Опередили время. Великую советскую сборную на Евро остановили только Гуллит и ван Бастен
Главный турнир в моей жизни — самый памятный, самый сладкий — это чемпионат Европы-1988. Лучший матч наших, который видел, — это победа над Италией 2:0. Вспоминаю обрывками. Мгновениями. Но эти мгновения прекрасны.
Недавно пересматривал какой-то сюжет — Италия той поры перед матчем. Быть может, как раз перед тем самым, против СССР. Боже! Да возможно ли было их обыграть вообще?
В 88-м мне казалось — звезд круче нет.
В те годы по ленинградскому телевидению показывали много забавного — например, итальянскую серию А. Я отчеркивал в программе этот матч жирно, обводил второй раз — не пропустить, «Асколи» — «Бари»!
Смотрел не отрываясь. Заранее зная, что завершится все 1:0. Если забьют два — это уж голевое пиршество. Нет-нет, в итальянском чемпионате такого не представить.
— Катеначчо, — произносил я важно. Вслед за молодым комментатором Геннадием Орловым.
В 1988-м я так любил футбол, что мне по душе было и катеначчо. Система, когда в защите все, не прорвешься. Приблизительно так играло в 80-е московское «Торпедо».
Геннадий Сергеевич Орлов со всей своей непосредственностью открывал для меня новый, волшебный мир. Не только касающийся итальянского футбола.
— Попробовал я тут кушанье под названием «йогурт»... — говорил к чему-то Орлов прямо по ходу репортажа. С жирным ударением на «й».
Вот это да, думал я.
Итальянская музыка
88-й — год волшебства. Я смотрю сегодня на старика Анчелотти, этого доброго деда. Стоящего на пороге не вечности, но дряхлости. Думаю — елки-палки! Я ж видел, как он играл!
Состав Италии на тот полуфинал с СССР звучал для меня музыкой, все в нем было отточено и зарифмовано. Дзенга, Барези, Бергоми, Ферри, Мальдини, Де Агостини, Анчелотти, Де Наполи, Джаннини, Донадони, Манчини, Виалли...
На том матче я выиграл два советских рубля у родной тетки. Тетка и представить не могла, чтоб наши обыграли Италию. Почему я верил — не представляю. Но сборная Лобановского казалась мне машиной, способной раскатать любое катеначчо.
Мне казалось, стоило итальянцу получить мяч — около него сразу образовывалось четверо наших. Кто-то из участников матча мои ощущения позже подтвердил. То ли Алейников, то ли Литовченко. Это было волшебство.
Девять лет спустя, став корреспондентом, хитростью я проберусь на эксклюзивное интервью к Валерию Лобановскому. Спрошу с восторгом о том матче:
— Это был образец прессинга?
Лобановский вздохнул, посмотрел на меня как-то нехорошо:
— Что-то близкое...
Задумался на секунду, усмехнулся какой-то мысли.
Лобановский в 97-м привел на Кубок Содружества киевское «Динамо». А тут благодаря мне забыл про тренировку. Даже верный Анатолий Пузач поглядывал в сторону шефа с оттенком недоумения. Сроду такого не было!
Но я Лобановского в его забывчивости понимал.
— Честно вам скажу — мне было приятно прочесть высказывания некоторых игроков и тренеров, что чемпионат Европы-1996 играли на тех идеях, которые Лобановский преподнес еще на чемпионате Европы в 88-м, — говорил даже не мне, а словно самому себе Валерий Васильевич.
Снова на секунду задумывался, смотрел в сторону поля невидящим взглядом. Вдруг вспоминал и обо мне:
— Как это называется? А?
Один из величайших тренеров ХХ века смотрел на меня как на 11-летнего. Ждал ответа.
— Как? — простодушно переспросил я. Заикнувшись даже на таком коротком словечке. Перед ним Блохин заикался — что уж говорить обо мне?
— Это называется «опережение», — добродушно разжевал Валерий Васильевич. — Опережать время! Когда об этом говорят девять лет спустя — мне очень приятно.
Мне захотелось сделать Лобановскому еще приятнее — и я решился на вопрос, в котором был припрятан такой приятный для него ответ:
— Выходит, не отправься Лобановский однажды за границу, сейчас футбол наш был бы на гораздо более высоком уровне?
— Не думаю, — строго ответил Лобановский.
Знаки перед финалом
К чемпионату мира-90 герои двухлетней давности как-то скисли. Лучше всего наших уставших звезд характеризовал снимок — высоченный Андрей Зыгмантович держит Марадону, не достающего ему и до плеча, руками. А в глазах — такая усталость, тоска... Будто мысль: скорее бы все кончилось!
У Марадоны взгляд совсем другой. Он в игре, кайфует. Ему здорово.
