25 лет феноменальному плей-офф Буре в «Ванкувере». До Кубка Стэнли не хватило одной победы
Павел Буре, «Русская ракета», пожалуй, — самый яркий спортсмен, который представлял Ванкувер.
На пике «Павеломании» город буквально сходил по нему с ума. Но до сих пор, даже в 48 лет, для многих он остается загадкой. Его продолжают вспоминать, обсуждать, в чем-то укорять, но он до сих пор так и остается непонятым.
Может, причиной тому разница в культурах. Или языковой барьер. Может, потому что мы просто слышим о нем в последнее время довольно редко. Или, может, потому, что Буре просто отличается от среднестатистического хоккеиста.
К примеру, многие его бывшие партнеры по «Кэнакс» очень переживают, что так и не смогли выиграть Кубок Стэнли. Буре, кажется, это не особо волнует.
Его партнеры помнят каждую минуту седьмого матча финала Кубка Стэнли-94 против «Рейнджерс». И первый час после завершения матча — как самый тяжелый момент их карьеры. Буре же вспоминает то время с какой-то удивительной легкостью и непринужденностью. В конце концов, он играл хорошо и делал все, что мог. А «Рейнджерс», надо признать, были просто сильнее.
Буре всегда редко давал интервью. Не изменилось это и после завершения карьеры. Но в нашем часовом разговоре удалось кое-что выведать. К примеру, понять, что он видел в себе не просто спортсмена, а, в какой-то степени, шоумена.
В конце нашей беседы я спросил, какой момент или гол ему чаще всего вспоминается. Он вспомнил не победную шайбу в овертайме матча с «Калгари» или тот знаменитый гол после финта клюшка — конек — клюшка. Вместо этого он вспомнил трюк, который пытался провернуть во втором матче финала конференции в 1994 году против «Торонто». Финт, который почти удался, но в последний момент Павел промахнулся по шайбе.
Любимый финт Буре за всю карьеру, который он так и не завершил до конца pic.twitter.com/cb7qrgJ9BZ
— Ivan Shitik (@Damassk) 15 октября 2019 г.
В игре, в которой он открыл счет в своем фирменном неповторимом стиле, именно тот момент, который не закончился взятием ворот, запомнился ему больше всего. Ему хватило смелости сделать в решающем матче на домашней арене «Торонто» то, о чем вспоминают болельщики до сих пор. И не так важно, чем все закончилось.
Возможно, именно поэтому он с легким сердцем вспоминает прошлое. И спокойно воспринимает те моменты, которые его партнеры переживают до сих пор.
И, наверное, именно поэтому он завоевал такую любовь и до сих пор приковывает такой интерес к своей персоне со стороны болельщиков «Ванкувера»
1994 год
— Павел, что запомнилось вам больше всего из плей-офф 1994 года?
— Это было классное время, за нас болел весь город. В плей-офф пришлось непросто. Мы уступали «Калгари» со счетом 1:3, то потом выиграли три встречи подряд в овертаймах. Просто потрясающе, особенно учитывая, что «Калгари» считался фаворитом. Но мы действовали очень сплоченно, что и сыграло главную роль.
— Что для вас значила победа над «Калгари»?
— Неописуемые эмоции и чувства. Мы провели три овертайма подряд. А в седьмом матче игрался и второй овертайм. Шансы были равны. И я считал, что «Флэймз» чуть сильнее. Но все парни бились как никогда.
— Вы играли еще на старой арене «Кэнакс» — Pacific Coliseum. Вспомните момент, который отложился у вас в памяти.
— Каждая игра была запоминающейся за счет поддержки фанатов. Они переживали за меня с первого дня моего появления в Ванкувере. Даже на первую тренировку пришло столько народа, что я сначала думал, что в НХЛ просто так принято. Но вскоре ребята объяснили, что это совсем не так. Такое количество фанатов обычно не посещают командные тренировки. И я всегда чувствовал их поддержку, за что могу быть только благодарным.
Каждый раз, выходя на лед, я чувствовал их энергию. Мне было 20 лет. Так что я хотел играть в хоккей, чтобы приносить им положительные эмоции. И они взамен подпитывали меня энергией.
