Рамил Хабриев: "Ни за себя, ни за РУСАДА мне не стыдно"
Приостановка работы РУСАДА и отставка его руководителей в результате допинговых обвинений в адрес России стала одним из главных потрясений уходящего года. Сенсационные ноябрьские и декабрьские события в эксклюзивном интервью "СЭ" прокомментировал экс-руководитель Российского антидопингового агентства, который в прежнее время крайне редко высказывался в публичном пространстве.
– Рамил Усманович, как и когда вы попали в РУСАДА?
– Во время работы в аппарате правительства (в Департаменте социального развития. – Прим. "СЭ") у меня был отдел, который вел в том числе и вопросы спорта. Так что я был знаком и с идеей учреждения РУСАДА, и с его первым периодом работы. А потом, в 2010 году, у меня состоялась встреча с Вячеславом Фетисовым – именно он, когда возглавлял агентство по физической культуре и спорту, стал инициатором создания организации. На встрече Слава сказал: есть реальная угроза, что РУСАДА распустят – из-за формального несоответствия федеральному закону. И попросил меня взяться за дело – сохранить коллектив, насколько это возможно, попытаться привести все в соответствие с требованиями.
– Почему РУСАДА не соответствовало?
– Учреждали антидопинговое агентство две организации – Лига здоровья наций и Академия образования. Но кроме этого среди учредителей было человек шесть физических лиц. В первую очередь меня насторожило это.
– Что за физические лица?
– Я не знаю этих людей. Мне объяснили, что так было сделано для того, чтобы иметь контроль над ситуацией. У физических лиц в случае консолидированного голосования было бы большинство, таким образом можно было решить любой вопрос по руководству. Но я сказал, что приду в РУСАДА только в том случае, если все "физики" уйдут. Они ушли. После этого мы провели работу по привлечению других организаций в качестве членов учредительного собрания. Одним из учредителей, как того и требовал закон, стало Министерство спорта. Но лишь одним из шести. До этого забором проб занималось исключительно агентство по спорту. Кодекс ВАДА же предусматривал создание независимой некоммерческой организации.
– В России возможно, чтобы часть какой-то действительно влиятельной организации резко перестала бы от нее зависеть?
– Но формально РУСАДА не является преемником того подразделения агентства по спорту. Даже сейчас в министерстве продолжает работу отдельное подразделение, которое занимается вопросами допинга. РУСАДА же изначально позиционировало себя совсем иначе – как независимая некоммерческая организация. Хотя вопрос о том, создавать новую организацию или нет, действительно стоял. Министерство спорта долго сопротивлялось, но потом все-таки согласилось войти в число учредителей. Виталий Леонтьевич, может быть, только последний год перестал говорить мне: "Ты же мне вопреки пришел, ты же со мной не согласовал, когда пришел на руководство!" (Смеется.)
"ИНСПЕКТОРОВ РУСАДА ПЫТАЛИСЬ ЗАПУГИВАТЬ"
– Вы долго думали, соглашаться или нет? Понимали ли вы, чем все может обернуться?
– Я, конечно, понимал и меру ответственности, и то, как все может сложиться. Более того, мои приятели говорили: "Рамил, уходи перед Олимпиадой! Потом будет поздно!"
– Но еще летом у ВАДА к РУСАДА не было серьезных претензий. В 2015 году российское антидопинговое агентство уже ведь проходило переаттестацию?
– Более того, уже после того, как статус был подтвержден, к нам приезжала комиссия ВАДА. Они побывали в министерстве, поработали в московской лаборатории. По итогам своей работы высказали кое-какие замечания. Мы согласовали сроки их исполнения, после чего постоянно информировали ВАДА о том, как продвигается работа.
– Какие это были замечания? Повторились ли они в докладе ВАДА?
– Частично. На самом деле часть тех замечаний, которые были высказаны РУСАДА в докладе, чисто технические и легко устраняемые. К моменту публикации доклада мы их уже частично устранили и отчитались перед ВАДА.
Со вторым блоком замечаний все сложнее. Например, нас обвиняли в том, что были случаи, когда инспектора информировали спортсмена или тренера о своем приезде. Или проводили допинг-контроль не по стандарту. Мы не спорим, но просим назвать фамилии: когда и какой инспектор нарушил. Не говорят. А нам ведь важно услышать фамилии даже не потому, что мы сомневаемся в правдивости. В первую очередь просто нужно принять меры! Мы сами заинтересованы в том, чтобы такой инспектор не работал в РУСАДА.
– Но когда вы возглавляли Российское антидопинговое агентство, вы не сомневались в честности своих сотрудников?
– Я не могу сказать, что на сто процентов уверен, что подобных случаев не было. Вполне возможно. Узнать о подобном ВАДА могла, например, из доноса, присланного по интернету. У них уже почти год висит русскоязычное объявление с призывом сообщать о нарушениях. Может быть, на основе этих доносов они и сделали выводы. Но, опять же, надо смотреть, кто предоставил информацию.
– Вы как-то боролись с тем, чтобы инспектора не нарушали правила?
– Конечно! Вызывали подозрения просьбы отправить на какой-то конкретный вид спорта или в какой-то конкретно город. Мы старались сделать так, чтобы люди не работали вместе подолгу, разбивали такие пары. Внезапно отправляли на миссии человека из отдела расследований. Иногда даже увольняли людей, когда появлялись сомнения в их честности. Но не по статье, так как стопроцентной уверенности в нарушениях не было.