Впрочем, кто-то утверждал, что сборная-1990 все ж вышла на пик формы. Как раз в самолете, возвращаясь в Москву.
Но в 88-м все они были прекрасны. Не только наши.
Итальянцы в 1988-м были сильнее самих себя из 1990-го, когда на чемпионате мира доковыляли до бронзы. Я боготворил каждого из них — и даже похожий на лошадку Де Наполи был для меня суперигроком. С успевающим всюду Алейниковым не сравнить, это ясно. Но все же, все же... Я смотрел на него, приехавшего в Москву с клубом «Наполи», разумеется. В 1990-м. Для меня этот итальянец был фигурой, сопоставимой с Марадоной. Как и Чиро Феррара.
Я с жадностью впитывал и годы спустя все, что связано с героями того Евро. Отыскивал людей, хоть отдаленно причастных к тому чемпионату.
Говорим-говорим с бывшим министром спорта СССР Николаем Русаком. Вдруг выплывает из ниоткуда деталь — был Николай Иванович руководителем делегации и на чемпионате мира-1986, и в 88-м.
Я отодвинул вопросы, глаза наполнились восторгом.
— Не может быть! — почти вскричал.
— Да, — важно подтвердил Русак. — Там, на чемпионате Европы выпивали с Лобановским прямо в раздевалке. Первые игры хорошо прошли. Лобановский меня встречает на стадионе — и вдруг говорит: «Николай Иванович, давай по рюмочке?» Зашли в раздевалку, Лобановский оглянулся — никого нет. Достал коньяк, пригубили. Хороший мужик.
— Эх, — замер от восторга я. Представив сцену во всех деталях.
Если б я выпил с Лобановским в раздевалке — это могло стать главным событием жизни.
— Между прочим, я знал, что финал в 88-м проиграем, — вернул меня к жизни голос министра.
— Были знаки?
— Вышли в этот самый финал, идем с Лобановским по городу. Вдруг навстречу наши футболисты! Бредут так вразвалочку, на лицах блаженство. Лобановский снова старую песню: «Все, завтра проиграем. Расслабились». Снова в точку — проиграли!
— Ну, гуляли. Что такого-то?
— Перед финалом уже совершенно другое настроение. Мы перед тем матчем еще и переехали с футбольной базы куда-то в центр. Поселили ребят в гостинице. Пожалуйста, весь город перед ними.
Вратарь ХХ века
Скажи мне кто, что играл в 1988-м за сборную Англии против наших не знаменитый вратарь Питер Шилтон, я снова готов был бы поспорить на два рубля — что вы говорите-то такое? Как не Шилтон?!
Но проверяю — Вудс... Черт побери! Это что ж мне дорисовала фантазия?
Зато итальянец Дзенга был точно. Вратари — моя слабость. Даже если вратарями их назвать можно условно — как другую знаменитость 80-х, испанца Субисаррету.
Я следил за всеми приключениями Вальтера Дзенги в Европе. Изучал движение по таблице того бухарестского «Динамо», который он тренировал. Дзенга менял «Аль-Наср» на «Аль-Джазиру» — и я кивал: пусть! С радостью подмечал — даже лысина Вальтеру к лицу. Значит, и стареть можно с изяществом. В 64 года этот парень — образец стиля.
Оказавшись в одном рукопожатии от Дзенги, я расспрашивал того самого человека, который был между нами, — великого режиссера-документалиста Владимира Коновалова: что за человек этот Дзенга? Ведь вы его снимали в своем фильме?
Коновалов радовал:
— Снимал. Блестящий человек! Милейший!
— Ну? — не выдерживал я паузу, торопил.
— Я делал фильм «Вратарь ХХ века», — рассказал Коновалов. — Хотел записать интервью с Франтишеком Планичкой. Меня убедили, что он давным-давно скончался. 1990-й, никакого интернета — как проверить? Позже выяснилось — в тот год Планичка приезжал на чемпионат мира в Италию, заглядывал в пресс-центр, общался с журналистами. Ему было за 80. Получается, ходили одними коридорами, но не встретились.
— Обидно.
— Из других вратарей сложности возникли с Хансом ван Брекеленом и Питером Шилтоном. Первый нас просто послал, второй попросил деньги за интервью.
— Много?
— Уточнил: «Сколько вам нужно времени? Час? 500 фунтов». Снимался фильм на деньги голландцев, они согласились. В гостинице подхожу к Шилтону, протягиваю купюры. Первое, что сделал, — пересчитал! Тут уж я напрягся. А Шилтон отнес деньги в номер, спустился: «Я в вашем распоряжении». Откланялся ровно через час — минута в минуту. Но мы все успели.
— Все английские вратари такие?