— Насколько важным для вас было то, что в команде был Игорь Ларионов — ваш соотечественник, который всегда мог помочь советом?
— Знаете, я же играл с ним прежде! Выступал с ним за одну команду и в НХЛ, и в ЦСКА, и в сборной, и в «Ванкувере», и во «Флориде». Мне посчастливилось, что мы так часто играли вместе.
Когда я впервые попал в Ванкувер, то у меня даже не было места, где я мог бы остановиться. Я жил в отеле, а Игорь взял меня к себе домой на несколько недель.
Мы тренировались на арене, а потом возвращались к нему, где его жена готовила ужин. Они приняли меня в свою семью. И я очень ценю это.
— Возвращаясь в 1994 год, во втором раунде вы разнесли «Даллас», но все помнят не голы, а эпизод с Шейном Чурлой. Как вы помните тот момент?
— Понимаете, Шейн — отличный игрок. И его многие уважали за жесткий и бескомпромиссный стиль игры.
Я не хотел сделать что-то именно против него. Вся команда «Далласа» отличалась внушительными габаритам и мне досталось довольно прилично в той серии. Против меня играли очень жестко. Так что я увидел очередного здоровяка и постарался провести силовой прием в ответ. Не могу сказать, что это был чистый хит, скорее, нет, но это не было какой-то личной местью Шейну. Я бился против всего «Далласа», который постоянно оказывал на меня физическое давление.
Не могу сказать, что собирался сделать нечто не свойственное мне, чтобы что-то кому-то доказать. Это просто была часть игры. Мы знали, что у «Старз» очень хорошая и мощная команда, так что нужно было как-то выжить на льду.
— А вы вспоминаете буллит против Майка Рихтера?
— Не особенно. У меня было несколько излюбленных приемов. После такого же финта я забил «Калгари» во втором овертайме, но Майк Рихтер был отличным вратарем.
Считаю, что в такие моменты шансы на успех «50 на 50». Но в тот раз он сыграл лучше, чем я.
— Шестой матч серии финала Кубка Стэнли. Многие фанаты «Ванкувера» считают, что это была лучшая игра в истории клуба. Вы помните ту атмосферу?
— Помню, как уступали в серии со счетом 1:3 и отправились в Нью-Йорк на пятый матч, который, как считалось, проиграем. «Рейнджерс» был фаворитом. У них было много суперзвезд. Точно больше, чем у нас.
Но мы победили в Нью-Йорке. На следующий домашний матч мы выходили с настроем: «Постараемся сделать что-то для наших фанатов, постараемся выиграть!» Что мы и сделали.
— А потом седьмой матч. Натан Лафайет попадает в штангу и вы проигрываете со счетом 2:3. Это самое большое разочарование в вашей карьере?
— Нет.
Я забил 16 голов в плей-офф. Немногим покоряется такое достижение. Считаю, что я сделал все, что мог. Играл жестко, забивал голы, болельщики нас неистово поддерживали...
Мы были единым целым. Даже те парни, кто не выделялся яркими талантами, в плей-офф вышли на новый уровень. Это был один из лучших эпизодов в моей карьере.
— Вы помните, что чувствовали через час после финальной сирены?
— Я только помню, что мы летели обратно на частном самолете. Впервые за все время выступления в «Ванкувере». Для меня это был запоминающийся эпизод.
Контракт
— По ходу финала постоянно шли разговоры о вашем новом контракте. И о том, как переговоры срываются. Насколько это мешало вам по ходу плей-офф?
— Даже не думал об этом. Мы договорились о контракте еще до начала плей-офф. Я, Пэт Куинн (бывший главный тренер и генеральный менеджер «Кэнакс», при котором Буре попал в НХЛ. — Прим. «СЭ») и руководство «Кэнакс» — мы все согласовали еще до начала первого матча против «Калгари». И меня этот вопрос не волновал.
Неприятно, что в СМИ разжигали эту ситуацию, но Пэт Куинн выступил перед прессой: «Ребята, хватит. Прекратите это», — потому что у нас по-настоящему не было никаких проблем.
