Все интервью
Александр Карелин: "Я очень меркантильный человек"
СОБЕСЕДНИКИ Елены ВАЙЦЕХОВСКОЙ
Мы знакомы 25 лет – с того самого дня, когда Александр Карелин одержал на Играх в Барселоне вторую из своих трех олимпийских побед. С тех пор я не раз писала о его победах и лишь однажды – о серебряном поединке, завершившем карьеру легендарного борца в 2000-м. Поводом для очередной встречи стала еще одна круглая дата.
ИСТОРИЯ С ИНТРИГОЙ
– Какие чувства вызывает у вас фраза: "Мне скоро 50 лет"? И вызывает ли?
– Те, кто старше меня, говорят, что 50 лет – это единственный юбилей в жизни мужчины. Но у меня ощущения какой-то серьезной вехи нет вообще. Я не слишком люблю усложнять все эти истории, как-то по-особенному к своему возрасту относиться. И всем своим товарищам говорю: не торопитесь взрослеть. А то некоторые уже совсем в молодом возрасте становятся такими маститыми, угрюмыми, с расстановкой, с паузой…
– Вы как-то сказали, что не спешите оставлять спорт, поскольку депутатом Госдумы можно стать и в пятьдесят лет. А выиграть чемпионат страны в этом возрасте уже не сумеете. Как часто сейчас задумываетесь о том, что какие-то вещи в жизни становятся недоступны?
– Бывает такое. При этом я искренне убежден, что те или иные ограничения появляются не из-за возраста, а от того, что я меньше тренируюсь. Если бы продолжал тренироваться хотя бы в треть от тех усилий, которые прилагал, когда был в сборной, я бы просто не утратил прежних кондиций.
– Легендарный тренер Геннадий Сапунов, под руководством которого вы выступали на своих первых Играх в Сеуле в 1988-м, как-то сказал мне, что при желании вы способны выиграть и четыре Олимпиады, и пять…
– Жизнь показала другое. Я смог выиграть только три раза, а в четвертый проиграл.
– Знаю, что дома в Новосибирске вас встречали после той Олимпиады, как национального героя. Или это неправда?
– Правда. Я тогда еще подумал, что такое количество людей и цветов только на похоронах бывает. Люди шли толпами, несли детей, как букеты – ,чтобы хоть как-то меня утешить.
– И ведь наверняка многие говорили, что вы поторопились завершить карьеру?
- Немногие. Я на тот период закрылся ото всех, почти ни с кем не общался. Некоторые, да, говорили: не торопись, поборись, восстанови себя в своих глазах. Поезжай на чемпионат мира, выиграй его. Но я такой вариант даже не рассматривал. Бороться на дисциплине, когда в тебе уже нет никакого куража, – это неправильно по отношению к тем, кто на тебя смотрит.
– Считаете, что отсутствие куража – это такое большое препятствие для профессионального спортсмена?
– Дело не в этом. Я однажды наблюдал по телевизору, как участница жюри в одном телевизионном шоу, будучи сама маститой олимпийской победительницей, поднялась на десятиметровую вышку. Я до последнего не понимал, зачем она это делает.
– Вам могу ответить честно: меня просто взяли на "слабо". Хотя, подозреваю, даже через экран было заметно, как перед прыжком у меня тряслись ноги.
– Охотно верю. Потому что в этот момент у меня самого и руки, и ноги ходуном ходили от ужаса. Ну да, понимал, что характер у вас тот еще, что самолюбие больное, как у всех нас, но смотрел-то с восхищением. Потому что, когда человек что-то делает на кураже, это совсем иная история – звонкая, с интригой. Она будоражит, обостряет восприятие, и это касается не только атлета, но и зрителя, и болельщика. А на дисциплине – это как поезд по расписанию. Да, можно выиграть. Но скучно очень.
КОСТЫЛИ И ПЯТЬ ТЫСЯЧ КНИГ
– В одном из ваших интервью я вычитала фразу: "Я – как удобрение, как навоз из прошлого века, на котором растут такие деревья, как Роман Власов". Не коробит, что "деревья" растут уже не такие? Что тот же Власов допускает, что может проиграть, и не видит в этом ничего страшного?
– Это, к сожалению, зависит не только от садовника, который посадил и возделал саженцы. Они просто другие, эти ребята. То, что им сложнее – сто процентов.