— К счастью, нет. Чемпион мира-1966 Гордон Бэнкс — золотой мужик. Созвонились, пригласил в гости. Жил он на северо-западе Англии, в городке Мэйдли. Договорились, что будет ждать на заправке. По дороге из Лондона мы попали в страшную пробку, опоздали на час...
— Дождался?
— Да! Хоть я был готов уже к любому повороту. Приехали домой, все показал, рассказал. Как ни странно, в футболе Бэнксу работы после завершения карьеры не нашлось. Трудился в какой-то организации, связанной с отдыхом пенсионеров.
— За Зеппом Майером долго охотились?
— Тоже любопытная история. Собирались к нему в Мюнхен, а нам вдруг говорят — Зепп взял собаку и укатил в Дортмунд. На соревнования конников. Мчимся туда, находим стадион, видим на трибуне Майера с собачкой. Оказывается, его дочь занималась конным спортом. Объяснили ситуацию, он пригласил на тренировку — работал с вратарями сборных Германии разных возрастов. Сразу предупредил: «Снимайте все, что хотите. У меня секретов нет...» Дино Дзофф — такой же, ничего не скрывал.
— Кто еще из вратарей произвел приятное впечатление?
— Мишель Прюдомм — живой такой, непосредственный, эмоциональный. С Вальтером Дзенгой мило пообщались. Выпросил у нас «русскую куклу» в подарок...
— Куклу?
— Да, так сказал. Принесли ему матрешку — оказалось, то, что надо.
Не по спортивному принципу
Что в сборной изнутри все было непросто, я узнал годы спустя. Со стороны казалось — монолит. Команда друзей, друг за друга стеной.
Но вот такое бывает что в футболе, что в кино. Стена-то стена — а внутри миллион трещин.
Слышал рассказ, как снимался фильм «Бронзовая птица». Обстановка на площадке ужасная, все вкривь-вкось, артисты переругались, режиссера не понимали... А фильм вышел изумительный.
Или вот вам пример из футбола — «Марсель» золотых времен. Выигравший Кубок чемпионов. Команда-машина, само сплочение!
Но в той команде был Игорь Добровольский — и рассказал мне время спустя удивительные вещи:
— В «Олимпике» ни один футболист, заходя в раздевалку, не говорил «доброе утро». Кто-то между собой дружил — двое там, трое здесь... В стороне трое иностранцев: я, Феллер и Бокшич. У нас свое место. Черные в своей стороне. В углу: Боли, Десайи, Пеле, М'Бома... Входят — не здороваются. Но попробуй тронь кого-то из партнеров на поле, — вся команда загрызет, убьет. Личных отношений — никаких. Абсолютно. Но на футбольном поле это было что-то, как в «Трех мушкетерах»... Один за всех и все за одного — это про тот «Марсель».
А как нас тренировали — это умора! В пятницу игра. В субботу выходной, в воскресенье тоже. В понедельник легкая тренировка, нашего тренера Гуталса нет. Во вторник и среду тренировки еще легче, Гуталса не видим... В четверг маленькая двусторонняя игра, — Гуталс появился. За день до матча. Он из гостиницы вообще не выходил. Потом на установке говорит: «Играет Казони...» Тот был капитаном команды, сейчас тренирует сборную Армении. «Бернар, скажи как капитан — я все правильно объяснил?» Тот только приподнялся что-то сказать, сзади слышен голос Тапи: «А он не капитан команды!» Все головами вертят — кто ж у нас сегодня капитан? «Он играть не будет. Будет Дешам». Гуталс спрашивает: «А кто играть будет вместо Казони?» — «Эйдели». — «Хорошо, пусть играет Эйдели...» Вроде разобрались. Потом приезжаем на стадион, и тут Тапи снова поднимается: «Я-то думал, Казони в полузащите играет. А он, оказывается, защитник?» — «Да». — «Ааа, тогда Эйдели играть не будет. Будет Ди Меко...» И Гуталс снова пропал на четыре дня.
В сборной СССР-1988, лучшей сборной на моей памяти, надо думать, здоровались по утрам. Но заноз в отношениях хватало.
Мне казалось, Дасаев в тот год играл гениально. Абсолютно лучший вратарь мира. Чемпионат Европы все это подтвердил.
Но как-то Виктор Чанов меня огорошил:
— Дасаева в 1988 году ставили в ворота сборной по разнарядке сверху. Не по спортивному принципу.
Я, услышав, чуть на пол не сел.
— Мне открыто об этом говорили! — не заметил моей оторопи Виктор Викторович. — Могу рассказать другое: меня же Бесков звал в «Спартак». И четко дал понять: проходишь и играешь. Рядом никого.
— Чувствовали себя сильнее Дасаева?