— Но все же отношения начали портиться. Что привело к конфликту?
— В «Ванкувере» я провел один из лучших этапов карьеры. У меня всегда были отличные отношения с фанатами. Иногда мы расходились во взглядах с менеджментом и некоторыми людьми, но с самим клубом у меня никогда не было проблем.
Когда я вернулся в город много лет спустя, то меня приняли очень тепло. Я стал первым русским игроком, чей номер увековечили. Чувствую, что меня там уважают, и я испытываю аналогичные эмоции.
— У вас сложились теплые отношения с Джино Оджиком. Что он значил для вашей карьеры?
— Мы были почти ровесниками: ему — 21, мне — 20. Мы быстро сдружились.
Он пришел из резерва, а я попал в команду из СССР. Оба плохо говорили по-английски, но как-то научились понимать друг друга.
Джино — отличный человек. Его все уважали. Он был тафгаем, так что всегда заступался за меня или любого другого партнера по команде.
— Можете вспомнить о нем какую-то интересную историю?
— Могу рассказать, как он приезжал в Россию. Он прилетел в Москву и хотел устроить мне сюрприз, но его же никто не встречал в аэропорту.
Так что он взял такси и отправился в единственное здание, которое знал — здание, где раньше располагалось КГБ. Там он заявил: «Я — Джино Оджик. Приехал навестить Павла!» Через час его привезли ко мне. Забавная история.
— Действовал на удачу.
— Получается. Там перепугались. И понятно, когда в твою дверь ломится двухметровый бородатый великан, который еще и весь в шрамах. Его встретили люди с автоматами.
«Ванкувер»
— Вы посетите Ванкувер, когда в городе будут праздновать 50-летие клуба?
— Постараюсь. Но не могу обещать.
У меня хорошие отношения с Франческо Аквилини (владелец «Ванкувера». — Прим. «СЭ»). Мы периодически общаемся, даже вместе проводили отпуск. Так что постараюсь приехать.
— На церемонию в честь братьев Сединов?
— Посмотрим. У меня трое маленьких детей, так что не все так просто. Но я постараюсь.
— Учитывая прошлые проблемы, что у вас были с менеджментом, что для вас значило, когда клуб решил вывести из обращения ваш номер?
— Это была огромная честь. Я стал первым российским игроком, который удостоился подобной церемонии. Честно, не могу сказать, что ожидал, что это станет реальностью.
Да, у меня были определенные недопонимания с менеджментом. Но никогда не было проблем с болельщиками. С теми людьми, ради которых я и играл. Думаю, они тоже знают, что на льду я всегда бился за них. И они ценили это, даря мне любовь и признание.
В руководстве были разные люди, но я был уверен, что решим все проблемы, после чего они подойдут ко мне со словами: «Извини, наверное, мы в этот раз был неправы»... Думаю, время все расставило по своим местам.
— Говорят, что у вас прохладные отношения с Тревором Линденом (бывшим капитаном «Ванкувера», который после завершения карьеры несколько лет занимал должность президента клуба).
— Тревор — важная часть истории клуба. И он сделал очень многое для Ванкувера не только на льду, но и за его пределами. Для города он — настоящая икона. И мне посчастливилось, что я играл в одной команде с такой фигурой.
У меня никогда не было проблем с Тревором. Мы играли за одну команду, почти ровесники. Он был отличным хоккеистом и большим человеком, который многое делал для общества.
— А что можете вспомнить о Майки Кинэне (бывшем главном тренере «Ванкувера»)?
— Мы стали хорошими друзьями.
Я помню, как он возглавил «Ванкувер». Мы не попадали в плей-офф, но он подошел ко мне и сказал: «Я знаю, что мы не пробиваемся в плей-офф, но я хочу, чтобы ты забросил 50 шайб». На тот момент у меня было 45 или 46 голов. Он продолжил: «Выходи и играй столько, сколько хочешь. Я хочу, чтобы ты забил 50». Он дал мне свободу и мне удалось сделать это. После этого я его зауважал.
— Его вспоминать Пэта Куинна, то, может, поделитесь каким-то советов, который он вам давал?