– Почему?
- Потому что у нас была гораздо более контрастная и гораздо более понятная система ценностей. Правильно – неправильно. Принято – не принято. Победил – проиграл. А сейчас ты нажал на телефон – и оказался в другом мире. У меня все было очень просто, я жил, как в тоннеле. Сконцентрировался на тренировках, на задаче – все остальное было неинтересно. Соперники – мне было наплевать, что и где про меня напишут, лишь бы боялись. Я и сейчас порой думаю, что обладаю каким-то более мощным "иммунитетом" только потому, что у меня есть та закалка. А те, кто выступает сейчас, слишком уязвимы, слишком ранимы, слишком зависимы. Современные ребята.
– Наша знаменитая фристайлистка Лиза Кожевникова очень точно подметила: как только у нынешних спортсменов возникает проблема, пусть даже крошечная, они тут же хватаются за телефон и уходят в виртуальную реальность. И все это лишь потому, что не умеют справляться с проблемами самостоятельно.
– Один мой товарищ – человек с небесспорными, скажем так, суждениями, однажды услышал, как мы в какой-то компании заговорили про очки, и безапелляционно сказал, что очки – это костыли для глаз. Потому что, надевая очки, человек перестает тренировать глазные мышцы. Хоп, надел – и все, картинка устраивает. В моем понимании современный телефон, с его многочисленными функциями, это тот же костыль. Для воображения, для памяти. Раньше, чтобы сделать фотографию, нужно было потрудиться. Пленку зарядить, штатив поставить, сфотографировать, то есть приложить определенные усилия, включить голову. Вместо того чтобы общаться друг с другом, о чем-то друг другу рассказывать, чем-то делиться, сплошь и рядом можно услышать: "Посмотри мой фейсбук".
– Но вы ведь и сами наверняка пользуетесь компьютером?
– Очень редко. Хотя, будучи действующим спортсменом, я был, наверное, первым из команды, кто приобрел две книжки из серии "Компьютерная грамотность для "чайников". Одну из этих книг прочел от корки до корки. А потом так случилось, что я понял: мне не нужны электронные устройства для того, чтобы поговорить с человеком. Я до сих пор какие-то понравившиеся мне цитаты выписываю карандашом в записную книжку. И книжки с собой беру в поездки тоже бумажные, хотя то и дело слышу: "Возьми планшет, в него одних только книжек пять тысяч входит".
– Но ведь действительно входит.
– Расскажу историю. Мы часто ездим куда-то сообща, вместе с детьми. Однажды приехали в отдаленную деревню, и началась гроза, вырубило электричество. Утром я встал, затопил печку русскую, приготовил яичницу, чай поставил в самоваре, на палках. Потом вышел на улицу – солнышко, фантастическая погода. Расстелил я на травке одеяло, лежу, загораю и с таким ортодоксальным шелестом страниц читаю книжку. Выходят мои. И вокруг меня – кругами. Что, говорю, негде планшеты и телефоны зарядить? Вот и подумайте теперь, пока электричество восстанавливать будут: кто из вас может одновременно читать пять тысяч книг?
ЗАМЕТНЫЙ ПАРЕНЬ
– Когда-то вы жестко заявили, что после Игр-2000, чем бы они для вас ни закончились, уйдете из спорта. Ставите ли вы себе подобный рубеж, применительно к политической деятельности?
– Если бы мне кто-нибудь сказал, что после спорта я стану политиком, я бы хохотал до икоты. Никогда не предполагал для себя такой будущности. Не однажды зарекался, что не буду больше депутатом, и тем более не предполагал, что буду аж пять раз избираться в Государственную думу. Но у меня получается эта работа. Хотя каждый раз надеюсь, что очередной созыв станет в моей политической карьере завершающим.
– Зная вас, рискну предположить, что вы должны постоянно испытывать некое чувство вины перед семьей. Которая почти не видела вас дома в бытность спортсменом и еще реже видит сейчас.
– Вы сейчас хотите совсем меня морально растоптать? Тут и предполагать ничего не нужно: это чувство присутствует постоянно. Казалось бы, сейчас у меня региональная неделя, каникулы закончились, но я провел спортивную часть форума во Владивостоке, затем заехал в Воронеж – как ярмарочный зазывала, чтобы пригласить всех на предстоящий Кубок страны в абсолютной категории. Конечно, все это происходит за счет семьи, за счет дома, который по-прежнему находится в Новосибирске.