— Чувствовал! У покойного Лобановского была мулька: в день игры сборной СССР раздавал игрокам листки. Каждый писал состав. Я знал, бывало такое: 15 игроков голосовали за меня. Три — за Рината.
— Даже спартачи голосовали за вас?
— В том-то и дело — бывало такое! И на чемпионате мира, и Европы! А выходил все равно Дасаев. Вот подумайте — почему? 90-й год, у Дасаева не клеится в «Севилье». Все равно на чемпионате мира ставят его! Как объяснить? Да в самой сборной все были в шоке! Я после чемпионата мира вернулся в Киев и неделю не тренировался, принципиально. Приезжаю в Конча-Заспу и не раздеваюсь. Лобановский молчит — и я молчу. Однажды открываю «Советский спорт», а там слова Лобановского: «Чанова не ставил потому, что у него была травма». Я парень простой — беру эту газету и прямо к нему: «Валерий Васильевич...»
— ...что бы это значило?
— Слышу: «Не читай желтую прессу». Я поразился: «Это «Советский спорт» — желтая пресса?! Вы меня извините, но некрасиво получилось». Так и расстались. Лобановский улетел в Кувейт, я — в Израиль.
Никто не виноват
Сборная СССР в финале чемпионата Европы-1988 была сама на себя не похожа. То ли «выговорившись» на итальянцах в предыдущем матче, то ли еще почему.
Пенальти в голландские ворота казался подарком судьбы — который все перевернет, мы проснемся, побежим...
Но Беланов брел к мячу словно на эшафот. Походка тяжелая, смотрел на мяч таким усталым взглядом, что ясно стало — даже гол мало что изменит. Тем более что и гол не случился.
Но вот удивительно — не усталостью сами футболисты объяснили поражение. Совсем другими вещами.
Сергей Дмитриев, смотревший матч с лавки, сообщил мне: «Проиграли потому, что Алейникова в финале перевели в центр обороны. Человек занимался не своим делом!»
Как интересно, подумал я. Дождался, когда в Москву заглянет сам Алейников. Сергей, человек с вкрадчивыми интонациями, пригласил в ресторан неподалеку от ВДНХ. Угощал какими-то черными гамбургерами неземного вкуса.
Мне от такого угощения даже версию про запоротый человеком финал озвучивать было неловко.
Но все ж спросил.
Алейников усмехнулся. У него виновник проигрыша был другой.
— Вы помните гол, который забил Гуллит? Команда выходила из «вне игры». Я немножко задержался. Но! Удар головой — и мяч пролетел над Дасаевым. Что мне говорить? «Виноват Ринат»?
— Разумеется, — выговорил я про себя.
— Никогда я такого не скажу! — вдруг закруглил Алейников. Даже чуть повысив голос. Во что знающие Алейникова люди не поверят.
— Почему? — изумился я.
— Потому что в футболе никогда нет одного виноватого, — вот здесь Алейников уже был похож на самого себя. — Мы отдыхали на день меньше, чем голландцы. В полуфинале отдали море сил на Италию. После Гуллита — феноменальный удар ван Бастена. Кто виноват? В тот год ван Бастен мог бы бить из-за ворот — залетало бы все.
Любой Евро как чудо
1988-й, чемпионат Европы окончательно влюбил меня в футбол. Влюбил настолько, что я ходил на все матчи, куда только мог попасть. Даже на самые странные. Как, например, «Локомотив» — «Спартак».
Тот матч обернулся драмой. «Локомотив» вел себе 2:0, Бесков по привычке за пять минут до конца спустился с трибуны, пошел к раздевалке. Не оглядываясь на поле, где все так нехорошо, нескладно в этот вечер. На ходу подбирал гневные слова.
Так и встретил свою команду в раздевалке бранью. Не зная, что Родионов и Шалимов на 88-й и 90-й забили вратарю «Локомотива» Черчесову, «Спартак» не проиграл...
Я ходил на матч «Торпедо» — «Спартак» — и понять не мог, как ловко ускользает ото всех спартаковских защитников легконогий Юра Савичев, как издевается над лучшим вратарем мира. Тот в бессильной ярости колотит кулаками по траве. Вот вчера еще я смотрел, как ему аплодирует Европа, бьют лучшие футболисты и забить не могут — а сегодня тот же Ринат в считаных метрах от меня.
Мне не важно было, кто выиграет или проиграет. Я наслаждался причастностью. Восхитительный чемпионат Европы переплелся в моем сознании с игрой на Восточной улице. Это было здорово.
С той поры жду любой чемпионат Европы как чудо. Надеясь испытать те эмоции, которые были пережиты когда-то. Чтоб снова захлестнуло.
Знаете — получается!
