою жизнь единственному делу. Страхов был догматиком во всем, что касалось техники, методик, подходу к тренировкам. С такими людьми всегда тяжело. Но именно благодаря этому человеку ставропольская акробатика гремела на весь мир. На то, чтобы пересчитать, сколько новых уникальных элементов первыми сделали ученики Страхова, не хватит пальцев на руках и ногах.
– Мне всегда казалось, что акробаты испытывают некий комплекс из-за того, что их вид спорта – неолимпийский.
– У Страхова такого комплекса точно никогда не было. Как и у Скакуна. Они всегда делали свое дело, полностью погрузившись в работу и не обращая внимания ни на что вокруг. Не помню уж, кто из великих сформулировал фразу: "Ваша идея недостаточно сумасшедшая для того, чтобы воплощать ее в реальность". Но именно этот девиз сопровождал работу этих тренеров всегда, сколько я их помню. Я сам в свое время делал два прыжка, которые не исполнял больше никто в мире.
Ну а в цирковое училище я попал просто переводом – из артистов в преподаватели. И горжусь тем, что очень многие мои "подшефные" добились сейчас очень больших профессиональных успехов во многих известных шоу, включая цирк Du Soleil. Мы иногда где-то пересекаемся, общаемся и каждый раз я прихожу к выводу, что цирк – то же самое, что большой спорт: чем выше уровень, тем жестче борьба за выживание.
***
– Цирк вы воспринимали, как продолжение спортивной деятельности, или же это – совершенно другая жизнь?
– Это прежде всего зарабатывание денег. Монетизация умений.
– Но ведь наверняка и воспоминания остались разные. Веселые истории, грустные…
– Самой печальной из них была, пожалуй, та, как мой руководитель подал на меня в суд за то, что я угрожал ему убийством.
– Что, правда угрожали?
– Нет, конечно. Просто моя работа в номере была связана не только с прыжками, но и со страховкой других артистов. А это в принципе опасно – когда на страховке стоит человек, с которым у тебя конфликт. Как говаривал Карандаш, у которого я как-то целых полгода был личным водителем, работа нервная, трюки отрывные, мало ли что случиться может… Но Карандаш – это вообще отдельная история, позже расскажу.
А там я просто посчитал, что при наших обострившихся отношениях будет правильнее, если я просто уйду из номера. И написал заявление – с объяснением причин и формулировкой, что наши межличностные отношения могут негативно сказаться на работе в манеже. Человек воспринял эти слова как угрозу и зацепку для того, чтобы подать в суд.
Ну а веселые истории – это, как правило, первое января. После того, как 31 декабря все работали три представления подряд, потом встречали Новый год, а в 10 утра прямо из-за стола выходили работать снова. Однажды клоуну, который изображал силача и должен был по ходу репризы завязывать штангу бантом у себя на шее, вставили в пустотелый резиновый гриф штанги алюминивую палку, которую украли из реквизита укротителя. И всей труппой смотрели из-за кулис, как он корячился на манеже.
– А что за история с Карандашом?
– Наше знакомство с ним началось с дичайшего скандала в Брянске в 1977 году. Перед нашим выступлением должна была быть клоунская реприза, чтобы мы успели вынести и расставить реквизит, но Карандаш на манеж не вышел. И даже не дал отмашку оркестру, чтобы тот заполнил паузу какой-нибудь музыкой. Пришлось готовиться к выступлению в гробовой тишине, дико торопясь – это ж ужасно, когда тишина в манеже. В итоге весь номер пошел комом: один из наших артистов делал с подкидной доски тройное сальто прогнувшись, но на отталкивании произошла подсечка из-за которой вместо того, чтобы вылететь под купол, человек вылетел всего метра на три. Пришлось ловить его в охапку – чтобы не разбился. Поймать я его поймал, но снес себе всю надкостницу. Везде кровь, все хлюпает. Вот ребята и вышли из себя. Я сам, помню, орал, едва уйдя за кулисы, что в гестапо с людьми обращались лучше, чем Карандаш – с артистами. В цирке-то он в то время был царь и бог – народный артист СССР, как-никак. Ставка за выступление – 50 рублей. А мы разорвать его были готовы
После того случая мы, помню, сидели и вслух размышляли с ребятами, куда идти. Понятно ж было, что в цирке после всего, что было сказано вслух, уже не останемся. Тут пришел инспектор манежа и сказал, что Карандаш всех нас требует к себе. Мы пошли – а куда деваться?
Заходим, а Карандаш нам с порога и говорит: "Понимаю, работа у вас нервная, трюки отрывные, давайте что ли накапаем по 25 капель". Отодвигает занавеску, а там на подоконнике в ряд семь бутылок коньяка.
Вот так и началась дружба на много лет. А водителем у него я стал, потому что во всем цирке был единственным, кто не пил. И права имелись. Куда мы только на 21-й "Волге" Карандаша не ездили, когда вместе работали в Симферополе! Один раз поехали в Евпаторию и нас по дороге остановили. А в машине 11 человек. Когда гаишники увидели Карандаша, сбежались все – он был дико популярен. Про мои права никто не спросил даже.