– Но можно ведь было перенести дом в Москву?
– Мы с женой обсуждали такой вариант. И сошлись на том, что, если увезти в Москву маленьких детей, они уже никогда не вернутся обратно.
– Для вас это важно?
– А кто останется? Мы можем долго рассказывать о проблемах Дальнего Востока или о проблемах Сибири, хоть Восточной, хоть Западной. А потом будем удивляться, почему там живут и работают одни китайцы. В Новосибирске мамина могила, там живет мой папа, которому 81-й год. Там работает мой тренер Виктор Михайлович Кузнецов, которому иногда не хватает заочных "удобрений", чтобы дисциплинировать своих современных воспитанников.
Я вот сейчас приехал из Воронежа, где встречался с борцами. Объяснял им в числе прочего банальные вещи. Как нельзя бороться на прямых ногах, например. Что ноги нужно сгибать и, соответственно, переносить всю тяжесть собственного тела и настроения на соперника. Ко мне подошел один из местных руководителей и говорит: "Как точно ты сразу заметил, что у нас это – болезнь". Я ответил: "Должен разочаровать, но вы не одиноки". Это скучно, но об этом надо говорить. Да и не только об этом. Почему мы сознательно отказываемся в борьбе от такого огромного преимущества, как наши победные традиции? Почему не рассказываем о таких людях, как Анатолий Иванович Парфенов, светлая ему память. Который с простреленными на войне локтями мог выиграть Олимпийские игры. Нас перестали бояться иностранцы? Чушь! Они тратят половину своих усилий, чтобы сделать вид, что не боятся выходить против российских борцов. Когда я разговариваю накануне соревнований со спортсменами, всегда говорю: "У тебя что-то болит? Выходи на ковер, борись и побеждай!" Логика-то проста: если ты выиграл у соперника больной или травмированный, он же с ужасом будет думать о том, что ты сделаешь с ним на ковре, когда будешь здоровый. Меня однажды спросили, как, мол, вообще возможно выступать со сломанными ребрами? А я другого не понимаю: если у тебя есть шанс, да пусть даже крохотный шансец выйти на ковер и лишний раз запугать соперника, как можно этим не воспользоваться? При том что я – очень меркантильный человек.
– В чем это проявляется?
– Ну как в чем? Я крайне заинтересован в том, чтобы борцов было как можно больше. Завтра буду старенький – на улице не подойдут, кошелек не отнимут, место в трамвае уступят.
– Вы же почетный житель Новосибирска, публичная персона. Место в трамвае и так уступят и денег за проезд не возьмут.
– Я там, да, заметный парень, это правда.
– Откуда в вас столь выраженная страсть к чтению?
– Читать с пониманием, со вкусом я начал, когда сломал ногу в 1981-м. У меня был гипс от бедра до кончиков пальцев, и прежде, чем мой тренер Виктор Михайлович Кузнецов вместе с гипсом забрал меня в летний лагерь, от безделья я и начал читать. И очень быстро научился этим пользоваться. Видимо, мозг, несмотря на некоторое количество сотрясений, пытливый. У меня была довольно затяжная полоса, когда я читал исключительно английских и американских авторов, начиная с Теодора Драйзера, и все прочитанное очень хорошо ложилось на ту российскую действительность: выгодно, невыгодно, сколько стоит, а почему, а почему задаром и так далее. И только потом, через Куприна, через Бунина я пришел к Достоевскому. Научился воспринимать его без отравления для мозга. Потом научился заходить в театр.
– И танцевать умеете?
– Учился. Но смелости не хватило все это показать.
600 КИЛОГРАММОВ НА ЛЯМКАХ
– Вы по жизни когда-нибудь хулиганили?
– Конечно.
– И как это выглядело?
– Как это могло выглядеть, с моими габаритами, с моей компанией и с нашей репутацией? Ужасающе.
– И что, и напиваться приходилось?