— Он был прекрасным человеком. Даже после того как мы оба покинули «Ванкувера», мы продолжали общаться. Я всегда его очень уважал.
Но мы не стали такими друзьями, как, к примеру, с Кинэном. Я даже помог ему получить работу во «Флориде», и он жил какое-то время у меня дома.
— Кинэн жил в вашем доме?
— Да, Кинэн жил в моем доме. Он получил работу и жил у меня.
— И как вам такой гость?
— Очень хорошо! Мы много общались. Вместе обедали и ужинали. После тренировок я забирал его и мы шли в ресторан.
Когда он приехал работать в Россию, то выиграл Кубок, стал лучшим тренером. Мы часто встречались в Москве. Он действительно стал моим хорошим другом.
Гретцки, Макдэвид и Могильный
— А что ждет российский хоккей? Сборная выиграла Олимпиаду, хорошо показывает себя на чемпионатах мира, но уже давно не выигрывала турнир, на которые приезжали бы все лучшие хоккеисты планеты.
— Да, многое зависит от турнира. И жаль, что лучшие хоккеисты мира могут собраться вместе так редко.
— Впервые это произошло в 1998 году на Олимпиаде в Нагано, когда НХЛ прервала регулярный чемпионат ради Олимпиады. Это был очень интересный турнир.
— Надеюсь, что такое еще повторится. Будь то Олимпиады или Кубок мира. Фанаты хотят видеть на льду лучших, как во время футбольного чемпионата мира.
— В 1998 году в игре с Финляндией вы забросили пять шайб. Помните ту встречу?
— Да, было круто забить пять голов в одном матче на Олимпийских играх.
— А какие моменты за карьеру вам еще вспоминаются?
— Сложно сказать. Наверное, могу вспомнить комплимент, который сказал мне Уэйн Гретцки. Что, если бы я перешел в «Рейнджерс», он бы поиграл еще годик.
Это был самый большой комплимент, который я слышал. Слова лучшего хоккеиста в мире, которым я его считаю. Мы пытались сделать эту реальностью, но тогда не получилось.
— А вы видели в деле Коннора Макдэвида?
— Иногда смотрю обзоры.
— Никого не напоминает?
— Нет. Думаю, он намного быстрее и сильнее.
— Разве?
— Я так считаю.
— Значит, вы не находите ничего схожего в том, как он молниеносно набирает скорость и как проносится между защитниками?
— Считаю, что он сильнее, крупнее и намного быстрее. Все его соперники тоже стали больше и быстрее. Сам он выглядит довольно крупным парнем, но катается очень быстро.
— Если возвращаться к вашей карьере в «Ванкувере», то какой момент запомнился ярче остальных?
— Не могу выбрать что-то одно. Конечно, запомнился момент, когда меня ввели в Зал хоккейной славы. И когда НХЛ включила меня в список 100 лучших игроков за 100 лет.
Но я никогда не стремился к этому. Выходя на лед, я хотел дарить эмоции фанатам, сделать для них что-то особенное. Именно поэтому они и любили меня. Они знали, что я люблю забивать голы. Но я старался не просто забивать, а делать это красиво. Так, чтобы это могли запомнить.
— Получается, вы были в какой-то степени шоуменом?
— Не знаю. В первую очередь, я — спортсмен. Но я также старался приводить зрителей на трибуны и делать для них что-то запоминающееся. Чтобы они могли воскликнуть: «Ух ты, это было нечто. А ведь это был матч регулярного чемпионата».
Особенно в начале 2000-х, когда было много скучных матчей: 1:1 или 1:0... Постоянные зацепы и блокировки.
Так что мне нравится направление, в котором движется НХЛ в последнее время. Убрали красную линию, в овертаймах играют «три на три». Очень важно, чтобы хоккей был для болельщиков.
— А вам было бы интересно играть «три на три»?
— У меня бы были голевые моменты, это точно.
— А если бы у вас был шанс еще и снова выйти на лед с Александром Могильным...
— Он был отличным хоккеистом. Честно говоря, мы видимся пару раз в неделю. Иногда даже выходим на лед. Он не растерял свой талант и все еще умеет забивать.