***
– Ну а в прыжки-то вы все-таки как попали?
– Стечение обстоятельств – и только. В цирковом училище я тогда работал с парнем, который был кандидатом в мастера спорта по акробатике. Я его в манеже на опилках запускал на связку четыре фляка – двойное сальто назад. Но дело в том, что по правилам училища на первом курсе было запрещено делать двойное сальто, будь ты хоть десять раз чемпион мира. Кто-то когда-то встал на голову, убился – вот такое правило и появилось. Все мои попытки объяснить, что я ж не жонглера на двойное запускаю, а профессионального акробата, ни к чему не привели. Хотя все мои жонглеры арабское сальто делали без проблем – чтобы им льготный стаж в цирке шел.
– Что за льготный стаж?
– Очень просто: если ты жонглер, то на пенсию можешь уйти в 60 лет. А если жонглер-акробат, то для оформления пенсии достаточно двадцати лет циркового стажа. Даже Сережа Игнатов сальто делал – самый наш выдающийся жонглер тех лет. Первым в мире одиннадцать колец выбросил. А как он жонглировал булавами под Шопена! Но и репетировал, помню, по 12 часов в сутки.
Короче, в училище я заскучал. И я начал искать другую сферу деятельности – как хобби. Попал сначала в динамовский гимнастический зал (там в те годы директорствовал Михаил Воронин), но там не было свободной ставки, и я стал работать просто так, из интереса. Занимался, в частности, с Юрием Порпленко из Луганска, и в 1986 году он первым показал на ковре тройное сальто.
– Сальто Люкина?
– Да. Дело в том, что в гимнастике новый элемент официально фиксируется только в том случае, если выполнен на международных соревнованиях. Порпленко сделал его на Кубке СССР. А Люкин на международном турнире, но только через год. Вот элемент и получил его имя.
А я, продолжая искать даже не столько работу, сколько место, где я могу "обкрутить" на лонже одного из своих знакомых, сначала ткнулся в бассейн ДВС на Мироновской улице, потом в бассейн Олимпийской деревни, а некоторое время спустя мне вдруг передали, что меня разыскивает Олег Зайцев из ЦСКА – он в то время был главным тренером Вооруженных сил по прыжкам в воду. Вот так тридцать лет назад и началась моя карьера в прыжках в воду.
– А что держит в этом виде спорта сейчас? Другими словами, как много вызовов предоставляет эта работа?
– Много. Я не стремлюсь кому-то что-то доказать. Прыжки в воду – настолько "камерный" вид, что какие-то новые веяния приживаются с огромным трудом. Тем более, когда речь идет о попрании догм. Но мне хочется показать, что такие веяния существуют.
– Например?
– А вот он пример – прямо перед нами с вышки прыгает. Цю Бо (трехкратный чемпион мира. – Прим. Е.В.) Заметили, как он выносит руки наверх? Плечом, а не предплечьем. Не выпрямляет руки, как всегда учили нас. И все прекрасно получается. Он этим движением как бы подрывает себя и одновременно закручивает. Когда спортсмен выносит прямые руки, рычаг удлиняется и на отталкивание требуется больше времени. А что такое современные прыжки в воду? Это необходимость сделать максимальное количество оборотов за минимальное количество времени.
Но чтобы ускорить вращение, нужно максимально эффективно его создать. Похоже, китайцы, перестав выпрямлять локти, такой путь нашли. Когда я тренировался у Страхова, мы экспериментировали в этом направлении достаточно много. Делали сальто на лонже, засунув руки за резинку штанов. Потом добавляли работу рук, кистей – и пришли к тому, что вынос предплечья не имеет большого функционального значения и не должен становиться самоцелью. А сейчас смотрю на Цю Бо и снова нахожу этому подтверждение. Спортсмены ведь вращаются не вокруг плеч. А вокруг тазобедренной оси, которая проходит через центр тяжести.
– Когда вы видите какие-то акробатические элементы в других видах спорта – например, в синхронном плавании, не возникает желания что-то подправить, помочь?
– Я работал в синхронном плавании с Ольгой Кужелой – ее девочки с удовольствием со мной занимались, осваивали какие-то элементарные навыки, хваты. Но настоящего простора в синхронном плавании конечно же нет.
– А в фигурном катании? Опыт такой работы у вас, знаю, тоже есть.
У меня много какой опыт есть – я работал даже в акробатическом рок-н-ролле с 14-летними детьми. Что до фигуристов, мне в свое время было достаточно нескольких занятий, чтобы понять, насколько в этом виде спорта у спортсменов хромает базовая акробатическая подготовка. Меня, помню, это поразило – при том, что акробатическим поддержкам в фигурном катании сейчас уделяется достаточно большое внимание. Сам как-то не удержался, полез в интернет, накопал там множество интереснейших поддержек – начиная от тех, что длятся всего пару секунд.