– Вот это вы мне сильно польстили сейчас. Я прямо вот представил, как мне приходилось идти под удары злой судьбы и наперекор всему напиваться. Ну вы посмотрите на меня, на моих друзей: мы похожи на дисциплинированных, с аптечными весами за столом людей, которые ранжируют всё: количество выпитого, количество съеденного, обязательно раздельное питание по часам, на 15 минут опоздал после шести – за стол ни-ни?
– Не утрируйте. Мне прекрасно известно, как жестко приходится себя ограничивать после спорта, чтобы стремительно не расплыться в разные стороны.
– Так я и сейчас могу вам сказать, что если бы я не жалел себя, а просто тренировался каждый день с утра, то и выглядел, и чувствовал бы себя намного уверенней и лучше. Потому что даже те последствия, которые происходят после травм, в этом случае не получили бы такого развития. Сам не могу слушать, когда некоторые мои товарищи по борьбе начинают рассказывать, что у них что-то болит, списывая это на спорт и травмы. Одного я как-то спросил: "С таким парашютом вместо живота ты что хотел, чтобы у тебя коленки не болели? Это не от борьбы вовсе. Это от проигранной борьбы с аппетитом".
– А вам себя ограничивать приходится?
– Ну а как же? Я, как Карлсон, люблю варенье. Вообще люблю вкусно поесть. Люблю накормить кого-то, люблю готовить. Но это другая немножко история.
– Вас сколько-нибудь удручает, что ваш младший сын оказался на ковре не таким, может быть, талантливым и целеустремленным, каким были вы сами?
– Нет. Я сразу сказал Ивану, что не ставлю перед собой задачу создать династию мастодонтов, со всех сторон увешанных медалями.
– Но сына тем не менее привели в борцовский зал?
– Привел исключительно за тем, чтобы он понимал, кто такие борцы, какие в этом виде спорта ценности, какие причины для укоризны могут возникнуть в нашем кругу.
– Не хотелось отправить его учиться за рубеж, дать возможность получить первоклассное образование?
– А что не так с нашим образованием? Иван закончил бакалавриат старейшего в Новосибирске государственного университета путей сообщения, а этот институт явил миру и стране нескольких министров железных дорог. Я в свое время тоже планировал получить транспортное образование. Собирался пойти учиться в автодорожный институт в Омске.
– Борьба помешала?
– Да. Изменила вектор.
– Можете вспомнить самое невероятное состязание, в котором доводилось принимать участие?
– Я одним из первых принимал участие в европейском конкурсе "Геркулес" – по поднятию тяжестей. Автобус тащил за собой, нес "Фольксваген". Для этого в машине дно прорубают и делают специальные лямки. Мешки таскал, снегоход тянул за собой на веревке.
– За деньги или из интереса?
– И то и другое. Хотя, если совсем честно, меня просто взяли на "слабо". Не могу сказать, что обогатился на том турнире, но трясло меня еще неделю от напряжения. До этого я вообще не понимал, зачем участники эластичными бинтами до синевы ноги перетягивают. А когда надел шестисоткилограммовый автобус на себя, думал, что у меня ребра выйдут возле ушей. Было интересно на самом деле.
– А самое дурное, что предлагали сделать за деньги?
– Самое дурное было не за деньги. Однажды мы собрались с ребятами на туристический слет и решили, изрядно разогревшись, пожать гири. Один из нас уже работал тренером, и гири всегда были у него в машине: 16-килограммовые, 24, 32… Учитывая, что все мы были ребятами крупными, под сто килограммов, выбрали самые тяжелые. Победил не самый развитый из нас, а самый пьяный – видимо, под наркозом эти гири жал. Но самое смешное было потом. Когда утром мы собрались не для обсуждения своих спортивных подвигов, совершенных накануне, наш победитель оказался не в состоянии чайную ложку руками удержать.
МАЙКА С ПОСЛЕДСТВИЯМИ
– Вам приходилось получать предложения, от которых трудно отказаться?
– Труднее всего было отказываться от того, что позволял календарь. В смысле – я понимал, что могу туда съездить, в чем-то поучаствовать, заработать денег. В таких случаях непроизвольно возникала мыслишка, что меня на все хватит. И только потом, со временем, пришло трезвое осмысление одной простой и очень важной подробности. Что все эти отвлечения никогда не проходят для спортсмена бесследно. Особенно если речь идет о нетипичных нагрузках. Они очень опасны. Самое неудобное и неприятное, когда ломаешь ребра. Уже вроде бы все заросло, но ощущение, что под ребра тебе кто-то камень подложил, остается надолго. Даже в бане на полке невозможно лежать. Лежишь и думаешь: а если вдруг сейчас неловко повернешься, и опять ребро лопнет? Жира-то депутатского было не так много…
– Что такое в вашем представлении стесненность в средствах? Был такой момент в жизни?