– Какие механизмы давления на инспекторов возможны, кроме финансового?
– Могли, например, сложиться дружеские отношения. Бывали случаи, когда пытались запугивать.
– Дагестанские борцы?
– Примерно так, да. Но фамилий называть не буду. Одно скажу – за это мы дисквалифицировали.
"ПО РАБОТЕ ЛАБОРАТОРИИ НИЧЕГО ПЛОХОГО СКАЗАТЬ НЕ МОГУ"
– А какие у РУСАДА были взаимоотношения с московской лабораторией?
– Вадовцы любили говорить: самая высокая стена должна быть выстроена между этими двумя организациями. Лаборатория и агентство – две структуры, которые не должны никак друг с другом соприкасаться – в интересах объективности проведения допинг-контроля. Я не могу сказать, что там вообще никогда не был. Был, но всего несколько раз – для решения каких-то технических вопросов, например чтобы сотрудники РУСАДА могли привозить пробы круглосуточно. Ничего плохого по работе лаборатории сказать не могу. Они всегда проходили наши проверки. Например, когда мы давали им "слепые" пробы.
– Что это за пробы?
– Их передавали нам сотрудники ВАДА, и мы знали, что в них содержится. В рамках общего потока отдавали их лаборатории, а затем отслеживали, каким образом был проведен анализ – выявили/не выявили, то вещество или не то. Причем мы устраивали проверки не только по вадовскому наказу, но и по собственной инициативе.
– Расскажите, как ваши инспектора взаимодействовали с лабораторией? Сначала они ехали к спортсменам...
– Затем после забора проб возвращались в Москву и сдавали их в лабораторию – без фамилий, только с номером. После обработки материала данные по пробам появлялись в информационной системе. И уже после этого мы сопоставляли номера с фамилиями спортсменов.
– Насколько было реально скрыть положительную допинг-пробу?
– Как ее скроешь? Периодически приезжали сотрудники ВАДА, забирали пробы и отдавали на переконтроль в Кельн или Лозанну. Если бы факт сокрытия проб был, о нем стало бы известно.
– А почему тогда людей отстранили от работы? Например, директора лаборатории Григория Родченкова?
– Отстранили тех, чьи имена прозвучали в фильме, а директор лаборатории ушел сам. Причем то обвинение, которое ему предъявили в рамках работы комиссии, я считаю несправедливым. За это наказывать его нельзя. Может быть, были и другие претензии, но то, что его обвинили в уничтожении какого-то количества проб... Это техническая работа! Просто так совпало, что представители ВАДА приехали именно тогда, когда лаборатория чистила у себя холодильники. Это стандартная процедура. Если в регламенте не прописано, что пробы должны храниться на протяжении определенного срока, то через три месяца их просто уничтожают.
"В РУСАДА СОБРАНЫ УНИКАЛЬНЫЕ СПЕЦИАЛИСТЫ"
– Вы сказали, что Родченков сам ушел в отставку. Почему, если его совесть чиста? И почему ушли вы?
– За Родченкова сказать не могу. Я не знаю, какие условия перед ним поставили. За себя могу сказать, что моя совесть действительно чиста. Я не мог оставаться на своей должности чисто технически: было принято решение, что генеральный директор не может работать по совместительству. А оставить свой институт (ФГБНУ НИИ общественного здоровья имени Н. А. Семашко. – Прим. "СЭ") я не могу, это моя профессия, основная специальность.
– Что сейчас с Никитой Камаевым?
– Его должность исполнительного директора сократили, и он сам ушел. Сейчас исполняющим обязанности руководителя РУСАДА стала Анна Анцелиович. До этого она отвечала за проведение расследований, собственно, этот ее отдел и продолжает работу, нужно завершить все дела. А в отношении организации допинг-контроля до сих пор нет полной ясности, как это будет происходить. ВАДА приняло решение, что организовывать работу будет национальное антидопинговое агентство Великобритании. Тестирующих организаций будет две – IDТM и ADC.
– Оплачивать их услуги будет Россия?
– Да.
– Это будет намного дороже, чем содержать РУСАДА?
– Конечно! Я видел комментарий Виталия Леонтьевича, он сказал, что это может быть будет даже дешевле. Первым желанием было тут же прокомментировать, я тогда сдержался. Но дешевле это быть просто не может.
– Что будет с РУСАДА?
– Наших инспекторов уведомили о том, что с 1 февраля они будут сокращены. Пока не ясно, что будет дальше. Может быть, удастся работать параллельно с британским агентством, делать совместные миссии.
– Но вариант, согласно которому РУСАДА вообще перестанет существовать, возможен?
– По сути, да.
– Считаете, это правильно?
– Нет. Меня вот часто спрашивают, люди какой профессии работают допинг-офицерами. А я не могу дать однозначного ответа. У нас есть и медики, и педагоги, и юристы, и бывшие спортсмены. Это на самом деле уникальные специалисты, к которым нельзя так относиться, нельзя их выкидывать на улицу. И, несмотря ни на что, я могу честно сказать: ни за себя, ни за ребят мне не стыдно.