В творческом плане поддержки в фигурном катании – это непаханное поле. Проблема в том, что многие фигуристы пытаются добиться желаемого "малой кровью", просто выучив некий набор действий. А это сложно, когда отсутствует соответствующая база. Любой сложный элемент требует большого количества черновой работы – особенно когда речь идет о новых для спортсмена навыках. Но люди в таких случаях зачастую просто не верят, что вся эта работа – необходима. И как правило упускают время, продолжая искать какие-то менее затратные пути.
Надо же просто понять, что акробатическая работа не может быть для фигуриста лишней. Она не может навредить, тем более, что делается в зале и без коньков, а вот помочь способна сильно. Чем шире диапазон технических навыков, тем свободнее спортсмен себя чувствует. И тем больше шансов, что он сумеет справиться с любой внештатной ситуацией.
***
– Из тех спортсменов, кого вам приходилось видеть, кто был наиболее интересен в плане акробатического потенциала?
– Всегда нравился Дима Саутин. Глеб Гальперин был очень хорош в свое время. Сейчас – Виктор Минибаев. Из иностранцев мой любимец Джек Лоу, хотя я ни разу не видел, чтобы он делал в зале сложные акробатические связки.
– Я много слышала о том, что Лоу начал невероятно прогрессировать после того, как с ним стал работать украинский акробат.
– Не думаю, что дело только в этом.
– А в чем?
– Просто такой сорт яблок. Он таким родился. Да что Лоу – возьмите нашего Женю Кузнецова. Парень может сделать все, что угодно. Хоть на дорожке, хоть на вышке, хоть на трамплине. Был же случай, когда он после тренировки залез на десять метров и сделал четыреста девятый (4,5 оборота вперед из задней стойки. – Прим. Е.В.). А он на минуточку не вышечник, а трамплинист.
– Какими именно из собственных тренерских достижений в прыжках в воду вы гордитесь особо?
– Это три с половиной винта "авербах" Игоря Матвеева с десяти метров (полтора оборота назад из передней стойки с тремя с половиной винтами. – Прим. Е.В.). Когда Игорь получал за этот прыжок 8 баллов, считал это большой неудачей. Мы работали с ним в 1987 году, но на Игры в Сеул через год он не отобрался – поел зеленых яблок накануне соревнований и заработал энтероколит. И я снял его с соревнований после обязательной программы. В последнее время работал с Виктором Минибаевым – помогал ему освоить 2,5 оборота назад с тремя с половиной винтами с десятиметровой вышки. Сейчас Витя – единственный прыгун в мире, который исполняет эту комбинацию вращений.
– Вам бывает страшно смотреть на прыгунов, когда они первый раз идут на новые комбинации?
– Страшно – не то слово. Бывает, волосы на всем теле дыбом встают. Это ж такой вид специфический – когда человек отталкивается от вышки, ты ему уже ничем помочь не в состоянии. Он там один в воздухе. И случиться может все, что угодно. Помню, мы как-то поехали в Электросталь, чтобы спортсмен попробовал сделать новый сложный прыжок в страховочную воздушную "подушку", прежде чем делать его в обычных условиях. Я сидел на кране, подающем воздух, тренер с другой стороны. Парень прыгает и ложится на воду плашмя. Тренер, разумеется, тут же посылает его снова на вышку, и когда тот прошел к лестнице мимо меня, я увидел, что зрачки у человека "плавают" в разных направлениях. То есть он просто не понимает, что с ним происходит. Страшно было даже подумать, что в таком состоянии он сейчас пойдет на прыжок.
Я тогда закричал тренеру первое, что пришло в голову: "Стойте! Давление упало!" Воздух ведь должен подаваться в "подушку" под определенным давлением. В общем, пока мы искали, кого послать за техником, пока его искали, спортсмен успел прийти в себя. И второй раз прыгнул уже вполне удачно.
Совершенно жуткую травму я видел в Воронеже, когда девочка зацепилась головой о вышку и получила скальпированную рану головы. Я вообще очень боюсь травм. Поэтому всегда перестраховываюсь: никогда не отправлю спортсмена на новый прыжок, если на сто процентов не уверен в том, что он готов этот прыжок сделать. Из-за этого иногда даже случаются конфликты с личными тренерами.
– Сами когда-нибудь в воду прыгали?
– А то! На Комсомольском пруду в Ставрополе. Я там даже как-то на десять метров залез. Пруд был громадным, 700 на 300 метров, но мне он показался с блюдце. Слез разумеется – не смог себя заставить прыгнуть вниз.
А когда стал работать с прыгунами, долго не понимал, почему они не делают тройное сальто с однометрового трамплина – как темповой прыжок для трех с половиной оборотов. Решил показать им сам, что в этом нет ничего невозможного. Тем более что сначала я попрактиковался в зале, прыгая на батуте и в поролоновую яму. Сделал наскок кое-как – и в этот самый момент понял, что трамплин – это совсем не батут.
На воду пришел плашмя. В глазах искры, где потолок, где дно, не могу разобрать вообще, рук не чувствую. Еле доплыл до бортика.
– Какие-то ужасы рассказываете. Все-таки "метр" – это не "десятка". Там не настолько больно об воду биться.
– Мне хватило...