– Да. Это было уже в осознанном состоянии, когда я понимал, что сам себе кормилец. Детство вспоминается безоблачно счастливым, с мандаринами на новый год, иногда даже с ананасами. А вот постарше стал – случались периоды, когда у меня кроме подотчетных денег на билеты не было ничего. В буквальном смысле ничего. Даже спортивной формы. Я же попал-то в команду не первым номером, и, по понятным причинам, мне по остаточному принципу все доставалось. Трусы, майка. И я все это берег. Однажды пришел в новой майке на тренировку, когда понял, что старая совсем истлела. Виктор Михайлович, которому тогда столько лет было, сколько мне сейчас, ко мне подходит и с такой интересной улыбкой тихонько спрашивает: "Что, режим нарушал?" Я опешил: "Почему вы так решили?" Он отвечает: "Ну, я ж тебя знаю – ты никогда в жизни в новой майке на ковер не придешь". Представляете, что он успел перемножить в своей голове?
– А мечта разбогатеть и купить что-нибудь, что очень хочется, у вас имелась?
– Мечта – это то, к чему долго надо тянуться. А деньги – это что-то совсем приземленное. Может быть, я многого не хочу, не знаю. Но всего достигал. Мне вообще по жизни везет неимоверно.
– В чем?
– Да во всем. Повезло с родителями: совершенно контрастные но при этом категорически требовательные. И мама, светлая память, и батяня. Везло на учителей, каждый из которых что-то во мне разглядел. Помню, куратор нашей группы в автотранспортном техникуме Галина Ильинична Баранова сначала предложила мне быть старостой, потом дала разрешение учиться со свободным графиком, а на одном из последних выездов на сельхозработы послушала в автобусе, как я что-то рассказываю ребятам, и говорит: "Карелин, я никогда не думала, что ты разговаривать умеешь". То есть я, кроме как на заданные темы, никогда в техникуме вообще не разговаривал – не умел быть многословным.
– Как же вам удалось уговорить будущую супругу выйти за вас замуж?
– Это отдельное везение.
ПОДАРОК ИЗ ВЕРХ-УЙМОНА
– Какой самый неожиданный подарок вам приходилось получать?
– Расскажу, но вам придется включить воображение. Знаете, где находится Республика Алтай?
– Да, конечно.
– Там есть Усть-Коксинский район – почти на самой границе России с Китаем, а в нем – Уймонская долина и деревня Верх-Уймон. Мне как-то пришло письмо от детей из местной школы: "Уважаемый Сан Саныч, приезжайте, мы дети в Мультинской школе…" Я и поехал. Мульта – это совсем крошечное поселение неподалеку от Верх-Уймона, где традиционно селились староверы. Ехать от Новосибирска не так чтобы совсем далеко – тыщонку километров. На подъезде меня встретили представители местной власти, пока ехали дальше, рассказали мне в общих чертах про эти места, про музей Рериха – Николай Константинович делал там остановку во время своего знаменитого азиатского турне, и проводники у него как раз из Верх-Уймона были, из староверов. Люди они мало улыбчивые, не расположенные к приезжим. Уклад остается неизменным на протяжении многих десятилетий. Возле каждого двора – специальные переходчики: жерди, забор, ворота – и с двух сторон плахи стоят под углом градусов в тридцать. Я любопытный к таким вещам всегда был, спросил, в чем затея? Мне ответили, что семьи большие у староверов, ребятишек полный двор. Кто-то наверняка калитку забудет закрыть, скотина разбежится. Поэтому все ходили через переходчик, а калитку открывали, либо когда что-то крупное нужно во двор занести, либо скотину выгнать.
И вот поднимаюсь я наверх по этим переходчикам к музею – расслабленный, уставший – все-таки пока мы через три перевала ехали, снег выпал, я сам за рулем, резина летняя. А в самом Верх-Уймоне разгулялось все, распогодилось, солнышко греет, снег растаял… Вижу, наверху стоит женщина и очень внимательно и даже сурово на меня смотрит. Я здороваюсь, а она с крыльца спрашивает: "Это ты – Карелин?" – "Да, – киваю. – Я". И тут она мне и говорит: "Это как же надо жизнь прожить, чтобы тебя в Верх-Уймоне знали?". Большего подарка я в жизни не получал. Потом познакомились, выяснилось, что эта женщина – заслуженная учительница России, Раиса Павловна. Она мне организовала экскурсию по музею староверов. Сам музей небольшой, как мой кабинет в Госдуме: глинобитная печка стоит русская, пространство, как положено, разделено. В одной половине детская, в другой – женская, посередине трапезная, Стол, кухонная утварь, батожок, которым гоняют.
– Кого?
– Ну, мало ли кого? В большой семье всегда было, кого гонять. И я час двадцать слушал, открыв рот, просто заколдованный этим человеком. Столько словосочетаний, поговорок мало где услышишь. Удивительные рассказы. Удивительнейшая гордость за родные места, за свою историю. Я слушал и думал: 300 лет мы Русь крестили, еще 200 лет гоняли староверов. Получается, 500 лет сами с собой воевали. Но та первая фраза еще долго у меня в голове сидела: "Это ты – Карелин?"…
– Когда мы с вами разговаривали в 2000 году после чемпионата Европы в Москве, я, если помните, спросила: хотите ли вы когда-нибудь стать президентом страны. И вы мне ответили, что для этого у вас недостаточно знаний и опыта. Что это совершенно иной уровень ответственности, к которому вы не готовы. Повторю свой вопрос сейчас: хотите ли вы стать президентом страны?
– Нет.
– Почему?
– Та же причина. Меня не пугает смелость решений. Меня пугает перспектива авантюрных решений. Это огромная ответственность перед огромной державой, молодым государством. А кроме того, это совсем другая жизнь…
Когда человек выходит на старт, ему наплевать, что не он один хочет быть первым. Он рвется к победе, абсолютно пренебрегая интересами соперников. Этакое узаконенное, морально оправданное проявление эгоизма. Хотя на самом деле это всего лишь регламентированный правилами поединок, где побеждает сильнейший. Или наиболее удачливый.
Схватить человека, поднять его и шмякнуть головой о ковер никогда не было для меня самоцелью. Цель была иной: провести высокотехничное действие, которое хорошо оценивается. Не я же виноват в том, что за "обратный пояс" можно было получить шесть баллов?
Вошел в борцовский зал – заткнись и работай. Говорить будешь в другом месте, когда станешь приглашенным ведущим на свадьбах.
Мой папа был боксером, но бокс – это не мое. Я как-то сразу понял, что если меня по моему лицу еще и бить будут, ни с одной девчонкой я никогда даже заговорить не решусь.
Я сам по себе оружие. Но галстук сдерживает. Как уздечка…
Если грянет атомная война, на земле останутся тараканы и борцы. На первых почти не действует радиация, а вторых просто очень много. Мы везде. Даже в парламенте.
У меня нет врагов, потому что, когда хожу, не наступаю людям на ноги.
Это большое свинство – злоупотреблять свободным временем дорогих тебе людей, эксплуатировать их эмоции. Нельзя проводить на человеке опыты, как на лабораторной мыши, читая ему свои стихи.
В чем главное достоинство мужчины? Оно в силе. Сила – это щедрость, это великодушие, это терпение, это любовь. Именно мужчина несет по жизни свою семью. А значит, и весь мир.
Мы, спортсмены, на жалость реагируем гораздо более болезненно, чем остальные люди. Нам начинает казаться, что окружающие радуются нашей слабости. Ведь все мы – люди с воспаленным самолюбием.
СПАСИБО И УДАЧИ, ЕЛЕНА СЕРГЕЕВНА!
Этот материал – последний в цикле "Собеседники", который украшал нашу газету на протяжении многих лет. Его автор – знаменитая журналистка и спортсменка, олимпийская чемпионка-1976 по прыжкам в воду Елена Вайцеховская. Сегодня она совершает новый поворот в карьере. "СЭ" благодарит Елену Сергеевну за 26 лет плодотворной работы и желает дальнейших творческих успехов.
